Ведущая тема творчества М.А. Булгакова 20-х гг. — осмысление трагедии революционной и братоубийственной борьбы. Главная книга этого периода — «Белая гвардия». Основной ее язык — литературный, в котором часто непосредственно слышится голос автора — русского интеллигента, воспитанного на русской классической литературе (в романе упоминается Гоголь).
«Интонационная актуализация» гоголевской поэтики проявляется в стилистике «Белой гвардии» (техника Я. Мукаржовского). Здесь мы встречаем пример подражания стилю «Вечеров» и «Миргорода» с их повторами, восклицаниями, гиперболами и, вместе с тем, иронией:
«Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в нее. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь!
...ночь — чудо! Светло, снег блещет при месяце. Все было видно, как днем. Не успел выйти за дверь — и вот, хоть глаз выколи!» (Гоголь) [13, с. 153];
Сравните: «...в крепком морозе наступил белый, мохнатый декабрь. О, елочный дед наш, сверкающий снегом и счастьем! Мама, светлая королева, где же ты?...
Глубокой ночью угольная тьма залегла на террасах лучшего места в мире — Владимирской горки...
Ни одна душа в Городе, ни одна нога не беспокоила зимою многоэтажного массива. Кто пойдет на Горку ночью, да еще в такое время? Да страшно там просто! И храбрый человек не пойдет. Да и делать там нечего... Ну, понятное дело, ни один человек и не потащится сюда. Даже самый отважный. Незачем, самое главное» (Булгаков) [6, с. 179, 266].
Выход на сверхсознательное понимание Гоголя Булгаковым указывает текстологический факт написания второстепенным героем романа Шполянским научного труда «Интуитивное у Гоголя».
Эстетико-онтологическое понимание женской красоты Гоголем Булгаков увидел и воспроизвел через образ ведьмы, который дважды появляется в «Белой гвардии». Примечательно, что это не характерный для русского фольклора архетип древней, горбатой старухи, бабы-яги, но — как у Гоголя в «Вие» и «Майской ночи» — красивая молодая женщина. Молодая жена сотника («Майская ночь, или утопленница») «хороша была», «румяна и бела»; «только так страшно взглянула на свою падчерицу, что та вскрикнула», а вскоре и догадалась, «что мачеха ее ведьма». Не теряет своего очарования и сама утопленница: «длинные ресницы ее были полуопущены на глаза. Вся она была бледна, как полотно, как блеск месяца; но как чудна, как прекрасна!» [13, с. 45] Хороша была и ведьма в «Вие», представшая перед восхищенным семинаристом: «перед ним лежала красавица, какая когда-либо бывала на земле. Казалось никогда еще черты лица не были образованы в такой резкой и вместе гармоничной красоте. Она лежала как живая. Чело, прекрасное, нежное, как снег, как серебро, казалось, мыслило; брови-ночь среди солнечного дня, тонкие, ровные, горделиво приподнялись над закрытыми глазами, а ресницы, упавшие стрелами на щеки, пылавшие жаром тайных желаний; уста-рубины, готовые усмехнуться...» [14, с. 167]
У Булгакова Лисовичу 30-летняя цветущая Явдоха (это необычное для русского ономастикона имя принадлежит и гоголевской поварихе из повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка») «вдруг во тьме почему-то представилась голой, как ведьма на горе». Николка видит труп женщины в морге: «Она показалась страшно красивой, как ведьма...»
Красивая, как ведьма... Этот образ получил развитие в «Мастере и Маргарите». «Процесс» превращения Маргариты в ведьму происходил следующим образом: «Ощипанные по краям в ниточку пинцетом брови сгустились и черными ровными дугами легли над зазеленевшими глазами. Тонкая вертикальная морщинка, перерезавшая переносицу... бесследно пропала. Исчезли и желтенькие тени у висков, и две чуть заметные сеточки у наружных углов глаз. Кожа щек налилась ровным розовым цветом, лоб стал бел и чист, а парикмахерская завивка волос развилась. На тридцатилетнюю Маргариту из зеркала глядела от природы кудрявая черноволосая женщина лет двадцати, безудержно хохочущая...» [4, с. 366]
Но это только детали перекличек с поэтикой и личностью Гоголя. Главное — то, что «Белая гвардия» для Булгакова — это опыт написания исторического романа, который можно сопоставить с гоголевским «Тарасом Бульбой». Примечательно, что и «Белая гвардия» и «Тарас Бульба» были единственными историческими произведениями в творчестве Гоголя и Булгакова, и оба посвящены Украине.
«Тарас Бульба» для Гоголя — значительное событие в его творчестве: переход от романтизма «Вечеров...» к реализму «Петербургских повестей». Именно «Тарас Бульба» стал переходным звеном от поэтизации исторических преданий украинской старины через художественное воплощение истории Украины XV—XVII в.в. к отображению насущных социальных проблем России 1 половины Х1Хв.
Булгаков понимал важность места «Тараса Бульбы» в художественном мире Гоголя, поэтому его обращение к жанру исторического романа можно рассматривать как продолжение диалога с учителем на заданную тему.
Совокупное принятие единства жанровой формы и художественно-эстетического содержания говорит о выходе Булгакова к гносеологическому пониманию формо-содержательной природы гоголевского творчества, к построению метасмыслов на базе понятого объекта. Данный интерпретационный результат возможен, на наш взгляд, лишь на самом высоком уровне рецепции, когда под воздействием воспринимаемого феномена меняется художественное мышление реципиента.
Сравним данные тексты. О переходности «Тараса Бульбы» говорит присутствие в нем романтических черт: противопоставление свободы, воли человека роковым обстоятельствам действительности, и чисто романтическое возвеличивание музыки и поэзии, в которых человек как бы находит себя, воплощая свою свободолюбивую сущность (эта особенность будет использована Булгаковым в образе Шервинского, у которого в «новой» послереволюционной жизни появится возможность воплотить свою мечту — петь в опере). Романтизм, кроме того, проявляется в пейзажных и в портретных характеристиках, и особенно в изображении любовной страсти. Глубокое же понимание Гоголем истории и задач ее реалистического отображения проявилось в разработанности образа Тараса Бульбы как выразителя национальных народных черт, в органическом сочетании бытовых деталей с изображением героической борьбы запорожцев.
«Тарас Бульба» Гоголя и «Белая гвардия» Булгакова принадлежат к числу тех немногих в мировой литературе повествовательных произведений исторического жанра, в которых нашли свое отражение не столько определенное историческое событие, сколько содержание целой эпохи в жизни народа, столкновение общественных укладов, стоящих на разных ступенях социально-политического, культурного и нравственного развития.
Гоголю, как это отметил еще Белинский, достаточно было на одном-двух эпизодах осветить типические стороны национально-освободительной борьбы украинского народа, чтобы дать целостное представление о ее богатом по внутренней силе и драматизму, но, в известной степени, повторяющемся по своим жизненным формам историческом содержании. Гоголь сумел на примере личной трагедии персонажей проанализировать судьбу целой нации в критическую эпоху ее истории.
Национальную трагедию начала нового века сумел передать и Булгаков через судьбу одного Города. Несколько живых зарисовок хаоса, разрухи, анархии, происходящих в растерянном Городе и их отражение в глазах, лицах, душах из последних сил держащихся друг за друга Турбиных приобрели под пером писателя масштабы всеобщего зловещего бедствия, которое не под силу остановить никому.
В отличие от древних эпопей, например «Илиады» Гомера, в которой центр изображения — само историческое событие, Гоголь в своей повести прослеживает и судьбу частного человека в исторических событиях, раскрывает историю «домашним образом», по выражению Пушкина. Элементы историко-бытового романа наблюдаются и в «Белой гвардии» Булгаков, где в центре всемирной истории раскрывается участь всего одного Дома, одной семьи Турбиных.
Отличительная черта «Тараса Бульбы» в том, что Гоголь не идеализирует Запорожскую Сечь, не допускает никаких улучшений или облагораживания «грубых» явлений истории в дидактических целях, как это было традиционно для исторических романов Булгарина и Загоскина. Своеобразный общественный и культурно-бытовой уклад Запорожской Сечи содержал в себе противоречивые — положительные и отрицательные стороны, освещенные в повести достаточно реалистично.
Булгаков в «Белой гвардии» также не идеализирует прошлую жизнь, подвергшуюся разрушению. Главное в романе — растерянность человека перед неспособностью противостоять грубой ломке всей жизни, былых идеалов, уничтожению дотла, «до основания».
Сопоставимы в этом плане разгул в Запорожской Сечи, описанный Н.В. Гоголем, с хаосом революционного Киева М.А. Булгакова. Гоголевская сечь представляла собой «необыкновенное явление»: «Это было какое-то беспрерывное пиршество, бал, начавшийся шумно и потерявший конец свой... Всякий приходящий сюда позабывал и бросал все, что дотоле его занимало. Он, можно сказать, плевал на свое прошедшее и беззаботно предавался воле и товариществу таких же, как сам, гуляк, не имевших ни родных, ни угла, ни семейства... Они сами собою кинули отцов и матерей и бежали из родительских домов; ...здесь были те, у которых уже моталась около шеи веревка и которые вместо бледной смерти увидели жизнь — и жизнь во всем разгуле...» [14, с. 50].
Спустя 400 лет, «в зиму 1918 года», Украина представляла собой не лучшее явление: «...Город жил странною, неестественной жизнью, которая, очень возможно, уже не повторится в двадцатом столетии. Свои давнишние исконные жители жались и продолжали сжиматься дальше, волею-неволею впуская новых пришельцев, устремившихся на Город... Извозчики целыми днями таскали седоков из ресторана в ресторан, и по ночам в кабаре играла струнная музыка, и в табачном дыму светились неземной красотой лица белых, истощенных, закокаиненных проституток» [6, с. 219].
Изложение событий в повести «Тарас Бульба» ведется в строго объективной форме, но Гоголь считает себя в праве делать там, где это кажется ему необходимым, свои авторские замечания, в форме исторических афоризмов или философской сентенции, нигде, однако, не допуская и тени сентиментально-дидактического нравоучительного тона по отношению к истории. Так, Тарас Бульба, несмотря на свое упрямство и тяжелый характер, был для Гоголя «необыкновенным явлением русской силы», которое «вышибло из народной груди огниво бед», а сами казаки — это русский характер, получивший здесь «могучий, широкий размах, дюжую наружность».
Объективно старается излагать историю и Булгаков, не боясь в годы уже установившейся советской власти писать, что в 18-ом году большевиков ненавидели, «но не ненавистью в упор, когда ненавидящий хочет идти драться и убивать, а ненавистью трусливой, шипящей, из-за угла, из темноты»; и о том, что большинство «мечтали о Франции, о Париже, тосковали при мысли, что попасть туда очень трудно, почти невозможно» [6, с. 220]. Писатель честно хочет разобраться, что произошло в это страшное для народа время, кто был прав, а кто нет, и каких последствий следует ждать.
Свое авторское отношение и Гоголь и Булгаков проявляют через лирический пафос, проникающий в произведения, то восторженный, то грустный. Гражданская патетика и эпически-былинные концовки синхронно завершают «Тараса Бульбу» и «Белую гвардию»:
у Гоголя: «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу! Немалая река Днестр, и много на ней заводьев, речных густых камышей, отмелей и глубокодонных мест; блестит речное зеркало... Козаки живо плыли на узких двухрульных челнах, дружно гребли веслами, осторожно минали отмели, всполашивали подымавшихся птиц, и говорили про своего атамана» [14, с. 146];
у Булгакова: «Последняя ночь расцвела... Над Днепром с грешной и окровавленной и снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира... Но он не страшен. Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле...» [6, с. 427].
Таким образом, восприятие формы исторического романа стихийно проявилось у Булгакова в фиксации общей с Гоголем художественной идеи, в переживании отсутствия гармонии, в категориальном суждении о прошлом, будущем, истинном. Как мы видели, в исторических произведениях Гоголя и Булгакова можно найти много общего, но существенная разница заключается в переживании истории обоими писателями. Для Гоголя, описываемые им события — «далекая старина», которая и близка сердцу любящего свою родину человека, но не настолько, чтобы чувствовать ее остро. Для Булгакова же это не просто история — это жизнь его самого, его близких и родных, история, которую он сам пережил, прочувствовал.
Сам Булгаков из старой, по его меркам «нормальной», жизни вынес чистый и светлый образ России — теплого и доброго общего дома, просторного, деловитого и дружного. Образ ностальгический и невозвратный. Образ войны и революции, увы, обнаружил неосновательность романтических упований. Россия в реальной жизни не сумела устоять перед напором чудовищных сил исторического взрыва. А обитатели этого «дома», утратив привычный образ жизни, растерянно и ошеломленно засуетились, с удивлением обнаружив вокруг себя и — главное — в себе самих непостижимую и неподконтрольную разуму, здравому смыслу стихию странностей. Резко и катастрофически сломленный порядок жизни не укладывается в «нормальное разумение».
Данная автобиографичность является положительным моментом в «Белой гвардии», так как именно совмещение автобиографических мотивов с сильной личностью героя, как бы выражающей программу одной из сторон в гражданской войне, достигает наибольшего художественного эффекта в романе.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |