В предыдущих параграфах мы уже говорили о наполнении концептов «Космос» и «Хаос», ставших ядерными концептами романа М.А. Булгакова «Белая гвардия». В данном параграфе мы рассмотрим их языковое воплощение в самом большом пространственном круге реального, земного бытия, организующем природно-космическое время. Это время всего бытия, жизни природы в самом широком понимании. Природа здесь включает в себя весь реально-астрономический космос, вселенную. Это определение подтверждается семантикой слова космос, зафиксированной в этимологических и толковых словарях: космос — от греч. κόσμος // kosmos: 1) украшение, наряд; краса, честь, слава; 2) порядок; 3) порядок государственный, государственное устройство; устройство, строение; 4) мир, вселенная; всё мирское и земное, все земные блага [Вейсман: 725; МАС II: 145; Толковый словарь русского языка с включением сведений о происхождении слов: 371]. Словари указывают на тесную связь существительных космос и мир. «Космос» как «мирострой» упоминается ещё около 500 г. до н. э. во фрагментах работ Гераклита. В «Латинско-русском словаре» И.Х. Дворецкого мир — mundus определяется как: 1) убор, наряд, туалет; 2) оборудование, орудия; 3) мироздание, вселенная, мир; 4) небесное тело; 5) земля; люди, человечество; 6) подземный мир, преисподняя [Дворецкий 1976: 654].
Этимологический словарь М. Фасмера подтверждает древнее индоевропейское происхождение слова мир — укр. мир «весь мир, народ, спокойствие, согласие», др.-русск., ст.-слав. миръ, болг. мир «мир, спокойствие, свет», с.-х. мир «мир, покой», словен. mîr в том же значении, чеш. mir «мир, спокойствие, согласие», польск. mir, в.-луж., н.-луж. mĕr — то же. Первоначальная основа на -u, следы которой имеются в ст.-слав. и др.-чеш. Родственно др.-лит. mieras «мир, спокойствие», лтш. miêrs — то же, далее алб. mirë «хороший», др.-инд. mirtás «друг». Значение «сельская община» развилось из «мир, мирное сообщество» [Фасмер II: 626]. П.Я. Черных реконструирует индоевропейский корень *mēi- // *mōi- // *mī- «кроткий, мягкий, милый» с присоединением суффикса *-r-o, указывая на то, что тот же корень наличествует в общеславянском *mi-lъ, *mi-lъjь, но с другим суффиксом [Черных 1: 534].
Продолжение и расширение этой семантики находим в современных словарях русского языка:
Мир1 — 1. Совокупность всех форм материи в земном и космическом пространстве. Вселенная. 2. Отдельная область во Вселенной, планета. Звёздные миры. 3. в ед. ч. Земной шар. Земля, а также люди, население земного шара. Объехать весь мир. Первые в мире. Чемпион мира. Мир тесен (о неожиданно обнаружившихся общих знакомых, связях). 4. Объединённое по каким-либо признакам человеческое общество, общественная среда, строй. Античный мир. Научный мир. 5. Отдельная область жизни, явлений, предметов. Мир животных, растений. Мир звуков. Внутренний мир человека. Мир увлечений. 6. ед. (в форме в миру). Жизнь в обществе в её противопоставлении жизни монастырской, церковной. 7. (в форме на миру). Городская или сельская община с её членами (устар.). Деревенский мир. Сельский, посадский мир. С миру по нитке — голому рубашка. ⬧ Всем миром. На миру и смерть красна. Не от мира сего. По миру (пойти, пустить, ходить). В мир иной. Сильные мира сего. Мировое пространство. Мировое сообщество. Мирская жизнь. Мирская молва — что морская волна.
Мир2 — 1. Согласие, отсутствие вражды, ссоры. Сосед не захочет, так и мира не будет (посл.). 2. Отсутствие войны между народами и государствами, неприменение средств вооружённого насилия. 3. Соглашение воюющих сторон о прекращении войны. 4. Спокойствие, тишина (высок.). Мир полей. Мир вашему дому! ⬧ С миром отпускать. Мир праху кого (мир ему!) [Толковый словарь русского языка с включением сведений о происхождении слов 2009: 450].
По данным «Философского энциклопедического словаря», термин космос (греч. κοσμος, лат. mundus) появился около 500 г. до н. э. в работах Гераклита «для обозначения мира как структурно организованного и упорядоченного целого» [ФЭС 1983: 281]. Природно-космическое пространство в сознании античного человека является структурно-упорядоченной Вселенной, организованной в соответствии с разумными законами, включающей земной и трансцендентный миры. В «Википедии» говорится о существовании внутреннего (субъективного) мира, представляющего собой «структурно организованное содержание человеческой психики» [Внутренний (субъективный) мир: URL], так же, как в христианстве мир определяется как единение человека с Богом.
Обращаясь к содержанию романа М.А. Булгакова «Белая гвардия» и учитывая проведенный выше анализ значений концептов «Космос» и «Мир», можно говорить о том, что в тексте романа они сближаются, а иногда становятся взаимозаменяемы. Соответственно, если существует упорядоченный, закономерный, наполненный жизнью мир-космос, то в противоположность ему следует признать существование неупорядоченного мира-хаоса, разрушающего разумные начала и гармонию. Подтверждением тому становятся мысли одного из героев романа М.А. Булгакова «Белая гвардия»: «Был мир, и вот мир убит» [Булгаков 1989: 215].
В индивидуально-авторской картине мира М.А. Булгакова космос — составляющая часть огромного мира, Вселенной, её упорядоченная часть. В «Этимологическом словаре русского языка» Н.М. Шанского и Т.А. Бобровой даётся следующее определение внутренней формы слова вселенная: «Заимствованное из старославянского языка, словообразовательная калька греч. oikoumene, страдат. прич. от oikeō «обитаю, населяю, живу». Вселенная буквально —«обитаемая (земля)» [Шанский, Боброва 1994: 49]. Это позволяет сделать вывод о том, что космос — нечто живое, наполненное жизнью, таким образом, сема «жизнь» оказывается одной из определяющих в значении слов вселенная, космос.
В романе М.А. Булгакова «Белая гвардия» одним из воплощений космоса становится человек, живое существо, наряду с которым в авторском представлении оживают Дом и Город. Особенно это заметно в употреблении глаголов в переносном значении: «Много лет до смерти, в доме № 13 по Алексеевскому спуску, изразцовая печка в столовой грела и растила Еленку маленькую, Алексея старшего и совсем крошечного Николку» [Булгаков 1989: 30]; «И вот, в зиму 1918 года, Город жил странною, неестественного жизнью, которая, очень возможно, уже не повторится в двадцатом столетии» [Булгаков 1989: 72].
В представлении древних философов Космос выполнял не только упорядочивающую, но и эстетическую функцию. Природно-космическое пространство в романе соответствует представлениям древних философов и существует по законам красоты и гармонии: «...в крепком морозе наступил белый, мохнатый декабрь. О, ёлочный дед наш, сверкающий снегом и счастьем!» [Булгаков 1989: 29]. Казалось бы, состояние покоя, умиротворения должно охватить каждого, кто пережил «великий и страшный год по рождестве Христовом 1918» [Булгаков 1989: 29]. Красота природы окружает человека даже в тяжёлые моменты жизни: «Когда отпевали мать, был май, вишнёвые деревья и акации наглухо залепили стрельчатые окна» [Булгаков 1989: 29]. В начале романа у читателя складывается ощущение, что природа прекрасна в любое время года, вне зависимости от событий, происходящих на земле. Но уже в третьей части романа с первых страниц становится понятно, что человек вмешивается в её спокойное течение, разрушая то, что ему неподвластно, а значит, уничтожая и самого себя: «Исчезал сонный небосвод, опять одевало весь морозный мир синим шёлком неба, продырявленного чёрным и губительным хоботом орудия» [Булгаков 1989: 292].
В «Тимее» Платон рассматривает «Космос» как живой, разумный организм и объясняет устройство космоса, где все небесные тела двигаются равномерно по круговым орбитам [Платон 2010]. Таким же образом устроен концепт «Космос» в романе «Белая гвардия»: субконцепты «Человек», «Дом», «Город», «Мир» занимают свои места и входят друг в друга по «матрёшечному» принципу.
В структуре концепта «Космос» в романе «Белая гвардия» можно выделить дихотомию «Небо» // «Земля», которая является частным вариантом архетипа верх // низ, который также находит своё отражение в тексте романа. О нём мы говорили, исследуя концепт «Дом» и рассматривая расположение квартир Турбиных и Лисовичей. Такое представление о мире характерно не только для античной картины мира, но и для славянской языковой картины мира, где всё пространство организовано по вертикали: преисподняя — земля — небо. Мир небесный наполнен светлыми божествами и духами, «по народному воззрению, небо — терем божий, а звёзды — очи взирающих оттуда ангелов» [Афанасьев 1: 59]. В преисподней правят тёмные силы, а мир земной принадлежит человеку. Так как мы уже рассматривали концепты «Человек», «Дом», «Город», то сначала обратимся подробнее к структуре концепта «Земля», значение ключевого слова которого определено в «Толковом словаре русского языка» С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой:
Земля — 1. (в терминологическом значении) Третья от Солнца планета Солнечной системы, вращающаяся вокруг Солнца и вокруг своей оси. 2. Суша в противоположность водному или воздушному пространству. 3. Почва, верхний слой коры нашей планеты, поверхность. 4. Рыхлое тёмно-бурое вещество, входящее в состав коры нашей планеты. 5. Страна, государство, а также вообще какая-н. большая территория Земли (высок.) [Ожегов, Шведова 2010: 229].
В центре романа «Белая гвардия» находится именно земной мир. Порой кажется, что это центр всей Земли, где происходят серьёзные катаклизмы, поэтому можно утверждать, что ядро концепта «Земля» в романе составляет концепт «Утроба», ключевое слово которого трактуется как «живот, внутренности» (например, ненасытная утроба, в утробе матери [Ожегов, Шведова 2010: 845]: «На севере воет и воет вьюга, а здесь под ногами глухо погромыхивает, ворчит встревоженная утроба земли» [Булгаков 1989: 31]. Внимание всего мира приковано к событиям, происходящим в Городе. Эти слова становятся отправной точкой в расширении художественного пространства романа: в утробе земли находится Дом и Город, населённые людьми. Ближайшую периферию концепта «Земля» представляет концепт «Украина», куда войдут следующие концепты: «Лес», «Деревня», «Поле», «Роща», «Днепр». Крайняя периферия концепта «Земля» заявлена концептами «Дорога», «Шоссе», «Железная дорога», а дальняя периферия — концептами «Север», «Москва», «Московский берег». Поэтому структура концепта «Земля» в романе «Белая гвардия» будет следующей (см. схему № 17):
Схема № 17. Структура концепта «Земля» в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия»
Концепты «Космос», «Мир» здесь неразрывно связаны с концептом «Небо» (от греческого ουρανός), о связи и различии которых говорили ещё Платон [Платон 2010] и Аристотель [Аристотель 2009].
С помощью материалов толкового словаря живого великорусского языка В.И. Даля можно представить семантический объём ключевого слова концепта «Небо»:
Небо — небеса 1. бесконечное, выспреннее пространство, окружающее землю нашу; вся ширь и глубь вселенной или за пределами её;
2. мнимая твердь над нами, видимый полый шар, внутренняя плоскость его, к коей мы относим и всё зримое в пространстве, небесный свод;
3. климат, край, местность, относительно природы и воздушных перемен;
4. то выспренне пространство, где, по нашим понятиям, пребывают вообще души умерших, тот свет, духовный мир; 5. также в особенности, где души праведных, окружая Господа и ангельские сонмища Его; 6. рай, небесное царство (противопол. ад); 7. промысл, провидение, высшие силы: знать, так небесам угодно; власть небес [Даль II: 502—503].
В романе М.А. Булгакова «Белая гвардия» концепт «Небо» становится ядром концептов «Космос», «Мир». Н.В. Шестёркина в работе «Пространственные признаки концепта «Небо // Himmel»: на материале русских и немецких пословиц и поговорок» [Шестёркина 2008: 34] выделяет семь концептуальных признаков концепта «Небо»:
1. пространство в форме купола (свода) над головой;
2. направление вверх;
3. недосягаемость, непостижимость;
4. оппозиция «небо — земля» («верх — низ»)»;
5. единство неба и земли;
6. положение «между небом и землёй», т. е. неопределённое состояние;
7. небо — «воздушное пространство, ничто».
Исследуя проявление выше перечисленных признаков концепта «Небо», можно сказать, что часть из них имеет место в тексте романа.
Небо, а за ним и весь космос — это самая высокая точка реального мира, откуда повествователь начинает наблюдать за происходящим, постепенно приближаясь к Земле;
К небу устремляется повествователь в конце романа, где небо становится похожим на покрывало, раскинутое над землей (ср. перс. «шатёр»).
В процессе метафорического переноса в романе создаётся образ купола, шатра звёздного неба, охватывающего поднебесный мир в целом — мир под звёздным небом: «В низком снежном небе било погремушками, словно кто-то играл» [Булгаков 1989: 136]; «Город. Низкое густое небо» [Булгаков 1989: 138]; «Исчезал сонный небосвод, опять одевало весь морозный мир синим шёлком неба, продырявленного черным и губительным хоботом орудия» [Булгаков 1989: 292].
Концепт «Небо» проявляет себя и «как направление вверх»: «Улетающий в черное, потрескавшееся небо бог ответа не давал» [Булгаков 1989: 30]. В этих словах можно заметить такие признаки «неба», как «недосягаемость» и «непостижимость».
Небо — занавес, отделяющий мир земной от мира небесного: «Последняя ночь расцвела. Во второй половине её вся тяжёлая синева, занавес бога, облекающий мир, покрылась звёздами. Похоже было, что в неизмеримой высоте за этим синим пологом у царских врат служили всенощную. В алтаре зажигали огоньки, и они проступал на завесе целыми крестами, кустами и квадратами» [Булгаков 1989: 294].
По словам М. Элиаде, «перед небом человек открывает для себя безмерность божественного и своё место в Космосе» [Элиаде 2000: 308], но космос есть предел, которого в романе М.А. Булгакова может достигнуть только повествователь, а не герои. Выше космических высот находится Бог, или Демиург, упорядочивающий мир и наблюдающий за происходящим на всей Земле, за всем, что не уместилось в сознании героев и самого повествователя.
Е.Е. Пименова говорит о том, что небо — это особая часть мироздания, «верхний» мир, который сотворён богом и часто с ним отождествляем [Пименова 2009: 353]. По словам В.Н. Дёмина, «небо во всех своих ипостасях и личинах (а не только в виде одной лазури) всегда считалось и почиталось как всеобъемлющий Бог, космических масштабов, охватывающий всё живое и неживое и проявляющий на собственном теле-пространстве различные знаки, символы, заклания и письмена» [Дёмин 2006: 145].
Приведённые размышления позволяют заметить, что и в романе М.А. Булгакова существует тесная связь между концептами «Небо» и «Бог». Как уже упоминалось в предыдущих параграфах, концепту «Бог» М.А. Булгаков уделяет значительное место. Бог, по мифолого-религиозным представлениям, живёт на небе — обители Солнца, Луны, звёзд, зари, северного сияния, радуги — и следит за происходящим на земле. Его величие внушает восхищение, трепет, а иногда и страх. Как утверждает В.Н. Дёмин, «слово Бог древнейшего происхождения: исходный корень легко обнаруживается в санскрите, где bha означает «звезда, созвездие», «светило», «солнце», а bha-ga — «счастье, благополучие»; «красота»; «любовь». Отсюда и русское слово богатство как выражение достояния и счастья (в последующей интерпретации — даруемых Богом). Отсюда же такие старинные, вышедшие из употребления русские слова, обозначающие красоту, как баса «краса», баской «красивый». Первоначально древнеарийский корень bha- соединял в себе значения света и речи» [Дёмин 2006: 138]. Это утверждение отправляет нас к первой строке Нового завета Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог».
Отметим, что по библейской концепции, все, кто противится Богу и пытается нарушить мировой порядок, подвергаются наказанию. Здесь будет уместно вновь вспомнить второй эпиграф к роману, взятый из Апокалипсиса: «...И судимы были мёртвые по написанному в книгах сообразно с делами своими». Каждый герой романа получает то, что заслужил. Лисович лишается нажитого богатства, Николка — най-турсова кольта: «Это бог наказал меня за то, что я над Василисой издевался» [Булгаков 1989: 241]. М. Элиаде утверждает, что всегда «лишь исторические катастрофы возвращали людей на праведный путь, силой обращая их взоры к истинному Богу» [Элиаде 2000: 87], поэтому даже такому персонажу, как Русаков, писавшему богоборческие стихи, автор даровал прозрение, как только тот осознал свою ошибку — в финале мы застаём его за чтением священного Писания. Горожанин, являющий собой символ нравственного разложения («звёздная сыпь» сифилитика на груди поэта — симптом не только физического недуга, но и духовного хаоса), обратился к Богу — значит, положение Города и Мира, гниющих так же, как и Русаков, отнюдь не безнадежно, значит, дорогу к покаянию не занесло буранами, но каждому нужно помнить, что придётся держать ответ перед вечностью, потому что только она «ощущает трагическую ошибку цивилизации как мира, из которого ушла жизнь» [Толмачёв 1997: 47—48]. Значит, на смену происходящему хаосу снова придёт космос.
Как уже отмечалось выше, у М.А. Булгакова было особое отношение к Богу. Большинство биографов отмечают, что он был атеистом. Однако в концептосфере романа «Белая гвардия» концепт «Бог» выделяется довольно отчётливо. Это можно объяснить тем, что писатель, несмотря на собственные взгляды, изображает жизнь русских людей, которые без Бога не представляют своего существования. В романе Бог вершит свой суд, к нему обращаются герои: «Совершенно ясно, что вчера стряслась отвратительная катастрофа — всех наших перебили, захватили врасплох. Кровь их, несомненно, вопиет к небу — это раз» [Булгаков 1989: 1989]. Божеские слова — мудрые и добрые о верующих и неверующих, сказаны в ответ на реплику Жилина о большевиках: «Они в тебя не верят» [Булгаков 1989: 90]. «Мне от вашей веры ни прибыли, ни убытку... Тут как надо понимать, все вы у меня, Жилин, одинаковые — в поле брани убиенные. Это, Жилин, понимать надо, и не всякий это поймёт» [Булгаков 1989: 90]. Бог говорит о братской любви, как о высшей ценности человеческой жизни. Войны и революции не смогут её уничтожить так же, как не смогут разрушить красоту и культуру, составляющие гармонию и основу вселенского бытия. Доказательством тому может послужить эпизод, когда, укрываясь в магазине мадам Анжу, Алексей Турбин отмечает, что, несмотря на беспорядок (хаос) и бомбы, там «до сих пор пахнет духами..., слабо, но пахнет» [Булгаков 1989: 213]. Звучит надежда в словах повествователя, рассуждающего о скоротечности человеческой жизни и вечности произведений искусства, созданных людьми: «Всё же, когда Турбиных и Тальберга не будет на свете, опять зазвучат клавиши, и выйдет к рампе разноцветный Валентин, и в ложах будет пахнуть духами, и дома будут играть аккомпанемент женщины, окрашенные светом, потому что Фауст, как Саардамский Плотник, — совершенно бессмертен» [Булгаков 1989: 51].
Поэт Русаков читает в Писании: «...и увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет» [Булгаков 1989: 293]. Возникнет новый мир, жизнь которого будет устроена согласно вечным ценностям, в нём продолжится «содружество людей и вещей».
Подводя итоги, можно сказать, что повествователь, всё выше и выше поднимаясь над Землёй к Богу, предлагает нам именно с космических, а не классовых, позиций взглянуть «на всю бессмысленность вражды», задуматься о самом важном для человека, который должен попытаться построить новый мир по законам любви, красоты и культуры и никогда не забывать о Боге, которому подвластно всё. Именно Он всё расставляет на свои места. Культура же станет посредником, связующим звеном между людьми нового мира и Богом, который, как и прежде, будет стоять во главе человеческого и вселенского бытия.
В романе «Белая гвардия» ядро концепта «Небо» составит не только концепт «Бог», но и концепт «Звезда». Звёзды, как и небо, являются составляющими космоса. С древности люди связывали жизнь человека со звёздами. Звезда — это душа человека. Звезда указывает ему жизненный путь. В романе М.А. Булгакова также воплощены эти представления. Доказательством послужат следующие строки из произведения: «У каждого человека есть своя звезда, и недаром в средние века придворные астрологи составляли гороскопы, предсказывали будущее. О, как мудры они были! Так вот, у Тальберга, Сергея Ивановича, была неподходящая, неудачливая звезда. Тальбергу было хорошо, если всё шло прямо, по одной определённой линии, но события в это время в Городе тли не по прямой, они проделывали причудливые зигзаги, и тщетно Сергей Иванович старался угадать, что будет» [Булгаков 1989: 49].
О звёздах говорит повествователь уже в первых строках романа: «И особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская — вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс» [Булгаков 1989: 29]. Две звезды расположены над Городом по космическому закону симметрии. При чтении романа возникает ощущение, будто Марс, Венера и Луна не дальше, а ближе к Городу, чем Житомир, Дон, Москва и все остальные наземные точки. Такая организация пространства помогает передать исключительную важность происходящих событий, выводя их на общебытийный уровень.
На протяжении всего романа Марс и Венера напоминают живые существа и одновременно находятся и в противостоянии друг с другом, и в неразрывном единстве. В древнеримской мифологии Венера считалась женой Марса, именно поэтому она является его постоянной спутницей. С другой стороны, в романе происходит борьба между любовью, обладающей жизнеутверждающей силой, порождающей космос, и войной, смертью, порождающими хаос. Уместно здесь будет указать на то, что в славянской мифологии Марс назывался Смертоносом, таким образом, «любовь и смерть, убийство и соитие воплощены в символике этих звёзд» [Лескисс 1999: 36].
Обратимся к эпизоду прихода замёрзшего Мышлаевского в дом Турбиных: «Посиневшие ладони зашлепали, зашарили по изразцам: Слух... грозн... Наст... банд... Влюбился... мая...» [Булгаков 1989: 40]. Уже в обрывках слов мы можем заметить наметившееся противоборство звёзд, светивших над домом, Городом и миром.
В русской культуре существует представление о том, что звезда имеет силу или, наоборот, может терять её. Именно поэтому среди исследователей существуют разные точки зрения на то, какая из двух символически значимых звёзд одерживает верх в романе. Одни придерживаются мнения о том, что победу торжествует Марс, который в романе становится принадлежностью Мира-хаоса. Венера в таком Мире-хаосе является звездой заходящей, угасающей: «За окнами расцветала всё победоноснее студёная ночь... Играли звёзды, сжимаясь и расширяясь, и особенно высоко в небе была звезда красная и пятиконечная Марс» [Булгаков 1989: 289]; «Вырастал в небе небосвод невиданный. Весь красный, сверкающий и весь одетый Марсами в их живом сверкании. Душа человека мгновенно наполнялась счастьем» [Булгаков 1989: 292]. Счастлив был тот, чья душа поклонялась кровавому Марсу. Чувствуется кровная и кровавая связь этой звезды с большевиками: «А от голубой луны фонаря временами поблескивала на груди человека ответная звезда. Она была маленькая и пятиконечная» [Булгаков 1989: 292]. Венера в какой-то степени тоже попадает под влияние Марса: «Играла Венера красноватая...» [Булгаков 1989: 292].
Горожане при всём желании спокойной и мирной жизни выбрали своей путеводной звездой Марс. «Трусливая, шипящая из-за угла» ненависть к большевикам и деревне переполняла души приезжих и передавалась коренным жителям, с одной стороны, и получала подобное же отношение от мужиков, с другой: «И было другое — лютая ненависть. Было четыреста тысяч немцев, а вокруг них четырежды сорок раз четыреста тысяч мужиков с сердцами, горящими неутолённой злобой. О, много скопилось в этих сердцах» [Булгаков 1989: 83]. Началось противостояние сторон не на жизнь, а на смерть — всё сильнее стала разгораться звезда Марс.
С другой стороны, В.Г. Боборыкин считает, что даже в такой ситуации Венера не теряет своей силы, не угасает. Это отражается в атмосфере любви, наполнившей дом в конце романа: «Сердце Елены покоряется, в конце концов, Шервинскому, Анюта сражена Мышлаевским. Лариосик, и тот забывает о своей житомирской драме и вздыхает по Елене. И всё это в то время, когда стряслось страшное событие... Петлюра взял Город. Тот самый Петлюра. Любовь не умирает ни при каких обстоятельствах, иначе умерла бы жизнь. А жизнь вечна. И чтобы доказать это, Булгаков берёт в союзники самого господа Бога» [Боборыкин 1991: 82]. В романе любовь не умирает не только в семье Турбиных, но и во всём человечестве: «Выходил неизвестный, непонятный всадник в кольчуге и братски (выделение наше) наплывал на человека» [Булгаков 1989: 292]. В этом всаднике красный часовой узнал вахмистра Жилина — белогвардейца, убитого ещё в 1916 году. В данных образах происходит единение всего человечества, единение на основе кровного родства, братства, а не мысли, которая способствует не только единению, но и разделению людей.
М.А. Булгакову важно, чтобы Венера не погасла, чтобы она оставалась центром Мира-космоса, охраняя его и человечество, только всё останется на своих местах, только тогда будет действовать привычный закон меры во всём, сохранится разумная и прекрасная упорядоченность, только тогда на Земле сможет жить человек.
Ближайшую периферию концепта «Небо» в романе представляют концепты «Туман», «Снег», «Ветер», «Метель», «Вьюга», «Буран», «Буря». С помощью материалов этимологического словаря русского языка М. Фасмера можно составить представление о внутренней форме ключевого слова концепта «Небо», подтверждающей связь выше названных концептов в русской и, шире, общеславянской картине мира:
Небо (небеса) — заимствовано из церковнославянского языка: ср. народн. нёбо, укр. не́бо, блр. нёбо, др.-русск. небо, ст.-слав. небо, небесе, болг. небе́, сербохорв. нёбо, словен. nebö, чеш. nebe, слвц. nebo, польск. niebo, niebiosa, в.-луж., н.-луж. njebjo. Балто-славянская основа на -es, родственно лит. debesis «облако», лтш. debesis, debess «небо», др.-инд. nábhas «туман, пар, небо», авест. nabah — «воздушное пространство, небо», греч. νέφος «облако», хетт. nepiš «небо», с расширением на -l-: греч. νεφέλη «облако», лат. nebula, др.-исл. nifl — «темнота», njól «ночь», д.-в.-н. nebul «туман» [Фасмер III: 53].
Отметим, что в концептосфере романа М.А. Булгакова «Белая гвардия» концепт «Облако» не выделяется, но концепту «Туман» уделяется большое внимание.
Туман — 1. Непрозрачный воздух, насыщенный водяными парами или ледяными кристалликами. 2. Пелена пыли (или дыма, пара, копоти), делающая воздух непрозрачным, мгла. 3. перен. О состоянии неясности, смешанности мыслей, представлений [Ожегов, Шведова 2010: 817].
В романе концепт «Туман» проявляет себя в первом и третьем значениях:
«Играл светом и переливался, светился и танцевал и мерцал Город по ночам до самого утра, а утром угасал, одевался дымом и туманом» [Булгаков 1989: 72]; «Когда над Городом начал расходиться утренний туман, тупорылые мортиры стояли у Александровского плаца без замков...» [Булгаков 1989: 131]; «В окнах было сине, а на дворе уже беловато, и вставал и расходился туман» [Булгаков 1989: 132]; «Прошли Белый Гай, раздёрнулась завеса тумана, и по всем дорогам зачернело, зашевелилось, захрустело» [Булгаков 1989: 135]; «Откуда взялась эта страшная армия? Соткалась из морозного тумана в игольчатом синем и сумеречном воздухе... Туманно... туманно» [Булгаков 1989: 180]; «Качается туман в головах, в сторону несёт на золотой остров беспричинной радости, то бросает в мутный вал тревоги» [Булгаков 1989: 57]; «Раз — и окончательный туман! Туман, господа» [Булгаков 1989: 59]; «Туманы сна ползли вокруг него, его лицо из клубов выходило ярко-кукольным» [Булгаков 1989: 293]. В тексте романа встречается много слов, производных от слова «туман»: «Тревожно в Городе, туманно, плохо... <...> Туманятся Николкины глаза» [Булгаков 1989: 35]; «Какая-то гитара... турок под солнцем... кальян... гитара — дзинь-трень... неясно, туманно, ах, как туманно и страшно кругом» [Булгаков 1989: 83].
С одной стороны, туман украшает город и делает его загадочнее: «Как многоярусные соты, дымился и шумел и жил Город. Прекрасный в морозе и тумане на горах, над Днепром» [Булгаков 1989: 38].
С другой, большое количество тумана, расстилающегося по-над Городом и за его пределами не приносит ничего хорошего. Обилие повторов слова туман и синонимов дым, дымка вызывает ощущение, что туман всё больше и больше охватывает Город и его жителей. Туман выпадает не только утром, но и к ночи, делая очертания окружающих предметов мутными. Это позволяет увидеть связь между концептами «Туман» и «Муть»: «Муть... ночь...» [Булгаков 1989: 83].
Г.Д. Гачев утверждает, что «модель-схема Русского Космоса — это «путь-дорога», «Русь-тройка», космодром в однонаправленную бесконечность» [Гачев 1998: 223]. Эти образы можно встретить в поэме Н.В. Гоголя «Мёртвые души», к ним отсылают нас и строки из романа «Белая гвардия»: «У Максима на голове была чёрная сапожная щётка, лишь кое-где тронутая нитями проседи, у Максима железные тещи вместо рук, и на шее медаль величиною с колесо на экипаже... Ах, колесо, колесо. Всё-то ты ехало из деревни «Б», делая N оборотов, и вот приехало в каменную пустоту. Боже, какой холод» [Булгаков 1989: 120]. Но в тумане нельзя найти нужную дорогу, выбрать правильное направление, человек теряет ориентир, начинает бояться, что в тумане его поджидает большая опасность: «Ледяной ветер — гу-у... — пройдёт по аллеям, и мерещится, что бормочут в сугробах у решётки человеческое голоса» [Булгаков 1989: 124]. Именно в тумане ошибся полковник Болботун: «Показалось ему почему-то, что невесть какие силы стоят против него» [Булгаков 1989: 141]. Особенно жутко становится тогда, когда в стране происходят страшные события. Человек должен быть очень осторожен. Этим объясняется смысл следующей фразы: «Революционная езда. Час едешь — два стоишь» [Булгаков 1989: 38].
М.А. Булгаков в романс в нескольких штрихах очень точно рисует зимние пейзажи. Писатель отмечает, что зимой, когда выпадает туман, становится холоднее. Этот факт позволяет утверждать, что концепты «Туман», «Холод», «Мороз», «Стужа» взаимодействуют в рамках концептосферы романа. Холод и мороз охватывают не только героев романа, но и читателя, который следит за развитием сюжета. Напряжение всё возрастает:
«Ну, тут, понимаешь, я не вытерпел... Мороз... Остервенился» [Булгаков 1989: 43]; «Стрелочники, давясь морозом, видели, как мотало на стыках длинные пульманы, окна бросали в стрелочников снопы» [Булгаков 1989: 51]; «Свет погас, и страшнейший мороз хлынул в комнату» [Булгаков 1989: 57]; «У обоих воротники надвинуты до краёв фуражек, а у высокого далее бритый рот прикрыт кашне; не мудрено — мороз» [Булгаков 1989: 260]; «Недаром послал он две батареи под Городской лес, недаром грохотал в морозном воздухе и разбил трамвайную линию на лохматую Пуще-Водицу» [Булгаков 1989: 137]; «Ветер и мороз залетел Николке в жаркий рот, потому что он оскалился, как волчонок» [Булгаков 1989: 174]; «Пока он пересёк Подол, сумерки совершенно закутали морозные улицы, и суету и тревогу смягчил крупный мягкий снег, полетевший в пятна света у фонарей» [Булгаков 1989: 179]; «По платформе бегали взад и вперёд, несмотря на жгучий мороз, фигуры людей в полушубках по колено... <...> Человек ходил методически, свесив штык, и думал только об одном, когда же истечёт, наконец, морозный час пытки...» [Булгаков 1989: 291]; «У самых ужасных дверей, где, несмотря на мороз, чувствовался уже страшный тяжёлый запах, Николка остановился...» [Булгаков 1989: 267]; «Глаза его в красных кольцах — стужа, пережитый страх, водка, злоба» [Булгаков 1989: 57]; «Он [корявый мужичонков гнев] бежал по метели и холоду, в дырявых лаптишках, с сеном в непокрытой свалявшейся голове и выл» [Булгаков 1989: 91]; «Живой холод течёт за пазуху, благодаря этому больше воздуху, а в левом рукаве губительное, влажное неживое тепло» [Булгаков 1989: 137]; «Исчезал сонный небосвод, опять одевало весь морозный мир синим шелком неба...» [Булгаков 1989: 292].
Создаётся ощущение, что замерзает весь мир. Этому помогает частый повтор глагола мёрзнуть, его однокоренных слов или синонимов:
«Он пробежал восемь вёрст в семь минут, попал на Пост-Волынский, в гвалт, стук, грохот и фонари, не задерживаясь, по прыгающим стрелкам свернул с главной линии вбок и, возбуждая в душах обмерзших юнкеров и офицеров, скорчившихся в теплушках и в цепях у самого Поста, смутную надежду и гордость, смело, никого решительно не боясь, ушёл к германской границе» [Булгаков 1989: 51]; «Пост... часовой... замёрзнешь» [Булгаков 1989: 292]; «Я на паровоз... окоченел... замок Тамары... водка...» [Булгаков 1989: 44]; «Человек очень сильно устал и зверски, не по-человечески озяб» [Булгаков 1989: 292].
В концептосфере романа М.А. Булгакова наряду с концептами «Туман», «Мороз» ближайшую периферию составляют концепты «Метель», «Вьюга», «Буран», «Снежная буря». Обратимся к первому эпиграфу романа, взятому из «Капитанской дочки» А.С. Пушкина1, и словам повествователя из текста романа: «Давно начало мести с севера, и метёт, и метёт, и не перестаёт, и чем дальше, тем хуже» [Булгаков 1989: 31]. Ясно, что смысл этих фраз не столько прямой, сколько аллегорический. Буря, ветер, метель ассоциируются с социальными катаклизмами.
Рассмотрим значение и особенности функционирования ключевого слова концепта «Метель». В «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова метель определяется как «сильный, переменного направления ветер со снегом, снежный вихрь, вьюга» [Ушаков 2006: 422].
Словарь эпитетов русского языка представляет интереснейшую и богатую картину этого явления, занимающего значительное место в русской языковой картине мира:
метель — адская (разг.), белогривая, белокрылая, белоснежная, бесноватая, бешеная, буйная, буранная, гулкая, густая, грозная, дикая, дьявольская (разг.), завывающая, заунывная, звонкая, злая, злобная, легкая, мглистая, мутная, надоедливая, неистовая, непроницаемая, непутёвая (просторен.), неугомонная, нудная (разг.), порывистая, свирепая, сильная, слепящая, страшная, ужасная, унылая, холодная, шумная, яростная; безвременная, безголосая, гулливая, дурная, зыбкая, косноязычная, кудлатая, перелетная, сирая, усатая; верхняя, верховая, мокрая, низовая, поземная, полярная, снежная, сухая, сырая и т. п. [Горбачевич, Хабло 1979: 241].
Словарь сочетаемости слов русского языка дополняет эту картину:
метель
— небольшая, настоящая, сильная, страшная, ужасная;
— метель январская, февральские метели;
— начало, продолжение, усиление метели;
— зима с метелями;
— ждать, бояться метели
— заметать что-либо, заносить что-либо метелью;
— в метель (попасть, выйти);
— за метелью (ничего не видеть);
— к метелям (привыкнуть);
— метель надвигается, собирается, начинается, налетает, поднимается, усиливается, разыгрывается, разгулялась, метет, бушует, не унимается, воет, ослабевает, стихает, улеглась, застигла кого-либо, что-либо где-либо, занесла [Денисов 2002: 280].
Эти многочисленные языковые проявления концепта «Метель» в современном русском функционировании ещё раз подтверждают важность и значимость этого концепта в русской языковой картине мира.
Согласно словарю синонимов русского языка, слово метель включено в синонимический ряд: метель — пурга — вьюга — буран — позёмка — метелица — замять. Определим внутреннюю форму и значения слов в этом ряду.
Метель, метелица, замять — от мету, например: на дворе метёт; украинское метіль, словенское sneg mete «идёт снег» [Фасмер 1967: 610], обычно при низовом ветре.
Вьюга — при верховом ветре.
Пурга — сильная метель с холодным пронизывающим ветром.
Буран — чрезвычайно сильная, обычно внезапная метель, снежная буря в степи или на открытой местности.
Позёмка — метель без снегопада, поднимающая снег с поверхности земли.
Итак, метель как один из видов зимних осадков отличается тем, что происходит при низовом ветре. Это же отмечает В.И. Даль: «...на двор метётъ, кури́тъ, въётъ, вьюжитъ, вздымаетъ ветром пыль или снег» [Даль II: 321].
Вьюга и метель выполняют в сюжете романа «Белая гвардия» важную функцию — с них начинается повествование. Описание природы соответствует и внутреннему состоянию автора и его героев. Мороз и холод проникают в человеческие души. Как и в романе А.С. Пушкина «Капитанская дочка», эта природная стихия служит символом разгулявшейся стихии, вихрей судьбы и истории. Но если у А.С. Пушкина среди метели появляется Пугачёв, чтобы вывести главного героя из снежного ненастья, то в романе «Белая гвардия» такого не случается. Каждый, кто оказался в метель на улице, обречён: «Кругом капитана, вёрст на пять, не было ничего, кроме тьмы, и в ней густой метели» [Булгаков 1989: 183]. Не случайно глаза Елены видят в раскрытой книге «Господин из Сан-Франциско» слова, что становятся страшным предупреждением: «...мрак, океан, вьюгу» [Булгаков 1989: 37]. «Вьюга», «Метель» означают беду, опасность, грозящую человеку. Спасения не будет, чувства бессилия и обреченности не покидают героев и автора. Из метели появляются только враги: «Конная сотня, вертясь в метели, выскочила из темноты сзади на фонари и перебила всех юнкеров, четырёх офицеров» [Булгаков 1989: 184]; «Пролетел над Турбиными закованный в лёд и снегом запорошенный январь 1919 года, подлетел февраль и завертелся в метели» [Булгаков 1989: 279]; метель не дает видеть: «Четвёртый офицер и двое юнкеров были возле орудий у фонаря, который метель старалась погасить» [Булгаков 1989: 184]; «У... с-с-сволочь!... — проныло где-то у стрелки, и на теплушки налетела жгучая вьюга» [Булгаков 1989: 52]; «Здесь водка и тепло, а там мрак, буран, вьюга, замерзают юнкера» [Булгаков 1989: 59].
Концепты «Вьюга» и «Метель» соотносимы и немыслимы без концептов «Ветер» и «Снег». Как говорит Г.Д. Гачев, ветер отражает особенности души русского народа — «нараспашку, широкая: значит, стихия «воздуха» в нём изобильна. Он лёгок на подъём в путь-дорогу дальнюю» [Гачев 1998: 217]. Ветер изменчив, обладает такими свойствами, как степень проявления тепла, сила и направление. Сильные порывы ветра невозможно остановить, утихомирить. Концепт «Ветер» в романе «Белая гвардия» переосмысливается писателем, который, принимая во внимание его доминирующие свойства, описывает политические процессы, происходящие внутри страны и за её пределами: «Давно уже начало мести с севера, и метёт, и метёт, и не перестаёт, и чем дальше, тем хуже» [Булгаков 1989: 31]. Ветер несёт изменения, которым невозможно противостоять.
М.А. Булгаков был не единственным автором, обратившимся к этим концептам в связи с событиями, происходящими в начале XX века (можно назвать имена Александра Блока, Бориса Пастернака, Бориса Лавренёва, Владимира Маяковского и др.), поэтому упомянутые выше концепты можно считать характерными для национальной русской картины мира. У М.А. Булгакова «Ветер», «Снег», «Буря», «Вьюга», «Метель» становятся материальным, видимым воплощением хаоса, постепенно проникающего в мир и поглощающего всё без остатка. Мир попадает во власть хаоса, так же как Город попадает во власть Петлюры.
В «Мифах народов мира» можно встретить следующее определение хаоса: «В римской мифологии хаос есть та бездна, в которой разрушается всё оформленное и превращается в некоторого рода сплошное и неразличимое становление, в ту «ужасную бездну», где коренятся только первоначальные истоки жизни, но не сама жизнь» [Мифы народов мира 1992: 579]. Хаос постепенно расплавляет общемировое бытие, приводя мир к своему первичному, первородному состоянию, из которого впоследствии появится новый космос. Значит, здесь можно говорить и о том, что хаос способствует преображению мира. Закономерная смена хаоса космосом и наоборот предстаёт как неизменный цикл, мировой порядок, присущий мирозданию. Эту смену можно увидеть в конце романа, где автор подробно описывает сон Петьки Щеглова:
«Будто бы шёл Петька по зеленому большому лугу, а на том лугу лежал сверкающий алмазный шар, больше Петьки. Во сне взрослые, когда им нужно бежать, прилипают к земле, стонут и мечутся, пытаясь оторвать ноги от трясины. Детские же ноги и резвы и свободны. Петька добежал до алмазного шара и, задохнувшись от радостного смеха, схватил его руками. Шар обдал Петьку сверкающими брызгами. Вот и весь сон Петьки» [Булгаков 1989: 294].
Отметим, что концептом, с которым в романе связан Мир-космос и Мир-хаос, становится концепт «Вечер». В «Этимологическом словаре русского языка» Н.М. Шанского и Т.А. Бобровой находим следующую информацию о происхождении данного слова: «Общеславянское индоевропейского характера (ср. лит. vākaras, лат. vesper и т. д.). Одни ученые сближают это слово с веко. В таком случае -ер- — суффикс, а вечер буквально «закрывающее день». Другие считают вечер родственным литовскому слову ukanas «сумрачный» и т. п. словам, толкуя вечер как «потёмки» [Шанский, Боброва 1994: 39].
Таким образом, вечер — переходное состояние от дня к ночи, от времени светлых сил ко времени тёмных сил, от хаоса к космосу: «Началось с обеда и пошёл нехороший тусклый вечер с неприятностями, с сосущим сердцем» [Булгаков 1989: 229]. Вечером не хватает света, поэтому в концептосфере романа «Белая гвардия» наблюдается тесная связь концепта «Вечер» с концептами «Свет», «Тьма», «Мрак». И хотя события в романе «Белая гвардия» охватывают не один день, они начинаются именно вечером, а заканчиваются ночью, словно показывая, что всё произошло за максимально короткий срок. Действие определенных частей романа происходит утром или днём, но писатель изображает это время суток так, что у читателя складывается ощущение, что вечер не заканчивается:
«Но день особенно не разгорался, обещал быть серым, с непроницаемой завесой не очень высоко над Украиной» [Булгаков 1989: 133]; «Провод от штепселя змеёй сполз к стулу, и розовенькая лампочка в колпачке загорелась и день превратила в ночь» [Булгаков 1989: 190]; «Пятнадцатого декабря солнце по календарю угасает в три с половиной часа дня. Сумерки поэтому побежали по квартире уже с трёх часов» [Булгаков 1989: 194]; «Окна завешаны шторами, в гостиной полумрак и полное молчание, в котором отвратительно пахнет лекарством...» [Булгаков 1989: 265].
Когда сюжет романа достигает кульминации, один из героев произносит слова: «Гости. Да ещё в такое время. Настоящее светопреставление» [Булгаков 1989: 223].
Светопреставление — 1. В христианском вероучении: конец мира, гибель всего существующего. 2. перен. О полной неразберихе, беспорядке (разг. шутл.) [Ожегов, Шведова 2010: 703].
В контексте романа это слово становится очень значимым. Используя его, писатель даёт читателю понять, что вокруг не просто творится хаос и неразбериха, а происходит крушение старого мира. И подтверждением тому становятся мысли главного героя романа Алексея Турбина: «Ему показалось вдруг, что чёрная туча заслонила небо, что налетел какой-то вихрь и смыл всю жизнь, как страшный вал смывает пристань» [Булгаков 1989: 106].
Ближе к концу романа встречаем строки: «Совершенно внезапно лопнул в прорезе между куполами серый фон, и показалось в мутной мгле внезапное солнце» [Булгаков 1989: 255]. Смена дня вечером, тьмы — солнцем позволяет говорить о том, что по закону природы утро приходит вместо ночи, а значит, время действия тёмных сил заканчивается, мгновенно, внезапно рождается новый мир, происходит перерождение всего сущего, а старый мир уже вернуть нельзя, страшные события, происходившие в городе, канули в прошлое. И уже через несколько страниц можно найти тому подтверждение: «Он увидел, что дни колдовски удлинились, свету было больше, несмотря на то, что за стеклом валилась, рассыпалась миллионами хлопьев вьюга» [Булгаков 1989: 279].
Итак, структуру концепта «Небо» в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия» можно представить в виде схемы (см. схему № 18):
Схема № 18. Структура концепта «Небо» в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия»
Концепту «Преисподняя» в романе не уделяется большого внимания, в отличие от концептов «Небо» и «Земля», тем не менее, его можно выделить.
Преисподняя (устар.) — то же, что и ад [Ожегов, Шведова 2010: 583], образовано способом субстантивации от прилагательного преисподний — самый исподний, нижний, на самом крайнем низу сущий; находящийся в бездне, в пропасти; кромешный ад [Даль III: 392].
Преисподнюю в романе напоминает Николке морг, куда он отправился в поисках тела полковника Най-Турса:
«У самых ужасных дверей, где несмотря на мороз, чувствовался страшный тяжелый запах. Этот запах, которого так боялся Николка, был всюду. Пахли полы, пахли стены, деревянные вешалки. Ужасен этот запах был до того, что его можно было даже видеть. Казалось, что стены жирные и липкие, а вешалки лоснящиеся, что полы жирные, а воздух густой и сытный, падалью пахнет. К самому запаху, впрочем, привыкнешь, очень быстро, но уже лучше не присматриваться и не думать» [Булгаков 1989: 267—268]; «.Шар загорелся вверху под стеклянным потолком. Из комнаты шёл тяжкий запах. Цинковые столы белели рядами. Они были пусты, и где-то со стуком падала вода в раковину. Под ногами гулко звенел каменный пол. <...> Сторож отодвинул тяжелый засов, открыл чугунную дверь и опять щёлкнул. Холодом обдало Николку. Громадные цилиндры стояли в углах чёрного помещения и доверху, так, что выпирало из них, были полны кусками и обрезками человеческого мяса, лоскутами кожи, пальцами, кусками раздробленных костей» [Булгаков 1989: 270—271]. Всё ниже и ниже Николка спускается в морг, словно путешествуя по кругам ада: «Фёдор возился долго с замком у сетки лифта, открыл его, и они с Николкой стали на платформу. Фёдор дёрнул ручку, и платформа пошла вниз, скрипя. Снизу тянуло ледяным холодом. Платформа стала. Вошли в огромную кладовую. Николка мутно видел то, чего он никогда не видел. Как дрова в штабелях, одни на других, лежали голые, источающие несносный, душащий человека, несмотря на нашатырь, смрад человеческого тела. Ноги, закоченевшие или расслабленные, торчали ступнями. Женские головы лежали со взбившимися и размётанными волосами, а груди их были мятыми, жёваными, в синяках» [Булгаков 1989: 271]. Заметим, что картина начинает меняться, когда Николка, найдя тело полковника, поднимается вверх: «При анатомическом театре в часовне, голой и мрачной, просветлело. Гроб какого-то неизвестного в углу закрыли крышкой, и тяжелый, неприятный и страшный чужой покойник сосед не смущал покоя Ная. Сам Най стал радостнее и повеселел в гробу» [Булгаков 1989: 273].
Таким образом, концепты «Морг» и «Низ» представляют в романе ядро концепта «Преисподняя», номинативы смрад, холод, мрак, мёртвые люди, обрезки человеческого тела, лоскуты кожи составят его приядерную зону, как это показано на схеме № 19.
Схема № 19. Структура концепта «Преисподняя» в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия»
Примечания
1. Пошёл мелкий снег и вдруг попалил хлопьями. Ветер завыл: сделалась метель. В одно мгновение тёмное небо смешалось с снежным морем. Всё исчезло.
— Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран!
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |