В рамках, режиме гипотезы о целостности пространственно-временного континуума неизбежно встаёт вопрос о том, что пространственно-временное содержание создаётся всеми уровнями художественного текста, а не только отдельными лексическими или грамматическими единицами, при этом хронотопичными является, как правило, большинство лексических единиц текста.
Так, наряду с апеллятивами (город, квартира, неизвестный), имена собственные, онимы, также являются носителями пространственно-временной семантики. Более того, в выражении времени-пространства семантическая роль некоторых онимов (например, топонимов в репрезентации художественного пространства) даже более ярко и ясно выражена, нежели роль апеллятивов. Так, важное пространственно-временное значение имеют топонимы в романе «Мастер и Маргарита». Необходимо отметить, что почти все топонимы имеют реально существующий денотат, что позволяет полностью восстановить образ московско-ершалаимского мира. В художественное пространство романа включены известные места современной автору Москвы и мифического Ершалаима: Патриаршие пруды, Садовое кольцо, Малая Бронная улица, Большая Садовая улица, Ермолаевский переулок, Спиридоновка, Никитские ворота, Арбатская площадь, Сузские ворота, Долина Дев. Топонимы выполняют важную референциально-отсылочную роль в языковом пространстве романа «Мастер и Маргарита», указывая на реальные исторические события, конкретные современные и исторические места.
В романе неожиданно много персонажей — 510 (пятьсот десять!), и почти все они «имеют» имена, то есть не «вообще» имеют, а поименованы в тексте романа.
Заплясал Глухарёв с поэтессой Тамарой Полумесяц, заплясал Квант, заплясал Жукопов-романист с КАКОЙ-ТО киноактрисой в жёлтом платье. Плясали: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман Жоржем, плясала красавица-архитектор Семейкина-Галл, крепко схваченная НЕИЗВЕСТНЫМ в белых рогожных брюках. Плясали свои и приглашённые гости, московские и приезжие, писатель Иоганн из Кронштадта, КАКОЙ-ТО Витя Куфтик из Ростова, кажется, режиссёр, с лиловым лишаем во всю щёку, плясали виднейшие представители поэтического подраздела Массолита, то есть Павианов, Богохульский, Сладкий, Шпичкин и Адельфина Буздяк, плясали НЕИЗВЕСТНОЙ ПРОФЕССИИ молодые люди в стрижке боксом, с подбитыми ватой плечами, плясал КАКОЙ-ТО очень пожилой с бородой, в которой застряло пёрышко зелёного лука, плясала с ним хилая, доедаемая малокровием девушка в оранжевом шёлковом измятом платьице»
Имена собственные комически-иронического разлива (16 единиц на абзац, а если исчислять отдельно части фамилий, фамилии при имени, то насчитаем 21 имя) сочетаются с пятикратным авторским признанием в неведении лица (какой-то, неизвестный) и с подчёркнуто сниженной деталью портрета (в бороде пёрышко зелёного лука, в оранжевом шёлковом измятом платьице, с лиловым лишаём во всю щёку, с подбитыми ватой плечами), добавим два топонима: Кронштадт, Ростов на общем московском фоне изображения. Многообразие кинематографических кадров держится на анафоре: заплясал, заплясал, плясали, плясали, плясали, плясал.
По одному такому отрывку уже можно судить об индивидуальном стиле булгаковской прозы. Всё это вкупе с динамикой перечисления и «пляса» передаёт уникальность пространственно-временного континуума происходящего не только «здесь и сейчас», но и в описываемые 20-е годы в целом. Здесь, в этих фамилиях и характеристиках, даны приметы времени, дана оценка «литературного процесса», одновременно укреплён и жанр самого произведения, поскольку роман требует имён и имён, не допуская их монотонности, о чём пишет М.А. Кронгауз отмечая, что составление всего только списка имён собственных может служить свидетельством дарования писателя. «В истории мировой литературы были писатели, которые мастерски составляли списки, в том числе списки собственных имён. Эта традиция идёт от Гомера, а если говорить о современности, достаточно назвать имена Набокова, Сэлинджера, Стругацких. Именно после них стало ясно, что, скажем, список одноклассников может стать художественной прозой» [Кронгауз 2005: 139].
Перечисляя типы эмоционально-экспрессивной лексики в произведениях М. Булгакова, исследователи пишут о метафорах, профессионализмах, просторечии, сниженной лексике [Кузнецова 2010: 133—134], но в представленном фрагменте ничего подобного нет, а эмоциональность и экспрессия отрывка неотразимы. Это то, что составляет пластику любого талантливого произведения, когда автор опирается на языковые ресурсы в их максимальном объёме и разнообразии.
Любопытно, что имена персонажей единичны, не повторяются даже отдельные части имени, что говорит о высокой степени их субъективно-авторской интенциональности. В романе «Мастер и Маргарита» реализованы различные типы онимов. Наиболее частотны из них антропонимы и топонимы. Можно различать следующие группы антропонимов.
Антропонимы, различающиеся по составу (полные и неполные имена): Михаил Александрович Берлиоз, Иван Николаевич Понырев, Настасья Лукинична Непременова, но Арчибальд Арчибальдович, Прасковья Федоровна, Фока, Амвросий, Абабков, Денискин, Глухарев, Квант, Желдыбин.
Значительное место занимают оценочные прозвища-псевдонимы: Штурман Жорж, Иван Бездомный. Несмотря на их Небольшое количество в тексте, указанные онимы обладают широким спектром оценочных коннотаций и ассоциативных проекций.
Антропонимы, различающиеся по происхождению: имена известных исторических личностей, философов, музыкантов — культурно насыщенные имена, имеющие широкие ассоциативные поля, и имена вымышленные, рождённые индивидуально-творческой волей автора. В плане пространственно-временных возможностей наибольшую ценность для нас представляют первые. Эти имена создают своеобразный культурно-исторический фон романа, который дополняют гости Воланда — известные в истории великие грешники. Благодаря большому количеству культурно насыщенных личных имён расширяется пространственно-временное содержание художественного текста. В языковом и художественно-изобразительном отношении роман Булгакова становится связующим звеном между эпохами.
По поводу дейктической функции онимов А.Г. Лыков отмечал: «ЛИС (личные имена собственные) — это дейктики как тип единиц языка. В этом специфичнейшая особенность семантики ЛИС» [Лыков 1999: 19]. И далее: «Например, дейктик Андрей в качестве референтов может иметь 5 разных абсолютно конкретных Андреев: 1) Андрей Боголюбский, один из русских князей, сын Юрия Долгорукого; 2) Андрей Болконский, художественно созданный герой одного из романов Л. Толстого; 3) Андрей Платонов, выдающийся русский писатель; 4) Андрей Сахаров, выдающийся русский ученый и общественный деятель; 5) Андрей Щеголихин, сосед по даче одного из авторов данной статьи (Разумеется, список русских Андреев может быть продолжен). Как мы должны квалифицировать пятикратное повторение звукового отрезка «Андрей»? Что здесь — пять омонимов, пять синонимов, пять полисемантов или здесь пятикратно воспроизводимая одна и та же лексическая единица языка — русское ЛИС Андрей? Последний вариант ответа является единственно правильным и адекватно отражающим дейктическую специфику русских ЛИС» [Лыков 1999: 19—20].
Исследование показало, что имя Маргарита, вошедшее в название романа, достаточно часто инициирует, открывает абзац. В главе 21 «Полёт» много абзацев намеренно начинаются с имени героини романа: Маргарита летела по-прежнему медленно... Маргарита чувствовала близость воды... Маргарита прыгнула с обрыва вниз... Маргарита выбежала на берег. Маргарита отступила... Маргарита же пронзительно свистнула... Маргарита так и сделала. М. Булгаков не прибегает ни к местоимению «она», ни к перифразам. Более того, в тех абзацах, где первое слово отнюдь не имя Маргариты, это имя почти сразу же появляется далее, и тоже без эквивалентов-замен: Лишь только Маргарита коснулась влажной травы... Марш игрался в честь Маргариты. Короткое пребывание Маргариты под вербами...
Изобразительно-художественные и текстообразующие возможности онимов в произведении во многом определяются дейктическими их возможностями, что напрямую относится и к функционированию онимов в романе «Мастер и Маргарита».
Вряд ли можно назвать случайностью столь частотное употребление того или иного онима. Референциально-отсылочная семантика онима усиливает воздействие романа, позволяя автору более свободно пользоваться широчайшими пространственно-временными возможностями повествования. Фантазийность, фантастичность происходящего требует РИТМИЧЕСКИХ ОПОР, спасительных повторов, и эту функцию выполняет именование действующего лица. Имя героя (героини) удерживает ускользающую пространственно-временную континуальность.
Высокий уровень частотности именного дейксиса как и высокая частотность пространственно-временного дейксиса в романе СБЛИЖАЕТ БУЛГАКОВСКИЙ НАРРАТИВ С МИФОМ. Очевидно, что онимы являются знаковым компонентом булгаковского мифологического мышления. Михаил Булгаков создает новый московско-ершалаимский миф, антропонимы и топонимы обрастая в нём специфическим, «индивидуально-авторским» содержанием, формируют качественно новую метафизическую реальность. Этим и оправдывается столь большое количество имён собственных в булгаковском тексте. Булгаковский миф, как, пожалуй, и всякий миф, ономастичен. Если убрать или сократить количество имён собственных в романе, миф разрушится.
Любопытными представляются суждения о культурно-мифологической функции имен и названий. «...Человек не просто поименовывает мир. Посредством называния мира он творит его как бы впервые — так, будто до момента этого поименования мира вовсе и не было. Впрочем, в каком-то смысле его на самом деле не было вплоть до момента поименования. Не было как определенной культурной упорядоченности. Он был как потенциальный хаос, закрытый во всем своем реальном многообразии взгляду животного. И только человеческое, культурно-мифологическое поименование вносит в него тот порядок, который позволяет впервые увидеть мир во всём его реальном, фантастическом многообразии» [Лобок 1997: 112]. В жанре семейных родословных мифологическую функцию имени собственного исследуют [Харченко, Черникова 2009: 43—45].
Онимы являются основным средством моделирования московско-ершалаимского мифа в романе Булгакова, позволяют из многовекового «культурного хаоса» сформировать новую современную автору условно-метафорическую реальность.
Любопытно, что имена у М. Булгакова получают и малозначительные (или незначительные, на первый взгляд) в сюжетном отношении персонажи, например, буфетчик Андрей Фокич Соков, Ксения Никитишна, прислуга профессора Кузьмина; артист Савва Куролесов, герой из сновидения Никанора Ивановича Босого; или вовсе несценический персонаж Тимофей Кондратьевич Квасцов, упоминающийся в романе единожды. Разумеется, ряд имён можно продолжить. Думается, конкретика имени в полной мере отвечает мифообразующим свойствам онима в тексте романа «Мастер и Маргарита». «Имя — это то, посредством чего некий предмет окружающей человека среды выделяется как особый предмет, имеющий некий смысл, имеющий свою мифологию, имеющий некую событийную память — в отличие от всех прочих предметов без роду, без племени, которые не имеют имени, а, значит, не имеют мифологии» [Лобок 1997: 190]. Такое семантически избыточное, на первый взгляд, нагнетание лишённых культурно-исторического смысла онимов в художественном языке М.А. Булгакова выполняет важную функцию приближения повествования к реальному миру с многообразием его реальных имён и названий.
В то же время Ономастикон романа указывает на библейское происхождение Воланда и младших дьяволов. В мифологических словарях находим, что имя Азазелло и его титулы взяты из вероисповедальных книг. Оно образовано Булгаковым от ветхозаветного имени Азазел (или Азазель). Так зовут отрицательного героя ветхозаветного апокрифа книги Еноха, падшего ангела, который научил людей изготовлять оружие и украшения. Благодаря Азазелло, женщины освоили «блудливое искусство» раскрашивать лицо.
В романе крем Азазелло делает Маргариту не только невидимой, но и одаривает новой, ведьминой красотой. В некоторых сохранившихся редакциях романа имя Азазелло носит сатана — будущий Воланд. Здесь Булгаков, очевидно, учёл то, что у мусульман Азазел — высший ангел, который после своего падения был назван сатаной.
Бегемот — кот-оборотень, любимый шут Воланда. Имя Бегемот также взято из апокрифической книги Еноха. В ветхозаветных преданиях это чудовищный зверь, который считается королём млекопитающих. Он настолько огромен, что способен выпить целую реку и проглотить за один присест 1000 городов. По воле небес они с Левиафаном перед тем, как произвести потомство, должны сразиться насмерть, иначе им просто не хватит места на земле. Образ Фагота, как и образ Бегемота и Азазелло, по мнению многих исследователей, связан с предшествующими ему литературными и демонологическими персонажами.
Гелла — женщина-вампир, член свиты Воланда. Имя Гелла Булгаков почерпнул из статьи «Чародейство» Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона, где отмечалось, что на Лесбосе этим именем называли безвременно погибших девушек, после смерти ставших вампирами.
Имя Абадонна восходит к древнееврейскому Аваддон. Так зовут ангела Апокалипсиса. Это ветхозаветный падший ангел, возглавивший восстание ангелов против Бога и в наказание сброшенный на землю и обречённый на бессмертие (Галинская 1986).
Аваддон («погибель»), в иудаистической мифологии олицетворение скрывающей и бесследно уничтожающей ямы, могилы и пропасти преисподней; фигура, близкая к ангелу смерти (Малах Га-Мавет). Таков Аваддон в Ветхом Завете (Иов.26, 6; 28; 31, 12; Притча 15, 11, где говорится о нем как о глубокой тайне, проницаемой, однако, для Бога). В христианской мифологии Аваддон, называемый по-гречески Аполион, ведёт против человечества в конце времён карающую рать чудовищной саранчи (Апок. 9, 11).
Онимы, обозначающие мифических персонажей, в романе отвечают сложившейся в социуме «мистической парадигме». «В формировании полей «сверхъестественное и потустороннее», — пишет исследователь соответствующей лексики в русском и английском языках, — в XIX—XX веках после длительного перерыва происходит скачок — начинается бурное поступление новых лексем. Это связано с увлечениями высших сословий модными мистическими теориями и практиками, а также обращением множества людей к мистике в условиях социальных потрясений и конфликтов» [Мамлеева 2009: 20].
Ещё раз подчеркнём, что в романе «Мастер и Маргарита», наряду с апеллятивами онимы участвуют в выражении пространственно-временных смыслов, а также отсылают читателя романа к мировой культуре, мифологии и литературе. Это использование библейских имён (Воланд, Азазелло, Бегемот, Абадонна и др.), а также имён мифологических персонажей Вицлипуцли, Мардук, Фаммуз и т. д. и реально существовавших исторических лиц.
Более того, возникая под непосредственным воздействием индивидуально-авторской интенции, онимы сами участвуют в создании самобытного булгаковского мифа. Думается, высокая частотность онимов в художественном языке М.А. Булгакова (эта особенность свойственна и другим произведениям автора) является специфической чертой индивидуально-авторской стилистики, создавая неповторимый характер художественного языка. Нам сейчас важно подчеркнуть менее заметное по сравнению с глаголами участие онимов в выражении пространственно-временных смыслов, важно отметить их роль в формировании пространственно-временной континуальности.
Историческое и мифологическое имя «приписано» месту и времени и актуализирует это место и время, свой хронотоп, тем самым выстраивая единую непрерывную хронотопическую реальность художественного мира как зеркала мира прототипического, реального.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |