Мастер и Маргарита

«— Дальше, — сказал Иван, — и не пропускайте, пожалуйста, ничего.

— Дальше? — переспросил гость. — Что же, дальше вы могли бы и сами угадать» [467].

Ну разумеется, мог бы. Да, собственно, и угадал. Ведь дальше в исповеди мастера события развиваются по законам романтического жанра — вопреки обыденной, опостылевшей Ивану действительности: любовь выскочила перед мастером и таинственной незнакомкой, «как из-под земли выскакивает убийца в переулке», и «поразила» героев раз и навсегда [468].

Возлюбленная мастера, какой она предстает перед нами впервые, — легко узнаваемая, демонстративно характерная романтическая героиня, образ которой очерчен с помощью ярких, запоминающихся, подчеркнуто контрастных деталей: желтые цветы — словно предвестие разлуки и отблески луны, глядя на которую шепчет свой рассказ мастер; черное пальто — знак тьмы, в которую добровольно окунется героиня в поисках своего возлюбленного; «необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах»; роковая сила переживаний — «она говорила, что с желтыми цветами в руках она вышла в тот день, чтобы я наконец ее нашел, и что если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь ее пуста»; фатальная предрешенность встречи — «по Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно»; мгновенная вспышка безумной страсти — «так поражает молния, так поражает финский нож!»; наконец, немыслимая таинственность отношений — «никто не знал о нашей связи», ручается мастер, тут же оговариваясь: «хотя так никогда не бывает» [466—469]. Это нагромождение чрезмерностей, многозначительностей, небывалостей имеет явно литературное происхождение и является свидетельством заимствованности, «книжности» истории любви, поведанной мастером, что совершенно естественно, ибо откуда же, как не из книг, мог черпать поэт Бездомный свои любовные фантазии.

Героиня исповеди не имеет имени. На вопрос Ивана «А кто она такая?» мастер отвечает жестом, означающим, что «он никогда и никому этого не скажет» [496]. И дело тут не столько в стремлении оградить возлюбленную от чужого любопытства, сколько в своеобразии самой героини: возлюбленная мастера — идеал, средоточие достоинств, лишь в той или иной мере присущих обыкновенным поименованным женщинам, разного рода «Варенькам» и «Манечкам», она — воплощение мечты, она такая же греза, как и безымянный романтический мастер, — греза о бессмертной, непобедимой, всепоглощающей, жертвенной любви. И бытовые детали — фартук, керосинка, картофельная шелуха, которой она пачкает руки, — не заземляют, а оттеняют, подчеркивают возвышенный, романтический, идеальный ее характер. Это еще не Маргарита — это такая же, как мастер, безымянная героиня Ивановых грез.

Но, в отличие от мастера, его романтической возлюбленной предстоит шагнуть в другое измерение, обрести имя и не только «оттеснить мастера в структуре романа»¹ — это не мудрено, ибо он, в сущности, герой только одной главы, но и стать главной героиней второй части этой удивительной книги.

Выше уже говорилось о том, что роман Булгакова — уникальное в своем роде произведение, которое демонстрирует магическую силу художественного слова не только своим непосредственным воздействием на читателя, но и обнажением самого механизма воздействия, изображением этого механизма.

«За мной, читатель!» — восклицает рассказчик, и читатель, ни минуты не колеблясь, устремляется следом за лукавым поводырем, не скрывающим игровую природу своего взаимодействия с «подопечным» и в то же время превращающим эту игру в самую что ни на есть актуальную и интересную для читателя реальность. Вымышленное оживает, как ожил для Иванушки Понтий Пилат — герой «сплетенного» незнакомцем на Патриарших рассказа, как ожил пришедший к Ивану во сне его двойник — мастер. Слово не просто обретает плоть — вымысел теснит реальность. «За мной, читатель!» — зовет рассказчик, и на глазах у завороженного невероятным разворотом событий, захваченного в плен игрой авторской фантазии, готового к самым неожиданным сюжетным поворотам читателя, как из морской пены Венера, из грезы рождается Маргарита.

Заключительные строки первой части романа открыто и демонстративно поданы как рубежные, пограничные, то есть сулящие не просто увлекательное продолжение, а непредсказуемо-неожиданное развитие событий: «Что дальше происходило диковинного в Москве в эту ночь, мы не знаем и доискиваться, конечно, не станем, тем более что настает пора переходить нам ко второй части этого правдивого повествования. За мной, читатель!» Начальные фразы второй части подтверждают готовность рассказчика реализовать заявленные намерения, декларируя его творческое могущество, теургический дар: «За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! // За мной, читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!» [542]

Вот здесь-то, за этой явственно обозначенной чертой, романтическая незнакомка перевоплощается в земную Маргариту, словно перешагнув из сна в реальность. Впрочем, скорее все-таки наоборот: повествование из реального, хотя и приправленного фантастикой, плана переходит в потусторонний. «Первая и вторая части романа», по мнению П. Абрагама, «в определенной степени изображают «одно и то же» бытие, только под разным углом отражения. Анализируя первую часть, мы можем говорить о реальности в смысле «жизненность», во второй части перед нами <...> изображение «интенсивности человеческих стремлений» или, как говорит Флоренский, область ощущений мнимых, то есть символов»². Однако эти символы, будучи плодом художественной фантазии и «изобразительной силы таланта», не уступают в своей реальности «жизненным» образам. Что же касается Маргариты, то она-то как раз из «символа» — романтической возлюбленной, героини грез — превращается в далеко не идеальную, зато живую, полнокровную женщину, которая отныне заполняет пространство романа своей всепоглощающей страстной любовью и которая ради этой любви готова даже на сделку с дьяволом. Не потому ли ей будет оказано высшее авторское доверие: через нее, с ее помощью читателю откроется третья, заключительная часть «сочинения мастера» — сочинения, в которое она, по ее собственным словам, вложила всю свою жизнь. А можно было бы сказать и иначе: роман и есть ее жизнь и, борясь за роман, Маргарита борется за самое себя, ибо она, как и этот роман, — плод воображения, воплощенная мечта, ожившее слово — Галатея, в которую любовь и талант вдохнули жизнь.

Есть, правда, у Маргариты вполне земная, если не сказать заземленная, оболочка — тоже нечто вроде шкуры, которую она сбрасывает с себя, — это «мрачная» женщина, умирающая в «Маргаритином» готическом особняке от сердечного приступа. Но что-то тут недодумано, недорешено самим автором. «Роман не был закончен. В нем остались противоречия. (Ну хотя бы вопрос: что же произошло с земной сущностью мастера и Маргариты, с их телами? Остались ли они на земле, как в главе тридцатой? Или исчезли вместе с Воландом и его свитой, как в эпилоге?) Что-то автор так и не решил для себя до конца — и в сюжете, в характерах персонажей, и в высоком, философском... Но, может быть, такой роман и не мог быть закончен?»³ Пожалуй, с этим рассуждением Л. Яновской можно согласиться. Тем более что эти сюжетные нестыковки никак не влияют на восприятие книги в целом.

«Мастер и Маргарита» — удивительно цельный, стройный, совершенный роман о созидательной силе искусства, а значит, и о себе самом. Сокровенная тема животворящей магии слова заявлена уже в заглавии. Если исходить из традиционной трактовки образов, то в названии романа отражена только одна сюжетная линия, которую условно можно обозначить «судьба художника», остальные («библейская», «дьявольская», сатирическая) представлены в названии лишь косвенно, опосредованно. Если же согласиться с тем, что мастер — инобытие Ивана, что соблазненный дьяволом поэт перерождается для подлинного творчества, что Иешуа и Понтий Пилат, как и Маргарита и сам мастер, — образы, рожденные фантазией преображенного Иванушки, тогда название романа приобретает расширительное, всеохватное значение: мастер и Маргарита — это творец и его ожившее творение, Пигмалион и Галатея, это реализованная извечная тоска-мечта художника «несбывшееся воплотить».

Примечания

1. Соколов Б.В. Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Указ. изд. С. 168.

2. Абрагам П.Р. Роман «Мастер и Маргарита» в аспекте литературных традиций. Дис. ... канд. фил. наук. М., 1989. С. 198.

3. Яновская Л.М. Треугольник Воланда. Указ. изд. С. 57.