1937

1937. 29.I.

29 января 1937 г., Москва

Дорогой Павел!

Сообщи, когда можно навестить тебя. Я соскучился по тебе. Звони мне, сговоримся, когда повидаемся у меня или у тебя.

У нас тихо, грустно и безысходно после смерти «Мольера»¹.

Привет Анне Ильиничне!

Твой Михаил.

* * *

Москва, 24 марта 1937.

24 марта 1937 г., Москва

Дорогой Павел!

Не написал тебе до сих пор потому, что все время живем мы, бешено занятые, в труднейших и неприятнейших хлопотах. Многие мне говорили, что 1936-й год потому, мол, плох для меня, что он високосный, — такая есть примета. Уверяю тебя, что эта примета липовая. Теперь вижу, что в отношении меня 37-й не уступает своему предшественнику.

В числе прочего, второго апреля пойду судиться — дельцы из Харьковского театра делают попытку вытянуть из меня деньги, играя на несчастии с «Пушкиным»². Я теперь без содрогания не могу слышать слова — Пушкин — и ежечасно кляну себя за то, что мне пришла злосчастная мысль писать пьесу о нем.

Некоторые мои доброжелатели избрали довольно странный способ утешать меня. Я не раз слышал уже подозрительно елейные голоса: «ничего, после Вашей смерти все будет напечатано!» Я им очень благодарен, конечно!

Желаю сделать антракт: Елена Сергеевна и я просим Анну Ильинишну и тебя притти к нам 28-го в 10 часов вечера попить чаю. Черкни или позвони, можете ли быть?³

Приветствую, целую!

Твой М. Булгаков

Примечания

1. Выпускать «Мольера» пришлось Вл.И. Немировичу-Данченко, безошибочно сформулировавшему суть булгаковской пьесы: «Актер-комик — это только характерность, — объяснял он Станицыну, игравшему Мольера. — А нам важно, что он актер и писатель. <...> Не может быть, чтобы писатель мог мириться с насилием. Не может быть, чтобы писатель не насиловал свою свободу. <...> Цензура не допускала, чтобы гений был революционен. <...> У писателя всегда есть чувство, что он в себе что-то давит. Вот это чувство я считаю одним из самых важных элементов в образе Мольера» (Цит. по: Строева М.Н. Режиссерские искания К.С. Станиславского. В 2 т. М., 1977. Т. 2. С. 361).

П.М. Керженцев в докладной записке, адресованной Сталину и Молотову «О «Мольере» М. Булгакова (в филиале МХАТа)» 29 февраля 1936 года писал, что Булгаков «хотел вызвать у зрителя аналогию между положением писателя при диктатуре пролетариата и при «бессудной тирании» Людовика XIV», что он «хотел в своей новой пьесе показать судьбу писателя, идеология которого идет вразрез с политическим строем, пьесы которого запрещают». Далее он формулировал: «Мои предложения: побудить филиал МХАТа снять этот спектакль не путем формального его запрещения, а через сознательный отказ театра от этого спектакля как ошибочного <...> Для этого поместить в «Правде» резкую редакционную статью о «Мольере» в духе этих моих замечаний и разобрать спектакль в других органах печати». Среди подписей первой стоит подпись И.В. Сталина, сопровождающаяся словами: «Молотову. По-моему, т. Керженцев прав. Я за его предложение». Далее идут подписи В. Молотова, Л. Кагановича, А. Микояна и др. (Цит. по: Кривова Н.А. Искусствоведы из ПБ // Литературная газета. 1992, 29 июля).

Так и произошло: спектакль был снят дирекцией МХАТ без административных указаний сверху, в день опубликования «установочной» статьи «Внешний блеск и фальшивое содержание» в «Правде» 9 марта 1936 г.

Через две недели, 22 марта 1936 года вышел номер мхатовской газеты «Горьковец», с передовой статьей: «За единство творческой линии», в которой сообщалось, что «около четырех лет театр работал над пьесой ненужной, неверной, в которой автор пытался протащить кое-какие реакционные идейки...» и т. д.

Замечу, что «механизм» и уровень, на котором решался вопрос о «Мольере», Булгакову были понятны. В августе 1938 года он писал жене: «Статья сняла пьесу! Эта статья. А роль МХТ выразилась в том, что они все, а не кто-то один, дружно и быстро отнесли поверженного «Мольера» в сарай. Причем впереди всех, шепча «Скорее!», бежали... твои собеседники». (Имеются в виду О.С. Бокшанская и Е.В. Калужский).

2. Процесс по суду был выигран Булгаковым, так как выяснилось, что пьеса «Александр Пушкин» имела официальное разрешение к представлению.

3. 28 марта Е.С. Булгакова записывала в Дневнике, что в гостях — Патя Попов и Лямины, которым Булгаков читает роман «Записки покойника». «Поздно ночью М.А.: «Мы совершенно одиноки. Положение наше страшно»». (С. 135.)