§ 3. Концепция личности в романе «Мастер и Маргарита»

Наиболее широкое изображение существования разных типов личности в мирное время дано в «закатном романе» М.А. Булгакова. С момента опубликования последнего произведения писателя «Мастер и Маргарита» и по сей день не прекращаются споры вокруг возможных толкований сюжета и композиции, оценки образной структуры романа. Исследователь А.И. Овчаренко в книге «Большая литература», вышедшей еще в 1985 году, насчитал «более тридцати интерпретаций основного смысла, вложенного писателем в образ жестокого пятого прокуратора» Понтия Пилата (35, V, 29). За минувшее десятилетие число толкований только увеличилось. Кроме того, многочисленные искажения авторского текста, о которых упоминается в изданиях М.О. Чудаковой, В.В. Петелина, В.И. Лосева, Л.М. Яновской и других исследователей, дают дополнительные основания для разного прочтения одного и того же произведения. Особенно важно свидетельство В.В. Петелина об исчезновении более точного и полного варианта последней книги М.А. Булгакова: «Оказывается в ОР ГБЛ нет тех номеров «Москвы», куда были вклеены (по указанию Е.С. Булгаковой) выброшенные при публикации романа места, целые страницы, целые главы... Куда же подевались эти уникальные создания рук человеческих? Ведь эти журналы — один из источников научного (выделено В.В. Петелиным. — Д.К.) издания романа «Мастер и Маргарита»» (135, 23). Нам остается добавить, что данный документ, став основой исследования творческого наследия писателя, положил бы конец распространению «возможных версий прочтения», которые появились в результате публикаций искаженного текста романа «Мастер и Маргарита».

На наш взгляд, главным при рассмотрении концепции личности в «закатном романе» Булгакова является решение вопроса о духовно-нравственной природе образов Воланда, его свиты и Иешуа. Разговор о названных героях предполагает уяснение того, насколько они соответствуют христианскому пониманию дьявола, его слуг, а также противопоставленного им сына Божьего — Иисуса.

Нельзя согласиться с мнением В.Я. Лакшина, утверждавшего, что Воланд находится «по ту сторону добра и зла». Воланд — дьявол и, как следствие, объективно является воплощением зла. Об этом свидетельствует признание самого автора в письме к И.В. Сталину, в котором М.А. Булгаков сообщал, что вынужден был уничтожить раннюю редакцию романа о дьяволе. Эту же мысль подтверждают воспоминания В.Я. Виленкина, который точно угадал ответ на вопрос автора, о ком написано произведение. На клочке бумаги он написал: «о дьяволе», за что Булгаков, стоявший сзади и подсмотревший ответ, погладил его по голове (195, 251). Это во многом объясняет, почему же сюжетная линия Иешуа отодвинута на второй план, да и сам образ героя несравним по изобразительной силе с образом Воланда.

Велик разброс в оценках: одни исследователи считают Воланда вершителем правосудия (В.И. Немцев, А.З. Вулис), другие говорят о нем как о защитнике «добра и света» (Л.М. Яновская), а А.В. Эрастова, проводя параллель с романом Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы», убеждена в том, что Воланд является логическим результатом развития образа Великого Инквизитора. В.В. Петелин утверждает, что «у Булгакова Воланд — это во многом персонификация авторской позиции». По мысли исследователя, «поэтому Воланд не приобретает живой характеристики, оставаясь в образе литературной традиционности, как бы живым символом, аллегорией авторской совести и мудрости» (135, 448).

Любой христианин видит в дьяволе объективного носителя зла, непримиримого оппонента Бога. Уже поэтому князь тьмы, потеряв благодать Божию, утратил возможность выступать или судить от имени Всевышнего.

Но почему же подавляющее большинство ученых упорно пытается уйти от христианского прочтения образа в область светских толкований, объявляя писателя создателем «симпатичного и доброго дьявола». Причем это ставится автору в заслугу. Как нам представляется, дело в том, что многие исследователи пытаются следовать авторской концепции и выступают в роли учеников, познающих истину, высказанную в романе. Но в том-то и беда, что истина эта оказалась такого свойства, что отрицает достоверность евангельских текстов, подменяет их историей жизни бродячего философа. По мысли А.А. Кораблева, Библия становится литературным памятником, в связи с чем меняется отношение к ее слову: «Библейский текст в светском сознании перестает быть откровением, требующим к себе безусловного и безграничного доверия» (103, 45). При подобном подходе в стороне остается вопрос о духовно-нравственной основе романа, что приводит к искажению оценки личности героев произведения.

Вряд ли можно согласиться, что дьявол, пришедший на землю со своей свитой, творит добро, справедливо наказывая виновных. Но убийство Берлиоза может расцениваться не только как наказание за деятельность, направленную на разрушение национального сознания, но, прежде всего, как стремление показать силу и могущество тьмы. Убит наушник и шпион барон Майгель, но не только за зло, принесенное людям, а за стремление, попав на бал Воланда, выполнить свою шпионскую миссию. Дьявол вместе со своей свитой приносит немало бед: «Не говоря уже о четырех сожженных домах и о сотнях сведенных с ума людей, были и убитые» (35, V, 373). Отложено во времени убийство буфетчика Варьете Андрея Фокича Сокова, скончавшегося от рака в одной из клиник Москвы. Однако еще более неприятный его коллега Арчибальд Арчибальдович остается безнаказанным и невредимым. Важно отметить, что смерть буфетчика произошла ровно через девять месяцев после предсказания Воланда. Ровно столько, сколько нужно, чтобы появилась новая жизнь. Дьявол за этот же срок жизнь уничтожает.

Так что справедливость и добро, которые, якобы, нес Воланд, оказываются весьма сомнительными. Явная богоборческая направленность прослеживается во всех действиях героя. Эта мысль противоречит тезису А.Н. Баркова, согласно которому мессир «воплотил в романе высшую справедливость» (10, 3), тем более бездоказательному заявлению Г.М. Ребель о том, что герой «полномочный, полноправный представитель Бога на земле» (142, 193). Именно князь тьмы начинает рассказ о Ершалаимских событиях, создавая новое «Евангелие от Воланда», он уже устраивает бал, на который собирается вся нечисть: убийцы, насильники, растлители малолетних. Более того, сам этот бал, как убедительно доказал Н. Гаврюшин в статье «Литостротон, или Мастер без Маргариты», представлял собой сатанинскую, черную литургию, в зеркальном варианте переосмысляющую литургию православную (59, 79—82). Кстати, сам писатель зафиксировал в художественной ткани романа детали, исключающие двойное толкование и недвусмысленно дающие понять, что дьявол и слуги не так безобидны. Так, отправляясь в прощальный полет над Москвой, герои меняют свой облик, принимая истинный вид: «Азазелло летел в своем настоящем виде, как демон безводной пустыни, демон-убийца». Именно он крикнул кухарке, невольной свидетельнице полета, желавшей освятить себя крестным знамением: «Отрежу руку!»

Однако некоторые поступки князя тьмы не всегда воспринимаются как отрицательные. По справедливому замечанию В.И. Немцева, «Воланду явно не хватает черной краски (выделено В.И. Немцевым. — Д.К.) (126, 171). Такое положение объясняется особенностью авторской позиции. Общеизвестен факт, что при подготовке материалов к будущему произведению, Булгаков проработал огромное количество источников. Была заведена специальная тетрадь, куда он заносил выписки по разделам «О дьяволе», «О Боге». Так вот, «страница тетради о Боге осталась пуста» (185, 251).

Единственные выписки о Христе писатель сделал из демонологических и богоборческих источников, например Э. Ренана и Ф. Фаррара (195, 249).

Такая позиция художника противоречит традиции русской классической литературы, давшей миру образец национального сознания, для которого характерным является поиск защиты от нечистой силы. М.А. Булгаков следует Западно-Европейской традиции, позволяющей герою вступать в активные отношения с нечистью, а самому писателю подвергать образ дьявола глубокому анализу.

Осознавал это и сам автор. Одно из многих свидетельство тому — письмо В.В. Вересаеву, датированное 2 августа 1933 года: «В меня же вселился бес. Уже в Ленинграде и теперь, здесь, задыхаясь в моих комнатенках, я стал мазать страницу за страницей тот уничтоженный три года назад роман. Зачем? Не знаю» (35, V, 491). Принципиально важно понимание автором того, что роман именно о дьяволе. Не знал Булгаков. Какова будет дальнейшая судьба его творения, ибо напечатать его было невозможно.

Важно в этом отношении замечание М.М. Бахтина, сделанное по поводу сходной ситуации у Н.В. Гоголя: «Интересна та форма, которую выбрал Гоголь для преодоления в себе бесовства. Он решил преодолевать в себе беса через художественное воплощение положительного идеала. Это в высшей степени характерно для XIX века. Одним из основных мотивов, одной из сил, которая должна была бы, по замыслу Гоголя, преодолеть в нем беса, — это христианство» (16, 526—536).

М.А. Булгаков пошел по другому пути. По мысли А.П. Забровского, писатель, «по сути, нарушает христианскую традицию (вернее, ортодоксальную традицию, согласно которой добро и зло противопоставлены по природе своей и принципиально не совместимы). Добро и зло вступают у него в весьма сложные взаимоотношения...» (75, 50). Причем Воланд, пожалуй, оказывается сильнее и могущественнее сил света. Сам же писатель нигде в художественном пространстве романа открыто не выступил против Иешуа либо в его защиту.

Важным, на наш взгляд, является момент подмены предмета художественного исследования, произошедший уже на первых страницах произведения. К сожалению, большинство исследователей не отметили это как важнейший сюжетный ход. Только в работе В.И. Немцева четко проведено разграничение, позволяющее говорить о качественно разных проявлениях — божественного и земного: «Это два символа в романе: Иисус — религиозный и Иешуа — художественный» (выделено В.И. Немцевым. — Д.К.) (135, 154).

Так, во время первой встречи Воланда с Михаилом Александровичем Берлиозом и Иванушкой Бездомным дьявол убеждает председателя МАССОЛИТа в достоверности существования Иисуса. Доказывая неоспоримость тезиса о реальности сына Божьего, Иисуса, Воланд подвергает сомнению достоверность Евангелий. Вслед за этим мессир, как его называет свита, начинает повествование о безродном и бездомном Иешуа. Так в структуре «Мастера и Маргариты» начинается богоборческое повествование «Евангелия от Воланда». Происходит чудовищная подмена, характерная для поведения дьявола. Примечательно, что в тексте Евангелий содержится свидетельство о том, что на судилище выставили двух Иисусов. Вот как оценивает этот факт митрополит Иоанн: «Один Иисус — праведник, Сын Божий, пришедший в мир спасти человечество, а другой Иисус — разбойник Варавва, который убийством осквернил свои руки в человеческой крови. И неправильным было бы считать такое совпадение случайностью, ибо видны здесь козыри дьявольские, направленные на то, чтобы стереть с лица земли великое имя Христово, имя Иисуса-Спасителя, чтобы не могло человечество разобраться, кто же действительно Иисус, называемый Христос. Не он ли разбойник?» (86, 19). Булгаковский Воланд преследует те же цели: исказив Истину, он желает уничтожить имя Христово.

Что же касается Иешуа, то, безусловно, есть все основания оценивать этого героя, исходя из того, что он не может быть полностью отождествлен с образом Христа, поэтому является равноправным с другими персонажами действующим лицом, человеком земным, хотя и выделяющимся среди окружающих, ибо сам Воланд признает его равным и вынужден выполнить его просьбу. Отождествлению Иешуа с Христом противостоит ряд фактов. В романе после смерти героя не следует воскрешение, есть упоминание о Боге, но нет Бога-отца и Бога-Сына, Иешуа не знает своих родителей, то есть безроден¹.

Важно, что герой с Воландом не находятся в явном противоборстве, а главное место в произведении безоговорочно занял князь тьмы. Иешуа с Воландом на страницах романа ни разу не встречались лично. Многие герои предпочитают жизнь без Бога. Активно отрицают Всевышнего только мессир вместе со своей свитой. Можно ли на этом основании говорить о писателе-сатанисте, активно поддерживающем князя тьмы? На наш взгляд, нет. Уместнее вести речь о Булгакове-демонисте.

Русский мыслитель и философ Иван Ильин писал о необходимости различать демонизм и сатанизм, ибо первое «есть дело человеческое, сатанизм есть дело духовной бездны». Ученый также предупреждал: «Демонизм есть переходящее духовное помрачение, его формула: «Жизнь без Бога», сатанизм есть полный и окончательный мрак духа, его формула: «Низвержение Бога». Мы могли бы описать эту стихию как «черный огонь», как радость от погубления лучших людей, как антихристианство» (82, 14—15).

Как справедливо отметил А.А. Кораблев, «Бога нет в романе» (103, 44). Кстати, сам Га-Ноцри сознательно не провозглашает связь между собой и Господом. Отвечая на вопрос Понтия Пилата, он уверенно заявляет. «Бог один, в него я верю» (35, V, 33). Однако, в романе есть герои, ищущие Бога, пытающиеся обрести дорогу к нему, использующие христианские святыни для защиты от нечистой силы. Кроме того, сам писатель через ряд художественных приемов дистанцируется от мастера, потерявшего веру и духовные силы, и от Маргариты, продавшей душу дьяволу.

Поскольку, по мнению А.З. Вулиса, «для прояснения нравственного идеала романа противопоставление Иешуа-Иисуса и Воланда-сатаны ничего не дает» (55, 78), то уместнее говорить о столкновении Иешуа и Понтия Пилата.

Пожалуй, единственный образ Иешуа Га-Ноцри показан М.А. Булгаковым вне мучительных поисков духовных основ существования. Герой, выведенный писателем как положительный, сумел не только достойно, на равных, презрев все условности, общаться с Понтием Пилатом, но и проявил твердость убеждений, сохранил веру перед лицом неминуемой гибели. Мучения и предстоящая смерть не сломили силы духа героя, не заставили его ожесточиться. Он продолжает утверждать: «Злых людей не бывает на свете». Распятый на кресте, герой не посылает проклятий в адрес обрекших его на мучения. Изнывая от ожогов солнца, Иешуа отказывается от напитка, который мог облегчить страдания приговоренного. Начальник тайной службы Афраний с уважением засвидетельствует: «Единственное, что он сказал, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость» (35, V, 296). Герой стал единственным среди казнимых, кто, по мнению Афрания, вел себя странно: «Он все время пытался заглянуть в глаза то одному, то другому из окружающих...»

Примечательно, что именно Га-Ноцри выносит приговор мастеру, наделяя его покоем, но не светом. Как нам кажется, есть все основания отнести Иешуа к жертвенному типу личности. Близким к этому типу оказывается и ученик Га-Ноцри, бывший сборщик податей Левий Матвей, который делает ошибку, отступается, но готов, пусть и ценой собственной жизни, исправить ее, избавив своего учителя от тяжких мучений. Однако, будучи не столь сильным духовно, как учитель, Левий в порыве малодушного отчаяния смог прокричать: «Проклинаю тебя, Бог», «Проклинаю тебя, Бог разбойников, их покровитель и душа» (35, V, 174). В этот момент небо затягивает тучами, гремит гром. «В раскаянии глядя в чистое небо, которое еще не пожрала туча и где стервятники ложились на крыло, чтобы уходить от грозы, Левий подумал, что безумно поспешил со своими проклятиями: Бог теперь не послушает его» (35, V, 175). В беседе с Воландом, выполняя поручение Иешуа, герой передает просьбу о даровании мастеру покоя. Бывший сборщик податей не стал спорить с мессиром, понимая истинное соотношение сил Света и тьмы, назвав при этом Воланда старым софистом, выражая свое отношение к сказанному дьяволом. Полярность проявлений личности, неустойчивость суждений в критических ситуациях позволяет говорить об амбивалентности личности Левия Матвея.

Понтия Пилата в полной мере можно отнести к эгоцентрическому типу сознания. Он исходит только из личных интересов. Прокуратор стоит перед внешне неразрешимой нравственной коллизией. Любой выбор, как кажется на первый взгляд, не снимает проблему. Как прокуратор Иудеи Пилат обязан исходить из интересов государства и вынести смертный приговор (на основании собранных свидетельств). Попытка помочь осужденному Малым Синедрионом — предательство империи. Как человек он понимает — Иешуа невиновен. Но утвердив смертный приговор, прокуратор совершает еще большее предательство. Проблема решается просто. Понтий Пилат боится за свою судьбу и карьеру. Об этом герой открыто скажет подсудимому. «Ты думаешь, что я готов занять твое место?»

В конце концов герой понимает, что им руководили не интересы Иудеи, а интересы собственного благополучия. Решение проблемы для него просто: поступи по совести. Избрав другой путь и переступив черту, прокуратор интуитивно осознает, что свершенное ставит его в особое положение, отрезающее путь к Свету. Чувство тоски поглощает Пилата в момент утверждения приговора. Он думал: «Бессмертие... пришло бессмертие...» «Чье бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке» (35, V, 37).

Поэтому, совершив подлость, пролив кровь невинного, осознавая это, он пытается запоздалыми, а главное — никому не нужными действиями исправить ошибку. По справедливому замечанию В.И. Немцева, герой «является воплощением практического разума» (126, 156). Именно рассудочность, рационалистический взгляд на жизнь и окружающих способствует принятию чудовищного решения. Даже в финале прокуратор сокрушается о собственной судьбе, о бессмертии, приносящем только страдания. Сожалеет Пилат не о безвинно загубленной душе, а о том, что с Иешуа «он чего-то не договорил тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца ниссана». Это не позволяет согласиться с выводом Б.В. Соколова, видевшего в герое кающегося грешника, продолжателя линии Хлудова.

Каждый способен, оступившись, совершить неверный шаг. Но лишь совестливый человек испытывает боль за неблаговидный поступок. Действия в этом случае просты. Виноват — осознай, в чем твоя вина, а затем покайся и искупи свой грех. Верующий человек обратится к церкви, к Богу. Для неверующего тоже есть выход — покаяться перед ближним, перед кем виноват, либо перед народом (подобно тому, как Сонечка Мармеладова советует Раскольникову для искупления греха покаяться на перекрестке перед людьми), и только после этого надевает на него свой нательный крестик). Но и это не все. Для русского национального сознания важен не только акт покаяния. Важнее становится искупление, исправление ошибки и стремление к тому, чтобы не повторять таких же неверных поступков.

Понтий Пилат, как мы уже сказали, осознает свое преступление, но в нем не кается. Поэтому все действия, связанные с мнимым искуплением запоздалы и неубедительны, ибо отсутствует главное — глубокое раскаяние. Об этом свидетельствует сцена в финале романа. Пилат оказался обреченным не только на бессмертие, но и на одиночество. Примечательно, что в ранних редакциях произведения эпизодически появлялась жена прокуратора — Клавдия Прокула. Позже писатель убрал даже упоминание о ней, подчеркивая одиночество в реальной жизни как существенную черту бытия прокуратора.

Важно, что именно мастер прокричал команду об освобождении Пилата. Однако, сломленный обстоятельствами, он сам теряет не только душевную твердость, волю, но и оказывается ожесточенным, озлобленным. Чтобы подметить эти черты характера героя, М.А. Булгаков использует прием речевой характеристики. При знакомстве с Иванушкой Бездомным мастер ведет себя бестактно. Узнав о том, что его собеседник поэт, «пришедший огорчился.

— Ох, как мне не везет! — воскликнул он, но тут же спохватился, извинился и спросил: — А как ваша фамилия?

— Бездомный.

— Эх, эх... — сказал гость, морщась.

— А вам что же, мои стихи не нравятся? — с любопытством спросил Иван.

— Ужасно не нравятся.

— А вы какие читали?

— Никаких я ваших стихов не читал! — нервно воскликнул посетитель» (35, V, 130).

Сказанное не позволяет согласиться с мнением исследователей В.Г. Боборыкина (24)), В.Я. Лакшина (110), М.О. Чудаковой (175), которые высоко оценили образ героя. Как нам представляется, его нельзя отнести к русскому национальному типу, к жертвенной личности.

Мы считаем целесообразным говорить о мастере как о близком к эгоцентрическому типу, замкнутому на поиске своего спокойствия (примечательно, что герой оказался одарен покоем, которого так жаждал). Очевидно М.А. Булгаков понимал все изъяны характера своего героя, поэтому и вывел его в романе, носящим имя, которое пишется с маленькой буквы — мастер. Это указывает, что писатель сознательно снижает высокий смысл, заключенный в этом слове.

Подобно тому, как любовь выявляет нравственную сущность героев «Белой Гвардии» (Елены, Шервинского, Мышлаевского, Тальберга, Алексея Трубина и других), сердечные привязанности персонажей последнего романа М.А. Булгакова помогают нам уяснить, на какой нравственной основе строится личность мастера и Маргариты.

В больнице для душевнобольных мастер знакомит Иванушку с историей взаимоотношений с возлюбленной: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас обоих. Так поражает молния, так поражает финский нож» (35, V, 137).

Нехарактерный для русской классической литературы мотив: любовь-убийца, любовь-губитель. В произведениях А.С. Пушкина, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, Н.С. Лескова и других русских писателей мы сталкиваемся с высоким чувством, дающим людям силы жить, бороться, помогающим стать выше, чище, сильнее... Но в контексте произведения М.А. Булгакова образ любви-убийцы закономерен. Отношения любящих строятся на обмане близких, ведь оба они имеют свои семьи. Однако для героев приемлемым стал путь лжи. Маргарита не расстается со своим мужем, мастер «забывает» о своей жене. Он не может вспомнить даже имя супруги: «...Я там, тогда... с этой, как ее...

— С кем? — спросил Бездомный.

— С этой... ну... с этой... ну... — ответил гость и защелкал пальцами.

— Вы были женаты?

— Ну да, вот же я и щелкаю... На этой... Вареньке, Манечке... Нет Вареньке... еще платье полосатое, музей... Впрочем, я не помню» (35, V, 137).

Вначале герои умирают нравственно, не сумев найти правильный путь, чтобы быть вместе. Впоследствии они не могут оставаться в этой жизни физически, ведь Маргарита продает свою душу дьяволу, а мастер, сломленный и ожесточенный, во имя спокойствия отрекается от своего романа. Герои умирают, чтобы воскреснуть в мире ином, а там присоединиться к свите Воланда, уйдя во владения князя тьмы. Примечательно, что во время последней беседы Воланд сказал мастеру: «Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула» (35, V, 371). Выходит, что новый удел мастера — создать искусственное существо, способное жить только в реторте. И это в вечной жизни, предстоящей герою?

В русской классической литературе абсолютным бессмертием обладали только ведьмы, черти, бес, сатана, словом, всякая нечисть. Для простых же людей бессмертие выступало в качестве наказания. Например, в горьковской «Старухе Изергиль» Ларра не может найти смерть, так как обречен на вечность из-за тяжких грехов, совершенных по отношению к другим. В романе «Мастер и Маргарита» Понтий Пилат не находит успокоения двенадцать тысяч лун за предание невинного человека казни. Может быть, еще через двенадцать тысяч лун и Маргарита, и мастер поймут, что воландовский «вечный покой» есть не что иное, как наказание за духовную слабость и греховность. Не стоит удивляться, что князь тьмы отмечает мастера, ибо именно он «угадал» дьявольский вариант событий в Ершалаиме.

Уже традиционной стала оценка образа героини как любящей, страдающей и, главное, жертвующей собою женщины. Мы же убеждены, что все поступки Маргариты продиктованы эгоистическими устремлениями. В мастере Маргариту привлекают не его душевные качества, а исключительность — большой литературный дар. Очевидно, что это не любовь, а страсть, бездумная и губительная. Этому мы находим подтверждение на балу у Воланда. «У нее была страсть ко всем людям, которые делают что-либо первоклассно» (35, V, 271), — такую характеристику дает сам писатель.

В первые месяцы знакомства Маргарита не пытается оставить свой дом и уйти к любимому, чтобы разделить его судьбу. А пока беда далеко, ее устраивает двойная жизнь. Тем более, что условия, в которых находилась героиня, несопоставимы с тем, как жили десятки тысяч ее современниц-москвичек. «Маргарита Николаевна никогда не прикасалась к примусу... и не знала... ужасов житья в современной квартире». Они «со своим мужем вдвоем занимали весь верх прекрасного особняка... Муж ее был молод, честен и обожал свою жену» (35, V, 210). Встреча с мастером переворачивает жизнь героини. Но не настолько, чтобы поломать привычный уклад жизни, уйти в подвал к любимому человеку. Единственное, что могло бы остановить Маргариту — это дети, ибо в такой жизненной ситуации самые сильные моральные травмы получают именно они. Но в том-то и дело, что тридцатилетняя Маргарита бездетна.

Эгоистическая направленность личности героини не вызывает сомнений. А слова: «Моя драма в том, что я живу с тем, кого я не люблю, но портить ему жизнь считаю делом недостойным. Я от него ничего не видела, кроме добра», — звучат неубедительно. Как только она продает душу дьяволу, получая взамен возможность увидеть мастера, все рассуждения о достоинстве и жертвенности рассыпаются. Нетрудно представить себе насколько не будет «испорчена» жизнь человека, который увидит прощальную записку от жены: «Прости меня и как можно скорее забудь. Я тебя покидаю навек, не ищи меня, это бесполезно. Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня. Мне пора. Прощай. Маргарита» (35, V, 224). Общеизвестно, что на несчастье других собственного счастья не построишь. Героиня же пытается это сделать ценою еще одного преступления, более тяжкого и пагубного — продажи души Воланду.

Все-таки на определенном этапе Маргарита понимает пагубность своего поведения, невозможность вести двойную жизнь. Осознание того, что нужно чем-то жертвовать, приходит слишком поздно, только перед лицом беды — тяжелой болезни любимого. Решение оставить мужа оказывается затянутым во времени. Характерно поведение героини в этой ситуации. Мы видим сколь зыбки ее нравственные убеждения, сколь непоследовательно, импульсивно поведение в критические минуты. Не найдя мастера, она «вернулась в особняк и зажила на прежнем месте» (35, V, 211). Дилемма — быть с нелюбимым или одной, но жить по совести — была решена...

Эпизод с Фридой, который традиционно приводится рядом исследователей для того, чтобы показать «высокую моральную силу героини», не нарушает наших рассуждений, ибо даже закоренелый эгоцентрист в сиюминутном порыве при определенном стечении обстоятельств способен на добрый, гуманный поступок. Суть же характера определяет не единичное дело, зачастую произведенное спонтанно, под гнетом внешних обстоятельств, а собственно духовный мир человека, его внутренние установки. У героини этот мир определяется любовью исключительно к себе. Ведь и мастера она спасает только для себя. Каждый человек имеет возможность развиваться, заниматься самовоспитанием, изменяя при этом свой духовный потенциал. Для Маргариты конечной точкой развития стало превращение в ведьму.

Все это позволяет отнести героиню к эгоцентрическому типу личности.

В романе есть один образ, показанный в развитии на всех этапах становления личности. Это Иванушка Бездомный. И если Левий Матвей, Иешуа Га-Ноцри, мастер и Маргарита изображены людьми сформировавшимися, то Иванушка «проходит своеобразный путь исцеления».

Для Б.В. Соколова герой стал только лишь «учеником мастера, не страдающим полнотой знаний», а В.И. Немцев, В.В. Петелин, Н.П. Утехин (их мнения нам представляются убедительными) видят причины нравственного нездоровья Бездомного в отрыве от родной почвы. Действительно, Иванушка, прятавшийся под псевдонимом, был послушным исполнителем заказов на произведения антирелигиозной проблематики. Для того, чтобы стать солидным, вдумчивым ученым, восстановить свое имя, герою понадобилось обрести нравственную опору (или родную почву). Этому помогло огромное потрясение, вызванное встречей на Патриарших прудах и последовавшей трагедией. Увиденное и пережитое заставило героя по-новому взглянуть на те ценности, какими он руководствовался в жизни. Но переосмысление, кажущееся в первый свой момент бессознательным и интуитивным (надетая на шею иконка и зажженная венчальная свеча), оказывается глубоко символичным действием, знаменующим обращение Бездомного к духовным основам жизни своего народа, глубинам национального сознания. Такой порыв оказался более сильным и значимым для героя, чем прежние атеистические устремления. Об этой черте национального характера говорил Ф.М. Достоевский в своем дневнике: «Особенно характерно, что обратный толчок, толчок восстановления и самоспасения, всегда бывает серьезнее прежнего порыва — порыва отрицания и саморазрушения...

Самая главная, самая коренная потребность русского народа есть потребность страдания» (69, 61).

Важно отметить, что Иванушка действовал осмысленно, надевая на шею иконку и неся в руках зажженную церковную свечу. Он сам так объясняет свои действия: «Дело в том, что он, консультант, он... будем говорить прямо... с нечистой силой знается... и так просто его не поймаешь» (35, V, 70). Автор при помощи художественных средств ярко воссоздает внутреннюю борьбу в душе героя. В тексте романа происходит столкновение двух определений, характеризующих эту коллизию. «Ветхий» и «новый» Иваны спорят между собой. Как нам представляется, подобные определения знаменуют начало нравственного перерождения Ивана.

Уместно в этой связи вспомнить «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона. Проводя аналогию между двумя произведениями, можно отметить, что «ветхое» состояние Бездомного — это состояние писателя, обслуживающего интересы лишь избранного круга власть имущих. Переход в новое состояние труден. Лишь тогда, когда герой осознает свое место в обществе, роль таланта для родного народа, он приобщается к благодати, адресованной всем. В этом момент и появляется «новый» Иван. Осознавая глубину своего падения, Бездомный не только раскаивается в своих заблуждениях, но и исправляется. Герой честно сдерживает данное мастеру обещание и «не пишет плохих стихов». Примечательно, что уже Ивану Николаевичу Поныреву, ставшему ученым-историком, ежегодно в пасхальную ночь снится один и тот же сон, в котором палач прокалывает бок казнимым на кресте. И «не столько страшен палач, сколько неестественное освещение во сне, происходящее от какой-то тучи, которая кипит и наваливается на землю, как это бывает во время мировых катастроф» (35, V, 383).

Мы видим, что герой не признает воландовского толкования казни Иешуа. В сознании Ивана Николаевича и в его сне не возникает имени этого героя. Уместно предположить, что как мировую катастрофу профессор Понырев воспринимает казнь Иисуса.

Путь страдания, очищения и возвращения к нравственным основам жизни своего народа, пройденный Иваном Николаевичем до конца, позволяет отнести его к русскому типу личности.

Ряд второстепенных и эпизодических героев в романе (буфетчик варьете Соков, Никанор Иванович Босой) могут быть отнесены нами к переходному типу, так как после потрясений, пережитых ими в результате столкновения с нечистой силой, они, казалось бы, встали на путь очищения, самосовершенствования, однако до конца по пути нравственного возрождения ни один из них не доходит. Соков, крестясь, ищет лучших врачей. В первой редакции романа герой шел в ближайшую церковь, где «ни одного лика святого не было». Злой знак эпохи, превратившей бывшие церкви в склады и конторы...

Никанор Иванович Босой признается на допросе, что брал взятки, а нынешнее свое положение считает расплатой за грехи: «Господь наказует за скверну мою!» В состоянии тяжелого душевного потрясения он крикнет следователю: «Вон он за шкафом! Вот ухмыляется! И пенсне его... Держите его! Окропите помещение!» И только уже в клинике профессора Стравинского герой «несколько поутих и только молился и всхлипывал» (35, V, 156—157). Но, в отличие от Иванушки Бездомного, Никанор Иванович по прошествии времени, успокоившись, не раскаивается, сохраняет в душе озлобленность.

Чрезвычайно трудно однозначно оценить весьма противоречивый образ Стравинского. С одной стороны, мягкий и добрый в обращении с больными блистательный ученый, с другой, — фигура, почти равная по силе Воланду. Большинство пострадавших от рук князя тьмы оказываются рано или поздно в клинике Стравинского, где находят успокоение. Профессор сумел вылечить даже мистическим образом одновременно запевших служащих одного из московских учреждений, пострадавших от рук свиты Воланда.

Герои второго плана — Степан Лиходеев, Аркадий Аполлонович Семплеяров, Варенуха, Римский, в том числе эпизодические — Алоизий Могарыч, Поплавский, Тимофей Квасцов — являются сатирическими образами. Изменяясь внешне, они остаются прежними внутри. Для них личный интерес, соображения выгоды, благополучия, удобства оказываются выше бед и радостей окружающих. Поэтому их целесообразно отнести к сугубо эгоцентрическому, европейскому типу личности.

Примечания

1. Подробнее об отступлениях от Евангельских текстов см. издан.: Гаврюшин Н. Литостротон, или мастер без Маргариты // Вопросы литературы. — 1991. — № 8. — С. 76—78.