Мастер и Татьяна

Тайна обручальных колец Михаила Булгакова и его первой жены

Когда гимназистка Тася Лаппа приехала из Саратова в Киев погостить у тетки, та ей сказала:

— Я познакомлю тебя с мальчиком. Он тебе покажет Киев.

Тасина тетя — Софья Николаевна Лаппа-Давидович — была близкой подругой матери Михаила Булгакова.

Возможно, что в тот же самый день Варвара Михайловна Булгакова сообщила сыну:

— Миша, к тете Соне приехала племянница из Саратова. Она проведет здесь каникулы. Я познакомлю тебя с ней, и ты покажешь ей Киев.

Миша насмешливо прищурился... Нет, не зря инспектор гимназии с сокрушением говаривал ему: «Ядовитый имеете глаз и язык». Дар пророчества был присущ будущему писателю всегда, может быть, именно поэтому на мамино предложение он ответил с комичной серьезностью:

— Это ужасно. А что, если она без памяти влюбится в меня и произойдет непоправимое? Ведь как порядочный человек я должен буду на ней жениться.

Как в воду глядел. Спустя два с половиной года Варвара Михайловна писала дочери в Москву:

«Моя милая Надя! Давно собираюсь тебе написать, но не в силах в письме изложить тебе всю эпопею, которую я пережила в эту зиму: Миша совершенно измочалил меня. В результате я должна предоставить ему самому пережить все последствия своего безумного шага: 26 апреля предполагается свадьба. Дела стоят так, что все равно они повенчались бы, только со скандалом и разрывом с родными; так я решила устроить лучше все без скандала».

Родственники считали женитьбу студента второго курса и вчерашней гимназистки чистейшим безумием. «Не женитесь! Мише еще рано жениться», — уговаривала Варвара Михайловна Тасю.

Тем не менее, несмотря на все переживания родных, Тася довольно быстро и легко стала своей в шумной молодежной компании дома Булгаковых, где всегда царили уют, доброта и понимание.

Перед свадьбой мама поставила условие, чтобы Миша сдал «хвосты» в университете, а то из-за любви ему и учеба в голову не шла. Будущий доктор сочинял шутливые стишата:

Сижу я перед книгою,
В ней формул длинный ряд,
Но вижу в книге фигу я...
Блуждает мутный взгляд.

Видел он милое личико своей юной избранницы.

«Фаты у меня, конечно, никакой не было, — вспоминала Татьяна Лаппа, — подвенечного платья тоже. Я куда-то дела все деньги, которые отец прислал. Мама приехала на венчанье — пришла в ужас. У меня была полотняная юбка в складку, мама купила блузку. Венчал нас о. Александр в церкви Николы Доброго, в конце Андреевского спуска».

В медовый месяц, а затем и во все последующие молодые вели довольно беззаботный образ жизни. «Отец присылал мне деньги, — рассказывала Татьяна Николаевна, — а Михаил давал уроки... Мы все сразу тратили... Вообще к деньгам он относился: если есть деньги — надо их сразу использовать. Если последний рубль, и стоит тут лихач — сядем и поедем! Или один скажет: "Так хочется прокатиться на авто!" — тут же другой говорит: "Так в чем дело — давай поедем!" Мать ругала за легкомыслие. Придем к ней обедать, она видит — ни колец, ни цепи моей (золотая цепь, полученная Тасей в приданое. — М.Ч.). "Ну, значит, все в ломбарде!" — "Зато мы никому не должны!"»

Очень скоро молодой чете Булгаковых выпало большое испытание. Началась война. После сдачи экзаменов на звание «лекаря с отличием» Михаил добровольцем поступил на службу в Киевский военный госпиталь. Вскоре его перевели поближе к фронту в Каменец-Подольский. Тася ему помогала: стерилизовала и подавала инструмент, помогала при операциях, таскала обеды для раненых на пятый этаж.

А в 1916 году Михаила Булгакова направили в Смоленскую губернию работать врачом в земскую больницу. Началась тяжелая повседневная работа, так хорошо описанная самим доктором Булгаковым в «Записках юного врача». Тася всегда была рядом: листала учебник, когда случались минуты растерянности, ассистировала, как умела, выхаживала выздоравливающих, а главное, спасала мужа от опасного увлечения морфием. И спасла-таки!

Сам Михаил Булгаков признавался в письме к матери: «Таськина помощь для меня не поддается учету...»

Надо сказать, что за год их смоленской жизни изменилось многое. Грянули октябрьские события в Питере и Москве. Беспокойство за близких побудило Булгакова вернуться в Киев. За полтора года, которые они прожили с Тасей в Киеве, там шесть или семь раз менялась власть. Большевики, петлюровцы, немцы с гетманом, вновь петлюровцы, опять большевики, деникинцы... Младшие братья Михаила Николай и Иван, оба юнкера киевских военных училищ, участвовали в боях, и однажды Николай лишь чудом избежал расстрела.

Всякая новая власть объявляла приказы о призыве. Булгаков как мог увиливал. Осенью 1919 года по мобилизации он оказался в составе деникинских войск в качестве военврача. Был направлен во Владикавказ. Тася уже через полмесяца была рядом с мужем. Она вспоминала: «Раза два-три ездила с ним в перевязочный отряд — под Грозный. Добирались до отряда на тачанке, через высокую кукурузу. Кучер, я и Михаил с винтовкой на коленях — давали с собой, винтовка все время должна была быть наготове. Там была женщина-врач, заведующая этим перевязочным отрядом, она потом сказала — "никаких жен!" ...Однажды попал в окружение, но вырвался как-то...»

Может быть, после того случая Михаил Булгаков и сказал себе: «Довольно глупости, безумия. В один год я перевидел столько, что хватило бы Майн Риду на десять томов. Но я не Майн Рид и не Буссенар. Я сыт по горло и совершенно загрызен вшами. Быть интеллигентом вовсе не значит обязательно быть идиотом... Довольно!»

Несомненно одно, что он, человек самой профессией своей призванный спасать и облегчать страдания людей, по натуре впечатлительный и ранимый, очень тяжело переживал убийства бессмысленные, порой жестокие, осознал весь ужас братоубийственной войны. Вот тогда и началась по-настоящему его карьера журналиста, драматурга, а позже писателя.

Его первое произведение — эссе «Грядущие перспективы» — было напечатано в феврале 1920 года в первом номере газеты «Кавказ» во Владикавказе. В той статье он писал: «Настоящее перед нашими глазами. Оно таково, что глаза эти хочется закрыть. Не видеть!

Остается будущее. Загадочное, неизвестное будущее. В самом деле: что же будет с нами?..»

И делает, как всегда безошибочный, прогноз:

«А мы? Мы опоздаем... Ибо мы наказаны... И мы, представители неудачного поколения, умирая еще в чине жалких банкротов, вынуждены будем сказать детям: платите, платите честно и вечно помните социальную революцию».

Зимой 1920 года Булгаков заболел тифом. И только благодаря Тасе выжил: она бегала по жуткому, разграбленному городу ночью в поисках врача, продавала кусочки все той же злополучной золотой цепи на рынке, чтобы кормить выздоравливавшего Михаила. Белые ушли, а больной тифом Булгаков остался. Когда очнулся, пришел в себя, очень рассердился на жену за то, что не увезла его, хоть бы и в беспамятстве, с белыми. Надо полагать, с той, весьма принципиальной ссоры и начался их разрыв.

«Он часто упрекал меня, — рассказывала Татьяна Николаевна, — ты слабая женщина, не могла меня вывезти! Но когда два врача говорят, что на первой же остановке умрет, — как же я могла везти? Они мне так и говорили: "Что же вы хотите — довезти его до Казбека и похоронить?"... После ухода белых однажды утром я вышла — и вижу, что город пуст. Главврач тоже уехал. А местный остался. Я бегала к нему ночью, когда Михаил совсем умирал, закатывал глаза. В это время — между белыми и советской властью — в городе были грабежи, ночью ходить было страшно...»

Когда Михаил Афанасьевич поправился, жизнь во Владикавказе заметно изменилась: на улицах — красные транспаранты, в умах — новые понятия: Советы, республика, исполкомы, странные, очень смешившие его, сокращения революционного «новояза». Надо было как-то жить, и Булгаков пошел в подотдел, который у него превратился в «подудел», возглавляемый знакомым писателем Юрием Слезкиным. Тот предложил ему делать вступительное слово перед спектаклями. Тася, Татьяна Николаевна, стала работать там же, в театре, статисткой. В то время они очень боялись — вдруг кто-нибудь расскажет, что Булгаков печатался в белогвардейской прессе. «Однажды, — рассказывала Татьяна Николаевна, — иду я в театр, вдруг слышу — "Здравствуйте, барыня!" Оборачиваюсь, а это бывший денщик Михаила — Барышев... Какая, говорю, я теперь тебе барыня?.. "Где вы живете?" — спрашивает. "Здесь, в городе, а ты?" — "Да я перешел в Красную Армию"».

«Был май месяц... приехали коммунисты, какая-то комиссия, разыскивали белогвардейцев... Я вообще не понимаю, как он в тот год жив остался — его десять раз могли опознать!»

Решили срочно покинуть Владикавказ.

В Москву они добирались по очереди. Потом еще несколько лет жили вместе, но судьба их любви, их брака была уже предрешена. Как вспоминал их сосед по московскому дому Левшин: «Он был не один в те годы и все-таки словно один. Его жена, Татьяна Николаевна Лаппа — высокая, худая, в темных скучных платьях, — держится так неприметно, так ненавязчиво, будто чувствует себя посторонней в его жизни».

Они прожили вместе одиннадцать лет. Однажды Булгаков, словно в раздумье, сказал Левшину: «Если на одиннадцатом году совместной жизни супруги не расходятся, так потом остаются вместе надолго...» На сей раз дар предвидения ему изменил. В апреле 1924 года Михаил и Татьяна развелись.

«Он сказал мне: "Знаешь, мне просто удобно говорить, что я холост. А ты не беспокойся — все останется по-прежнему. Просто разведемся формально..."

Он познакомил меня с Любовью Евгеньевной (будущей второй женой Белосельской-Белозерской. — М.Ч.) ...Она учила меня танцевать фокстрот... Василевский, первый муж, ее оставил, ей негде было жить. Сказала мне один раз: "Мне остается только отравиться..."

Я, конечно, передала Булгакову...

В смысле литературы она, конечно, была компетентна. Я-то только продавала вещи на рынке, делала все по хозяйству и так уставала, что мне было ни до чего...

Он мне говорил:

— Пусть Люба живет с нами?

— Как же это? В одной комнате?

— Но ей же негде жить!»

Много лет спустя третья жена Булгакова, Елена Сергеевна, вспоминала, что когда они решили пожениться, он сказал ей: «А Люба будет жить с нами!»

Трудно назвать Михаила Афанасьевича наивным в житейских делах. Так что же заставляло его делать столь странные заявления? Скорее всего, желание соединить, по доброте душевной, то, что уже разбито.

Однажды, осознав до конца, что жизнь с милой, всегда услужливой, верной Тасей все-таки не сложилась, он ушел...

Вот как это произошло: «В конце ноября, то ли до именин своих, то ли сразу после, — вспоминала Татьяна Николаевна, — Миша попил утром чаю, потом сказал: "Если достану подводу, сегодня от тебя уйду". Потом через несколько часов возвращается: "Я пришел с подводой, хочу взять вещи". — "Ты уходишь?" — "Да, ухожу насовсем. Помоги мне сложить книги". Я помогла. Отдала ему, конечно, все, что он хотел взять. Да у нас тогда и не было почти ничего... Потом еще наша квартирная хозяйка говорила мне: "Как же вы его так отпустили? И даже не плакали!" Вообще в нашем доме потом долго не верили, что мы разошлись, — никаких скандалов не было, как же так?.. Но мне, конечно, долго было очень тяжело».

В 1940 году умирающий Булгаков послал свою младшую сестру Лелю за Тасей — хотел попросить у нее прощения. Но она уже уехала из Москвы.

«Меня за тебя Бог накажет!» — каялся он Татьяне Николаевне. Дни писателя были сочтены задолго до обычного земного срока.

Можно по-разному судить и рядить о психологических причинах их разрыва. Но было в их семейной жизни одно мистическое обстоятельство: в лихолетье 1920 года во Владикавказе Тася продала на рынке обручальные кольца. Говорят, потерять венчальное кольцо — очень плохая примета. А уж продать... Так, спасая любимого человека от голода, сама и предрекла свой семейный союз. Вполне возможно, что золотые кольца с надписью на внутреннем ободке «Михаил Булгаков. 1913 год» и «Татьяна Булгакова. 1913 год» и по сию пору хранятся в чьем-то семейном ларце. Посмотрите, не в вашем ли?