§ 1.2. Пространственно-временной континуум как предмет исследования

Феномен пространственно-временной континуальности можно изучать применительно к разным дискурсам. В нашей работе мы идём традиционным путём обращения к художественному дискурсу и, прежде всего, классическому роману «Мастер и Маргарита». Исследовательский путь, повторяем, традиционен, однако взаимодействие М. Булгакова с пространством и временем традиционным никак не назовёшь. Однако это и не экспериментальный роман. Читатель хорошо различает экспериментаторскую прозу и поэзию (стихи Велемира Хлебникова, например), и роман не вызвал бы того долгоиграющего и сильнодействующего эффекта, будь он художественно экспериментальным в своём замысле.

Известно, что пространство и время как основные, фундаментальные формы бытия материи в художественной речи могут получать не совсем адекватное, а то и вовсе не адекватное выражение и отражение. Отчасти это объясняется отличиями художественного мира от мира объективного. Известно, что специфика художественного пространства состоит в том, что оно субъективно, дейктично, дискретно, разнонаправлено и конечно. В физическом мире реальное пространство, как и реальное время, объективно, никому не подвластно, но в художественной речи оно ПОДЧИНЕНО АВТОРУ и потому может испытывать разнообразные трансформации. Ср. пастернаковскую строку, положенную в название романа Чингиза Айтматова «И дольше века длится день...». Потом по требованию редакторов название было заменено на «Буранный полустанок», хотя сюжет романа (процедура похорон, долгий путь на кладбище, стремление успеть похоронить до захода солнца и, соответственно, воспоминания, размышления закономерно требовали пастернаковских слов в названии.

Выше мы коснулись собственного опыта применения континуальности как приёма анализа. Как предмет анализа континуальность оказывается тоже весьма сложным феноменом, для которого также характерен дефицит понятийно-терминологического эскорта и слабость самого навыка «континуального» мышления.

На протяжении XX столетия сама идея исследования континуальности неоднократно подтверждала свою продуктивность и плодоносность во многих науках. Одной из первых теоретических проекций ее на область гуманитарного знания является разработка М.М. Бахтиным идеи хронотопа, позволившая создать своего рода онтологию романа [Бахтин 1975].

Попытка в литературе вопроса размежевания терминологических понятий «хронотоп» и «пространственно-временной континуум» представляется несколько искусственной. Однако в силу того что, во-первых, термин хронотоп уже давно и прочно «занят» литературоведением¹, во-вторых, в силу того что термин «хронотоп» как «импортный» по свой внутренней форме, а значит, туманный, затрудняющий трактовку (рабочий опыт интерпретации) тоже «импортного» термина «континуум», в качестве ключевого в своей работе мы используем термин «пространственно-временной континуум», нацеливающий на исследование прежде всего и главным образом языка континуальных характеристик пространства и времени.

Парадокс данной ситуации состоит в следующем. В лингвистике вообще и в теории художественного текста, в частности, мало объектов, которые были бы на сегодняшний день столь хорошо изучены, как изучены пространство и время. При этом выделяются такие характеристики этих категорий, такие их разновидности, типы, которым достаточно просто приписать ещё и континуальность. Раскроем это.

Характеризуя типы пространственных описаний, исследователи выделяют феномен ПАНОРАМНОСТИ описания. Вертикальная ориентированность пространства выражается словами вверху, сверху, внизу, вверх, вверх. Вертикально ориентированное пространств чаще всего представляет собою панорамное изображение явлений природы. При панорамном описании точка обзора наблюдателя, говорящего обычно помещена вверху. Наблюдение ведётся как бы с высоты птичьего полёта и ли с вершины высокой горы, с моста и т. д. Приведём пример из романа «Мастер и Маргарита» панорамного описания с позиции сверху.

Через четверть часа чрезвычайно поражённая публика не только в ресторане, но и на самом бульваре и в окнах домов, выходящих в сад ресторана, видела, как из ворот Грибоедова Пантелей, швейцар, милиционер, официант и поэт Рюхин выносили спеленатого, как куклу, молодого человека, который, заливаясь слезами, плевался, норовя попасть именно в Рюхина, и кричал на весь бульвар...

Е.С. Яковлева, вслед за Ю.М. Лотманом, обращает внимание на то, что вид издали в пространственном отношении синонимичен виду сверху (и наоборот) [Яковлева 1994: 18].

Сверху или издали, но панорамность описания предполагает учёт континуальности рассматриваемого объекта «в целом». Об этом не сказано, но этого нельзя отрицать. Сюжет, точнее микросюжет, тем более столь яркий, как в приведённом фрагменте, мешает регистрации континуальных свойств описываемой «картинки».

Далее, при типизации форм пространства выделяют ЗАМКНУТОЕ пространство. Замкнутое пространство в процессе описания представляет собой общий абрис всего изнутри изображаемого объекта: дома, театра, бальной залы, прихожей, избы, сакли и т. п. Любое замкнутое пространство обладает центром, где чаще всего находится наблюдатель или персонаж произведения, из центра обычно ведётся наблюдение за «окружением», которое заполняют люди и «вещный мир». В центре, то есть вверху, или на столе, или внизу, может быть помещён источник света. Объекты, составляющие «вещный мир» каждого замкнутого пространства, обусловлены установкой автора, помещающего своего героя в различные «среды», в разнообразное окружение.

Замкнутое, очерченное, ограниченное пространство «изнутри» обладает теми же свойствами непрерывности, переходности, совмещённости, что и панорамное пространство, то есть обладает чертами континуальности, тоже не фиксируемой.

С давних времён выделяется цикличность времени. Соответственно в языке произведения время может быть представлено как ЦИКЛИЧЕСКОЕ. Исследователи определяют цикличность «как последовательность повторяющихся однотипных событий» [Яковлева 1994: 73]. Циклическое время выражается существительными, называющими времена года: пора, зима, лето; части суток: ночь, день, вечер; месяцы: январь, февраль; прилагательными: зимний, ночной; наречиями: снова, обычно, опять. Циклическое время «прежде всего раскрывается в природе: движение солнца, звёзд, пение петухов, чувственные, видимые приметы времён года; всё это в неразрывной связи с соответствующими моментами человеческой жизни» (М. Бахтин). Однако, фиксируя цикличность как ожидание следующего закономерного, естественного фрагмента цикла, мы тем самым постулируем непрерывность, протяжённость времени, то есть утверждаем его континуальные свойства. Цикличность есть форма проявления временного континуума? Безусловно. В таком случае, почему это никак не прописывалось? Только потому, что континуальность не пребывала в центре исследовательского поиска.

Далее, много высказываний и трактовок посвящено СУБЪЕКТИВНОМУ художественному времени, времени психологического мира человека. «В этом неустойчивом мире трудно разделить разные состояния и ввести каждое из них в определённые границы. Это свойство психического мира хорошо выражено В. Ходасевичем: «Ищи меня в сквозном весеннем свете, / я весь — как взмах неощутимых крыл, / Я звук, я вздох, я зайчик на паркете, Я легче зайчика: он вот, он есть, я был». Слабая структурированность «психического времени» отмечается в языке. Так, например, перемежающиеся впечатления могут выражаться не только конъюнкцией антонимов, но и конъюнкцией утверждения и отрицания; сравните контрадикторные предложения типа: Речка движется и не движется. Их противоречивость нейтрализуется действием имплицитного миропорождающего оператора «кажется, что...» [Арутюнова 1997: 6—7].

Художественное пространство также обладает чертами субъективности. Концептуальный мир говорящего связан с его чувственным, образным представлением об определённой ситуации, нередко неадекватным объективной действительности. Однако это — реальный мир, обусловленный эгоцентричностью, субъективностью изображаемого. Такое представление о мире М.М. Бахтин называет «эстетическим объектом». В отличие от объективного описания, обычно не обусловленного настроениями повествующего от 3-го лица субъективное изображение всегда соотносимо с состоянием рассказчика, его внутренним миром, обстоятельствами его жизни, мимолетными настроениями. Сигналом перехода к субъективному описанию художественного пространства является введение в центре повествования личного местоимения 1-го лица (в любой форме числа и падежа), а также притяжательного местоимения мой, наш [Папина 2002: 241]. Субъективное представление описываемых картин обычно характеризует тезаурус говорящего, который в своём рассказе, в зависимости от своего воспитания, образа жизни, может использовать разнообразную лексику, цитировать литературные источники, вводить большое количество оценочных слов, тропов и т. д.

Говоря о субъективном времени, Н.К. Рябцева отмечает, что оно является способом, необходимым для того, чтобы растянуть или сжать шкалу физического времени, и предлагает ввести понятие «духовного или сакрального времени», позволяющего выйти за границы бытового времени. Обратной стороной духовного времени Н.К. Рябцева считает «мир мистический, астральный, спиритуальный, оккультный, сверхъестественный, то есть иррациональный мир ...Язык позволяет не только обратить время, остановить его, обогнать или отстраниться от него, но и строить на его основе параллельные «трансфизические», по Д. Андрееву, миры» [Рябцева 1997: 81—82]. Показательно, что данный тип времени свойственен роману М. Булгакова как произведению со сложной и динамичной структурой временной и пространственной организации.

Субъективное пространство, внутренний мир героя может быть наполнен воспоминаниями, местами, видениями, связанными с «вещным миром», с вещественными объектами. Э. Кленин считает, что при этом «происходит метафорическая материализация;... кроме интериоризации перед нами ещё и экстериоризация» [Кленин 1997: 201—209]. Такого типа «экстериоризацию» пространства внутреннего мира Э. Кленин наблюдала в стихотворениях А. Фета.

Можно встречать в художественном мире АСТРАЛЬНОЕ и ИНФЕРНАЛЬНОЕ пространства. Помимо астрального и инфернального мира в русских художественных произведениях изображены и другие ирреальные пространства, созданные воображением писателей и поэтов. Ссылаясь на Э. Касирера, В.Н. Телия пишет, «человек живёт не только во Вселенной — он живёт в символической Вселенной. Язык, миф, искусство, религия — части этой Вселенной. Они — разнообразные нити, которые образуют символическую сеть, сложный клубок человеческого опыта» [Телия 1986: 105]. Герои фантастических произведений обладают способностью преодолевать границы закрытого пространства и проходить через прочные, твёрдые среды, что мы неоднократно наблюдаем в романе «Мастер и Маргарита».

Спрашивается: субъективное, в том числе ирреальное время и пространство обладают ли признаками континуальности? Безусловно, обладают, так как характеризуются размытостью переходов, отсутствием дискретности. Получается, что не было традиции находить здесь ещё и признаки континуальности пространства и времени.

Увы и ах! Мы сейчас можем обнаружить континуальность везде и во всём и тем самым остановить, заблокировать разработку проблемы. Представленными выше типами времени и пространства с «подтекстом» континуальных их свойств мы хотели всего лишь показать, что идея изучения пространственно-временного континуума имеет право на существование и никак не противоречит наработкам и концепциям великой «дискретной» лингвистики.

На материале немецкого языка идею своего научного руководителя проф. В.Ф. Прохорова о так называемом пространственно-временном состоянии разрабатывает А.Н. Павленко, выделяя 12 структурно-семантических клишированных моделей передачи такого состояния средствами немецкого языка. Укажем крайние члены модельного ряда: глагол умственной деятельности + локальное имя + глагол перемещения (37%), глагол перцепции + инфинитивный оборот (27%), отглагольное существительное с ментальным значением + бытийный глагол + локальная лексема (16%) <...> глагол восприятия + рефлексив +пространственный комментарий временного изменения (0,5%) [Павленко 2003: 15—17]. Главное положение этой диссертации звучит следующим образом.

Лингвистическое пространственно-временное состояние является исходным субконцептом в становлении концептов «пространство» и «время». Основание для подобного утверждения даёт этимологизация лексики немецкого языка, отображающей параметры пространства и дискретные единицы времени: лексические единицы первой из указанных категорий обнаруживают в своих исходных значениях семантические компоненты времени, а единицы второй — пространства. Именно этот акт непосредственно свидетельствует о мысленном сопряжении реального пространства с движением небесных тел на начальном этапе развития этноса и о его последующем абстрагировании от реальности. Из общего реального представления получили развитие две частные категории, на основе которых в языковой картине мира сформировались концепты «пространство» и «время». Подчинённость ментального по природе концепта, каковым является лингвистическое пространственно-временное состояние, реальному положению вещей в природе и позволяет говорить о нём как о субконцепте, первичном по отношению к представлению о пространстве и времени. Содержание лингвистического пространственно-временного состояния свидетельствует о развитии ментальных репрезентаций пространства и времени по аналогии [Павленко 2003: 5—6].

Из цитаты (и в целом работы) следует, что, во-первых, пространство и время в их рефлексивном единстве предшествовали отдельному осмыслению места и времени, во-вторых, что это подтверждает этимология слов, в-третьих, что в современном языке есть модели, отображающее пространственно-временное состояние. Автор, далее, открещивается от идеи хронотопа, «поскольку оно (пространственно-временное состояние) входит в картину мира носителей языка, а хронотоп является методом научного исследования» [Павленко 2003: 6]. Аргументация не самая убедительная, однако идея исследования синкретизма пространства и времени, безусловно, интересна и в аспекте теории континуальности, хотя данный термин в работе не использован.

Исследователи пространства почти неизбежно выходят на исследование времени. Так, анализируя пространственные отношения в художественных и научных текстах английского языка, Е.О. Князева пишет: «Вторая выделенная нами на данном этапе анализа категория предполагает связь рассматриваемого концепта («расстояние», distance) с временными характеристиками [Князева 2007: 16].

Опыт интерпретации категорий пространства и времени в рамках индивидуально-авторской картины мира представлен в диссертации Л.Г. Пановой [Панова 1998]. В работе делается попытка рассмотреть пространство и время О. Мандельштама на фоне поэтики, семантической по своему характеру (или, что то же, поэтики имени). Для поэтики такого рода, с выделенной вещностью (в широком смысле), пространство (пространственность) является как раз необходимой характеристикой, поскольку это оно предоставляет вещам форму, размеры, протяжённость, не говоря уже о месте и движении. Время же в этой поэтике является избыточной характеристикой. Как известно, вещь во времени, постоянно меняющаяся, не может быть определена и охарактеризована [Панова 1997: 196—197].

Художественное пространство, по мнению З.Я. Тураевой, «есть форма бытия идеального мира эстетической действительности, форма существования сюжета, пространственно-временной континуум изображаемых явлений, отличный от реального пространственно-временного континуума. Эта пространственно-временная форма присуща только художественному тексту, не как элементу материального мира, который существует в реальном времени, а как образной модели действительности, которая создается в произведении» [Тураева 1986: 20].

Пространственно-временной континуум художественного текста, как видим, исследователем если и декларируется, то лингвистически практически не изучается. Лингвистическая мысль традиционно и плодотворно работает в режиме дискретности, почти «не замечая» единства дискретного и континуального.

Итак, необходимость разработки избранной темы подтверждается рядом факторов. Хотя в современной лингвистике появилось немало работ, посвящённых исследованию языка пространства и/или времени, язык КОНТИНУАЛЬНЫХ ХАРАКТЕРИСТИК пространства и времени при всей своей значимости для художественного текста практически не исследован. Не выработан аппарат описания пространственно-временного континуума, не выявлены тексты, в которых наиболее наглядно представлены континуальные процессы и парадоксы, хотя всё это необходимо для формирования лингвистики синтезированного объекта, тем более что почва для лингвостилистических работ такого рода уже подготовлена.

Во-первых, современная наука накопила значительный арсенал изучения пространства и времени и как функционально-грамматических категорий, и как концептов.

Во-вторых, современная лингвистика располагает описаниями пространства и времени в режиме самостоятельных семантических областей и/ или как фрагментов языковой картины мира в вынужденном аналитическом отрыве друг от друга. Между тем любой комплексный анализ художественного текста демонстрирует, что пространственно-временной континуум — категория целостная, неделимая, нередко текучая, непрерывная.

В-третьих, изучение пространственно-временного континуума актуально для создания авторской языковой картины мира М.А. Булгакова. И в этой связи нельзя не отметить, что в булгаковедении необходимость реконструкции общей картины мира художника назрела давно. Однако её осуществление стало возможным только теперь, когда выполнена большая часть работ по текстологии и комментированию творчества М. Булгакова. Это труды М.О. Чудаковой, Б.В. Соколова, А. Зеркалова, В. Арсланова и мн. др.

Наиболее яркий и авторитетный в языковом отношении роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» представляет собой классический текст, в котором отражены ценностные аспекты языковой личности автора. Для решения отдельных вопросов стилистического своеобразия нами привлекались и другие произведения писателя, а также (при исследовании хронотопической преемственности, интертекстуальности, мистической парадигмы), — произведения Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского и других классиков отечественной литературы.

Целью исследования стало выявление природы и механизма формирования пространственно-временного континуума на материале романа М.А. Булгакова в единстве текстопорождающих, стилеобразующих и концептоформирующих возможностей художественного текста.

Методологически приходилось учитывать, что одну из фундаментальных особенностей структуры языка в целом и каждой из его двусторонних единиц в частности составляет единство и неразрывность дискретного и континуального (А.Г. Лыков), однако реально отнаблюдать только дискретное и только континуальное пространство (время) вряд ли возможно. В связи с тем, что дискретное в языке изучалось чаще и тщательнее континуального, в своем исследовании мы ставили акцент на анализе континуальных характеристик пространства и времени в их отдельности и слитности.

В зависимости от объекта и предмета рассмотрения чередовались методы исследования: ведущими были контекстуальный анализ и методика компьютерной лексикографии, по программе М.В. Емельяновой (Славянск-на-Кубани, СГПИ), использованная нами для составления частотного словника слов и словоформ романа и для составления обратного словаря словоформ. Что касается оригинальных методик, то в главах III и IV предложена авторская методика презентации континуумов времени и пространства через строго последовательную характеристику оппозиций, реалий, коннотаций и метафор.

Примечания