1933

6.IV. 1933

6 апреля 1933 г., Москва

Дорогая Анна Ильинична!

Мы очень мило сидели и жалели, что Вас не было. Приходите к нам и не забывайте, что я очень симпатичный!

Целую ручку.

Ваш М. Булгаков.

* * *

13 апреля 1933 года.

13 апреля 1933 г., Москва

Дорогой Павел!

Я хотел зайти к тебе, но, во-первых, у тебя лазарет, кажется, а во-вторых, я почему-то думаю, что тебя трудно застать дома. Кстати, не собираешься ли ты пристроить у себя телефон? Это — омерзительная вещь в квартире, но иногда — необходимая.

Ну-с, у меня начались мольеровские дни. Открылись они рецензией Т¹. В ней, дорогой Патя, содержится множество приятных вещей. Рассказчик мой, который ведет биографию, назван развязным молодым человеком, который верит в колдовство и чертовщину, обладает оккультными способностями, любит альковные истории, пользуется сомнительными источниками и, что хуже всего, склонен к роялизму!

Но этого мало. В сочинении моем, по мнению Т., «довольно прозрачно проступают намеки на нашу советскую действительность»!!

Е<лена> С<ергеевна> и К<оля>², ознакомившись с редакторским посланием, впали в ярость, и Е.С. даже порывалась идти объясняться. Удержав ее за юбку, я еле отговорил ее от этих семейных действий. Затем сочинил редактору письмо. Очень обдумав дело, счел за благо боя не принимать. Оскалился только по поводу формы рецензии, но не кусал. А по существу сделал так: Т. пишет, что мне, вместо моего рассказчика, надлежало поставить «серьезного советского историка». Я сообщил, что я не историк, и книгу переделывать отказался.

Т. пишет в том же письме, что он послал рукопись в Сорренто³.

Итак, желаю похоронить Жана-Батиста Мольера. Всем спокойнее, всем лучше. Я в полной мере равнодушен к тому, чтобы украсить своей обложкой витрину магазина. По сути дела, я — актер, а не писатель⁴. Кроме того, люблю покой и тишину.

Вот тебе отчет о биографии, которой ты заинтересовался.

Позвони мне, пожалуйста, по телефону. Мы сговоримся о вечере, когда сойдемся и помянем в застольной беседе имена славных комедиантов съёров Ла Гранжа, Брекура, дю Круази и самого командора Жана Мольера.

Твой М.

* * *

Москва 19.V.33 г.

19 мая 1933 г., Москва

Дорогой Павел!

Распространился слух, что ты уезжаешь в отпуск. Кроме того, Коля говорил мне, что ты звонил ко мне, но не дозвонился. Надеюсь, что ты урвешь минуту и забежишь попрощаться. Захвати с собой злосчастного Мольера.

А я? Ветер шевелит зелень возле кожной клиники⁵, сердце замирает при мысли о реках, мостах, морях. Цыганский стон в душе. Но это пройдет. Все лето, я уж догадываюсь, буду сидеть на Пироговской и писать комедию (для Ленинграда)⁶. Будет жара, стук, пыль, нарзан.

Итак, позвони (в 11 ч. утра или в 10 вечера) и забеги.

Привет Анне Ильиничне!

Твой М.

* * *

22.VII.1933 Москва

22 июля 1933 г., Москва

Жив ли ты, здоров ли, дорогой Павел?

Я вернулся из Ленинграда, значительно отдохнув за 10 дней в Астории⁷.

Коля пытался меня уверить в двух вещах: 1) Ты поставил у себя телефон 2) Ты меня совершенно забыл.

Задыхаюсь на Пироговской. Может быть, ты умолишь мою судьбу, чтобы, наконец, закончили дом в Нащокинском?

Когда же это, наконец, будет?! Когда?!⁸ Передай мой и Люси⁹ привет Анне Ильиничне.

Твой М.Б.

Примечания

1. Тихонов (Серебров) Александр Николаевич (1880—1956), литератор, один из издателей серии, задуманной М. Горьким, «Жизнь замечательных людей». Письмо Булгакову датировано 7 апреля 1933 года. В отзыве о булгаковской «Жизни господина де Мольера» Тихонов, в частности, писал: «...Ваш рассказчик страдает любовью к афоризмам и остроумию <...>, постоянно вмешивается в повествование со своими замечаниями и оценками, почти всегда мало уместными и двусмысленными. За некоторыми из этих замечаний довольно прозрачно проступают намеки на нашу советскую действительность, особенно в тех случаях, когда это связано с Вашей биографией».

2. Лямин.

3. То есть, Горькому. Ответ Горького из Сорренто отправлен 28 апреля 1933 года: «Дорогой Александр Николаевич — с Вашей — вполне обоснованно отрицательной — оценкой работы М.А. Булгакова я совершенно согласен. Нужно не только дополнить ее историческим материалом и придать ей социальную значимость, нужно изменить ее «игривый» стиль. В данном виде это — несерьезная работа, и — Вы правильно указываете — она будет резко осуждена» // Горьковские чтения. Раздел 1. А.М. Горький. Письма к А.Н. Тихонову. 1953—1957. 1959. С. 63—64.

Замечу, что во второй половине 1950-х фамилия и творчество М.А. Булгакова настолько неизвестны литературоведам, занятым комментированием авторитетных изданий АН СССР, что в примечаниях к горьковскому письму сообщено, что отзыв Горького относится к рукописи Булгакова о Дулевском фарфоровом заводе (для той же серии «История фабрик и заводов»).

4. Спустя несколько месяцев Е.С. Булгакова записывает в Дневнике: «М.А. говорил с Калужским о своем желании войти в актерский цех. Просил дать роль судьи в «Пиквикском клубе» и гетмана в «Турбиных» (14 ноября 1934 года). 20 ноября: «Первая репетиция у М.А. «Пиквика». Его ввели как режиссера-ассистента к Станицыну и, кроме того, дали роль судьи президента суда». В.Я. Виленкин в книге «Воспоминания с комментариями» привел свою старую запись, рассказавшую нам о восхищении, с которым принял актерскую работу Булгакова не узнавший его на сцене Станиславский (М., 1982. С. 382).

Помимо признания за Булгаковым еще и блестящего актерского дарования, не менее важным кажется и другое. По воспоминаниям Я.С. Лурье, одного из зрителей спектакля «Пиквикский клуб», весь характер сцены в суде не столько передавал атмосферу английского суда, сколько воспринимался как аллюзия на суд отечественный. Ф.Р. Балонов (в ст.: Михаил Булгаков в «Пиквикском клубе» // Михаил Булгаков «...Этот мир мой..!» СПб., 1993) писал, что текст инсценировки, в создании которой Булгаков принимал непосредственное и активное участие, вызывал ассоциации с громкими политическими процессами, только что прошедшими в стране. С этим связаны, в частности, и повторяющиеся нелепые сравнения подсудимого Пиквика со зверями, пародирующие речи государственных обвинителей.

5. По соседству с квартирой Булгакова на Большой Пироговской улице находились клиники Медицинского института.

6. Речь идет о комедии «Блаженство». Договор с ленинградским мюзик-холлом на «эксцентрическую синтетическую трехактную пьесу» заключен 17 мая 1933 года. Но летом над пьесой Булгаков работать не начал, и 16 июля договор с театром был расторгнут. Текст первого сохранившегося черновика пьесы закончен 28 марта 1934 года (См. об этом подробнее в изд.: М.А. Булгаков. Пьесы 30-х годов. СПб., 1994). Третья (последняя) редакция пьесы датирована 23 апреля 1934 года.

7. Булгаковы были в Ленинграде в связи с гастрольной поездкой МХАТа, игравшего «Дни Турбиных». Сохранился отзыв ленинградских зрителей о спектакле (от 16 июля 1933 года):

«Милые москвичи, как ни наивно звучит этот эпитет в обращении к вам, однако мы не находим другого, точнее и лучше передающего теплое и светлое чувство благодарности и восхищения, вызванного вашей совершенно бесподобной игрой, то есть, нет, не игрой, а самой жизнью на сцене. Сегодня мы в третий раз на «Турбиных» и если бы могли, то, кажется, не пропустили бы ни одного спектакля!» // Московский Художественный театр в советскую эпоху. М., 1974. С. 126.

Об успехе спектакля Булгаков писал Лямину 23 августа 1933 г.: «В самом деле, в оркестр сажали зрителей, вызывали усиленные наряды милиции...» (Цит. по: Из переписки М.А. Булгакова 1926—1939 годов // Творчество Михаила Булгакова, Кн. 3. С. 213).

8. Переезд на новую квартиру в Нащокинский переулок состоялся не скоро, лишь 18 февраля 1934 года. Выразительная характеристика разных писательских домов была сделана мимоходом Б. Пастернаком: «живущие скромно и трудно писатели в Нащокинском переулке» и «блестящие жители Лаврушинского» (Цит. по: Борисов В.М., Пастернак Е.Б. Материалы к творческой истории романа Б. Пастернака «Доктор Живаго» // Новый мир. 1988. № 6. С. 238). Позже Булгаковы подавали заявления на переезд в Лаврушинский, но им было отказано.

9. Домашнее имя Елены Сергеевны.