2. Владикавказские мотивы в московских главах романа «Мастер и Маргарита»

В «московских» главах всех вариантов романа «Мастер и Маргарита», кроме последнего, также возникали отчетливые владикавказские мотивы. Один из них — история директора Варьете. Герой, выброшенный Воландом из Москвы, попадал во Владикавказ, где видел парк Трек, реку Терек, пеструю мечеть и Столовую гору¹. В первой тетради романа 1928—1929 гг. Варьете возглавлял Гарася Педулаев, прототипом которого был владикавказский соавтор М.А. Булгакова по пьесе «Сыновья муллы», помощник присяжного поверенного, кумык Туаджин Пейзуллаев. М.А. Булгаков встречался с ним в Москве, где в 1936 г. Т. Пейзуллаев скончался². В этом варианте романа Гарася из Москвы попадал прямо во Владикавказ, согласно реконструкции текста М.О. Чудаковой, он увидел

«громоздя[щуюся высоко в небе] тяжелую [гору с плоской как] стол вершиной <...>»³.

В последующих вариантах романа писатель дал герою имя Степы Лиходеева⁴. Он попадал во Владикавказ аналогичным образом, название парка не упоминалось, но ясно, что речь шла о Треке. Степа осознает себя в аллее парка или прямо на скамейке, возникает описание реки Терек⁵. В редакции «Князь тьмы» этот эпизод обретает подробности:

Открыв глаза, он увидел себя в тенистой аллее под липами, и первое, что ощутил, — это сладкое свежее дуновение в лицо от реки. И эта река, зашитая в гранит, река бешеная, темная, как бы графитовая, не текла, а неслась, бешено прыгая через камни, разбрасывая пену и грохоча. На противоположном берегу виднелась хитро и пестро разрисованная мечеть, а когда Степа поднял голову, увидел в блеске солнечного дня вдали за городом большую гору с плоской, косо срезанной, вершиной. Шатаясь, Степа поднялся со скамейки, на которой очнулся, и оглянулся <...> — Умоляю, <...> скажите, какая это гора? <...> Скажите мне, где я? Какой это город? <...> — Ну, Владикавказ. Степа качнулся с колен влево, тихо простонал и упал лицом в песок аллеи⁶.

Тем самым упоминается и город, и Столовая гора, и парк Трек, который занимал столь значительное место во владикавказской жизни М.А. Булгакова. Примечательно, что Степа Лиходеев вылетает из нехорошей квартиры в доме на Садовой рядом с Патриаршими прудами. Он как бы летит с Патриарших прудов в Трек. Патриаршие пруды с липовыми аллеями вокруг пруда, вероятно, напоминали М.А. Булгакову южные аллеи Трека вдоль прудов и Терека. В этом эпизоде М.А. Булгаков упоминает лилипутов, поскольку как раз во время путешествия в 1928 г. они с женой ходили на спектакль театра лилипутов⁷. И лишь в последнем варианте романа (вероятно, из осторожности) писатель изымает всякое упоминание о Владикавказе, и Степа Лиходеев оказывается в Ялте. Но и при таком варианте по телефону из нехорошей квартиры раздаются слова романса Шуберта:

...Скалы, мой приют...⁸

В пародированном тоне устами Воланда во второй тетради 1928—1929 гг. («Копыто инженера») говорится и о суде Понтия Пилата, который прямо сравнивается с революционным трибуналом, где приговаривают к повешению или расстрелу:

Скажите, пожалуйста, — неожиданно спросил Берлиоз, — значит, по-вашему, криков «распни его!» не было? Инженер снисходительно усмехнулся <...> Поясню, наконец, сравнением. Идет суд в ревтрибунале на Пречистенском бульваре, и вдруг, вообразите, публика начинает завывать: «Расстреляй, расстреляй его!» Моментально ее удаляют из зала суда, только и делов. Да и зачем она станет завывать? Решительно ей все равно, повесят ли кого или расстреляют⁹.

В том же варианте романа появляется чрезвычайно интересный сюжет: Иванушка Бездомный, обезумев после смерти Берлиоза, преследует Воланда, при этом ему было видение Пилата в московском трамвае и пальм вокруг Патриарших прудов, которые превращаются в липы:

Трамвай проехал по Бронной. На задней площадке стоял Пилат, в плаще и сандалиях, держал в руках портфель. «Симпатяга этот Пилат, — подумал Иванушка, — псевдоним Варлаам Собакин»... <...>

Как поехал наш Пилат
На работу в Наркомат
Ты-гар-га, маты-гарга! <...>

— Гражданин! Петь под пальмами не полагается. Не для того сажали их. — В самом деле. Не видал я пальм что ли, — сказал Иванушка, — да ну их к лысому бесу <...> Очнулся Иван на траве в сумерках на Патриарших Прудах, и пропали пальмы, а на месте их беспокойные коммуны уже липы посадили¹⁰.

В. Лосев уже указал, что имя Варлаама Собакина не случайно: в послании Ивана Грозного игумену Кирилло-Белозерского монастыря Козме с братией, написанном по поводу грубого нарушения устава сосланными в монастырь боярами, есть слова:

Есть у вас Анна и Каифа — Шереметев и Хабаров, и есть Пилат — Варлаам Собакин, и есть Христос распинаемый — чудотворцево предание презираемое.

Шереметев и Хабаров — опальные бояре, Варлаам — в миру окольничий (2-й чин Боярской думы) Собакин Василий Меньшой Степанович¹¹. Вероятно, М.А. Булгаков во время работы над пьесой «Иван Васильевич» наткнулся на эти сведения и использовал их в работе над романом. Это очень важная деталь, означающая, что М.А. Булгаков, подобно Ивану Грозному, дает понять, что и его образ Пилата имеет прототипы среди современников, которых можно встретить в Москве, на них он переносит конфликт евангельской истории.

В второй тетради 1928—1929 гг. («Копыто инженера») сообщается:

<...> Иванушка наддал и внезапно очутился у Мясницких ворот, у почтамта¹².

М.А. Булгаков встречал Б.Е. Этингофа в Москве и знал, что он работает в одном из наркоматов, а поскольку Иванушка оказывается у Мясницких ворот, то, очевидно, что имелся в виду Наркомпрос, который там и располагался по адресу Чистые пруды, 6. Б.Е. Этингоф неоднократно работал в Наркомпросе в разные периоды жизни.

Продолжая разговор о реальных прототипах (и учитывая все сказанное), есть основания полагать, что для М.А. Булгакова одним из источников создания образа Пилата (возможно, центральным) и мог быть Б.Е. Этингоф, если писатель связывал евангельскую тему с автобиографическим опытом во Владикавказе. И это именно один из тех людей, кого писатель мог встречать и во Владикавказе, и в Москве.

Можно привести еще одну деталь в образе Пилата, которая могла быть почерпнута у Б.Е. Этингофа. Один из постоянных и подробно разработанных мотивов в разных редакциях романа — это любовь Пилата к собаке Банга и необычайно тесные и фамильярные отношения с ней:

Голову Банги Пилат положил себе на голую грудь, и Банга лизал голую кожу приятеля воспаленным перед грозой языком¹³; Гигантский пес <...> радостно бросился на грудь к человеку, едва не сбив его с ног. И человек обнял пса и жадно целовал его морду, восклицая сквозь слезы: «Банга! О, Банга!»¹⁴.

Сохранилось много устных свидетельств о том, что на протяжении жизни у Б.Е. Этингофа почти всегда были собаки разных пород, он их очень любил, учил петь и позволял им фамильярные игры. Это можно видеть и на фотографиях (ил. 51, 59, 60). Вспомнить об этом уместно именно в связи с московским периодом, поскольку ничего неизвестно о его собаках во Владикавказе. М.А. Булгаков мог использовать в данном случае впечатления от общения с ним в Москве.

Мы вновь подчеркиваем, что не претендуем на полемику, поскольку исследователи предлагали различные прототипы Пилата, в том числе даже личность И.В. Сталина (а Синедриона — Троцкого)¹⁵. М.А. Булгаков мог комбинировать различные источники при создании этих образов, тем более, что некоторые черты, присущие образу Пилата, были явно почерпнуты у других прототипов. Так, Б.Е. Этингоф не мог иметь «генеральского» подбоя, он не был кавалеристом, соответственно у него не было «шаркающей кавалерийской походки». Такие детали писатель мог почерпнуть из наблюдений военачальниками во Владикавказе: Г.К. Орджоникидзе, В.М. Квиркелией, возможно, С.М. Кировым и проч. Тем самым Пилат мог воплощать собирательный образ комиссара Гражданской войны, но с чертами личностей, хорошо знакомых М.А. Булгакову.

Из московских глав романа ситуацию во Владикавказе могли также в преломленном виде отразить и эпизод исчезновения мастера, трактованный как арест, и описание клиники Стравинского¹⁶. Это отчетливо проявилось в ранних редакциях романа. По возращении после отсутствия в течение трех месяцев он был в том же самом пальто, но с оторванными пуговицами либо на нем была ватная мужская стеганая кацавейка, солдатские штаны и грубые высокие сапоги, сам он зарос бородой или рыжеватой щетиной¹⁷. Вещий сон Маргариты также напоминает ситуацию ареста: она видит мастера таким, каким он стал в тюрьме и в сумасшедшем доме, а местность напоминает пейзаж лагеря или ссылки¹⁸.

Образы Ивана Бездомного и мастера в романе явно соотнесены между собой, и в истории Иванушки можно усмотреть автобиографические элементы. Булгаковеды уже обратили на это внимание, в частности, Н. Кузякина, а вслед за ней и Г.А. Лесскис отметили, что в 1923 г. в газете «Гудок», где тогда и работал М.А. Булгаков, была опубликована заметка под псевдонимом «Иван Бездомный», оба исследователя полагали, что она и принадлежала перу самого писателя¹⁹. Как пишет Г.А. Лесскис,

в этой трудной и мучительной эволюции в каком-то смысле отражена ведь и сложная духовная эволюция самого автора от атеиста — студента медицинского факультета до глубоко верующего художника-ясновидца²⁰.

При этом в романе подчеркивается возраст мастера:

Человек примерно лет тридцати восьми²¹.

Тем самым, он лет на 10—11 старше, чем Иешуа в «древних» главах, где ему было около двадцати семи лет. Если сопоставлять возраст самого писателя в разные периоды с указаниями на возраст персонажей его романа, то получается, что в 1920 г. ему было двадцать восемь лет, а в 1930 г. — тридцать восемь. Иван Бездомный и мастер отчасти отражали две фазы биографии самого М.А. Булгакова, включая его путь от юношеского атеизма к возвращению к вере. Как мы пытались показать в первой части, момент религиозного прозрения мог наступить для М.А. Булгакова именно после чудесного спасения перед Пасхой 1920 г.

В описании клиники Стравинского упоминаются шторы-решетки, звуконепроницаемые стены, «санитары», подобные охранникам, коридорная система с палатами «одиночками», однажды названными «камерой»²². Описание обстоятельств ареста Бездомного могло в некоторой мере отразить реальные воспоминания писателя от его ареста во Владикавказе:

А доставлены вы были к нам в кальсонах²³.

Иван Бездомный (Понырев) весной страдает от кошмаров, навеянных образами казни в Ершалаиме. В романе эти образы почерпнуты им из рассказов об Иешуа и из последующей его научной деятельности. Но для самого М.А. Булгакова, как мы видели, «древние» и «евангельские» реминисценции были его глубоко личными воспоминаниями о казнях времен Гражданской войны и о собственном чудесном избавлении. Таким образом, он наделяет своего героя автобиографическими переживаниями:

На рассвете Иван Николаевич проснется с мучительным криком, начнет плакать и метаться <...> Будит ученого и доводит его до жалкого крика в ночь полнолуния одно и то же. Он видит неестественного безносого палача, который, подпрыгнув и как-то ухнув голосом, колет копьем в сердце привязанного к столбу и потерявшего разум Гестаса. Но не столько страшен палач, сколько неестественное освещение во сне, происходящее от какой-то тучи, которая кипит и наваливается на землю, как это бывает только во время мировых катастроф²⁴.

Находясь в клинике Стравинского, Иван почему-то видит реку, поразительно похожую на Терек, опять это явная реминисценция владикавказских времен, река, которую мог видеть из окна тюрьмы на Тифлисской улице сам М.А. Булгаков:

Иван тихо плакал, сидя на кровати и глядя на мутную, кипящую в пузырях реку²⁵.

Сообщение о пропаже имени и документов мастера, который исчез из клиники Стравинского, могло также в пародированном виде восходить к ситуации освобождения из владикавказской тюрьмы, где в спешке первых дней красной власти весны 1920 г. документы могли быть либо вообще не оформлены, либо с легкостью изъяты и уничтожены:

Не удалось добыть и фамилию похищенного больного. Так и сгинул он навсегда под мертвой кличкой: «Номер сто восемнадцатый из первого корпуса»²⁶.

Сюжет с разоблачением и расстрелом деникинского офицера или белобандита в профанном, пародированном виде возникает в сценах пребывания Иванушки Бездомного в сумасшедшем доме:

Из одной из дверей две женщины вывели мужчину, одетого, подобно Иванушке, в белье и белый халатик. Этот мужчина, столкнувшись с Иванушкой, засверкал глазами, указал перстом на Иванушку и возбужденно закричал: — Стоп! Деникинский офицер! Он стал шарить на пояске халатика, нашел игрушечный револьвер, скомандовал сам себе: — По белобандиту огонь! И выстрелил несколько раз губами: «Пиф! Паф! Пиф!» После чего прибавил: — Так ему и надо!²⁷.

В разных вариантах романа «Мастер и Маргарита» Иванушка Бездомный на Патриарших прудах требует проверить документы Воланда и говорит Берлиозу, что он

эмигрант-белогвардеец... <...> здесь Гепеу пахнет... это шпион..., белогвардейский шпион, белый, перебравшийся к нам²⁸.

Воланд говорит о коте, проигравшем партию в шахматы:

<...> Мы будем считать, что ты сдался, проклятый дезертир²⁹.

Неразрывная связь «древних» глав, наполненных кавказскими реминисценциями, с московскими незаметно подчеркивается и другими деталями. Так, в доме Грибоедова при описании распределения летних путевок появляется упоминание кавказских мест, знакомых М.А. Булгакову по началу 1920-х годов: Цихидзири и Махинджаури³⁰, а также рекламировались «пальмы и балкон», те же атрибуты, что окружали Пилата в Ершалаиме³¹. Марш, играемый оркестром в финальной сцене в Варьете, навевает воспоминания о музыке из южного прошлого:

На мгновенье почудилось, что будто слышаны были некогда, под южными звездами, в кафешантане, какие-то мало понятные, полуслепые, но разудалые слова этого марша³².

Берлиоз собирается в Кисловодск, там же отдыхает после пережитых потрясений Римский. Витя Куфтик из Ростова появляется среди гостей на балу в Грибоедове, Степа Лиходеев получает назначение также в Ростов, который был во время Гражданской войны резиденцией и Деникина, и большевиков:

<...> Его перебросили в Ростов, где он получил назначение на должность заведующего большим гастрономическим магазином³³.

Кота в эпилоге романа арестовывают на огороде в Армавире, где во время Гражданской войны была резиденция армейской ЧК. Хозяйка ручается за кота как старый большевик за бывшего белогвардейца:

Ага! Стало быть, теперь к нам, в Армавир, пожаловали, господин гипнотизер? <...> Спасением своим бедный зверь обязан в первую очередь милиции, а кроме того, своей хозяйке, почтенной старушке-вдове <...> А тем временем старушка, узнавшая от соседей, что ее кота замели, кинулась бежать в отделение и поспела вовремя. Она дала самые лестные рекомендации коту, объяснила, что знает его пять лет, с тех пор, как он был котенком, ручается за него, как за самое себя, доказала, что он ни в чем плохом не замечен и никогда не ездил в Москву³⁴.

В окончательной редакции мастер рассказывает Иванушке Бездомному о Маргарите, которая уговаривала его после травли критиков,

чтобы я, бросив все, уехал к Черному морю <...> что-то подсказывало мне, что не придется уехать к Черному морю <...>³⁵.

И, наконец, в финале всех редакций романа, где Понтий Пилат благодаря вмешательству мастера получает прощение, вновь появляется описание Столовой горы, хотя она и не названа. Пилат сидит на ее скалистой и плоской вершине³⁶. И именно с нее открывается последний вид на Ершалаим-Владикавказ:

Воланд осадил своего коня на каменистой безрадостной плоской вершине <...> Луна заливала площадку зелено и ярко, и Маргарита скоро разглядела в пустынной местности кресло и в нем белую фигуру сидящего человека <...> Осталась только площадка с каменным креслом <...> загорелся необъятный город <...> Воланд махнул рукой в сторону Ершалаима, и он погас <...> Ни скал, ни площадки, ни лунной дороги, ни Ершалаима не стало вокруг³⁷.

Видение Пилата в Москве и пальмы на Патриарших прудах, как и полет директора Варьете во Владикавказ, а также другие детали указывают на двухчастную композицию романа, пространственную и хронологическую. М.О. Чудакова отмечала важную особенность первоначальной редакции — отсутствие резкой отделенности новозаветного материала от современного, Воланд выступал как живой очевидец событий³⁸. Это возможно именно потому, что «новозаветный» материал — одновременно «доисторическое» автобиографическое кавказское прошлое М.А. Булгакова.

В связи с двухчастной композицией и хронологией романа можно коснуться также темы «М.А. Булгаков и И.В. Гёте», важности для писателя образа Фауста. В первой главе мы уже затронули этот аспект, поскольку именно реальная автобиографическая канва спасения в канун Пасхи способствовала слиянию у М.А. Булгакова двух тем: Евангелия и Фауста, что давно отмечено исследователями, прежде всего, Б.М. Гаспаровым³⁹.

В поэме И.В. Гёте композиция строится так, что Фауст во втором и третьем актах оказывается в древней Греции и влюбляется в Елену Троянскую. Тем самым создается хронологическое построение, при котором один главный герой объединяет пласты античной древности и Германии конца XVIII в. Аналогичным образом для М.А. Булгакова два его автобиографических героя (Иешуа и мастер), связанные единым прототипом, объединяют пласты «древних» и московских глав романа «Мастер и Маргарита».

Примечания

1. Чудакова М.О. Архив... С. 69; Булгаков М. «Мой бедный...» С. 106, 329—330.

2. Соколов Б.В. Булгаков. Энциклопедия... С. 662.

3. Чудакова М.О. Архив... С. 69.

4. Соколов Б.В. Булгаков. Энциклопедия... С. 662.

5. В редакции «Великий канцлер» читаем: «Открыв глаза, он увидел себя в громаднейшей тенистой аллее под липами. Первое, что он ощутил, это что ужасный московский воздух <...> исчез и сменился сладостным послегрозовым дуновением от реки. И эта река, зашитая по бокам в гранит, прыгала, разбрасывая белую пену, с камня на камень в двух шагах от Степы. На противоположном берегу громоздились горы, виднелась голубоватая мечеть. Степа поднял голову, поднял отчаянно голову вверх и далее на горизонте увидал еще одну гору, и верхушка ее была косо и плоско срезана. Сладкое, недушное тепло ласкало щеки. Грудь после Москвы пила жадно напоенный запахом зелени воздух... Среди белого дня в сказочной аллее стоял человек <...> — Скажите, <...> что это за гора? <...> — Столовая гора. — А город, город это какой? <...> — Это — город Владикавказ». Булгаков М. «Мой бедный...» С. 106—107.

6. Там же. С. 329—330.

7. Белозерская-Булгакова Л.Е. Воспоминания. С. 147.

8. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 720.

9. Там же. С. 55.

10. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 59—60.

11. Там же. С. 948 (к 59).

12. Там же. С. 60.

13. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 52.

14. Там же. С. 204. «<...> На балконе в теплых сумерках на кушетке спал человек, обнявшись с собакой». Там же. С. 54; «Пес поднялся на задние лапы, а передние опустил на плечи своему хозяину, так что едва не повалил его на пол, хотел лизнуть в губы, но прокуратор уклонился от этого и опустился в кресло» Там же. С. 598; «Банга тотчас поднялся к нему на ложе и лег рядом, голова к голове, и смежил наконец прокуратор глаза. Тогда заснул и пес». Там же. С. 604.

15. Лосев В. Бог поругаем не бывает. С. 16; Булгаков М. «Мой бедный...» С. 943.

16. Белобровцева К., Кульюс С. Роман... С. 130—131, 307.

17. Там же. С. 17. «Небритое лицо его дергалось гримасой». Булгаков М. «Мой бедный...» С. 851. «<...> Он был выбрит впервые, считая с той осенней ночи (в клинике бородку ему подстригали машинкой)». Там же. С. 910. «<...> Ко мне в окно постучали... <...> в половине января, ночью, в том же самом пальто, но с оборванными пуговицами, я жался от холода в моем дворике». Там же. С. 752.

18. Лесскис Г.А. Триптих... С. 354.

19. Кузякина Н. Михаил Булгаков и Демьян Бедный // Булгаков-драматург и художественная культура его времени. С. 394; Лесскис Г.А. Триптих... С. 251—252. Примеч.

20. Лесскис Г.А. Триптих... С. 251—252. Примеч. «<...> Даже спустя 1900 лет одного рассказа об Иешуа Га-Ноцри и о событиях того далекого дня 14-го нисана (но рассказа очевидца!) оказалось достаточно для аналогичного духовного преображения невежественного антирелигиозного поэта Ивана Бездомного в профессора истории Ивана Николаевича Понырева <...>». Там же. С. 273. «В одной из ранних редакций Иван Бездомный просит бумагу, карандаш и Евангелие. Когда оказывается, что Евангелия в библиотеке клиники нет, Стравинский велит купить его у букиниста, и вскоре в палате перед Иваном лежит Библия с золотым крестом на переплете <...> само обращение Ивана Бездомного к истории Христа оказывается для него спасительным». Белобровцева И., Кульюс С. Роман... С. 267.

21. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 739.

22. Там же. С. 140.

23. Там же. С. 710.

24. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 932—933.

25. Там же. С. 726. «Кедрон — "черный, "мутный"». Белобровцева И., Кульюс С. Роман... С. 401.

26. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 928.

27. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 135—136. В других редакциях встречаем аналогичный эпизод: «Сознавайся, белобандит! Иван нахмурился, засопел, а женщина выстрелила губами "Паф!", после чего к ней подбежали и увели ее куда-то за двери. Иван обиделся. — На каком основании она назвала меня белобандитом?». Там же. С. 210. «Вымытого Ивана повели по коридору, ослепительно чистому, пустому, куда-то. Одна встреча, впрочем, здесь произошла. Попался по дороге тоже куда-то направляющийся пациент в сопровождении другой женщины и, поравнявшись с Иваном, высунул ему язык и показал кукиш». Там же. С. 331.

28. Там же. С. 56, 87, 266, 292. О Дантесе: «Стрелял, стрелял в него этот белогвардеец <...>». Там же. С. 696.

29. Там же. С. 829.

30. Там же. С. 683.

31. Там же.

32. Там же. С. 739.

33. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 929.

34. Там же. С. 926. «По мнению Б.М. Гаспарова, происшествие с котом в Армавире можно рассматривать как пародийное изображение шествия на Голгофу <...> Булгаков дал смелую и правдивую картину безумного террора, охватившего страну, которая гротескно завершается арестом кота на огороде». Лесскис Г.А. Триптих... С. 386.

35. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 749—750.

36. Там же. С. 643—644, 922—923.

37. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 922—924. «Сводчатое ущелье развернулось перед всадниками...». Там же. С. 202. «Маргарита увидела, что прилетела вместе со всеми на печальную и голую, камнями усеянную, залитую луною площадку <...> Осталась только площадка с каменным креслом. Над черной бездной, в которую ушли скалы, соткался в луне необъятный город <...> С последними словами Воланда Ершалаим ушел в бездну <...>». Там же. С. 643—644.

38. «Важная особенность первоначальной редакции, имеющая отношение к изменениям структуры романа, — отсутствие той резкой отделенности новозаветного материала от современного, которая свойственна последней редакции <...> Здесь Воланд все время сохраняет позицию рассказчика, причем слушатели — Берлиоз и Иванушка — перебивают его рассказ своими репликами. Воланд выступает как живой очевидец событий, неоднократно напоминая об этом». Чудакова М.О. Архив... С. 67.

39. Гаспаров Б.М. Из наблюдений... С. 28—82; Он же. Новый завет... С. 83—123.