Пространство — необходимое представление a priori... Никогда невозможно составить представление о том, что нет пространства...
И. Кант. Критика чистого разума
Но чем-то великим и трудноуловимым кажется топос — т. е. место-пространство.
Аристотель
С позиций когнитологии пространство выступает для человека самой большой по своим масштабам и самой важной для восприятия мира и всей жизнедеятельности человека целостностью. В самом общем определении «пространство — это среда всего сущего, окружение, в котором все происходит и случается, некая заполненная объектами и людьми «пустота» [Кубрякова 1997, 26]. Для того чтобы объяснить конкретный смысл такой дефиниции, необходимы специальные пояснения, которые можно получить, обратившись к современным теориям восприятия, поскольку восприятие является тем фундаментом познавательной деятельности человека, на котором строятся все существующие системы знаний. Именно эти данные помогут восстановить истоки понятия «в чисто человеческом его истолковании, т. е. то, как мы воспринимаем пространство и каким мы его видим или ощущаем [там же]. (Ср.: эта мысль в иной форме отражена в высказывании М. Хайдеггера: «Пространство — однородная, ни в одной из мыслимых точек ничем не выделяющаяся, по всем направлениям равноценная, но чувственно не воспринимаемая разъятость? <...> А что если объективность объективного мирового пространства есть фатальным образом коррелят субъективности сознания, которое было чуждо эпохам, предшествовавшим европейскому Новому времени?» [Хайдеггер 1993, 313]) Истолкование пространства в языке, отражающем непосредственное представление человека, должно базироваться на установлении «простейшей концептуальной структуры», которая складывалась и формировалась в «простейших взаимодействиях человека с окружающей его реальностью и осознанием последней» [там же]. При этом философская и физико-математическая интерпретации бытийной категории пространства (и времени) могут дополнить исходную концептуальную структуру. Последнюю можно уточнить с помощью включения концептов структуры, соответствующей образу пространства в сознании современного человека.
Мир в древности ассоциировался с единым целым, состоящим из элементов — частей этого целого, в число которых входил и сам человек. Обе эти сущности — части и целое — противопоставлялись по известному сейчас принципу фона и фигуры, оказываясь членами одной структуры — одного гештальта.
Таким образом, говоря о пространстве, нельзя не выделить то, что ему противостоит, — объекты (в иной трактовке — предметы [Кравченко 1996а; Кравченко 1996б], вещи — в концепции М. Хайдеггера [Хайдеггер 1998]; см. определение предмета в [ФЭ 1967; КФЭ 1994]). В понятие объекта (предмета) включается представление о нем как об ограниченной части пространства, объект обладает и свойствами последнего: целостностью, перцептуальной самостоятельностью и определенностью [там же]. Эту мысль можно выразить и несколько иначе: «Предмет есть область пространства, вычленяемая из пространственного универсума по принципу конкретности (физической данности через восприятие), компактности (концентрации физических признаков, служащих основанием для противопоставления данной области пространства другим) и стабильности (способности сохранять свойство компактности во времени)» [Кравченко 1996а, 5].
При анализе пространства наряду с понятием объекта (предмета) используют понятие места, поскольку установлено, что в процессе восприятия и обработки зрительной информации в человеческом мозге функционируют два модуля зрительной перцепции: один отвечает за восприятие предметов — так называемая ЧТО-система (what-system), другой обеспечивает восприятие мест — ГДЕ-система (where-system). Таким образом, предмет и место — это два вида реальности, которые «даны человеку в ощущениях, и на них строится все здание концептуальной картины мира, представленной в языке как знаковой (репрезентативной) системе» [там же, 4].
Е.С. Кубрякова предлагает схему, отражающую иерархию трёх понятий, в которой понятие места связано с понятиями объекта и пространства. Следовательно, место, подобно объекту, можно определить через представление о ЧАСТИ пространства. Таким образом, место — это часть пространства, занимаемого объектом и ограничиваемая им [Кубрякова 1997, 26]. Эта дефиниция дает исследователю право утверждать, что место, подобно пространству, может характеризоваться и как объём, и как плоскость (поверхность), и как точка, а также как проекция предмета в разных системах координат (понятие о его «следе», «отпечатке») (примеры см. в [Кубрякова 1997, 27]). (Интересно соотнести вышеизложенное о свойствах места со свойствами, впервые сформулированными Аристотелем. Понятие места у него характеризуется следующим образом: 1) место предмета не есть часть или свойство самого предмета, но есть то, что его ограничивает, охватывает; 2) содержание места предмета не меньше и не больше, чем предмет сам по себе; 3) место предмета может отсутствовать для данного предмета, а предмет отделим от него [Аристотель 1936, 78—79].)
Иначе интерпретирует понятие места А.В. Кравченко, отмечая, что «прототипическим значением слова место является вместилище, т. е. «область пространства, могущая быть занятой каким-либо предметом» [Кравченко 1996б, 6]. Этот тезис критикует Е.С. Кубрякова, считая определение места через вместилище неудачным, и указывает в качестве аргументов на свойства понятия места, приведенные нами ранее [Кубрякова 1997; Кубрякова 2000].
По мнению когнитологов, все три рассмотренных понятия прототипически связаны со зрительным восприятием. При этом в качестве объектов как перцептуальных «отдельностей» человеком мыслятся разные сущности: и реальные предметы, и «предметы мысли», которые, объективизируясь в языке, формируют для всего класса объектов особую грамматическую категорию — имя существительное. Отметим, однако, что понятие пространства не связано напрямую ни с одной грамматической категорией, поскольку «пространственные значения и значения пространственных (локальных) отношений проходят фактически по всем знаменательным частям речи и формируют также разные классы ориентиров (предлогов, наречий и местоимений)» [Кубрякова 1997, 28]. Локализм как «тенденция на первоначальном этапе существования человеческой речи выражать в терминах места и пространства любые отношения, которые в дальнейшем могут развиться в более тонкие различия грамматических категорий» [H.P. Blok, цит. по: Кравченко 1996а, 3], является характерной чертой естественного языка. В связи с последним добавим, М.В. Всеволодова и Е.Ю. Владимирский описывают лексико-синтаксическую категорию места как один из компонентов функционально-семантического поля пространства и вводят понятие локума, определяя его как «пространство или предмет, относительно которого определяется местонахождение предмета (действия, признака) и характер их взаимоотношений (статический, динамический)» [Всеволодова, Вадимировский 1982, 6]. Еще один термин, отражающий общее понятие пространственности и по сути дублирующий предыдущее понятие, — локус — соположение в пространстве какого-либо предмета, действия и некоторого пространственного ориентира [Кравченко 1996а, 5].
Однако к описанию понятия пространства можно подойти с разных точек зрения. Существует два понимания пространства — по Ньютону и по Лейбницу. Ссылаясь на известную работу В.Н. Топорова «Пространство и текст» [Топоров 1983], Е.С. Яковлева в своей монографии так интерпретирует два подхода к понятию: «<...> ньютоновское пространство является некоторой объективацией идеи пространства, принципиальным отвлечением от фактора восприятия пространства человеком; у Лейбница же пространство «одушевляется» человеческим присутствием, оно трактуется, прочитывается человеком. Ньютоновское пространство принадлежит физике и геометрии; лейбницевское же относится, скорее, к области человеческих представлений о мире, так сказать, «наивной философии» мира» [Яковлева 1994, 18—19] (см. также: Кравченко 1996б, 45). Исследователь утверждает, что «пространство не является простым вместилищем объектов, а скорее наоборот — конституируется ими, и в этом смысле оно вторично по отношению к объектам. Поскольку часто пространство ощущается, воспринимается именно через «эманацию» вещей, его заполняющих, для описания пространственных отношений релевантны такие признаки, как «положение наблюдателя»; «характер и условия восприятия» и под.» [Яковлева 1994, 21].
Высказанную мысль о том, что «пространство не является простым вместилищем объектов», критически оценивает Е.С. Кубрякова, задаваясь риторическим вопросом: «Не будь распространены именно эти представления, как могли бы мы сегодня говорить о множестве метафор, на них основанных, в частности, о ментальных пространствах, пространстве языка и текста?» [Кубрякова 2000, 87]. В другом вопросе, касающемся вторичности концепта пространства по отношению к концепту объекта, Кубрякова подчеркивает со ссылкой на работы Р. Ленекера, У. Найссера, А.В. Запорожца, Б. Ландау и др. особую роль концепта вещи, объекта, предмета в формировании всех прочих категорий человеческого опыта и обращает внимание на то, что сформировавшиеся у человека в ходе его эволюции две относительно автономные системы виденья мира ЧТО-система и ГДЕ-система, служащие соответственно идентификации объектов и обеспечивающие наблюдение за тем, что происходит в поле зрения человека, работают параллельно и симультанно. Более того, обращение к онтогенезу помогает понять, что восприятие того, ЧТО и ГДЕ, начинается у ребенка не столько с восприятия лиц или предметов, сколько с восприятия ДВИЖЕНИЯ или, точнее, + − ИЗМЕНЕНИЯ [там же, 89]. Данные экспериментов позволяют реконструировать процесс формирования первичных концептов человеческого сознания «как процесс диалектической связи предмета с той деятельностью, в осуществлении которой он участвует или же в которую он вовлечен» [там же]. Поэтому о первичности/вторичности понятий предметности и пространства можно говорить лишь условно: в однородной, гомогенной среде выделить что-либо невозможно, но как только что-то выделяется, срабатывает эффект противопоставления ФОНА и ФИГУРЫ. Другое депо, что концепт предмета с самого начала приобретал более определенную трактовку, поскольку он был связан с непосредственно наблюдаемым и перцептуально воспринимаемыми характеристиками. Понятие же пространства осмысливалось постепенно как имеющее определенную структуру и становилось многозначным, развивая новые значения [там же, 90].
Таким образом, членение опредмеченного пространства обусловливалось особенностями восприятия мира человеком. Воспринимающий и познающий реальность человек выступал точкой отсчёта, относительно которой формировалась модель мира в соответствии с чувственным, зрительным и слуховым, опытом. Этот опыт становился основой для процесса категоризации в языковых формах (об общепризнанности идеи антропоцентричности языка см. подтверждение в [Топоров 1983, 242; 244 и др.; Апресян 1995, 648; Яковлева 1994, 64; Цивьян 1990, 141 и др.]). Из последнего следует вывод об относительности пространственных характеристик (подробное описание пространственных отношений при абсолютной и относительной удалённости предметов, т. е. удаленности от наблюдателя или одного предмета относительно другого, см. [Апресян 1995, 633—636 и далее]).
Что касается возможности соотнесения двух подходов к понятию пространства, то в лингвистических исследованиях оно чаще представляется синкретично: в нём совмещаются и черты физико-геометрического (ньютоновского) пространства и черты «одушевлённого» (лейбницевского) пространства. Ср.: Л. Талми, разработавший топологический подход к описанию языкового пространства, приводит, к примеру, двадцать параметров, релевантных для анализа пространственных конфигураций, и называет базовые единицы, которыми выступают как геометрические объекты, так и субъекты [Talmy 1983, 277]; Д. Лич использует при описании пространства такие единицы, как «место», «протяженность», «близость», «вертикальность»/ «горизонтальность», «север»/«юг», «запад»/«восток», «ориентация», «движение», «виды передвижения», «поза» (положение человека в пространстве) [Leech 1969, 159—201]. А. Вежбицкая добавляет к этому списку «направление», «границы пространства», «сила притяжения» [Вежбицка, цит. по: Яковлева 1994, 19]. Ср. также: в [Всеволодова, Владимировский 1982] есть раздел о субъективном определении расстояний между предметом и местом; А.Е. Кибрик, исследуя двигательные значения, группирует их в следующие оппозиции: «приближение vs. удаление», «контактность vs. неконтактность», «ограниченность vs. неограниченность», «отсутствие vs. наличие дополнительного ориентира», «приближение vs. удаление от говорящего», «движение вверх vs. вниз» [Кибрик 1970, 114]. (Этот момент получил освещение и в философской литературе. К примеру, М. Хайдеггер в параграфе «Пространственность мира» своего труда «Пролегомены к истории понятия времени» писал: «Эта структура, эта специфическая мировость окружающего мира, определена тремя феноменами, которые тесно сочленены друг с другом: отдаление, местность и ориентация (направление, направленность). <...> под «отдалением» мы понимаем не расстояние между двумя точками, пусть даже в смысле вещей окружающего мира (например, отдаленность стула от окна), но близость или удалённость того же стула или окна по отношению ко мне (подчёркнуто мной. — Ю.К.). <...> Соотношение двух точек здесь нельзя назвать «отдаление», ибо в геометрическом смысле между двумя точками имеется не отдаление, а расстояние». И далее: «Первичная ориентация на «объективный мир» и его расстояния, допускающие по видимости абсолютно точное измерение, склоняет нас к тому, чтобы назвать упомянутые истолкования и оценки отдаления «субъективными» [Хайдеггер 1998, 236; 243].) Подобной трактовки пространства, при которой «современный человек не может отвлечься ни от чувственных элементов его восприятия, но — одновременно — и от геометрической концептуализации пространства» [Кубрякова 2000, 90], сегодня придерживается большинство когнитологов.
Рассматривая основные понятия категории пространства, мы остановились на тех, которые лежат в основе этой категории, тем самым полнее всего характеризуют её свойства и формируют «первичные» концепты «пространственного языка». Последние же участвуют в создании «простейшей» концептуальной структуры категории пространства, которая становится базой или отправной точкой для развития разных типов пространства (разных пространств). Одно из возможных объяснений этой особенности: «<...> пространственная схема имеет тенденцию к превращению в абстрактный язык, способный выражать разные содержательные понятия» [Лотман 1988, 278].
Ситуация осложняется тем, что категория пространства претерпевает значительные изменения, развиваясь по пути от конкретного ко всё более отвлеченным абстракциям [Кубрякова 1997, 30]. Поскольку пространство как понятие обладает большим объёмом, становится понятным варьирование содержания этого объёма в зависимости от целей и предмета различных исследований. Как отмечает Е.С. Кубрякова, «это объясняет, с одной стороны, почему под крышу одного и того же языкового знака постепенно подводятся разные значения, а с другой, почему в осмыслении разных концептов нашего сознания постоянно присутствует не только отражение объективного мира, мира «как он есть», но и чисто человеческое отношение к миру со всей субъективностью его взглядов и оценок и — в то же самое время — свободой выбора собственной позиции» [Кубрякова 2000, 91].
Когнитивные концепции дополняются современными семантическими классификациями пространства, представленными в работах отечественных лингвистов.
Так, одна из последних классификаций принадлежит Е.С. Яковлевой, которая выделяет четыре вида (языковые модели) пространства, явившиеся «разными интерпретациями расположения объекта описания относительно говорящего» [Яковлева 1994, 63].
На основе анализа контекстов, содержащих наречия с семантикой «далеко»/«близко», исследователь формулирует следующие модели пространства:
(1) относительная, динамическая модель: говорящий и описываемый объект — физические сущности, которые находятся в одном, физическом, пространстве; говорящий субъективно оценивает расстояние до объекта (ср.: Европа рядом);
(2) абсолютная, статическая модель: говорящий и описываемый объект — физические сущности, которые также находятся в одном, физическом, пространстве; однако оценка расстояния до объекта здесь абсолютная, неградуируемая (ср.: Вдали раздался крик);
(3) бытийное квазипространство: говорящий и объект описания — физические сущности; при этом объект может находиться как в пространстве говорящего, так и за его пределами; в первом случае принадлежность объекта пространству говорящего означает доступность и взаимодействие (ср.: Когда ты рядом, хочется жить);
(4) пространство инобытия: объект описания модели — ментальная сущность; говорящий совмещает ментальную и физическую сущности; ментальный объект существует и находится либо в области чувственного контакта с говорящим, либо за ее пределами (ср.: Чувствую, что ты опять далеко) [там же, 61—62].
Как следует из вышеизложенного, языковой интерпретации подверглись не только расстояния до конкретных физических объектов, но и описания объектов, «местоположение которых неизвестно, неопределенно или даже вовсе неопределимо» [там же, 43]. Актуальной в таком случае становится не оппозиция «абсолютные vs. относительные дистанционные оценки», но «пространство физическое (трехмерное, гомогенное, протяженное) vs. пространство умозрительное», поскольку неопределенность пространственной локализации может быть принципиальной для описания объекта [там же]. Речь идет о (3) и (4) моделях пространства, дистанционные показатели которых наполняются особым содержанием и отражают иные характеристики самого пространства. Квазипространство не обладает одной из фундаментальных характеристик физического, трехмерного пространства — протяженностью; оно не простирается, как конкретное пространство; «это уже готовые оценки, стереотипизировавшиеся как опосредованный способ описания наличия/отсутствия объекта» [там же, 45]. Пространство инобытия же — это другая система координат, в которой физические объекты «(и только они) способны к «пространственной» реализации абстрактных представлений, духовных, психофизических и под. сущностей, т. е. объектов нефизических» [там же, 47—48]. «Объекты инобытия сосуществуют с реальными физическими объектами в непересекающихся, взаимонепроницаемых пространственных зонах» [там же, 50].
Главный критерий, лежащий в основе классификации языковых моделей пространства, — семантизация расстояния. Анализ употребления пространственных наречий позволяет исследователю утверждать, что именно этот критерий является характерной особенностью языкового отражения пространства (по сравнению с пространством геометрическим) [там же, 64].
Разнообразные попытки моделирования пространства, отраженного в языке, представлены в академическом издании «Логический анализ языка. Языки пространств» (2000 г.). Пространство в работах понимается как соотношение физического и идеального пространства [Зализняк 2000, 30]; физического и этического [Лебедева 2000]; концептуального и перцептуального [Золкин 2000, 319]; реального, метафорического и виртуального (умозрительного) пространства [Филипенко 2000, 311]; характеризуются природное, социальное и духовное пространства [Тильман 2000]; физическое, ментальное и темпоральное пространства [Кодзасов 2000]; физическое и нефизические пространства (социальное, психологическое, ментальное) [Кустова 2000]; пространство деятеля (событийное пространство) и пространство наблюдателя [Болдырев 2000]; зрительно воспринимаемое, эмпирически постигаемое и умопостигаемое/умозрительное пространства [Панова 2000, 433].
Из сказанного следует, что терминологически единой типологии языкового пространства не существует. Однако все эти классификации объединяет стремление отразить различные аспекты понимания пространства, которые касаются разных связей в картине мира. Таким образом, можно говорить о том, что в представленных исследованиях нашли выражение семантические пространственные отношения и были выделены и описаны типы семантических пространств. Различение же последних и «пространственная идеология» (Г.Е. Крейдлин) вообще открывают новые возможности для описания языка.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |