Гоголь и Булгаков: параллели судеб в зеркалах творчества и истории. Чтобы убедиться, горят ли рукописи, их надо бросить в огонь...
Разумеется, они никогда не виделись, смерть одного и рождение другого разделяет чуть меньше полувека. И все-таки мы ставим эти имена рядом, поскольку автор «Мастера и Маргариты» не раз называл себя учеником своего великого земляка и в трудные минуты жизни всегда приходил к подножью памятника Гоголю на бульварном кольце. «О, Учитель, укрой же меня полой своей чугунной шинели!» — взывал он к нему. И тот укрывал духовного ученика не полой шинели, из которой, если верить афоризму, мы все вышли, а доброй аурой щедрого дара.
«Девяти лет Булгаков зачитывался Гоголем, — отмечает один из первых биографов писателя, — которого он неизменно ставил себе за образец и, наряду с Салтыковым-Щедриным, любил наиболее из всех классиков русской литературы. Мальчиком Михаил Афанасьевич особенно увлекался "Мертвыми душами", которые расценивались им как авантюрный роман». И вовсе неспроста в зрелые писательские годы Булгаков взялся сначала за инсценировку «Мертвых душ», а затем за экранизацию любимого произведения.
Мы без труда отыщем в его произведениях и гоголевские интонации, и эпические фразы, но не в прямом подражании, а в снятом виде. Так, гоголевская птица-тройка оборачивается у Булгакова тремя полетными конями, на которых уносятся Мастер, Маргарита и Азазелло от страха и страданий прежней жизни.
«Понимаете ли вы, что значит университет?»
Удивительно, как скрещивались их пути в одних и тех же городах. Гоголь будто знал, где родится его преемник. Хочется верить, что это не случайно, что в том было свое предзнаменование: Булгаков появился на свет в том месте Киева, которое Гоголь почитал своим любимейшим: на Андреевском холме, увенчанном дивным храмом, откуда и по сю пору открывается велико торжественный вид на Подол, на излучину могучей реки, на заднепровские дали. Кто знает, может, именно там и сложились бессмертные строки: «Чуден Днепр при тихой погоде...»? Но факт остается фактом: Гоголь не раз хаживал по тем улочкам, спускам, дворам, площадям, которые потом вошли как главные декорации в первый булгаковский роман.
Связал их судьбы и киевский университет. Едва он открылся, как Гоголь загорелся мыслью преподавать в нем историю. Благо, ректором был назначен его давний друг и известный ученый М.А. Максимович. Николай Васильевич с жаром пишет ему: «Туда! Туда! В Киев! В древний прекрасный Киев! Он наш...» Мечтая о творческой и преподавательской работе, он предполагал написать историю Украины, историю юга России. Он надеялся получить кафедру всеобщей истории. Однако это оказалось не таким простым делом, и Гоголь вынужден был обратиться к Пушкину, чтобы тот похлопотал за него. Но даже поддержка известного всей России поэта не смогла добыть ему заветную вакансию. Он так остро переживал неудачу, что даже заболел. Студенты киевского университета так и не услышали Гоголя с кафедры, так и не узнали его, надо полагать, преинтереснейшие взгляды на историю Отечества.
Булгаков вступил в стены этого университета спустя чуть более полувека. Восторженно воскликнет в «Белой гвардии»: «...И, главное, вечный маяк впереди — университет, значит, жизнь свободная, — понимаете ли вы, что значит университет? Закаты на Днепре, воля, деньги, сила, слава».
Но дело вовсе не в очередном пространственном скрещении их путей, а во все том же душевном порыве преподавать историю, дать ей собственное толкование. Михаил Афанасьевич горячо откликнулся на призыв Наркомпроса принять участие в конкурсе на создание нового учебника истории. Убогое пособие официозного историка М. Покровского глубоко возмущало его. Он с энтузиазмом начал собирать материалы, делать наброски первых глав... Увы, на этом поприще его поджидало тоже фиаско, что постигло и Гоголя. Ему так и не дали написать историю «по Булгакову»...
«Вступить на сцену» мечтали оба
Жизнь в начале века менялась медленно. Так же как и во времена Гоголя, у Булгаковых ставили домашние спектакли. И гимназист Гоголь, и гимназист Булгаков — оба блистали на любительской сцене. Николай Гоголь был звездой Нежинской гимназии. «Публика тогда еще не знала Гоголя, — свидетельствует современник, — но мы хорошо знали и с нетерпением ожидали выхода его на сцену. Во втором действии представлена на сцене простая малороссийская хата... Вот является дряхлый старик в простом кожухе, в бараньей шапке и смазных сапогах. Опираясь на палку, он едва передвигается, кряхтит, хихикает и кашляет, да наконец, захихикал и закашлял таким удушливым и сильным старческим кашлем да с прибавлением, что вся публика грохнула и разразилась неудержимым смехом. Бежит за ширмы инспектор Белоусов: "Как же это ты, Гоголь? Что же это ты сделал?" — "А как же вы думаете сыграть натурально роль 80-летнего старика? Ведь у него, бедняги, все пружины расслабли, и винты уже не действуют, как следует". — На такой веский аргумент инспектор и все мы расхохотались... Думается, что Гоголь затмил бы и знаменитых комиков-артистов, если бы вступил на сцену». По окончании лицея Гоголь сделал попытку «вступить на сцену», но, к сожалению неудачную. А вот Михаилу Афанасьевичу повезло: он «вступил на сцену» и с блеском исполнял роль судьи в «Пиквикском клубе». «Такой яростью, такой дикой ненавистью к людям дышало все в нем — и искаженный рот, и скрюченная на бок шея, и стиснувшие колокольчик пальцы, и, главное, злобные глаза. Слушал ли он молча, готовый в любую секунду взорваться и заверещать сиплым от бешенства голосом свои запреты, или, вытянув по-змеиному голову, выплевывал яд своей злобы, — все получалось страшно и до конца правдиво и убедительно... Но как же ясно и весело улыбался он, выходя из этого образа...»
В Гоголе Булгаков любил писателя, актера и драматурга с умным, тонким и лукавым обаянием, и именно это он получил в наследство от Учителя. Эта увлеченность гоголевской драматургией привела Булгакова к мысли об инсценировке «Мертвых душ». Хотя сам же не без иронии писал. «"Мертвые души" инсценировать нельзя. Примите это за аксиому от человека, который хорошо знает произведение». Он хотел начать пьесу с Рима — Гоголь в Риме, диктующий Поклоннику «Мертвые души». Его вообще чрезвычайно увлекала мысль о писателе, который размышляет о России, глядя на нее из «прекрасного далека».
«Первый мой план: действие происходит в Риме (не делайте больших глаз!). Раз он видит ее (Россию. — М.Ч.) из "прекрасного далека" — и мы так увидим!» Правда, самому ему взглянуть на Родину со стороны не удалось. В отличие от своего Учителя, Булгаков в глазах властей был абсолютно «невыездным». Ему, так страстно жаждавшему видеть мир, было отказано в этом неотъемлемом праве художника. «Рим мой был уничтожен, лишь только я доложил expose (конспект замысла. — М.Ч.). И Рима моего мне безумно жаль! Без Рима, так без Рима».
Учитель в чугунной шинели
Совсем неспроста в кабинете Булгакова висела лампа-фонарь, некогда служившая Николаю Васильевичу Гоголю.
Оба самозабвенно любили «мать городов русских» Киев, оба тяготились державным Петербургом-Ленинградом, оба творили свои шедевры в Москве, в ней же и жгли свои рукописи, в первопрестольной оба и упокоены, причем на одном и том же кладбище — под стенами Новодевичьего монастыря. История с их надгробиями вошла в анналы классической мистики: после перезахоронения Гоголя в 1931 году камень с его бывшей могилы — гранитная «Голгофа» — девять лет дожидался смертного часа Булгакова, чтобы лечь в его изголовье. Для простого случая слишком сложная игра...
Знаменательно, что любители творчества Гоголя, так же, как и поклонники музы Булгакова, обуреваемы желанием непременно «привязать к местности» топологию их даже самых фантастических произведений. В Москве давно уже водят экскурсии по маршруту Ивана Бездомного, отыскали «подвальчик Мастера». На Полтавщине под городом Каневом старожилы Михайловой Горы покажут вам возле древнего кладбища каменный фундамент и добавят, что на нем стояла та самая церковь, которую описал в «Вие» их великий земляк, и что на памяти их дедов-прадедов церковь была заброшена, поскольку завелась в ней нечистая сила. И дом Чичикова вам отыщут в Петербурге, и особняк Маргариты на Арбате... Вот только дом Турбиных в Киеве не вызывает никаких сомнений. Стоит он на Андреевском спуске, и народная тропа к нему вымощена мемориальной брусчаткой... В доме 13 теперь великолепный музей Михаила Булгакова и героев «Белой гвардии». По замыслу его основателя и главного хранителя Анатолия Кончаковского все вещи братьев Турбиных выкрашены в ирреальный белый цвет: белые шинели, белая гитара, белый самовар... Подлинные, булгаковские предметы представлены, разумеется, в натуральном виде. В одной экспозиции совмещены две: мир героев романа и мир его автора. Киев может гордиться уникальным литературным музеем, как и единственной в СНГ улицей Михаила Булгакова. А Москва? Сам бог велел устроить в знаменитом доме по Садовому кольцу с «нехорошей» квартирой 50 полноценный литературный мемориал, который отчасти создан там в худосочном приватном варианте. И хоть Гоголя проси походатайствовать перед правительством Москвы о присвоении хотя бы 7-й улице 8 марта (есть и такая!) имени одного из самых читаемых и самых московейших писателей.
Гоголь и Булгаков... Разумеется, биографические совпадения сами по себе еще мало что значат. Но творчество двух великих писателей связано глубинными духовными узами. Страницы их книг дышат одним и тем же чувством любви к своей земле, к своим избранным героям, к своим неведомым читателям. Одни и те же интонации звучат в их романах. Одним и тем же горьким смехом проникнуты и «Мертвые души», и «Мастер и Маргарита». В главном булгаковском романе ведь тоже немало мертвых душ, особенно на балу у Воланда.
По семейным преданиям, «Достоевского Булгаковы не любили. Не отрицая его гений, они считали, что он исказил черты русского человека, тогда как Гоголь раскрыл их... Из русских писателей Булгаков больше всех любил Гоголя и утверждал, что, несмотря на его славу, Гоголя в России еще не вполне понимают. Гоголь наиболее проникнул в сущность и быт русского народа, воплотил в литературу типичную русскую фантастику и одновременно русскую духовность...»
Булгаковская энциклопедия утверждает, что Михаил Афанасьевич «во многом сверял свою судьбу с биографией Гоголя, поступив с черновиком будущего романа "Мастер и Маргарита" так же, как Гоголь в свое время поступил с рукописью второго тома "Мертвых душ", и заставил потом своего Мастера, сознательно наделенного многими гоголевскими чертами, сжечь роман о Понтии Пилате...
В последние дни своей жизни Булгаков, уже лишенный зрения, бесстрашно просил ему читать о последних жутких днях и часах Гоголя». И Учитель, и Ученик оставили сей мир в расцвете сил и таланта. Судьба отмерила им век куда как скупо. Но оба они успели в нем так много.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |