1934

6.III.34

6 марта 1934 г., Ясная Поляна

Дорогой Мака,

Ну, вот, мы заделались настоящими деревенскими жителями. Гуляем, ходим на лыжах, пьем чай у самовара, который пыхтит на столе, появился — откуда ни возьмись — мед, варенье, яблоки. А из соседней сторожки приносят особые хлебцы — дымники, в первый раз слышу такое название.

Самое поэтичное — был приезд сюда: в 3 часа ночи — тихая лунная зимняя ночь. Полозья скрипят, вокруг — ни души.

При приезде в усадьбу оказалось 25° мороза, а мы и не заметили. Здесь после оттепели и дождя наступило сильное похолодание, и все деревья и ветви оказались одетыми льдом. Сучья в лесу звенели, и все окно точно в хрустале. И сейчас вид в лесу — особенно в березовом — изумительный, ледяная оболочка стянула деревья и они накренились полудугами, т<ак> ч<то> весь лес точно в гирляндах — очень затейливо и красиво.

Снега навалило массу — нижняя треть наших окон завалена снегом.

Мы на себя наложили вроде обета: решили бросить курить. Мне это дается легче, Анночке тяжелее. Она до последнего дня все же курила по 1—2 папироски. Горе в том, что поминутно хочется есть, или если не есть, то взять что-нибудь в рот. Анночка сосет карамельки, выпивает по глотку какой-то кислятины вина, которое привезла из Москвы. Все это весьма не душеполезно с точки зрения нашего явного «потучнения» — боимся, что в результате этого наша московская квартира нам покажется тесной — уж какой тут говорить о ванне!

А Ваша квартирка-таки хороша. Мне это тем более трудно признать, что я большой поклонник Пироговской, — и все же признать приходится. Надеюсь, что к нашему возвращению в Москву обстановка пополнится, а фасад дома выпрямится. Тогда все будет в порядке.

2222-й год меня очень интересует¹. Я очень люблю и ценю чисто научные прозрения в будущее.

Что Мольер? Меня беспокоит, что я не могу следить за тобой и даже не знаю, сколько раз идут Турбины на будущей шестидневке.

Как Колины нервные окончания?² Чувствую, что медицински можно было бы все это обозначить эффектнее, но пусть уже будут окончания. Так вот — протри и утихомирь их как-нибудь, а то я боюсь, что они повлияют скверно на Колино прекраснодушие, а ты сам понимаешь, что без этого прекраснодушия мы все пропали.

Спешу, — потому что завтра «окказия» в Москву, и надо с вечера заправить письма. Вот видишь, до сих пор люди живут окказиями, а ты хочешь раз навсегда покончить со всякого рода случайностями и наладить разом новую жизнь.

Передай Елене Сергеевне, что здесь особо торжественно будет праздноваться женский день, даже я получил приглашение — хотел в первый момент обидеться, но подавил в себе обиду и согласился.

Как совместится спальня и кабинет — очень интересная проблема. Для ее разрешения недостаточно вдвинуть под окно вывезенный с Пироговской письменный стол. Это гораздо сложнее и ответственнее. От ее правильного разрешения зависит многое — и прежде всего само творчество.

Ну, дорогой Мака, обнимаю тебя.

Целую ручки у Елены Сергеевны.

А.И. шлет приветы.

Не забывай провинциалов.

Павел.

* * *

1934 г. 14.III.

14 марта 1934 г., Москва

Дорогой Павел,

твое милое письмо от 6-го получил.

Один из Колиных друзей, говоря обо мне всякие пакости, между прочим сообщил, что во мне «нездоровый урбанизм», что мне, конечно, немедленно и передали.

Так вот, невзирая на этот урбанизм, я оценил и белый лес, и шумящий самовар, и варенье. Вообще, и письмо приятное, и сам ты тоже умный. Отдыхай!

Зима эта, воистину, нескончаемая. Глядишь в окно, и плюнуть хочется. И лежит, и лежит на крышах серый снег. Надоела зима!

Квартира помаленьку устраивается. Но столяры осточертели не хуже зимы. Приходят, уходят, стучат.

В спальне повис фонарь. Что касается кабинета, то ну его в болото! Ни к чему все эти кабинеты.

Пироговскую я уже забыл. Верный знак, что жилось там неладно. Хотя было и много интересного.

У Коли не окончания, а начало (радикулит? Как это по-ученому называется?) Во всяком случае, ему стало легче. Но зато он стал несимпатичный. Рассказы рассказывает коротенькие и удивительно унылые — то как у кого-то жена захворала, а тот себе зубы вставляет, то у кого-то дом треснул. Надеюсь, что он исправится (Коля). Собирается на юг ехать.

«Мольер»: ну, что ж, ну, репетируем. Но редко, медленно. И, скажу по секрету, смотрю на это мрачно. Люся без раздражения не может говорить о том, что театр проделал с этой пьесой. А для меня этот период волнений давно прошел. И, если бы не мысль о том, что нужна новая пьеса на сцене, чтобы дальше жить, я бы и перестал о нем думать. Пойдет — хорошо, не пойдет — не надо. Но работаю на этих редких репетициях много и азартно. Ничего не поделаешь со сценической кровью!

Но больше приходится работать над чужим. «Пиквикский клуб»³ репетируем на сцене. Но когда он пойдет и мне представится возможность дать тебе полюбоваться красной судейской мантией — не знаю. По-видимому, и эта пьеса застрянет. Судаков⁴ с «Грозой»⁵ ворвался на станцию, переломал все стрелки и пойдет впереди. «Гроза» нужна всем, как коту штаны, но тем не менее Судаков — выдающаяся личность. И если ты напишешь пьесу, мой совет — добивайся, чтобы ставил Судаков. Вслед за Судаковым рвется Мордвинов⁶ с Киршоном⁷ в руках. Я, кроме всего, занимаюсь с вокалистами мхатовскими к концерту и время от времени мажу, сценка за сценкой, комедию⁸. Кого я этим тешу? Зачем? Никто мне этого не объяснит. Свою тоже буду любить.

Напиши мне, пожалуйста, еще из Ясной. Приятно увидеть твой конверт на столе среди конвертов, которые я вскрываю со скрежетом и бранью. Из-за границы, от красавцев, интересующихся моими пьесами.

Приедешь, послушаем цыганские вальсы⁹. Кстати! Гитару удалось вырвать из когтей этого... забыл... ну, который на спектакле?¹⁰

Анне Ильиничне поцелуй руку и попроси ее поцеловать меня в лоб.

Люся передает Вам искренний привет, а я тебя обнимаю.

Твой М.

* * *

19.III Я.П.

19 марта 1934 г., Ясная Поляна

Дорогой Михаил Афанасьевич, несколькими словами, обращенными ко мне, Вы дали мне право написать вам. Я Вам очень сочувствую в Ваших мучениях и неприятностях с Мольером. Я понимаю, как трудно и невыносимо Вам вкраивать что-то в оконченную Вами вещь. Я совершенно убеждена, что пьеса выиграет, несмотря на то, что она великолепна и в том виде, в кот<ором> мы ее знаем.

Мука для творчества полагается, чем больше мучают и вымучивают, тем произведение больше выигрывает. Отнеситесь мудро к мукам. Ведь мука́ тоже требует особого выхаживания, попадая в работу и делаясь тестом. Конечно, горького чувства у Вас не может не быть. Пять лет — срок достаточный, чтобы подумать об муках для вас чуть-чуть пораньше, а не тогда, когда Вам трудно оторваться от другой работы и войти в старые оглобли, в старую, уже оставленную работу. Вот тут должна быть выдержка, и Вам, дорогой Михаил Афанасьевич, она не может быть свойственна, как всем лицам, одаренным природой чем-то не свойственным всем людям. Вот тут я могу похвастаться Вашим другом, который умеет подавить в себе одно желание и молча, без негодования выслушивать замечания Дермана¹¹ (комментатора Чеховской переписки), как-то обходить их и соглашаться. Одним словом, тут и Вам нужна выдержка; закусите удила, молчите и пишите. Выйдет хорошо, потому что Вы не можете сделать плохо.

Живем мы чудесно. Все нам вкусно: и очаг, и ветер, и работа, и пасьянс, и прогулки при луне, и варенье. Для меня совершенно ясен вопрос о покупке дачи. Иначе нельзя. Буду теперь только этим жить.

Шлю Вам мой искренний привет. Пашка пишет Вам в данный момент.

Целую Елену Сергеевну.

Ваша Анна Т. — П. — Толстопопова.

* * *

Я.П., 19.III.34

19 марта 1934 г., Ясная Поляна

Дорогой Мака,

очень был тронут твоим письмом и памятью. Началась весна, и увы, как это ни странно, — это мешает восприятию деревни, ведь самое приятное было ходить на лыжах и плавно съезжать между двумя рощицами вниз в долину здешней речки Воронки, а сейчас все поплыло и под ногами не твердь, а зыбкая влага. Я пошел было сегодня в калошах и моментально в них провалился, нужны сапоги, — а я хоть не урбанист, но предпочитаю ходить в том, в чем хожу обычно.

Анночка все еще не выздоравливает по-настоящему и следовало бы ей может быть здесь пробыть и дольше, но это вряд ли удастся, мне — во всяком случае, ибо к 1 апреля ждут разные дела в Москве, а сейчас получил приятное приглашение нанести визит фининспектору — поблизости от тебя, в Гагаринском переулке. По правде сказать, я надеялся, что твой переезд под крылышко Гагаринского райфо не то что заставит его впасть в прекраснодушную бездеятельность, но, по крайней мере, хоть несколько его умиротворит и успокоит его нервы. Боюсь, что он просто наивно не осведомлен о твоем переезде. При первом же посещении его шепну ему на ушко эту серьезную на его фронте новость.

Бросив курить, мы впали в противоположную крайность — так как поминутно хочется что-нибудь тащить себе в рот вместо папиросы, то мы время от времени обзаводимся бутылкой портвейна и маленькими глоточками вытравляем зло никотина, но еще великий Гегель сказал, что количество нет-нет, да и перейдет в качество, — и вот мы с удивлением иногда констатируем, сидя друг против друга, что мы находимся в полунетрезвом состоянии, — что уже даже не качество, а недостаток, а может быть, даже избыток.

Мне надо полечиться — не думай, впрочем, что от алкоголизма. Я по-видимому тоже переутомился, а плохо оплачиваемый редакторский труд делает то, что сидишь над работой дольше, чем следовало бы. И вот — путаю слова, забываю фамилии — ведь это уже признаки старческого маразма, артериосклероз, что ли? Будь другом — в этот раз не только писателем, но и врачом — посоветуй, не начать ли глотать йод, может быть, от этого не так скоро поглупеешь. Посоветуй и напиши.

Сегодня решил не заниматься — читаю французский роман, заподозрив, что дедушка Толстой недаром его читал — называется он «Une femme gênante»¹², а главный герой Corentin, пропусти букву Т и выйдет недурной русский роман¹³, а Толстой любил qui pro quo¹⁴. Сейчас пишу письма, а за столом с нами сидит мальчишка из соседнего села и рассказывает так интересно, что Анночка за ним решила записывать, тогда тебе прочтем или расскажем. Анночке очень понравилось твое письмо, но найдя его столь интересным, она тотчас же испугалась, что ты слишком часто будешь требовать его возвращения обратно.

Хоть отсюда до Москвы не больше 200 километров, но стиль жизни уже другой и, проходя сегодня мимо хозяйственных построек, я невольно подумал, что двор имеет вид украинский, а не великорусский. Пишу об этом потому, что и с этой точки зрения не вредно тебе здесь побывать.

Поцелуй ручку у Елены Сергеевны, надеюсь, теперь она вполне здорова.

Жму твою руку и обнимаю.

Павел.

Милые друзья, очень часто о Вас думаем и говорим. Сидя в уюте, покое и тишине за самоварчиком, жаль, что лишены общества Вашего, но я считаю, что и мне, и Пашеньке следует еще месяц просидеть здесь, т.к. явно, что усталость, скопленная несколькими трудными годами, из нас не вышла. Придется сапоги купить и только. Шлю Вам горячий привет.

А.

* * *

15.IV.34.

15 апреля 1934 г., Ясная Поляна

Дорогой Мака,

попал сюда обратно — и опять зима — снега хоть отбавляй, хотел на лыжах идти — и потом снова ... «вода яже бе над твердью»¹⁵. Словом, как у черта Ивана Карамазова. Я боюсь, что я окончательно пал в твоих глазах, таким «вареным раком» я попал на твое чтение...¹⁶ и все же, все же ты меня пробудил своим чтением. Я его обмозговываю только здесь — и решил мысленно дополнить свой этюд одной специальной главой (это будет 11-ая глава) — «Язык Б......а». В этой главе намечаются три стадии выработки слога: 1) первоначальный стиль, 2) влияние сценического искусства на выработку языка, 3)...не скажу еще какой этап — он сейчас определяется. Но это трудная глава — нужно фактически сличать фразу за фразой синтаксический строй предложений.

Поцелуй ручку у Елены Сергеевны и примите привет А. И-ы.

Твой Павел.

* * *

Москва, 28 апреля 1934 года
Москва, 19, Нащокинский, 3, кв. 44.

28 апреля 1934 г., Москва

Дорогой Павел!

Полагаю, что письмо еще застанет тебя в Ясной Поляне.

Можешь еще одну главу прибавить — 97-ю, под заглавием: о том, как из «Блаженства» ни черта не вышло.

25-го числа читал труппе Сатиры пьесу. Очень понравился всем первый акт и последний, но сцены в Блаженстве не приняли никак. Все единодушно вцепились и влюбились в Ивана Грозного. Очевидно, я что-то совсем не то сочинил¹⁷. Теперь у меня большая забота. Думал сплавить пьесу с плеч и сейчас же приступить к Мертвым душам для кино¹⁸. А теперь вопрос осложнился.

Я чувствую себя отвратительно в смысле здоровья. Переутомлен окончательно. К первому августа во что бы то ни стало надо ликвидировать всякую работу и сделать антракт до конца сентября, иначе совершенно ясно, что следующий сезон я уже не буду в состоянии тянуть.

Я подал прошение о разрешении мне заграничной поездки на август—сентябрь. Давно уже мне грезилась Средиземная волна, и парижские музеи, и тихий отель, и никаких знакомых, и фонтан Мольера, и кафэ, и, словом, возможность все это видеть. Давно уж с Люсей разговаривал о том, какое путешествие можно было бы написать! И вспомнил незабвенный «Фрегат «Палладу»¹⁹, и как Григорович²⁰ вкатился в Париж лет восемьдесят назад! Ах, если б осуществилось! Тогда уж готовь новую главу — самую интересную.

Видел одного литератора, как-то побывавшего заграницей. На голове был берет с коротеньким хвостиком. Ничего, кроме хвостика, не вывез! Впечатление такое, как будто он проспал месяца два, затем этот берет купил и приехал.

Ни строки, ни фразы, ни мысли! О, незабвенный Гончаров! Где ты?

Очень прошу тебя никому об этом не говорить, решительно никому. Таинственности здесь нет никакой, но просто хочу себя оградить от дикой трескотни московских кумушек и кумовьев. Я не могу больше слышать о том, как треплют мою фамилию и обсуждают мои дела, которые решительно никого не касаются. На днях ворвалась одна особа, так она уж ушла, а мы с Люсей полчаса еще ее ругали. Она уж, может быть, у Мясницких ворот была и икала. Она спрашивала, сколько мы зарабатываем, и рассказывала, сколько другие зарабатывают. Один, по ее словам, пятьсот тысяч в месяц. И что мы пьем и едим. И прочее. Чума! Народное бедствие! Никто мне не причинил столько неприятностей, сколько эти московские красавицы с их чертовым враньем! Просто не хочу, чтобы трепался такой важный вопрос, который для меня вопрос всего будущего, хотя бы и короткого, хотя бы уже и на вечере моей жизни! Итак, по-серьезному сообщаю пока об этом только тебе. И заметь, что и Коле я не говорил об этом и говорить не буду.

Ах, какие письма, Павел, я тебе буду писать! А приехав осенью, обниму, но коротенький хвостик покупать себе не буду. А равно также и короткие штаны до колен. А равно также и клетчатые чулки.

Ну вот, пока и все. Жду тебя в Москву. Надеюсь, что Анна Ильинишна поправилась. Передай от Люси и от меня ей привет.

Твой Михаил.

* * *

26 июня 1934 года
Ленинград. Астория. № 430.

26 июня 1934 г., Ленинград

Дорогой Павел!

Прежде всего, колоссальное спасибо тебе за присылку «Блаженства». За это чем-нибудь тебе отслужу. До сих пор не мог тебе писать. После всего происшедшего²¹ не только я, но и хозяйка моя, к великому моему ужасу, расхворалась. Начались дьявольские мигрени, потом боль поползла дальше, бессонница и прочее. Обоим нам пришлось лечиться аккуратно и всерьез. Каждый день нам делают электризацию. И вот мы начинаем становиться на ноги.

Ну-с, здесь совершился пятисотый спектакль²² — это было двадцатого. Ознаменовался он тем, что Выборгский Дом поднес Театру адрес, а Жене Калужскому²³ серебряный портсигар. Дело происходило при закрытом занавесе перед третьим актом. (Калужский был единственный, кто сыграл все 500 спектаклей без пропуска).

Я получил два поздравления: одно из Москвы, а другое — от Сахновского²⁴ как от заместителя директора. Оба меня очень обрадовали, потому что оба написаны тепло, нарядно.

И Немирович прислал поздравление Театру²⁵. Повертев его в руках, я убедился, что там нет ни одной буквы, которая бы относилась к автору. Полагаю, что хороший тон требует того, чтобы автора не упоминать. Раньше этого не знал, но я, очевидно, недостаточно светский человек.

Одно досадно, что, не спрашивая меня, Театр послал ему благодарность, в том числе и от автора. Дорого бы дал, чтобы выдрать оттуда слово — автор.

Я тебя вспоминаю часто, Люся также. Надеюсь, что ты вполне и жив, и здоров, работаешь.

Я пишу «Мертвые души» для экрана и привезу с собой готовую вещь. Потом начнется возня с «Блаженством». Ох, много у меня работы! Но в голове бродит моя Маргарита, и кот, и полеты...²⁶ Но я слаб и разбит еще. Правда, с каждым днем я крепну.

Все, что можно будет собрать в смысле силы за это лето, соберу.

Люся прозвала меня Капитаном Копейкиным. Оцени эту остроту, полагаю, что она первоклассна.

Если тебя не затруднит, побывай у меня на квартире, глянь, что там творится. И время от времени звони нашей красавице²⁷ (58—67).

Целую Анне Ильинишне ручку. Люся вас обоих приветствует. Если напишешь, буду рад.

Твой Михаил

* * *

27 июня.

27июня 1934 г., Ленинград

Милый Патя,

прилагаю к письму две просьбы: позвони, ангел, Арбат 3.59.69, найди (это номер кинофабрики) Илью Вениаминовича Вайсфельда²⁸ и попроси его, чтобы он срочно прислал мне в Асторию адрес, по которому я ему могу писать. Но добавь, что, возможно, сценарий я привезу и лично, в начале июля. Адрес мне нужен на тот случай, если я задержусь. Скажи, что сценарий я уже заканчиваю.

Также мне нужно знать, сколько времени он и режиссер Пырьев²⁹ будут в Москве.

Домашний телефон Вайсфельда: Арбат 3.92.66. Есть еще второй, служебный, точно его не помню, но кажется, что Арбат, 1.89.34.

Вторая просьбишка: на квартире у меня должна быть телеграмма. Вскрой ее, сообщи содержание письмом.

Если будут письма, пусть лежат до моего возвращения: если только среди них не обнаружишь по конверту чего-нибудь очень важного.

Если телеграммы — вскрывай и сообщай.

Обнимаю.

Твой М.

* * *

28.VI.34

28 июня 1934 г., Москва

Дорогой Мака,

получил твое письмо и первое поручение исполнил. Вайсфельд, оказывается, тебе уже телеграфировал и вновь тебе сообщит или по телефону или телеграфно. Вторую просьбу исполню послезавтра, после чего напишу обстоятельное письмо. Телеграмма поздравительная, не деловая, почему я красавице посоветовал не пересылать — она мне прочла в телефон. Мое поздравление тоже следует. Сейчас — в хлопотах. Третьего дня скончался мой отец на 73 году жизни. Завтра похороны.

Читаю по вечерам вышедшую книгу о «Мертвых душах» и думаю о капитане Копейкине.

Целую Ваши ручки и остаюсь

любящим тебя Павлом.

* * *

1.VII.1934

7 июля 1934 г., Москва

Дорогой Мака,

сначала деловое. О Вайсфельде я тебе уже писал и он, вероятно, уже в полном контакте с тобою — по тону, во всяком случае, он очень заинтересован в сценарии. Вчера я был у Фроси. Содержание телеграммы таково: от 21 июня из Ленинграда. «Приветствую по случаю пятисотразного юбилея Вашего детища. Павлов». Внизу приклеено: 3/5 44 пятисотразного — так здесь дано.

Это верно — пятисотый спектакль действительно был дан.

По поводу него мне очень хочется обнять тебя и от души поздравить. «Дни Турбиных» — одна из тех вещей, которая как-то вдвигается в собственную жизнь и становится эпохой для самого себя. Можно откинуть стиль, воплощение, игру, общественную значимость, идеологическую заостренность, исторический колорит, можно взвесить и взмерить все эти ингредиенты, и все же сверх всего остается еще одна изюминка, в которой, по-моему, «вся соль». Воплощается ли она в символе кремовых штор, елки или небесного занавеса, усыпанного звездами, облегающего мир, — но тут есть всепокоряющий стимул жизни, он-то и выступает так мощно, что стягивает все части.

Это как символ у Толстого эпохи «Войны и мира».

Что сильней чем смерть и рок?

Сладкий анковский пирог³⁰.

Это и создает тот мягкий, лирический колорит, который роднит с Диккенсом и всеми теми, у кого звучит этот общечеловеческий голос. Нечего говорить, что все это дано не надуманно, а рядом незаметных слов, образов, оборотов, ситуаций, а в результате кровавые события, горе и страдание, как раны — затягиваются, чувствуешь некое примирение.

Вот ради этой-то изюминки и хочется пить из твоего творческого бокала.

Однако вернемся к быту.

Фрося вас приветствует, ждет возвращения и очень просит написать ей. В квартире все в порядке. Вид жилой и уютный. Жаловалась, что до сих пор не проводят газа. Испытала затруднения с златоустинским пропуском, который нужно было возобновить. Из горкома, где это производилось раньше, ее направили в групком, она недоумевала, где это? Я ее направил к тому самому человеку, которому она сдала квартирные справки в Художественном театре — если я неправ, то дайте ей надлежащую инструкцию. Боялась впасть в денежную заминку, чем я воспользовался для того, чтобы ликвидировать мой застаревший долг, а она говорит, что ей и 30 рублей достаточно.

Словом — все в порядке и вам беспокоиться не о чем. Писем нет. Коренева³¹ в предотъездных поисках чемодана. О «Мольере» была заметка в «Известиях» как об одной из первых постановок предстоящего сезона.

Надеюсь, что Вы восстановите свое здоровье. Советую поездить за город — особенно в Петергоф. Тамошние фонтаны — не шутка. Анночка шлет привет.

От Коли была открытка — не очень он себя хорошо чувствует, а в Теберде — дожди.

Крепко тебя обнимаю.

Привет Елене Сергеевне.

Всегда твой Павел.

А все же я с удовольствием жду вечера, когда мы вместе посидим и разыграем яичницу или что-либо подобное.

Жму руки обоим с нежностью.

А.Т.П.

Я замучилась с доверенностью Saint-Jean. Не дают.

* * *

6.VII.34

6 июля 1934 г., Москва

Дорогой Мака,

ну вот — тебя нельзя любить — почему ты не отвечаешь? Послал тебе открытку, потом письмо (заказное) с вопросом — неужели не получил? По поводу того, что вы не пишете, Фрося надула губы, но Фросины дела — к концу.

Пришла следующая корреспонденция.

1. Увесистый пакет от брата³². Решив, что хорошо, коли он не потерялся и глупо, если он пропадет по дороге в Ленинград, я его вскрыл, чтобы сообщить содержание. Вот оно — ряд бланков (для заполнения) на предмет вступления в «Société des auteurs et compositeurs dramatiques»³³ и большое (можно сказать, громадное), письмо брата. Не считая себя вправе его читать, я лишь сообщаю значащиеся в конце адреса и просьбу. До конца июля адрес: Villa Zorâ. Novi Vinodol. Primorje. Jugoslavie³⁴.

К началу августа — Париж, прежний адрес. «Было бы хорошо, если бы ты немедленно подтвердил получение этого письма и французского перевода пьесы»³⁵ (последнее не получено).

2. приглашение на просмотр американской звуковой фильмы «Предательство Блейка».

3. письмо, скитавшееся по Москве, начиная с Пироговской, и посему облепленное справками на конверте. Письмо на бланке «Влад. Алекс. Нелли-Влад³⁶, художественный руководитель Киевского государственного театра». — Предстоящей зимой хочет ставить «Мольера». Экземпляр пьесы есть, но, вероятно, сделаны изменения. Просит выслать окончательный текст. Адрес: Киев, ул. Ленина, 5.

4. Письмо Коли, узнанное мною по почерку, почему я его и не вскрывал вовсе, т.к. ничего экстренного не может быть. Тем более, что 8-ого июля он сам будет в Москве.

Забота Фроси, помимо того, что она скучает и жаждет получить весточку, — о распределителе. Возобновить надо через групком, а она не знает, какой он и где находится. Я ее сначала направил в МХАТ — ничего не вышло, тогда направил ее в групком драматургов, — не нашел адреса. Завтра направляю ее в Гнездниковский переулок — не знаю, что у нее выйдет.

Читал в Литературной газете о ленинградских гастролях и возмутился. Но предоставь мне возмущаться, а сам — плюнь.

Хотели мне узнать о твоих делах в оргкомитете³⁷, но сейчас это лицо уехало на 2 дня на дачу, т<ак> ч<то> сообщить ничего не могу.

Хочу поспешить сдать это письмо срочным, почему и кончаю, не успев поговорить по душам. Привет Елене Сергеевне.

Обнимаю.

Всегда твой Павел.

* * *

6 июля 1934 года
Hotel Astoria

6 июля 1934 г., Ленинград

Милый Павел,

спасибо тебе за хлопоты. Какой ты там нашел застаревший долг? Никакого долга за тобой я не помню, но что ты дал Фросе денег, это хорошо. Спасибо. Я сочтусь с тобой, как только приеду.

Здоровье — увы! — не совсем еще восстановилось, и, конечно, этого сразу не достигнешь. Но все-таки Елена Сергеевна чувствует себя гораздо лучше. Некоторая надежда есть и относительно меня. Уж очень хорош шок был!³⁸

Появимся мы в Москве в середине июля, где и надеюсь обнять тебя.

Елена Сергеевна шлет самый лучший привет Анне Ильинишне, и, будь ангелом, еще раз позвони на квартиру: а руке твоей не миновать поцелуя³⁹, вспомни мое слово.

Твой М.

* * *

8.VII.34

8 июля 1934 г., Москва

Дорогой Мака,

сейчас узнал, что ты прошел в оргкомитете⁴⁰, решил тебя поздравить, а Анночка меня сурово осадила: с чем поздравлять — он получил должное. Во всяком случае — поставить в известность имею право.

Только что получил твое письмо — письмо милое, но не деловое — Фросю оно не успокоит. Впрочем, там все в полном порядке — по моим наблюдениям Фрося занимается тем, что играет в дурочки с подружкой или гадает. Квартиру покидает неохотно, как ни позвонишь, всегда дома. А это — главное.

Что это вы хвораете? Бросьте это дело. Я тут был болен — четыре часа. Темпы, темпы!

Привет Е.С.

Обнимаю.

Павел.

* * *

10.7.34.

10 июля 1934 г., Ленинград

Дорогой Павел!

И от 8-го твое письмо получено. Прежде всего, прости за то, что я не выразил сожаления по поводу смерти твоего отца. Это оттого, что моя измотанная голова еще не совсем хорошо действует.

Спасибо тебе за твои хлопоты.

На Фросины губы никакого внимания не обращай. Это не домработница, а какая-то кисейная барышня. Эти самые книжки — Люся говорит, надо менять на Тверском бульваре, 25 (дом Герцена). Люся утверждает, что Фрося должна это знать.

В смысле денег, мы полагаем, что они должны быть у нее. Ведь Екатерина Ивановна⁴¹ должна была рассчитать, сколько было нужно Фросе.

Несколько дней назад мы послали ей 30 рублей. Спроси на всякий случай, как у нее обстоит этот вопрос. Если она скажет, что нет, будь добр, дай ей рублей 25, я тебе верну с благодарностью по приезде в Москву.

Мы должны появиться в Москве числа 15—17 июля.

Корреспонденция моя пусть меня ждет в Москве. Очень правильно.

Если тебе не трудно, позвони Вайсфельду (тел. служ.: Арбат 3-59-69 или Арбат 1-84-39; или домашн.: Арбат 3-92-66) и спроси: «Вы увезли оба экземпляра сценария?» (Мертвых душ). Пусть срочно телеграфирует ответ.

Дело в том, что я обыскал весь номер, нет второго экземпляра. Значит, увезли оба, вместо одного.

А я сейчас сижу над обдумыванием его переделки.

Люся утверждает, что сценарий вышел замечательный. Я им показал его в черновом виде, и хорошо сделал, что не перебелил. Все, что больше всего мне нравилось, то есть сцена суворовских солдат посреди Ноздревской сцены, отдельная большая баллада о Капитане Копейкине, панихида в имении Собакевича и, самое главное, Рим с силуэтом на балконе, — все это подверглось полному разгрому! Удастся сохранить только Копейкина, и то сузив его. Но — Боже — до чего мне жаль Рима!

Я выслушал все, что мне сказал Вайсфельд и его режиссер, и тотчас сказал, что переделаю, как они желают, так что они даже изумились.

С «Блаженством» здесь произошел случай, выпадающий за грани реального.

Номер Астории. Я читаю. Директор театра, он же и постановщик⁴², слушает, выражает полное и, по-видимому, неподдельное восхищение, собирается ставить, сулит деньги и говорит, что через 40 минут придет ужинать вместе со мной. Приходит через 40 минут, ужинает, о пьесе не говорит ни одного слова, и затем проваливается сквозь землю и более его нет!

Есть предположение, что он ушел в четвертое измерение⁴³.

Вот какие чудеса происходят на свете!

Анне Ильинишне наш лучший привет.

Целую тебя.

Твой Михаил.

Примечания

1. Имеется в виду пьеса «Блаженство», действие которой происходит в 2222 году.

2. На этот раз дело не в шифрованном сообщении о визитах в ГПУ — Лямин в самом деле серьезно расхворался. «В течение десяти дней я являл собой зрелище подлинного инвалида, — пишет он Булгакову из Сочи 20 мая. — Болело все и хотелось громко выть, встать на четвереньки. Сейчас чувствую себя несколько лучше» (цит. по: Паршин Л. Чертовщина в Американском посольстве... С. 178). Весной-летом 1934 г. он лечится мацестинскими водами.

3. Спектакль «Пиквикский клуб» в постановке В.Я. Станицына вышел 1 декабря 1934 года. Инсценировку диккенсовского романа писала Н.А. Венкстерн, которой много помогал Булгаков, отозвавшийся о результате работы на режиссерском совещании во МХАТе кратко: «Считаю, что в данном случае мы имеем блестящее перенесение на сцену сатирического романа Диккенса».

4. Судаков Илья Яковлевич (1890—1969), артист, режиссер. Послужил прототипом Фомы Стрижа в «Записках покойника». Режиссировал, в частности, и пьесы Булгакова — «Дни Турбиных» и «Бег» во МХАТе. Оставил рукопись воспоминаний «Моя жизнь в труде и борьбе», был активным и энергичным проводником политики советизации Художественного театра.

5. «Гроза». Неожиданно, не правда ли? — писал Вл.И. Немирович-Данченко К.С. Станиславскому в феврале 1934 года. — А случилось так. Когда мы должны были немедленно прекратить работу с «Ложью» (пьеса А. Афиногенова, получившая неодобрительный отзыв Сталина. — В.Г.) нужно было немедленно занять всю труппу. Бросились к нашему постоянному списку классических произведений, к мысли о том, что в районах «Гроза» <...> принимается публикой с большим успехом. Я собрал все наше художественное управление <...> и мы решили заняться «Грозой» // Немирович-Данченко Вл.И. Избранные письма. В 2 т. Т. 2. М., 1979. С. 415. Премьера «Грозы» прошла 2 декабря 1934 года.

6. Мордвинов Борис Аркадьевич (1899—1953), режиссер, артист.

7. Речь идет о пьесе В.М. Киршона «Чудесный сплав». Премьера прошла 22 мая 1934 года на сцене филиала МХАТ.

8. «Блаженство».

9. А.И. Толстая прекрасно пела цыганские романсы. Из воспоминаний мемуаристов известно, что некоторые романсы с голоса А.И. Толстой заучивала известная певица Н.А. Обухова.

Ср. записи в Дневнике Е.С. Булгаковой: «У Поповых. Гитара, цыганский вальс» (22 ноября 1933 года). Либо: «Были у Поповых. Аннушка пела цыганские вальсы под гитару. — М.А. ищет их для «Бега» (11 сентября 1934 года).

10. Возможно, об этом эпизоде (и человеке) вспоминает П.С. Попов в позднем письме к Е.С. Булгаковой от 4 мая 1940 года, когда рассказывает о том, как «Миша однажды пришел, — довольно поздно, и стал говорить о втором действии («Бега». — В.Г.), — что его трудно исполнить. Нужна музыка. Музыка должна быть сильная, неожиданная, и вдруг сразу обрывается. Вызвали знакомого — Володю Д., чтобы были две гитары. Миша хотел выжать из гитар все, что они могут дать, чтобы слышался целый оркестр. Просил повторять по нескольку раз, а сам вслух читал за Хлудова. Потом представлял свистки, как бы протяжные стоны. «Бег» — страшная вещь, и, пожалуй, самая глубокая» // Булгаков М.А. Письма. С. 525—526.

11. Дерман Абрам Беркович (1880—1952), литературовед. Был редактором издания: Чехов А.П. Сборник документов и материалов. Т. 1. М., 1947, которое готовил П.С. Попов (совместно с И.В. Федоровым).

12. «Неудобная женщина» (франц.)

13. «Анна Каренина».

14. перемены одного на другое, каламбур (лат.)

15. Попов цитирует отрывок фразы из гл. IX «Братьев Карамазовых» Достоевского (речи черта в сцене «Кошмар Ивана»): «Да ведь теперешняя земля, может, сама-то биллион раз повторялась; ну, отживала, леденела, трескалась, рассыпалась, разлагалась на составные начала, опять вода, яже бе над твердию, потом опять комета, опять солнце, опять из солнца земля — ведь это развитие, может, уже бесконечно раз повторяется, и все в одном и том же виде, до черточки. Скучища неприличнейшая...» // Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 10 т. М., 1958. Т. 10. С. 172.

16. Е.С. Булгакова записывала в Дневнике 13 апреля 1934 года: «Вчера М.А. закончил комедию «Блаженство», на которую заключил договор с Сатирой. Вчера же была у нас читка, не для Театра еще, а для своих. Были: Коля Лямин, Патя Попов, который приехал на три дня из Ясной Поляны, Сергей Ермолинский и Барнет. Комедия им понравилась».

17. Сегодня недоуменная фраза автора прочитывается с большим пониманием того, почему актеры не оценили созданного Булгаковым яркого образа бесцветного времени. Безусловного, почти инстинктивного отторжения образов «людей будущего» не могло не случиться: драматургическая антиутопия Булгакова явственно перекликалась с замятинским романом «Мы», давая малопривлекательный образ того самого лучезарного будущего, который приказано было строить.

В первой редакции «Блаженства» ссорящимся мужу и жене драматург предлагал такой диалог:

«Мария Павловна. Кругом создавалась жизнь. И я думала, что ты войдешь в нее.

Евгений. Вот эта жизнь? <...> Кто, собственно, мешает тебе вступить в эту живую жизнь? Вступи в партию. Ходи с портфелем. Поезжай на Беломорканал. И прочее.

Мария Павловна. А я жалею, что ты не арестован. Если бы тебя послали на Север и не кормили бы, ты быстро переродился бы.

Евгений. А ты пойди, донеси».

Это — играть? Актеры становились бы соучастниками.

18. Договор на киносценарий «Мертвых душ» с «Союзфильмом» был подписан 31 марта 1934 года с обязательством сдать его не позднее 20 августа. Булгаков видел свою задачу в том, чтобы «труднейший в композиционном смысле роман-поэму превратить в достаточно острую пьесу для экрана», как писал автор в многотиражной газете киностудии «За большевистский фильм». Художником фильма предполагался Н.П. Акимов, музыку должен был сочинять Д. Шостакович, на роли были намечены: Плюшкин — Вс. Мейерхольд, Ноздрев — Н. Охлопков, Манилов — Ю. Завадский. Впервые киносценарий был опубликован в журнале Москва (1978, № 1).

19. «Фрегат «Паллада» — знаменитые путевые очерки И.А. Гончарова.

20. Булгаков имеет в виду путевые очерки Д.В. Григоровича «Корабль «Ретвизан».

21. Булгаковы тяжело переживают отказ в поездке за границу. Подробнее см.: Булгаков М.А. Собр. соч. Т. 5 С. 515.

22. С 17 июня по 18 июля МХАТ гастролировал в Ленинграде, где 20 июня и был сыгран 500-й спектакль «Турбиных». Спектакли шли в Выборгском и Московско-Нарвском Домах культуры.

23. Калужский Евгений Васильевич (1896—1966), актер МХАТа. Был мужем О.С. Бокшанской, секретаря Вл.И. Немировича-Данченко, сестры Е.С. Булгаковой. В «Днях Турбиных» играл Студзинского.

24. В.Г. Сахновский назвал «Дни Турбиных» второй «Чайкой» Художественного театра, подчеркнув значение спектакля в развитии театра.

25. В самом деле, поздравление Вл.И. Немировича-Данченко было адресовано лишь участникам спектакля, хотя тремя месяцами ранее по аналогичному поводу — в связи с юбилейным представлением пьесы «На дне» — он отправил специальную поздравительную телеграмму Горькому (См.: Немирович-Данченко Вл.И. Избранные письма в 2 т. Т. 2. М., 1979. С. 417—418.)

26. В Ленинграде Булгаков возвращается к роману «Мастер и Маргарита», начатому еще в 1928 году.

27. Домашняя работница Булгаковых Ефросинья Сугробова.

28. Вайсфельд Илья Вениаминович (1909—2003), критик и теоретик кино, профессор ВГИКа, в то время — заместитель директора кинофабрики «Союзфильм».

29. Пырьев Иван Александрович (1901—1968), кинорежиссер.

30. «Домашние» стихи Л. Толстого об «анковском пироге» (любимом в доме Толстых сладком пироге, названном в честь доктора Н.Б. Анке, друга родителей Софьи Андреевны Толстой).

31. Коренева Лидия Михайловна (1885—1982) — актриса МХАТ.

32. Николая Афанасьевича Булгакова.

33. Общество драматических писателей и композиторов было основано в Париже в 1851 году. Булгаков вступал в него для охраны своих авторских прав за рубежом: Россия не подписывала Международной конвенции о защите авторских прав, и драматург, пьесы которого ставились за границей, если он был «невыездным» гражданином СССР, практически не имел возможностей контролировать распределение своих гонораров.

34. Вилла «Zorâ» на Адриатическом море, где Н.А. Булгаков проводил отпуск, принадлежала его другу, доктору Сертичу.

35. Речь идет о пьесе «Зойкина квартира», перевод которой организовала русская эмигрантка, актриса из Риги, Мари Рейнгардт. Пьеса готовилась к постановке в парижском театре «Старая голубятня». Премьера спектакля прошла спустя 3 года, в феврале 1937 года. Н.А. Булгаков патронировал постановку в Париже (См. об этом подробнее в нашей публ.: «Не все ли равно, где быть немым... // Дружба народов. 1989. № 2). Лишь спустя много лет Е.С. Булгакова узнала (из письма Н.А. Булгакова к ней от 20 декабря 1961 года), что «Зойкина квартира» шла с большим успехом, в печати появились лестные отзывы, но «после немалой шумихи спектакль был посещен полпредом и, как утверждали тогда, он настоял на том, чтобы спектакль был остановлен, как несвоевременный по тематике и оформлению» (Булгакова Е.С. Дневник. С. 358—359).

36. Нелли (Нелливлад) Владимир Александрович (1895—1980), театральный режиссер, педагог. Е.С. Булгакова записывала в Дневнике 23 августа 1934 года о приключениях «Мольера» в Киеве: «Сегодня вернулись из Киева. Мы были там с 18-го по 22-е. На вокзале нас встретил <...> Нелли-Влад — режиссер Театра русской драмы... Дела: 1) «Мольер» в Театре русской драмы. Им хочется и колется. Какой-то тамошний Стецкий (по выражению Нелли-Влада) сказал им: конечно, ставьте. Но театр боится. Дал на рецензию в Наркомпрос. Рецензент не одобрил: тема о кровосмесительстве. Мы, ведь, страшно добродетельны!» (С. 64).

А.И. Стецкий заведовал Отделом культуры пропаганды ЦК ВКП(б).

37. Имеется в виду оргкомитет, рассматривающий заявления литераторов о вступлении в создающийся Союз Советских писателей. В «Литературной газете» была введена специальная рубрика на первой полосе: «Прием в Союз Советских писателей», где печатались списки новопринятых. Дневниковая запись Е.С. Булгаковой: «В Москве волнение среди литераторов — идет прием в новый Союз писателей. Многих не принимают. <...> Забежал к нам взволнованный Тренев и настойчиво советовал М.А. — «скорей» подать! 29 мая М.А. подал анкету» (С. 60).

38. Булгаковы тяжело переживают второй отказ в поездке за границу. На этот раз они были включены в общий список артистов МХАТ, получавших заграничные паспорта и были уверены в благополучном разрешении вопроса о поездке. Но паспорта выдали всем, кроме писателя, которому вручили «беленькую бумажку» — М.А. Булгакову отказано. «Впечатление? Оно было грандиозно, клянусь русской литературой! Пожалуй, правильней всего происшедшее сравнить с крушением курьерского поезда. Правильно пущенный, хорошо снаряженный поезд, при открытом семафоре, вышел на перегон — и под откос! — писал Булгаков В.В. Вересаеву. — Выбрался я из-под обломков в таком виде, что неприятно было глянуть на меня».

39. 2 июня 1934 года Е.С. Булгакова записала в Дневнике: «М.А. и Патя выдумали игру: при здоровании или прощании успеть поцеловать другому руку — неожиданно. Сегодня успел Патя. Веселятся при этом, как маленькие» (с. 61).

40. Прием в члены СП осуществлялся непросто. 15 августа Е.С. Булгакова записывала в дневник: «...до сих пор неизвестно, принят М.А. в Союз или нет. Повестки изредка присылают. Стороной слышали, что сначала его не приняли, равно как и еще кое-кого. Но потом — приняли (с. 63).

41. Буш Екатерина Ивановна — воспитательница Сережи, младшего сына Е.С. Булгаковой.

42. Вольф Вениамин Евгеньевич (1898—1959), директор и художественный руководитель Ленинградского театра красного Госнардома, первый руководитель Ленинградского театра имени Ленинского комсомола. По его заказу в 1931 году Булгаковым была написана пьеса «Адам и Ева».

43. Ср. более позднюю запись, от 10 мая 1939 года, в Дневнике Булгаковой, дающую некоторое представление о том, что же могло послужить причиной исчезновения Вольфа:

«Днем звонок — Вольф! Я закричала — какой Вольф? Вениамин Евгеньевич?!

Пришел через час, похудел, поседел, стал заикаться. Оказывается, просидел полгода, был врагом народа объявлен, потом через шесть месяцев был выпущен без всякого обвинения, восстановлен в партии и опять назначен на свой прежний пост — директора Ленинградского Красного театра (теперь — имени Ленинского комсомола).

Просит М.А. приехать в Ленинград прочитать труппе «Дон-Кихота», если подойдет, театр хотел бы ставить».

Намерение недавно выпущенного из тюрьмы человека немедленно заняться пьесой, вышедшей изпод пера еще одной одиозной личности, да еще пьесой о Дон Кихоте, делает ситуацию неправдоподобно символической. Реальный эпизод превращается в ключ, многое разъясняющий в подтексте романа «Мастер и Маргарита». Обычный человек оказывается настойчивее и сильнее в стремлении к реализации собственных творческих планов, чем всемогущая рука, двигающая шахматы в человеческий рост по шахматной доске величиной с Россию (Ср. возмущенную реплику Ивана Бездомного в «Мастере и Маргарите»: «Дура! При чем тут Вульф? Вульф ни в чем не виноват!»).