Вернуться к В.А. Стоякин. Гражданская война Михаила Булгакова

«Всех утопить» — драматург как серийный убийца

Вообще-то в оригинале было не «утопить», а «зарезать». «Утопить» — это цитата из пушкинского перевода фрагментов «Фауста» (какое несчастье для русской культуры, что Пушкин не сделал полного перевода!). А вот «зарезать» — булгаковское, из беседы с начинающим, но не состоявшимся драматургом Сергеем Раевским.

История произошла в 1933 году. Раевский в это время работал в физической лаборатории МГУ и участвовал в разработке производства нового сплава. На эту тему сочинил пьесу популярный в то время драматург Владимир Киршон (автор стихотворения «Я спросил у ясеня»), но она участников процесса освоения производства сплава не удовлетворила, хотя с успехом шла в ряде театров.

Раевский вместе с коллегой Евгением Островским попытался написать альтернативную пьесу, но работа у них застопорилась — опыта не хватало. К счастью для Раевского, он занимался конным спортом вместе с Любовью Белозерской, которая помогла ему познакомиться со своим мужем (уже бывшим на тот момент).

Булгаков согласился помочь начинающим авторам. Предполагаем, что немалую роль сыграла тут фамилия Киршона — одного из идеологических противников Булгакова, секретаря РАППа, активно критиковавшего его в СМИ.

Пьеса не получилась, но Раевский оставил интересные воспоминания, в которых был момент, когда Булгаков сказал: «Прежде всего в пьесе слишком много действующих лиц. Половину их необходимо зарезать». И действительно, после непродолжительного обсуждения из 22 персонажей в пьесе осталось всего 12.

Раевский, разумеется, не знал, что эта сцена представляла собой в значительной степени один из итогов работы Булгакова над известнейшей из своих пьес «Дни Турбиных».

Вспомним, как сам Михаил Афанасьевич описывал эту историю в «Театральном романе». Там начинающий писатель и драматург Сергей Максудов читает первый вариант своей пьесы по роману «Чёрный снег» (явный перефраз «Белой гвардии») Ивану Васильевичу, в котором легко узнаётся К.С. Станиславский. Собеседование заканчивается словами руководителя Независимого театра (МХАТа, разумеется): «Очень хорошо, теперь вам надо начать работать над этим материалом» и «впрочем, ваша пьеса тоже хорошая, теперь только стоит её сочинить, и всё будет готово...»

Молодой автор уходит от патриарха в состоянии глубокого шока — он ведь принёс готовую пьесу, а её, оказывается, «сочинить» надо. Булгаков описывает переживания Максудова, как всегда, талантливо, и читатель, не задумываясь, сочувствует молодому автору и осуждает Ивана Васильевича, который «зарезал» уже готовый текст.

Однако знакомство с историей написания «Дней Турбиных» заставляет посмотреть на «Театральный роман» совершенно иначе.

Первая редакция пьесы называлась «Белая гвардия» (во внутренней переписке театра пьеса фигурировала под названием «Семья Турбиных») и писалась в январе—августе 1925 года. Фактически это было драматургическое переосмысление романа «Белая гвардия».

С ранней пьесой «Братья Турбины», поставленной Булгаковым в 1920 году во Владикавказе (и, возможно, увиденной там Сталиным), она не соотносилась почти никак — разве что главного героя тоже звали Алексей Турбин. Другие персонажи также были связаны с семейством Булгаковых. По мнению Лидии Яновской, там даже Татьяна Лаппа присутствует — под именем Катя Рында. В дневнике Юрия Слёзкина о пьесе было сказано так: ««Братья Турбины» — бледный намёк на теперешние «Дни Турбиных». Действие происходило в революционные дни 1905 года в семье Турбиных, один из братьев был эфироманом, другой революционером. <...> Всё это звучало весьма слабо». Текст пьесы был уничтожен.

Булгаков действительно читал первую редакцию Станиславскому, но не один на один, а перед целой группой ведущих актёров и режиссёров театра. В частности, там присутствовал режиссёр Борис Вершилов (Вейстерман), который, собственно, и предложил Булгакову переделать роман в пьесу.

И Булгакова тогда действительно постигла неудача — импровизированный худсовет счёл, что пьеса сырая и к постановке непригодная. Драматург Алексей Файко, слушавший чтение первой редакции пьесы в Московской ассоциации драматургов, описывал её так: «Тогда пьеса была гораздо больше размером, громоздкой и композиционно несколько неуклюжей. Действие происходило на двух этажах, в двух разных квартирах. Персонажи соединялись, разъединялись, опять соединялись, и это создавало калейдоскопическую суматоху».

Как минимум грехов за первой редакцией числилось два.

Во-первых, она была неимоверно растянута — на пять актов, которые ни в какое разумное театральное время не вмещались.

Во-вторых, автора раскритиковали за изобилие «дублирующих» друг друга персонажей. В частности, вызывало вопросы наличие Малышева и Най-Турса, которые выполняют схожие функции и даже действуют похоже в аналогичных обстоятельствах. В промежуточной версии, которую Булгаков читал актёрам МХАТа в октябре 1925 года, Най-Турса уже не было — остался только Малышев, которому отдали все реплики этого персонажа.

Кто решил «зарезать» доктора Турбина, мы, пожалуй, никогда не узнаем, хотя это было одно из самых важных решений при разработке пьесы, радикально изменившее её архитектуру. Впрочем, если быть честным, как раз драматургическая функция Турбина неочевидна — он ведь, скорее, наблюдатель, оказавшийся участником событий где-то против своей воли. А линию любви с Юлией Рейсс Булгаков «зарезал» ещё в первой редакции.

К январю 1926 года, когда была подготовлена вторая редакция, пьеса изрядно похудела, став четырёхактовой и с существенно сокращённым количеством персонажей.

Но даже и после этого, при подготовке третьей редакции, которую, собственно, и поставил МХАТ, продолжалась ликвидация «лишних» сюжетных линий и персонажей.

В частности, исчезла сцена в петлюровском штабе с весьма колоритными персонажами (полковник Болботун, сотник Галаньба и др.), а также сцена грабежа Василисы.

Последняя сцена была «реабилитирована» в фильме Владимира Басова, в то время как «петлюровская» сцена оставалась под запретом из идеологических соображений — якобы потому, что петлюровская вольница была слишком похожа на красноармейскую («якобы» — потому что само такое сравнение при Советской власти выглядело кощунственно, хотя 45 и 95 лет назад всё могло расцениваться иначе).

В общем, осуществляя «кровавую расправу» над персонажами несостоявшейся пьесы «Спутники Сатурна», Булгаков делился с молодыми драматургами уроками, которые преподали ему Станиславский и другие корифеи МХАТа.