В лингвистику категория модальности была перенесена из философии. Термин «модальность» происходит от латинского modus — «мера, способ» — и определяется в «Философском энциклопедическом словаре» (1989) как «способ понимания суждения об объекте, явлении или событии», то есть является логической категорией, так как относится к суждению. Но именно данный аспект логики оказался наиболее тесно связанным с лингвистикой, а точнее с грамматикой и её основной категорией — предложением. Так, в пятидесятые годы XX века среди категорий, характеризующих предложение, появляется категория модальности.
Первый более или менее основательный анализ категории модальности в русистике находим в работе В.В. Виноградова, созданной ещё в 1950 г., «О категории модальности и модальных словах в русском языке» [Виноградов 1975]. Исследователь подчёркивает: «категория модальности предложения принадлежит к числу основных [...] языковых [...] категорий» [указ. соч., с. 57]. Грамматическая категория модальности свойственна каждому предложению и «указывает на отношение к действительности» [там же, с. 55] (так определяет В.В. Виноградов сущность данной категории), следовательно, в основе категории модальности лежит категория «отношение».
Основное внимание в названной работе уделяется Виноградовым средствам выражения модальности, к которым относятся: интонация, играющая особую роль в устной речи и художественной литературе; вводные слова, модальные частицы и модальные слова; некоторые союзы, повторы и т. д.
Кроме того, В.В. Виноградов говорит о необходимости разграничения экспрессивной и модальной оценок. Так, все перечисленные средства выражения модальности экспрессивно окрашены, к наименее же экспрессивным средствам можно отнести формы времени и наклонения глагола.
Именно в таком нерасчленённом виде категория модальности была представлена в академической «Грамматике русского языка» (1954).
В дальнейшем разделение экспрессивности и модальности привело к противопоставленности модальности субъективной и объективной соответственно, что нашло отражение в «Грамматике современного русского литературного языка» (1970), где объективная модальность определяется как «комплекс грамматических значений, выражающих, что то, о чём сообщается, или реально осуществляется в настоящем, прошедшем или будущем, или мыслится как ирреальное». Средствами выражения объективно-модальных значений являются формы «синтаксического времени и наклонения» [АГ-70, с. 542].
Субъективно-модальное значение признаётся необязательным и определяется как «выражение отношения говорящего к тому, о чём он сообщает» [там же, с. 611]. К субъективно-модальным относятся значения усиления (акцентирования), экспрессивной оценки, уверенности / неуверенности, определённости / неопределённости и некоторые другие. В качестве средств оформления этих значений называются интонация, словопорядок, повторы, частицы, междометия, вводные конструкции. Таким образом, в академических грамматиках перечисляются те же средства выражения модальности, которые были названы В.В. Виноградовым.
Необходимо отметить, что уже в первой работе, посвящённой категории модальности, В.В. Виноградов говорил о модальности синтаксических единиц более крупных, чем предложение: «Модальность сложных синтаксических целых бывает прерывисто-изменчивой (курсив В.В. Виноградова. — Н.Я.). Модальность сложного синтаксического единства определяется композиционным объединением разных модальных значений составляющих его частей, а также общей семантикой целого» [Виноградов 1975, с. 84], — следовательно, категория модальности выводится за рамки предложения, что является первым шагом к тому, чтобы придать ей статус текстовой категории.
В то же время модальность, будучи признанной одной из центральных языковых категорий (см. работы В.В. Виноградова [указ. соч.], Ш. Балли [Балли 1955] Э. Бенвениста [Бенвенист 1974]), становится объектом пристального внимания лингвистов. Так, М.В. Ляпон, рассматривая «языковую специфику модальности» (1971), пишет: «Вопрос о природе и границах категории модальности принадлежит к числу самых сложных и спорных в теоретическом языкознании» [Ляпон 1971, с. 230]. Исследователь настаивает на включении субъективного фактора («категории оценки») в модальность на основании того, что «при определении лингвистической сущности категории модальности нельзя игнорировать всего многообразия реализуемых в естественном языке проявлений субъективного контакта говорящего с содержанием высказывания» [там же, с. 239], то есть модальность рассматривается как цельная объективно-субъективная категория.
«Виды модальных значений и их выражение в языке» (1979) выявляет В.Н. Бондаренко, получая в итоге следующее определение модальности: «модальность — это языковая категория, указывающая на характер отражаемых в содержании предложения объективных связей (объективная модальность) и на степень достоверности содержания того же предложения с точки зрения говорящего (субъективная модальность)» [Бондаренко 1979, с. 56]. Таким образом, круг модальных значений резко сужается: за пределами категории модальности остаются все эмоционально-оценочные компоненты, «целевая установка речи» и многое другое [там же, с. 55]. Думается, такой подход к модальности упрощает, обедняет и схематизирует сложные отношения языка и языкового субъекта («человека в языке», по определению Э. Бенвениста).
Результаты дальнейших исследований модальности как грамматической категории отражены в «Русской грамматике» (1980), где отмечается многозначность термина «модальность» и эта категория рассматривается как неопределённо широкая — к ней относятся явления, которые «грамматически, лексически, интонационно» выражают «отношение говорящего к сообщаемому или сообщаемого к действительности» [АР-80, с. 214]: это объективно-модальные значения (времени и реальности / ирреальности, слитые воедино), проявления модальности на лексическом уровне (например, глаголы с модальной семантикой), утверждение / отрицание и вопрос (на уровне синтаксиса) и, наконец, разнообразные субъективно-модальные значения, подразделяемые на оценочно-характеризующие (полнота / неполнота выявления признака, исключительность, обычность /необычность явления, наличие / отсутствие ожидаемого результата и т. д.) и собственно оценочные («это — многообразные значения, включающие в себя личное, субъективное отношение говорящего к содержанию сообщения»: согласие / несогласие, положительная или отрицательная оценка; различные виды волеизъявления (призыв, приказ и т. п.), указание на подлинность или неподлинность сообщаемого) [там же, с. 216].
Далее описываются средства формирования и выражения субъективно-модальных значений, перечень которых чрезвычайно обширен и подробен.
Отмечая значение Академической грамматики — 80 в формировании теории грамматической категории модальности, следует признать положительным то, что модальности отводится надлежащее место в системе языка — она определяется как глобальная языковая категория, проявляющаяся на разных уровнях языковой системы, но в то же время субъективная модальность понимается крайне широко, включая множество конкретных периферийных значений, передающих весь спектр эмоционально-экспрессивных оттенков, сопровождающих высказывание, что приводит к размыванию границ данной категории, её деформации.
Так же не строго терминологически характеризует модальность М.В. Ляпон в статье энциклопедии «Русский язык»: модальность — «название круга явлений, неоднородных по смысловому объёму, грамматическим свойствам и по степени оформленности на разных уровнях структуры языка» [РЯ, с. 145]. Разнообразие проявлений модальности подчёркивает и Я. Хинтикка в статье «Виды модальности», указывая, что «богатство разнообразных модальных систем» «может ошеломить всякого» [Хинтикка 1981, с. 41].
Таким образом, к концу 70-х годов модальность прочно занимает место в ряду категорий лингвистики, привлекающих пристальное внимание учёных.
Наиболее существенной признаётся исследователями проблема объёма категории языковой модальности, которую, в частности, ставит Н.Е. Петров (1982), демонстрируя суть дискуссии по данному вопросу. Существуют «узкое» и «широкое» понимание языковой модальности: так, последнее, с точки зрения Н.Е. Петрова, предлагается В.В. Виноградовым, относящим «к модальности всё то, что связано с отношением говорящего к действительности» [Петров 1982, с. 10], то есть «его отношение к содержанию речи, к собеседнику, к самому себе, к обстановке и к форме речи» [указ. соч., с. 17].
Понимание модальности в узком смысле Н.Е. Петров обнаруживает у Г.А. Золотовой, где модальность понимается как грамматическая категория, имеющая три составляющих: «отношение содержания высказывания к действительности с точки зрения говорящего» (соотносится с объективной модальностью), «отношение говорящего к содержанию высказывания» (субъективная модальность), «отношение между субъектом и предикативным признаком» (модальность предиката) [Золотова 1973, с. 142], — следовательно, в категорию модальности не попадают волеизъявление автора высказывания, функциональные типы предложений и т. д.
Сам Н.Е. Петров, анализируя проявление модальности на всех уровнях языка (лексическом, словообразовательном, морфологическом и синтаксическом), предлагает максимально широкое понимание категории модальности, включая в неё следующие компоненты: 1) оценку говорящим содержания высказывания «с точки зрения оценки его достоверности»; 2) «отношение говорящего к предикативному признаку высказывания» («представление действия как желательного, необходимого, потенциального, неопределённого, обычно совершаемого»); 3) «выражение эмоционального отношения, реакции говорящего субъекта» («сюда же относятся страх, ужас, злость, [...], жалость, нежность, ирония [...] и другие эмоции, выражаемые в виде разных оттенков эмоциональной, морально-этической, эмоционально-волевой квалификации высказывания с помощью служебных слов, вводных членов предложения, интонации, аффиксов субъективной оценки»); 4) «волевое отношение говорящего к своему собеседнику или самому себе» (побуждение, просьба, приказ и т. д.); 5) «всякие стилистические и логические пояснения, уточнения, оговорки относительно формы изложения речи и содержания»; 6) «отношение говорящего к целевой направленности речевого общения» [указ. соч., с. 145—146].
На наш взгляд, такое предельно широкое понимание категории модальности неоправданно, так как в данном случае «размывается» грамматический характер языковой категории внесением семантических, стилистических, функциональных и прагматических компонентов. Кроме того, вызывает сомнение возможность отнесения к языковым факторам (и выражения языковыми средствами) того комплекса эмоций, которые автор (Н.Е. Петров) относит к «реакции говорящего».
Таким образом, к 80-м годам XX века модальность была описана как грамматическая (синтаксическая) категория, свойственная предложению, и намечены перспективы к установлению её глобального характера (расширение сферы функционирования), что в дальнейшем в связи с развитием нового направления в лингвистике — лингвистики текста — привело к тому, что модальность была осмыслена как одна из текстовых категорий.
Впервые модальность как текстовую категорию обозначил И.Р. Гальперин в монографии «Текст как объект лингвистического исследования» (1981). В его работе отсутствует дефиниция модальности текста как категории, но, обобщая сказанное им, можно представить сущность категории модальности через ряд признаков.
1) Объективная модальность не свойственна художественному тексту в целом (она существует лишь на уровне предложения): «Ведь отношение реальность / ирреальность в художественном тексте вообще снимается, поскольку художественные произведения дают только изображённую реальность [...] плод воображения писателя» [указ. соч., с. 121]. Субъективная же модальность присуща как отдельным единицам текста, так и целому и «окрашивает отдельные высказывания только для того, чтобы подготовить читателя к восприятию субъективно-модального значения [...] целого» [там же, с. 122], — хотя в прозаическом художественном тексте фразовая модальность может в некоторой степени «затенять» (И.Р. Гальперин) текстовую, так как «текстовая модальность распыляется в массе оценок отдельных элементов текста» [цит. соч., с. 123], что обусловливает повышенную трудность выявления текстовой модальности в художественной прозе. И если «фразовая субъективно-оценочная модальность» выражается лексическими и грамматическими средствами, то есть является грамматической категорией, то «текстовая субъективно-оценочная модальность» — категория не грамматическая, а семантико-функциональная, которая выражается через характеристику героев, распределение отрезков текста, сентенции автора, актуализацию отдельных частей текста и др. [указ. соч., с. 115].
2) В художественном тексте субъективная модальность распределяется неравномерно: отдельные фрагменты текста обладают более высоким «коэффициентом модальности» (который тем выше, чем отчётливей проявляется личность автора) [Гальперин 1981, с. 118]. Таковыми, с точки зрения И.Р. Гальперина, являются «релятивные отрезки текста», второстепенные в информативном плане, ибо количество передаваемой в них новой информации крайне мало, что, однако, не приводит к снижению их эстетической значимости [с. 72—73].
3) «один из наиболее существенных признаков модальности — это оценка описываемых фактов» [там же, с. 113], — но, как подчёркивает И.Р. Гальперин, «модально-оценочное отношение к предмету высказывания [...] не раскрывает сущность явления, а лишь соответственно окрашивает его и даёт представление о мироощущении автора» [с. 116], так как «создавая воображаемый мир, художник слова не может быть беспристрастен к этому миру. Представляя его как реальный, он [...] либо прямо, либо косвенно выражает своё отношение к изображаемому» [цит. соч., с. 123].
Таким образом, оказывается, что на формирование и характер текстовой модальности существенно влияют экстралингвистические факторы: сам объект изображения, личность автора, особенности его мировосприятия и т. д., — отражаясь в средствах языкового выражения.
Подчеркнём ещё раз, что И.Р. Гальпериным модальность была представлена и описательно определена как текстовая неграмматическая категория.
Следующим шагом в изучении категории модальности в текстовом аспекте можно считать идентификацию автора в качестве субъекта текста и введение в термин части «авторская». Так, М.И. Откупщикова в статье «Модальный компонент семантики текста» (1988), основываясь на положении о том, что «субъект модальности совпадает с автором текста», говорит о «субъективной авторской модальности» текста, включая в неё две составляющих.
1) «Модальность оценки говорящим степени уверенности в своём сообщении, в точности, достоверности своего знания» [Откупщикова 1988, с. 89] (пользуясь современной терминологией, — персуазивность). В таком виде модальность, с точки зрения М.И. Откупщиковой, обязательно присутствует в предложении и тексте, даже при отсутствии вербальной выраженности.
2) «Модальная оценка сообщения с точки зрения эмоций автора сообщения: его удивления, сожаления, радости и т. п. по поводу сообщаемого. Эта модальность накладывается на [...] модальность знания» [там же, с. 90]. Иными словами, вторым обязательным компонентом модальной семантики является эмоциональная оценка сообщаемого автором высказывания (высказывание понимается в широком смысле).
При этом, как подчёркивает М.И. Откупщиков а, в тексте создаётся «иерархия в модальной структуре» за счёт введения «чужой модальности» [указ. соч., с. 90], в художественном прозаическом произведении это могут быть модальности персонажей, рассказчика или рассказчиков и объемлющая авторская модальность. Наличие такого количества модальных субъектов в литературном произведении позволяет говорить о «полимодальности» художественного текста.
В различных аспектах (в том числе и как категория, характеризующая художественный текст) рассматривается модальность в сборнике научных трудов иркутских учёных (1990), в котором в частности большое внимание уделяется способам (эксплицитному и имплицитному) и средствам выражения модальности в ХТ, в качестве последних рассматриваются, например, особенности сочетаемости лексических единиц [Зуева 1990], постановки знаков препинания [Бузмакова 1990], также определяется роль «сильных позиций» текста (начала и конца) как средств экспликации субъективно-оценочной модальности [Петрова 1990]; кроме того, модальность рассматривается как «коммуникативная характеристика» художественного текста [Замон 1990] и в аспекте «текстоцентрического подхода» [Баранов 1990]. Такое разнообразие аспектов рассмотрения модальности, безусловно, порождается многомерностью и сложностью рассматриваемого явления, его полифункциональностью в языке, а также разнообразием средств выражения.
В то же время модальность продолжает исследоваться как чисто грамматическая категория, связанная с синтаксическими единицами. Так, в «Теории функциональной грамматики...» (1990) модальность рассматривается как грамматическая категория и трактуется «как комплекс ФСП (функционально-семантических полей)», куда входят различные виды оценки говорящим содержания высказывания, ситуации, степени уверенности в достоверности сообщаемого, а также «коммуникативная функция высказывания» (повествование, вопрос и т. д.), «значения утверждения / отрицания, отражающие наличие / отсутствие объективных связей между предметами, признаками [...], о которых идёт речь в предложении» и, наконец, «эмоциональная и качественная оценка содержания высказывания» [указ. соч., с. 67]. Характерно, что, с точки зрения авторов «Теории...», «сфера качественной и эмоциональной оценки» лежит на «периферии модальности, где специфические признаки данной категории размываются» [там же, с. 59]: хотя «налицо точка зрения говорящего, его отношение к содержанию высказывания, но далеко не всегда ясно выражено «отношение содержания высказывания к действительности» [цит. соч., с. 61], рассматриваемое в данной концепции в качестве основы модальности. И всё же оценка признаётся одной из составляющих модальности.
Иной взгляд на соотношение категорий «оценки» и «модальности» представлен в работе В.В. Лопатина (1992). Модальность понимается автором предельно узко (только как «модальность возможности, предположительности, желательности, необходимости», отражающая «степень соответствия [высказывания] действительности» [Лопатин 1992, с. 71]), в то время как оценка признаётся глобальной категорией, поглощающей модальность, причём В.В. Лопатин определяет как оценочные «такие компоненты языка, которые, накладываясь на денотативное [...] содержание высказываний, корректируют его с позиций субъекта речи»1 [указ. соч., с. 70].
Характеризуя категорию оценки, В.В. Лопатин выделяет шесть комплексов оценочных значений: 1) «истинность — ложность, достоверность — недостоверность»; 2) «точность — приблизительность, определённость — неопределенность»; 3) «интенсивность, степень проявления признака»; 4) «акцентирование важного»; 5) «позитивные — негативные оценки и связанные с ними реакции»; 6) «уровень общения с адресатом речи, связанный с оценкой ролей участников речевого акта [...]: официальность, вежливость, непринуждённость» [цит. соч., с. 71]. Модальность, с точки зрения В.В. Лопатина, входит в первую группу значений.
Сопоставляя позицию В.В. Лопатина с концепцией, изложенной в «Теории...», нельзя не заметить точек пересечения: «оценочные значения» у В.В. Лопатина и «модальные ФСП» в «Теории...», кроме того, в обеих концепциях называются одни и те же средства выражения данных значений — формы наклонения и времени глаголов, некоторые союзы, модальные (по значению) слова, междометия, вводные конструкции, интонация (В.В. Лопатин дополняет этот список, включая в него словообразовательные средства и словопорядок [с. 72]). Обратившись к «Русской грамматике» (1980), можно также обнаружить все «комплексы оценочных значений» В.В. Лопатина в перечне модальных значений (как уже говорилось, предельно широком).
Думается, такое «наложение» связано с неразделённостью, слитностью модально-оценочных факторов в языке, следовательно, и описывать их необходимо в единстве, достижение которого возможно, например, как считает Т.В. Маркелова [Маркелова 1996], если признать основой их связи личность говорящего, «который не только осуществляет номинацию, но и передаёт свою «точку зрения», видение «положения вещей» [указ. соч., с. 82], — это особенно ярко проявляется при рассмотрении модальности вне грамматического подхода, применительно к художественному тексту: «Здесь очевидно творящее «эго» автора, его когнитивные установки» [там же, с. 81].
Таким образом, можно сделать вывод о ядерной роли «точки зрения», «отношения» для категории модальности и её неграмматическом характере применительно к тексту; а одним из главных итогов развития теории модальности в лингвистике — выявление глобального характера данной категории по отношению к языку.
Примечания
1. Ср.: сходное определение функции дейктических элементов и модальности даёт Ю.С. Степанов: «координаты говорящего — его «Я», место и время, а также модальность и связанные категории [...] накладываются на пропозицию, образуя [...] высказывание» [Степанов 1985, с. 287].
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |