§ 5.2. Идея преображения в пространстве и времени

Текстопорождющие свойства пространственно-временного континуума в романе наглядно выступают и при описании преображения, динамики, перемещения в пространстве и времени.

Важной характеристикой «волшебного» мистического пространства является его СПОСОБНОСТЬ К ПРЕОБРАЖЕНИЮ, ИЗМЕНЕНИЮ. Теперь регент нацепил на нос явно не нужное пенсне <...> От этого клетчатый гражданин стал ещё гаже, чем был тогда, когда указывал Берлиозу путь на рельсы.

Словосочетание «указывал путь» здесь выступает как иронический перевертыш высокого смысла, самого мотива «жизненный путь». Для Берлиоза этот путь в описываемом эпизоде, на самом деле, измеряется расстоянием до трамвайных рельсов. Берлиозово пространство-время иллюзорно, оно неотвратимо и мгновенно превращается в точку небытия.

Стремительность, странность, интенсивность движений в романе связана с ИДЕЕЙ ПРЕОБРАЖЕНИЯ В ПРОСТРАНСТВЕ И ВРЕМЕНИ.

Мы неоднократно подчёркивали, что в художественном нарративе М. Булгакова вся языковая ткань носит отпечаток особой пространственно-временной континуальности. В этом плане интересно проследить за особенностями описания, во-первых, портрета того или иного персонажа, во-вторых, одежды действующих лиц. Портрет в романе М. Булгакова носит черты сиюминутности, то есть привязки к конкретному времени и пространству: лицо испуганное, взгляд недоумения, растерянное лицо. Прочитав поданное, он [Пилат] ещё более изменился в лице. Темная ли кровь прилила к шее и лицу, или случилось что-либо другое, но только кожа его утратила желтизну, побурела, а глаза как будто провалились; Тут он зааплодировал, но в совершенном одиночестве, и на лице при этом у него играла уверенная улыбка, но в глазах этой уверенности отнюдь не было, и скорее в них выражалась мольба; При этом неуместном и даже, пожалуй, хамском вопросе лицо Аркадия Аполлоновича изменилось, и весьма сильно изменилось.

Что касается одежды, то лексика её описания также работает на пространственно-временной континуум романа, а именно на сиюминутность, привязку к событиям и антуражу происходящего. Одежда испачкана кровью, смята, разорвана. Разумеется, такие «сиюминутные» описания портрета и. одежды нередко совмещаются в едином контексте. ...И на эту дорогу поднимается человек в белом плаще с кровавым подбоем и начинает идти к луне. Рядом с ним идет какой-то молодой человек в разорванном хитоне и с обезображенным лицом; Степа разлепил склеенные веки и увидел, что отражается в трюмо в виде человека с торчащими в разные стороны волосами, с опухшей, покрытою чёрной щетиною физиономией, с заплывшими глазами, в грязной сорочке с воротником и галстуком, в кальсонах и в носках. Интонационная палитра писателя в исследуемом романе зиждется и на подчёркнуто бытовой, рядовой, обыденной, даже сниженной лексике: кальсоны, носки, физиономия, заплывшая и т. п. Подключена и метафора зеркала: человек видит себя «объективно», со стороны.

«Детали одежды, — пишет Е.Д. Рогожина, — характеризуют изображаемых Булгаковым героев, и в первую очередь их социальное положение. Так, жёсткий социальный контраст отражён в деталях обуви собирательного, сквозного образа девушек на сеансе у Воланда: Несколько гражданок имели правую ногу в старой потрёпанной туфле, а левую — в сверкающей лодочке... Туфля и лодочка на ногах одного человека соединяют обыденность и элегантность» [Рогожина 2010: 119]. С последним утверждением трудно согласиться, поскольку писателем даны взаимоисключающие детали. Элегантность, как и осетрина, может быть только «первой свежести», она же последняя. «Отдельное значение придаётся писателем плащам, которые в контексте романа представлены различными видами: от накидки до мантии. Особое разнообразие эпитетов для названной детали одежды наблюдается в образе Понтия Пилата. Это и «белый плащ с кровавым подбоем», и «белый плащ с багряной подбивкой», и «белая мантия с красной подбивкой» [Рогожина 2010: 121]. Включение в синонимический ряд слова «кровавый» меняет эмоциональное восприятие будто бы нейтральных колоративов: багряный, красный. Та же сверкающая туфля на левой ноге, тот же плащ (добавим сюда белые рогожные брюки, оранжевое шёлковое измятое платьице при описании танцующих) отвечают выше обозначенному принципу ОДЕЖДА ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС, работающему на пространственно-временной континуум изображения.

Теперь введём понятие КВАНТИТАТИВ ПОВТОРЕНИЯ и представим по частотнику списки слов с совпадающими числовыми характеристиками. Разумеется, мы будем брать весьма частотную лексику: от 30 и более употреблений той или иной словоформы.

В каждом ряду, что интересно, просматривается по нескольку представительств базовых для идиостиля писателя семантик слов:

• пространственные объекты (дом, квартира),

• действующие лица (Бездомный, арестант, люди, буфетчик),

• наречия-интенсивы (чрезвычайно, немедленно),

• наречия времени (вчера, немедленно),

• наречия (или предлог, в зависимости от контекста) пространства (рядом),

• союзы, модальные слова альтернативной направленности (впрочем, однако, кроме),

• эмоциональная лексика (Ах, воскликнул),

• глаголы интеллектуальной и речевой деятельности (понимаю, понял, знает, заговорил, шепнул).

Интересно совпадение по частотности словоупотреблений словоформ деньги и люди.

Показательны также рядом оказавшиеся по частотности слова и словоформы с высоким рангом встречаемости в романе:

137 Пилат, 142 вам, 142 совершенно, 145 теперь, 145 через, 150 тот, 152 Азазелло, 153 спросил, 155 ничего, 160 ли, 164 человек, 166 кот, 166 со, 169 время, 169 глаза;

274 нет, 275 сказал, 278 уже, 281 только, 299 её, 300 бы, 301 Да, 304 был, 306 тут.

Показательны эти ряды потому, что частота упоминания субъекта действия (составляя словарь, мы фиксировали, повторим, не слова, а словоформы!) или упоминание глаголов говорения в устах тех же персонажей коррелируют с сигналами времени и/или пространства: Пилат, Азазелло, человек, кот — теперь, время (в то же время); сказал — уже, тут.

Писатель, разумеется, не просчитывал числа одинаковых или почти одинаковых словоупотреблений, но квантитативные совпадения тем ярче, объективнее свидетельствуют о рядоположенности слов узловой, базовой, сюжетно стрессовой семантики. Каждый из блоков демонстрирует яркие точки романа, черты идиостиля писателя, влияющие, в том числе, и на интерпретацию пространства и времени в ткани художественного целого.