Ни один концепт не может существовать изолированно: он становится частью другого концепта, который, в свою очередь, входит в состав третьего и т. д. Такая совокупность взаимосвязанных и взаимообусловленных концептов образует концептосферу определённой национальной или индивидуально-авторской картины мира. В пределах концептосферы формируются концептуальные поля (когнитивные образования, организованные в единое целое соответствующими концептами и представляющие собой часть концептосферы), гештальты, фреймы, сценарии (когнитивные структуры более высокого уровня, представляющие собой «тип взаимодействия между концептами, способ (форму) организации ментального пространства» [Тарасова 2004: 163], где гештальт являет собой целостный образ, совмещающий чувственные и рациональные элементы, и представляется как высший уровень абстракции, фрейм предстаёт как схема сцен, а сценарий — как схема событий.
Как уже отмечалось, термин концептосфера был введён в научный обиход Д.С. Лихачёвым, который считал, что концептосферу определённого национального языка составляют все «потенции, открываемые в словарном запасе как отдельного человека, так и всего языка в целом» [Лихачёв 1997: 282]. Д.С. Лихачёв подчёркивал, что «понятие концептосферы особенно важно тем, что оно помогает понять, почему язык является не просто способом общения, но некоторым концентратом культуры — культуры нации и её воплощения в разных слоях населения вплоть до отдельной личности» [Лихачёв 1997: 287].
В формировании концептосферы как «концентрата культуры» в сознании каждого человека важнейшую роль играет «индивидуальный культурный опыт, запас знаний и навыков» [Лихачёв 1997: 281], накопленных человеком в течение жизни. В силу того, что знания, опыт и навыки одной личности могут отличаться от знаний, опыта и навыков другой, концептосферы, сложившиеся в сознании этих личностей, даже при наличии сходного ядра, будут разными.
Из сказанного следует, что определённая концептосфера складывается в сознании как отдельного человека, так и целого народа на всём протяжении его существования и находит отражение прежде всего в языке. Структура и наполняемость концептосферы «тем богаче, чем богаче вся культура нации — её литература, фольклор, наука, изобразительное искусство, она соотносима со всем историческим опытом нации» [Лихачёв 1997: 282], религией и особенно мифологией. По мнению учёного, концептосфера национального языка — это и есть концептосфера национальной культуры. Национальный язык здесь выступает не только как средство общения, знаковая система для передачи сообщений и храпения знаний, но и как «заместитель» национальной культуры. Богатство языка определяется не только богатством «словарного запаса» и грамматическими возможностями, но и богатством концептуального мира, концептуальной сферы, носителями которой являются индивидуальный язык человека (Идиостиль) и язык нации, к которой этот человек принадлежит.
В структуре национальной картины мира можно выделить различные концептосферы, которые будут по-разному группироваться и проявлять себя в национальном языке, при этом одна концептосфера может сочетаться с другой. Тем более это относится к индивидуально-авторской картине мира, в концептосфере которой, помимо концептосферы национального русского языка и концептосферы мировой культуры, находят отражение и своеобразно сочетаются концепты и научной, и философской (мировоззренческой), и мифологической, и религиозной, и художественной (образной) картин мира. Исследуя биографию и тексты художественных произведений М.А. Булгакова, можно утверждать: в сознании писателя соединились концептосфера русского национального языка, концептосфера мировой культуры, где особое место занимает концептосфера христианской культуры и концептосфера мифологии, концептосфера семьи Булгаковых, индивидуальная концептосфера, концептосфера врача и концептосфера писателя (см. схему № 2 на следующей странице).
В качестве иллюстрации вышесказанного приведём несколько примеров. Об отражении в сознании писателя концептосферы русского национального языка можно судить, опираясь на тот факт, что М.А. Булгаков — это, прежде всего, носитель русского языкового сознания. Его индивидуальный опыт неразрывно связан с опытом всего русского народа, закреплённым в русском языке. Об отражении в сознании писателя концептосферы мировой культуры можно говорить, основываясь на том, что в его произведениях встречаются реалии, являющиеся неотъемлемыми элементами мировой культуры. Так, например, к реалиям, ставшим элементами мировой культуры, в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия» можно отнести следующие: гавот (танец французского происхождения), который играли часы в доме Турбиных, голландский изразец «Саардамский плотник», упоминание о Людовике XIV, боге насмешки Момусе и многое другое. Книги с Капитанской дочкой, Наташей Ростовой и господином из Сан-Франциско являются неотъемлемой частью русской и мировой художественной культуры.
Схема № 2. Концептосферы индивидуально-авторской картины мира М.А. Булгакова
Особое место в рамках концептосферы мировой культуры отводится христианской мировой культуре, которая также отразилась в сознании М.А. Булгакова. Подтверждением тому становятся многочисленные упоминания на страницах первого романа писателя «Белая гвардия» о празднике Рождества Христова («Белик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй» [Булгаков 1989: 29]), о церкви («...белый гроб с телом матери снесли по крутому Алексеевскому спуску на Подол, в маленькую церковь Николая Доброго, что на Ввозе» [Булгаков 1989: 29]), иконостасе, алтаре («Изредка он возводил их на иконостас, на тонущий в полумраке свод алтаря, где возносился печальный старик бог, моргал» [Булгаков 1989: 30]), святителе Николе (Алексей, Елена, Тальберг и Анюта, выросшая в доме Турбиной, и Николка, оглушенный смертью, с вихром, нависшим, на правую бровь, стояли у ног старого коричневого святителя Николы» [Булгаков 1989: 30]).
В романе «Белая гвардия» концептосфера мифологии, ставшая частью концептосферы мировой культуры, представлена в названиях звёзд Марс и Венера («...и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская — вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс» [Булгаков 1989: 29]), а также в связанных с этими названиями представления о богах. В древнеримской мифологии Венера считалась женой Марса, именно поэтому она является его постоянной спутницей. С другой стороны, в романе происходит борьба между любовью, обладающей жизнеутверждающей силой, и войной, смертью. Уместно здесь будет указать на то, что в славянской мифологии Марсу соответствует название Смертонос. Таким образом, «любовь и смерть, убийство и соитие воплощены» [Лескисс 1999: 36] в названиях этих звезд.
В книге Е.А. Земской «Михаил Булгаков и его родные» приведены слова сестры писателя Надежды Афанасьевны Булгаковой, которая в своих дневниках вспоминает о счастье, царившем в их семье:
«...свобода, которую нам давали родители, тоже способствовала нашему развитию, она не повлияла на нас плохо. <...> В доме была требовательность, была серьёзность, но мне кажется, я могу с полным правом сказать, что основным методом воспитания детей у Афанасия Ивановича и Варвары Михайловны Булгаковых были шутка, ласка и доброжелательность. Мы очень дружили детьми и дружили потом, когда у нас выросла семья до десяти человек» [Земская 2004: 78—79].
Образование в этой семье считалось высшей ценностью:
«Светская культура, музыка, театр действительно играли в жизни семьи Булгаковых исключительную роль. Выступавшая в качестве режиссёра домашних спектаклей мать привлекала сына к исполнению самых разных ролей, и театром он был заражён с детства» [Варламов 2008: 35].
Родители делали всё, чтобы таланты ребёнка могли полностью раскрыться. Сам Михаил Афанасьевич в письме к другу и первому биографу Павлу Сергеевичу Попову вспоминает об отце:
«Особое значение для меня имеет образ лампы с абажуром, это для меня очень важный образ. Возник он из детских впечатлений — образ моего отца, пишущего за столом» [Булгаков 2002].
Здесь следует сказать, что индивидуальная концептосфера А.И. Булгакова, отца будущего писателя, оказала значительное влияние на индивидуальную концептосферу М.А. Булгакова. Доказательством тому являются слова А.Н. Варламова: «Тоска, страх одиночества, доходящий до душевного расстройства, мнительность, бессонница — всё это было впоследствии его старшему сыну хорошо знакомо. <...> Они принадлежали к одному типу личности, только те врождённые черты характера, которые сгладили в Афанасии Ивановиче более чем удачный брак, размеренная семейная жизнь, относительно ровная служба, то есть некий не в чеховском смысле этого слова футляр, а скорее в булгаковском — абажур, бесконечно обострились, углубились в его сыне, на долю которого выпали революции, войны, травля, слава, успех и снова травля и который потому так мечтал этот уют, этот покой, этот абажур над лампой, светившей его отцу, восстановить...» [Варламов 2008: 21—22].
Таким образом, исследования биографов и слова самого писателя позволяют утверждать, что в концептосферу семьи, где вырос писатель, вошли концепты «Свобода», «Требовательность», «Образованность», «Серьёзность», «Дружба», «Юмор», «Доброжелательность», «Забота», «Поддержка», «Взаимовыручка», «Талант», «Музыка», «Театр», «Работающий за столом отец» и т. д. В связи с этим можно не только провести параллель между укладом семьи Булгаковых и укладом семьи Турбиных, описанной в романе «Белая гвардия», но и утверждать, что именно под влиянием семейной концептосферы обозначенные концепты стали важнейшими составляющими индивидуальной концептосферы писателя и помогли ему выстоять в период острой травли со стороны чиновников от литературы и «братьев во литературе».
Следует обратить особое внимание на концепты «Бог», «Вера», «Церковь», которые занимали важное место в сознании семей Булгаковых и Покровских, чьи дети заключили брак, а позже стали родителями М.А. Булгакова. Об этом свидетельствуют многие факты родословной писателя. Оба прадеда Михаила Афанасьевича по линии отца принадлежали к духовному сословию. Дед Иоанн (Иван) Авраамиевич Булгаков был священником Сергиевской кладбищенской церкви. Отец Афанасий Иванович окончил Орловское духовное училище, Орловскую духовную семинарию, Киевскую духовную академию, где работал впоследствии, пройдя путь от доцента до профессора. И хотя он не принял сана священника, жизнь связал с церковным образованием и просвещением. Пастырскую традицию в семье сохранили братья Афанасия Ивановича.
Второй дед Михаила Афанасьевича Михаил Васильевич Покровский, родившийся в семье причетчика церкви, занимал должность настоятеля кафедрального собора. Бабушка Анфиса Ивановна Турбина по своей материнской линии также была из рода священнослужителей.
Пока был жив отец писателя, Афанасий Иванович Булгаков, набожность и добропорядочность были главными отличительными чертами семьи Булгаковых. Все члены семьи соблюдали посты, говели, посещали храм. Как видно из перечисленных выше фактов, концепты «Бог», «Вера», «Церковь» стали неотъемлемой частью сознания людей, составивших две ветви рода М.А. Булгакова, так как передавались от поколения к поколению. Но эти концепты в сознании писателя имели иное предназначение. Как пишет А.Н. Варламов в книге «Михаил Булгаков», «...евангельская территория не была для Булгакова чужой, и за его биографией стоит судьба двух родов, которые Церкви столетиями принадлежали, верно ей служили и чей потомок от неё не то чтобы отшатнулся и с нею порвал, но в той или иной мере от неё отошёл» [Варламов 2008: 9]. У М.А. Булгакова было иное отношение к религии: в юном возрасте после смерти отца к ней он решил относиться с иронией, поэтому концепты «Бог», «Вера», «Церковь», «Священнослужитель» получили в сознании писателя иное наполнение. Доказательство тому находим уже в романе «Белая гвардия»: «Николкины голубые глаза, посаженные по бокам длинного птичьего носа, смотрели растерянно, убито. Изредка он возводил их на иконостас, на тонущий в полумраке свод алтаря, где возносился печальный и загадочный старик бог, моргал» [Булгаков 1989: 30] или: «Что сделаешь, что сделаешь, — конфузливо забормотал священник. (Он всегда конфузился, если приходилось беседовать с людьми)» [Булгаков 1989: 32]. Приведенные выше цитаты из романа подтверждают предположение о том, что в индивидуальной концептосфере конкретной личности некоторые концепты могут наполняться иным содержанием, чем в концептосфере семьи или концептосфере народа. Как говорит Д.С. Лихачёв, «в потенциях каждого из значений этих слов будет сказываться личный опыт человека» [Лихачёв 1997: 283].
Об отражении в сознании М.А. Булгакова концептосферы врача можно судить, опираясь как на факты биографии писателя, так и на его произведения. Как утверждает А.Н. Варламов, на выбор будущим писателем профессии врача повлияли «ставшие врачами братья матери Николай Михайлович и Михаил Михайлович Покровские, и её друг доктор Иван Павлович Воскресенский» [Варламов 2008: 48]. И хотя М.А. Булгаков был не самым примерным студентом медицинского факультета Киевского университета, атмосфера, царившая в учебном заведении, не могла не повлиять на его личность. Во время учёбы он работал в госпитале, организованном при казённой палате Саратова во время Первой мировой войны, а также в лечебном госпитале в Печерске. В 1916 г. он поступил в Красный Крест, всё лето провёл в прифронтовых госпиталях, где работал в основном с гангренозными больными. Теперь он имел гораздо более полное представление о том, что такое болезнь, симптомы, боль, которую приходится терпеть человеку, сострадание врача к больному. Осенью того же года М.А. Булгаков уехал работать земским врачом в село Никольское Смоленской губернии, где его ожидала рутина, тоска и одиночество. Эта ужасная жизненная полоса тоже отразилась на сознании писателя и была воплощена в «Записках юного врача». В роман «Белая гвардия» писатель также вводит образ врача Алексея Турбина — врача-венеролога, принимающего больных на дому. Он становится носителем авторского сознания, поэтому концептосферу этого героя составят концепты, характерные для концептосферы самого М.А. Булгакова: «Санчасть», «Военный врач», «Фельдшер». Во второй части романа Алексей сам получает ранение в руку и превращается в больного: «Турбин увидал рану. Это была маленькая дырка в верхней части руки, ближе к внутренней поверхности, там, где рука прилегает к телу» [Булгаков 1989: 213]. Ранение было сквозным, поэтому Алексей попросил Юлию затянуть руку выше раны, чтобы её спасти: «Затяните выше... тут... спасёте» [Булгаков 1989: 213]. С точностью до мельчайших подробностей М.А. Булгаков описывает состояние, которое испытывает его герой: «Возникла никогда ещё не испытанная боль, кольца зелени, вкладываясь одно в другое или переплетаясь, затанцевали в передней» [Булгаков 1989: 213] или «Рвущая боль вверху, в левой части груди, отупела и стала малоподвижной. Жар сменялся холодом. Жгучая свечка в груди порою превращалась в ледяной ножичек, сверлящий где-то в лёгком. Турбин тогда качал головой и сбрасывал пузырь так, что раненый невольно сухо и слабо произносил слова жалобы. Когда же ножичек исчезал и уступал опять своё место палящей свече, жар тогда наливал тело, простыни, всю тесную пещеру под одеялом, и раненый просил — «пить»» [Булгаков 1989: 198]. Дать такое описание под силу только человеку, который одновременно является врачом и писателем.
Ещё одним доктором в романе становится «доктор в золотом пенсне», которого Турбины приглашают к себе в дом, чтобы он осмотрел раненого Алексея. Под его руководством они разрезали рубаху и освободили левую руку больного. Доктор провёл осмотр раны, предупредив, что возможно нагноение, и порекомендовав полный покой. В этих рекомендациях заметно присутствие самого писателя. Герой М.А. Булгакова точно даёт рекомендации, потому что сам писатель не раз давал их больным, когда работал врачом.
Следует отметить также, что в романе «Белая гвардия» авторское сознание даёт о себе знать и в тот момент, когда перед зеркалом студент-сифилитик Русаков, рассматривая себя, прогнозирует своё будущее: «Пройдёт пятнадцать лет, может быть, меньше, и вот разные зрачки, гнущиеся ноги, потом безумные идиотские речи, а потом — я гнилой, мокрый труп» [Булгаков 1989: 148]. Предположить такое может человек, у которого есть медицинское образование и опыт работы с такими больными.
По справедливому замечанию Д.С. Лихачёва, «концепты создаются не только в индивидуальном опыте человека, и не все люди в равной мере обладают способностью обогащать концептосферу национального языка. Особое значение в создании концептосферы принадлежит писателям» [Лихачёв 1997: 283], которые обогащают концептосферу национального языка концептами, воплощёнными в текстовых фрагментах, ставших впоследствии крылатыми фразами. Так, концептосфера русского языка пополнилась яркими образами и концептами из текста романа «Белая гвардия» в виде крылатых слов:
Никогда не сдёргивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой в неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте — пусть воет вьюга, — ждите, пока к вам придут.
Уныния допускать нельзя (слова священника отца Александра).
В концептосферу русской национальной картины мира вошли слова пса Шарика и профессора Преображенского из повести М.А. Булгакова «Собачье сердце»:
О, глаза — значительная вещь, вроде барометра. Всё видно — у кого великая сушь в душе, кто ни за что ни про что может ткнуть носком сапога в рёбра, а кто сам всякого боится.
Учиться читать совершенно ни к чему, когда мясо и так пахнет за версту (пёс Шарик).
Если я вместо того, чтобы оперировать, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха! (профессор Преображенский).
Большое количество крылатых выражений вошло в концептосферу русской национальной картины мира из текста романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»:
Никогда не разговаривайте с неизвестными.
Правду говорить легко и приятно.
Нехорошая квартира.
Сеансы чёрной магии с полным её разоблачением.
Свежесть бывает только одна — первая, она же и последняя.
Люди как люди... Любят деньги, но ведь это всегда было... ну, легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... квартирный вопрос только испортил их...
Рукописи не горят.
Концептосфера национального языка может пополняться и за счёт наименований художественных произведений, например, «Роковые яйца», «Собачье сердце» М.А. Булгакова. Ко второй повести нас отсылают концепты «Уплотнение», «Шариковщина», которые обозначают социальные и этические проблемы, свойственные советской России времён М.А. Булгакова и переданные «по наследству» России современной. Концептами стали и имена персонажей некоторых произведений М.А. Булгакова, например, «Кот Бегемот», «Шариков», «Швондер».
Для того чтобы дать полное описание концептосферы национального русского (или какого-либо другого) языка, языка писателя или языка его отдельного художественного произведения, необходимо рассмотреть четыре уровня словарного запаса русского языка, которые выделил Д.С. Лихачёв: «1) уровень самого запаса слов, который чрезвычайно богат благодаря тысячелетнему опыту, тесному общению с тем языком, который принято называть церковнославянским, обширности территорий с различными условиями существования и общения с другими народами, обусловившими в своей совокупности разнообразие диалектное, социальное, сословное, образовательное и пр.; 2) уровень богатства значений и нюансов значений, разнообразия словоупотребления и пр.; 3) уровень отдельных концептов; 4) уровень совокупностей концептов — концептосфер» [Лихачёв 1997: 284].
Исследование и описание концептосферы национального языка или концептосферы отдельного произведения художественной литературы опирается в том числе и на фоновые знания коммуникантов, и на общее основание коммуникативного акта. Фоновые знания акцентируют общность информационного поля общения, обеспечивая вертикальный контекст общения, составляют вертикальную ось коммуникации. Общее основание коммуникативного акта подчёркивает общность контекста и является горизонтальной осью общения. Его составляют знания, образы, верования, предположения, ожидания, разделяемые участниками коммуникации. Наличие «общего основания» в процессе коммуникации становится необходимым условием для взаимопонимания говорящих. Данное понятие является более широким, чем концептосфера, и включает в себя всё то, что является «концептуальным фоном» этой коммуникации. При этом общее основание может быть как коллективным, так и личностным. Коллективное общее основание соотносится с культурным сообществом, в котором функционируют коммуниканты. Личностное общее основание обусловлено личными отношениями участников общения, их совместным опытом» [Иванова 2004: 93—94].
Все три термина, названные выше, имеют свою строго очерченную область приложения, хотя между ними и существует определённая связь и взаимозаменяемость в некоторых филологических контекстах. Концептосфера предполагает мир концептов, существующих в рамках имеющейся картины мира. А так как концепты могут обслуживать индивида, микро- и макрогруппы, национальные сообщества, то в разных типах общения возможны расхождения в составе и структуре концептосфер.
Таким образом, концептосфера есть совокупность концептов, характерных для данной национально-культурной общности. Фоновые знания — это информационное поле коммуникантов, или носителей языка, в более широком плане. Это то, что составляет вертикальный контекст общения. Общее основание акта коммуникации — горизонтальный контекст, то, что объединяет участников общения в момент коммуникации (обстановка, время и место, объект обсуждения в виде лица, предмета, события или явления). Элементы вертикального и горизонтального контекста могут наслаиваться и принадлежать обеим осям одновременно. Именно это обстоятельство обусловливает трудность дифференциации обеих сетей. «Концептосфера является фактором коммуникативной компетенции, которая предполагает умение выбрать концепты, необходимые для воздействия на адресата, и умение найти языковые соответствия, адекватные ситуации общения» [Слышкин 2000: 25].
Концептосфера акцептирует потенции словаря того или иного языка, то есть лексической составляющей языковой системы. Она, в отличие от картины мира, которая является результатом взаимодействия всех средств языковой системы, соотнесена с отражением окружающей действительности в той мере, в какой проявляется национальная специфика существующих в ней концептов, выдвигая на первый план не лингвистическую сторону данного явления, а ментальную. «Концептуальная сфера, в которой живёт любой национальный язык, — отмечает Д.С. Лихачёв, — постоянно обогащается, если есть достойная его литература и культурный опыт» [Лихачёв 1993: 9]. Оригинальные идеи исследователя о богатстве русского языка, о концептах и концептосфере могут быть использованы при анализе различных текстов. Мы попробуем конкретизировать их на материале текста романа М.А. Булгакова «Белая гвардия».
Итак, концептосфера — совокупность ментальных сущностей, отражённая в вокабуляре языка в целом или его отдельного носителя. Она соотносится с деятельностным аспектом и представляет собой то культурологическое информационное пространство, в рамках которого коммуницируют носители языка одного и того же национально-культурного сообщества, то необходимое условие, без которого невозможна коммуникация. Это те ментально-информационные рамки, в пределах которых коммуниканты эффективно взаимодействуют. И в этом смысле концептосфера коррелирует с «глобальным вертикальным контекстом» [Гюббенет 1980: 98] (всеми понятиями, представлениями, воззрениями, укладом жизни, людей), фоновыми знаниями коммуникантов [Серебренников 1987: 151] или «общим основанием» акта коммуникации [Слышкин 2000: 16—17].
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |