Кто из нас не зачитывался в детстве романами Вальтера Скотта, не восхищался благородством его героев! Даже в таком возрасте с трудом верилось в то, что можно встретить подобных рыцарей в жизни. Но шотландский писатель находил их, что самое интересное, среди наших соотечественников. Гусарский офицер, отчаянный храбрец Денис Давыдов был его романтическим героем...
Осенью 1827 года Денис Васильевич не без удивления обращался к Александру Сергеевичу Пушкину: «Мне писал племянник мой Василий Петрович Давыдов, который учится в Эдинбурге, что он часто видится с Вальтером Скоттом и часто бывает у него в деревне. Что Вальтер Скотт долго его обо мне расспрашивал и показывал ему портрет мой, находящийся у него в кабинете».
Трудно сказать, какой именно портрет находился в кабинете Вальтера Скотта, но тот, о котором пойдет речь в этой публикации, хотя и очень известен, вызывает споры искусствоведов уже полвека. Картина Ореста Кипренского, изображающая молодого гусара в красном с золотом ментике, долгое время не вызывала ни у кого никаких сомнений в ее герое: горделивый поворот головы, задумчивые глаза, смуглое лицо, черные кудри, алые губы, ослепительно-белые чикчиры и тяжелая походная сабля. Ну конечно, это он — Денис Давыдов. Да и подпись говорит об этом.
Много лет репродукция этой картины висела на бревенчатой стене нашей дачи. С годами репродукция выгорела на солнце, потускнела, покоробилась. Тогда кто-то из домочадцев купил новую репродукцию. Велико же было удивление всех нас, когда под портретом мы прочли: Евграф Владимирович Давыдов. Что это — типографская ошибка?..
Так получилось, что вскоре судьба счастливо привела меня в гости к правнуку Дениса Васильевича — Льву Денисовичу. Оказалось, что он, как и многие исконные москвичи, живет в новом районе — Орехово-Борисово. Я разыскала его в одной из бесчисленных жилых башен. Так я оказалась в гостях у продолжателя знаменитого рода, чьи корни уходят в Золотую Орду к мурзе Минчаку Давыду. Далекая история вдруг ожила в этом человеке, так просто и легко называвшем имена своих доблестных пращуров.
«Поэт, рубака, весельчак...»
Лев Денисович, седой, голубоглазый, невысокого роста человек, с удовольствием рассказывал о своем знаменитом прадеде, о его не слишком удачной военной карьере. Впрочем, он был истинным воином и за тридцать лет службы прошел ратным путем немало стран: Швецию, Финляндию, Польшу, Германию, Францию; партизанил в лесах России и Белоруссии; воевал на Кавказе. Да еще находил время для стихов. А сколько их было посвящено боевым друзьям...
Выпьем же и поклянемся,
Что проклятью предаемся,
Если мы когда-нибудь,
Шаг уступим, побледнеем,
Пожалеем нашу грудь
И в несчастье оробеем...
— Сын Дениса Васильевича — Вадим, — рассказывал Лев Денисович, — был генералом и участвовал в Севастопольской кампании. Один из братьев моего прадеда, Алексей, семь раз был ранен при Аустерлице, попал в плен, бежал. Дядя Дениса Васильевича, Алексей Петрович Ермолов, с 1816 по 1827 год был наместником Кавказа. Дочь гусара, Юлия Денисовна, поддерживала хорошее знакомство с Федором Михайловичем Достоевским. Славный род Давыдовых, связавший свою судьбу со всеми трудностями, выпадавшими на долю Отечества, может гордиться и двоюродным братом Дениса Васильевича, декабристом Василием Львовичем Давыдовым. Его внук, Александр Давыдов, а по другому деду Трубецкой, внук обоих декабристов, участвовал в русско-японской войне. Позже поселился в Крыму в своем имении Саблы. Авторитет его среди крестьян был столь велик, что после революции они предложили ему возглавить созданный ТОЗ — товарищество по совместной обработке земли. Он, большой знаток сельского хозяйства, согласился. Однако этот уникальный союз — бывший помещик, ставший председателем ТОЗа, — продлился недолго. Гражданская война вынудила Александра Петровича Давыдова покинуть Родину и навсегда уехать во Францию.
Льву Денисовичу, как и его прадеду, «поэту, рубаке, весельчаку», тоже довелось постоять за русскую землю.
Июнь сорок первого застал его в Астрахани, где он работал по окончании сварочного техникума и имел бронь. Тем не менее всячески стремился освободиться от нее, уйти в действующую армию.
— И только в январе сорок второго, — как бы извиняясь, объясняет Лев Денисович, — я смог попасть на Юго-Западный фронт, под Харьков. В первом же бою погиб почти весь наш полк. Оставшиеся в живых попали в окружение под Волчанском.
— Иду по лесу, — вспоминает Лев Денисович, — вдруг слышу, лошадь фыркает. Спасла она меня, выбрался на ней из окружения. Прадед на коне всю жизнь, и меня тоже конь выручил.
Под Сталинградом был ранен в руку. На Орловско-Курской дуге — осколками в грудь и ноги. Войну закончил, как и Денис Васильевич, в Саксонии, только прадед в Дрездене, а я в Нойштадте. После Победы вернулся в Москву и неожиданно узнал, что пока я воевал, некая Эсфирь Ацаркина, сотрудница Третьяковской галереи, защитила кандидатскую диссертацию, доказывая, что знаменитый портрет кисти Кипренского изображает не Дениса Васильевича! И поначалу приписала его Евдокиму Васильевичу Давыдову, но она не знала, что Евдоким был кавалергардом и никогда не служил в гусарах. Тогда она стала утверждать, что это портрет Евграфа Владимировича, двоюродного прадеда, полковника лейб-гусарского полка.
Евдоким, Евграф или Денис?
Занимаясь этой загадкой, я натолкнулась на немалое количество искусствоведческих статей и узнала, что Ацаркина защитила диссертацию на основании «реестра» самого Ореста Кипренского. Об этом полотне он написал так: «Портрет Ев. В. Давыдова в лейб-гусарском мундире, почти в целый рост картина. Писана в 1809 году в Москве».
И тогда возникла другая загадка, в какую форму на портрете одет офицер — в кавалергардскую, лейб-гусарскую или мундир армейских гусар? Все оказалось не так просто.
В статье Владислава Зименко (журнал «Искусство», № 4, 1959 г.) я прочитала: «...совершенно точно известно, что в 1809 году выпушка на лейб-гусарском ментике офицера была не из черного бобра (которая изображена на портрете), а из серых смушек. Черный бобер стал применяться только с февраля 1816 года».
Другой искусствовед, И. Шинкаренко, как и В. Зименко, не согласен с атрибуцией портрета, который находится в Русском музее. Он предположил, что Денис Давыдов, в силу своего «безалаберного характера» представ перед художником не то в армейском, не то в гвардейском обмундировании, сам способствовал путанице.
— Я, конечно, понимаю, — продолжал Лев Денисович, — что тему для диссертации в искусствоведении не так просто найти, но очень обидно, что прадеда лишили портрета. Спор этот тянется и по сегодняшний день, а в Русском музее под портретом Дениса Васильевича по-прежнему значится: Евграф Владимирович. Знаете, это напоминает мне афоризм Козьмы Пруткова: «Если на клетке со слоном прочитаешь "буйвол", не верь глазам своим».
Сохранился текст письма сына Дениса Давыдова Николая Денисовича конференц-секретарю Академии художеств П.Ф. Исаеву:
Милостивый государь, Петр Федорович!
Позвольте мне Вас просить разрешить снять фотографию с портрета моего отца Дениса Давыдова, рисованного Кипренским и находящегося в Академии под № 70. В семействе нашем копии с этого портрета не имеется, и мы были бы крайне обязаны, если бы Вы разрешили снять фотографию, а впоследствии снять копию масляными красками.
28 февраля 1874 года.
— Выходит, что Николай и Василий, сыновья Дениса Давыдова, да заодно и жена Софья Николаевна, которая была жива в ту пору, желали бы видеть у себя дома портрет Евграфа Владимировича? — искренне изумилась я. — Могли ли они быть настолько непорядочными людьми, чтобы присвоить чужой портрет своему отцу и мужу?
— Ну, это вы слишком! Достаточно почитать стихи Давыдова, чтобы понять, что честь для него и его сыновей не пустой звук. Но вот удивительный факт: Совет Академии художеств, высоко оценив работы Кипренского, и в частности «Портрет Давыдова», не посодействовал приобретению этой картины. Более того, портрет с 1812 по 1837 год не выставлялся ни на одной публичной выставке. А объясняется все очень просто. Причиной тому была рискованно смелая басня Дениса Давыдова «Голова и ноги», в которой есть такие строчки:
Да, между нами ведь признаться,
Коль ты имеешь право управлять,
Так мы имеем право спотыкаться
И можем, иногда споткнувшись,
Как же быть, —
Твое величество о камень
Расшибить.
Александр I был разгневан. Не забыл эту басню и его преемник — брат, будущий царь Николай I.
«Если принять во внимание, — пишет Зименко, — характер обращения Кипренского к Николаю I с просьбой о материальной помощи, то вполне уместно допустить, что художник не счел возможным включать в упомянутый реестр своих произведений имя Дениса Давыдова, что могло повлиять на решение вопроса о покупке царем предложенных им вещей».
Но уже в каталоге произведений музея Академии художеств, изданном в 1842 году, холст, выкупленный у вдовы Кипренского, был назван «Портрет Д. Давыдова». А еще раньше в «Месяцеслове 1840 года» было прямо сказано — «Портрет партизана Давыдова».
— Но, несмотря на мои усилия, объективно рассмотреть все факты, связанные с портретом из Русского музея, — рассказывает Лев Денисович, — я всякий раз получаю казенные отписки: «По мнению специалистов Русского музея, доказательства, приведенные в защиту того, что на портрете изображен Денис Давыдов, не могут быть признаны удовлетворительными...» Несколько лет назад я обратился в отдел антропологии Института этнографии АН СССР. Его специалисты сличали три портрета Дениса Давыдова: полотно кисти Кипренского, картину француза Доу, что висит в Эрмитаже в галерее героев войны 1812 года, и гравюру Афанасьева с портрета Лангера. Внимательно сличались форма лба, бровей, носа, складки верхних век. Но, несмотря на индивидуальный живописный почерк и разный уровень мастерства художников, криминалисты с уверенностью заключили: «На основании проведенного анализа становится очевидным, что все три являются изображением одного и того же лица, а именно Д.В. Давыдова. Следует отметить убедительную точность передачи как основных пропорций лица, так и всех описательных признаков внешности. Вывод, что эти три портрета представляют лицо Дениса Давыдова, подтверждает и их фотосовмещение».
Надо сказать, что это довольно распространенный метод, хотя и не признается сотрудниками Русского музея. Но именно так сличались портреты Лермонтова кисти Заболоцкого и неизвестного художника. В результате фотосовмещения установили, что оба портрета действительно изображают Лермонтова.
Печальная страсть нашего века — переименовывания. Можно было переименовать Петроград в Ленинград, но от этого первопетровская, питерская суть града на Неве не исчезнет. Но переименовывать картины?!
Вспомним портрет — это нечто большее, чем изображение человека. Это зримая душа его.
Собирая сегодня наши скорбные камни, возвращая добрые имена людям и исторические названия городам, не забудем и о портрете пламенного гусара.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |