Карнавальное начало, представляющее собой «тип народной смеховой культуры» (Манн 1996, 9), оказало огромное влияние на художественную литературу. Как писал М. Бахтин, карнавал выработал свой специфический язык «символических, конкретно-чувственных форм», отражающий особое карнавальное мироощущение, и этот язык поддаётся переводу на «родственный ему по конкретно-чувственному характеру язык художественных образов, то есть на язык литературы» (Бахтин 1979, 141). Карнавализация является ключевым элементом для вхождения в мир поэтики и Н.В. Гоголя1, и М.А. Булгакова2.
Во время карнавала между людьми устанавливаются особые связи, возникают отношения, специфика которых заключается в отступлении от общепринятых норм — как социальных, так и этических. Не случайно важнейшим элементом карнавального превращения является изменение внешнего облика — надевание масок и необычных одежд, призванных скрывать или «изменять» пол наряженного. Своеобразное карнавальное переодевание словно присутствует в ряде имён Н.В. Гоголя и М.А. Булгакова. Имена женщин, которыми наделяются мужчины, и, наоборот, женские имена с «мужским элементом» мы будем называть именами-андрогинами3.
Мужское начало присуще имени «Елизавета Воробей». Женское имя крепостной Собакевича было написано с твёрдым знаком («Елизаветъ»), чтобы не выделяться среди имён мужиков. Наполовину мужское имя ввело Чичикова в заблуждение: «Это что за мужик: Елизавета Воробей. Фу ты пропасть: баба! Она как сюда затесалась? Подлец, Собакевич, и здесь надул!» (5, 126). Собакевич сознательно избирает форму Елизаветъ, чтобы обмануть Чичикова схожестью женского имени с мужским: в старину «в разных календарях можно было обнаружить свыше 150 парных мужских и женских имён: Андрей и Андрея, Елен и Елена и т. д.» (Суперанская 1998, 35). Пары имён Елизаветъ — Елизавета не существовало, но срабатывала аналогия.
Ономастическая двойственность также связана с тем, что литературному имени Елизавета соответствуют церковная форма Елисавефь (имя писалось через «фиту») и старая календарная форма Елисавет. Императрица Елизавета Петровна величалась старым календарным именем Елисавет, как в одах, прославляющих ее имя4, так и в официальных прошениях на имя государыни5. Среди нейтральных русских имён в списке крепостных Собакевича (Еремей (Сорокоплёхин), Максим (Телятников), (Пробка) Степан) единственной книжной церковнославянской формой имени является имя Елизаветъ, которое «в XIX веке уже не входило в официальные святцы Синодальной церкви» (Там же, 96).
Гоголевское имя-андрогин «Елизаветъ Воробей» не только входило в Ономастикон Михаила Булгакова (оно имело место в составе имён в «Похождениях Чичикова»), но и встречалось в разговорном обиходе писателя. Вспомним, что Чичиков не дорожил имеющимся в списке приобретённых душ именем Елизаветы Воробей, которая «так искусно была прописана, что издали можно было принять её за мужика, и даже имя оканчивалось на букву ъ, то есть не Елизавета, а Елизаветъ» (5, 126). Чичиков «не принял в уваженье» это обстоятельство «и тут же её вычеркнул» (5, 126). Булгаков уловил оттенок бесправия, который присутствует в имени Елизаветы Воробей, вычеркнутом из списка с таким трудом приобретаемых Чичиковым душ. Писатель использовал это имя в контексте ситуации, которую описывает в своём письме к Вересаеву (от 11 июля 1934 г.). Булгакову было отказано в поездке в Рим: курьер привёз всем писателям, запрашивающим разрешение на выезд за границу, заграничные паспорта, а Михаилу Александровичу — отказ. Что касается Елены Сергеевны, то на её прошение даже не было никакого ответа: «Очевидно, баба, Елизавет Воробей6!» О ней нечего и разговаривать» (5, 517).
К именам-андрогинам относится прозвище героя «Сорочинской ярмарки» Солопия Черевика, которое произошло «от башмака» («Черевик — башмак, укр.») (Михайлов 1954, 41). Этот башмачок явно женский — незадачливый отец Параски («Солопий — ротозей») оказался «под каблуком» у своей новой жены. Именно из-за мачехи Параска, дочь Черевика от его первой жены, в первый раз оказывается на ярмарке только в восемнадцать лет.
Украинское имя первой жены Черевика Хвесъки (уменьшительное от «Хвенна») соответствует русскому имени «Феодосия» («из греч. Теодосис: теос бог + досис данный») (Суперанская 1998, 318) (ср.: народное присловье: «Первая жена от Бога, вторая от человека, третья — от чёрта»). В повести Гоголя не указывается, какой по счёту женой Черевика является Хивря7, но неоднократно подчёркивается украинская семантика её имени ««Хавронья» — обычное обозначение свиньи (ср. «бурую хавронью» в «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»)» (Вайскопф 1993, 71). Известно, что свинья считается животным демоническим8. В Библии привычка этого животного валяться в грязи сравнивается с образом жизни людей, которые расположены к тому, чтобы повторять свои греховные поступки. Таковые, по апостольскому слову, подобны «вымытой свинье», которая «идёт валяться в грязи» (II Петр. II, 22). Именно поэтому труд блудного сына, пасшего свиней, считался самым презренным занятием (Лк. XV, 15). Также вспомним евангельский сюжет о бесах, изгнанных из людей и вошедших в стадо свиней, которые бросились в бездну (Мф. VIII, 28—32). Не случайно молодой парубок Грицько, восхищаясь своей будущей избранницей Параской, называет Хиврю дьяволом — по её лицу «проскальзывало что-то столь неприятное, столь дикое, что каждый тотчас спешил перенести встревоженный взгляд свой на хорошенькое личико дочки» (1, 17) (ср.: мачеха-ведьма из «Майской ночи», которая «так страшно взглянула на свою падчерицу, что та вскрикнула, её увидевши» (1, 56). Попутно заметим, что любезничанье Хиври с поповичем напоминает сцену заигрывания дьяка с ведьмой Солохой9 из повести «Ночь перед Рождеством».
Бразды правления в семье подкаблучника Черевика находятся в руках Хиври, она же, вопреки решению родного отца Параски, препятствует браку своей падчерицы с Грицько. Характерно, что бежавший без оглядки от красной свитки и страшной свиной рожи Черевик, упав, оказывается под навалившейся на него Хиврей, что стало предметом насмешки цыган:
— Так, как будто бы два человека, один наверху, другой нанизу, который из них чёрт, уже и не распознаю!
— А кто наверху?
— Баба!
— Ну вот, это ж и есть чёрт!...
— Баба взлезла на человека, ну, верно баба эта знает, как ездить! (1, 31).
«Женский» элемент в имени Солопия Черевика подчёркивается упрёками Хиври в адрес мужа и его приятелей: «Эх вы, бабы! бабы!.. Вам ли козаковать и быть мужьями! Вам бы веретено в руки и посадить за гребень!» (1, 29).
Рассмотрим имена-андрогины в ономастиконе Михаила Булгакова. Женское начало проявляется в имени героя «Белой гвардии», домохозяина Лисовича. Начало смутных времён было ознаменовано видоизменением его имени «Василий Иванович Лисович» в неопределённое «Вас. Лис.», в результате чего «вначале двор номера тринадцатого, а за двором весь город начал называть инженера Василисой» (1, 202). Повествователь иронически «выгораживает» инженера Лисовича: «В зелёной тени он чистый Тарас Бульба. Усы вниз, пушистые — какая, к чёрту, Василиса! Это мужчина» (1, 203). Но, хотя «в сцене с Явдохой герой проявляет явно мужские инстинкты (1, 226—227), всё же в нравственно-волевой сфере Василиса вполне «беспол», и его поведение в сцене ограбления — тому лишнее доказательство» (Яблоков 1997, 80). Василиса не только не смог защитить свой дом от бандитов, но даже побоялся позвать на помощь Турбиных. Женское имя «Василиса», «из греч. басилисса, басилинна жена басилевса, правителя, царя» (Суперанская 1998, 360), соответствует его положению у себя в семье, главой которой, несомненно, является жена Лисовича Ванда10 («из польск. Ванда — имя мифической польской королевы») (Там же, 359). В своём доме Василиса11 не является хозяином, свою жену он боится и презирает. Скупость Ванды накладывает свой отпечаток на семейный уклад Лисовичей и Василиса вынужден с этим смириться.
В характере героини повести Гоголя «Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка» Василисы Кашпоровны, напротив, преобладает мужское начало. Не вышедшая замуж из-за отсутствия женихов, чувствующих в её обществе сильнейшую робость, Василиса Кашпоровна «хоть кого могла сделать тише воды» (1, 174). Так, опустившегося пьяницу-мельника она «собственною своею мужественной рукою, дёргая каждый день за чуб, без всякого постороннего средства умела сделать золотом, а не человеком» (1, 174). В самом облике тётушки Шпоньки подчёркиваются мужские качества: огромный рост и сила. Отмечается, что Василисе Кашпоровне, в отчестве которой явственно слышатся «шпоры», «более всего шли бы драгунские усы и длинные ботфорты» (1, 174). Но при всех своих мужских качествах любительница рыбалки и заядлая охотница Василиса Кашпоровна не гнушается и специфическими женскими занятиями: «она... красила пряжу, бегала на кухню, делала квас, варила медовое варенье» (1, 175). Обладательница имени-андрогина сочетает в своём характере женское начало, присутствующее в имени Василиса и мужское — в отчестве Кашпоровна.
Если в отчестве Василисы Кашпоровны имеет место мужское начало, то в фамилии её племянника Ивана Фёдоровича Шпоньки преобладает начало женское. Фамилия племянника Цупчевськи происходит от вещицы женского рода, значение которой прояснено в гоголевском «Лексиконе малороссийском»: «Шпонька, запонка» (8, 336). Обладатель имени-андрогина отслужил более 20 лет в пехотном полку, но не утратил робости, он прослыл «великим хозяином» (1, 175), но на самом деле всеми делами в его имении занималась Василиса Кашпоровна, которая, встречая племянника «почти подняла его на руках» (1, 174).
В одном из «Очерков по анализу творчества Гоголя» («Женское у Гоголя») И.Д. Ермаков замечает, что «в основе отношения Гоголя к своим персонажам отмечается довольно ясно его симпатия ко всем тем слабым несамостоятельным людям, которых он изображает: ...Манилов, Акакий Акакиевич, Шпонька явно вызывают симпатию автора... и эти симпатии его тем сильнее, чем ближе и приятнее ему самому эти отражения его в зеркале своего творчества» (Ермаков 1999, 193). Исследователь полагает, что Гоголю нравятся женоподобные персонажи, так как в гоголевском характере много женских черт, что проявляется не только в творчестве, но и в жизни писателя: «Он с детства любит костюмы, у него модные жилеты, сюртуки и пр., он любит рядиться и играть женские роли. Сестра Гоголя Елизавета Васильевна говорит, что брат, несмотря на свою молодость, пёкся о них, как мать, а не как отец. Он не чувствует себя мужчиной, он не сам участливо относится, а ждёт и требует этого участия от других, его нужно беречь, он не сам повелевает и влияет, а ждёт влияний и подчиняется им... он занимается шитьём и даже рукоделием, выкраивает шейные платки из кисеи и батиста, подпускает жилеты и т. д., сам приготовляет вареники, галушки и другие блюда... рисовал, как барышни, в альбомах акварелью... он любит узоры, вышивки, с наслаждением скупает и описывает женские одежды, носит длинные волосы... и у него много других типичных для женщин устремлений» (Там же, 194—195).
Отмечая женственность гоголевской натуры, И.Д. Ермаков тенденциозен. Так, склонность к щегольству не является приоритетной чертой женщин. Что касается пристрастного отношения Гоголя к женскому одеянию, то он красочно описывает и мужские одежды12. Его занятия рисованием объясняются его любовью ко всем искусствам, особенно он увлёкся театром, причём любил играть не женщин, а стариков, а также часто брал комические роли, где встречались и женские (например, роль Простаковой в «Недоросле» Фонвизина)13. Несправедливым по отношению к писателю выглядит обвинение в нерадивом и деспотическом отношении его к близким ему людям. Сёстры Гоголя сравнивали его любовь к ним с материнской именно из-за участливости брата, заботившегося о них, близко принимавшего к сердцу их нужды и тревоги14.
Деликатный вопрос об отношении Гоголя к женщинам и эротической стороне его творчества уже не раз затрагивался в литературоведении15. То, что Гоголю «были чужды светские формы «ухаживания» за женщинами, не делает его чуждым эротизму» (Зеньковский 1997, 246)16, психологической тонкости в изображении женских чар.
Что же касается отмеченной И.Д. Ермаковым «симпатии» Гоголя к женоподобному герою «Ивана Фёдоровича Шпоньки и его тётушки», то это наблюдение проистекает из исследовательской нечувствительности к гоголевской иронии по отношению к этому персонажу. Много лет в свободное от командования взводом время Иван Шпонька «упражнялся в занятиях, сродных одной кроткой и доброй душе: то чистил пуговицы, то читал гадательную книгу, то ставил мышеловки по углам своей комнаты, то, наконец, скинувши пиджак, лежал на постели» (1, 168). Пошлость Шпоньки, ничтожество его интересов вызывает эстетическое отвращение к этому герою, едва сумевшему на протяжении целого вечера в гостях у соседа сказать: «Я, то есть, имел случай заметить, какие есть на свете далёкие страны», — и бывшему «сердечно довольным, что выговорил такую длинную и трудную фразу» (1, 181). Главной чертой обладателя пошлого имени-андрогина Шпоньки является погружённость в свой замкнутый, маленький, заурядный мир.
Как отмечает В.В. Зеньковский, тема пошлости есть... тема об оскудении и извращении души, о ничтожности и пустоте её движений при наличности иных сил, могущих поднимать человека» (Там же, 167). Тем более пошлы «деятели искусства», герои «Театрального романа» и литераторы, герои «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова. В фарс превращают роман Максудова директор театра Иван Васильевич, актёры Ипполит Павлович, Валентин Конрадович и Людмила Савельевна Пряхина, интригами заняты члены МАССОЛИТа: Штурман Жорж, Бескудников, Иероним Поприхин.
В псевдониме Штурман Жорж героини «Мастера и Маргариты» Настасьи Лукиничны Непременовой присутствует мужское начало. Имя «Штурман Жорж» является, с одной стороны, пародией на псевдоним известной писательницы Жорж Санд (настоящее имя которой Аврора Дюпен), с другой стороны, пародирует псевдоним Сергей Мятежный знакомой Булгакову писательницы Софьи Александровны Апраксиной-Лавринайтис (Соколов 1996, 193). Сулящая верность фамилия «Непременова» (от «непременный, неотменный, неизменный, несомнительный, верный») (Даль 1982, т. 2, 530) была заменена псевдонимом «Штурман Жорж». Таким образом, были изменены не только имя, но даже некоторые признаки пола: «московская купеческая сирота» (5, 58) разговаривает с литераторами густым басом. Обратим внимание на то, что в одной из черновых редакций «Мастера и Маргариты» появлялась массолитовская писательница Бержеракина, которая тоже имела фамилию с «мужским элементом» (ср.: «мужская» фамилия героини «Театрального романа» Бобылёва образована от «бобыль» — вдовец). Фамилия Бержеракина связана с именем литературного героя из одноимённого произведения Ростана — Сирано де Бержерака, отличающегося своею храбростью и мужеством.
Итак, имена-андрогины присутствуют в ономастиконе и Н.В. Гоголя, и М.А. Булгакова, Эти имена — не пустые клички, условно присвоенные своим носителям. Являясь формулой личности, ключом к складу и строению человеческого облика, имя-андрогин определяет половую специфику литературного героя, особенности его характера и поведения. К числу существенных свойств, характеризующих черты того или иного пола, относятся твёрдость (храбрость, решительность) — для мужчины и мягкость (слабость, нежность) — для женщины. Конечно, эти признаки могут показаться второстепенными и несущественными, но именно они — незначительные сами по себе — являются эмблематическими для того или иного пола. Женские (мужские) черты, определяющие характер героев, с именем, несоответствующим его реальному полу, свидетельствуют об андрогинности, заданной именем, но если в именах гоголевских персонажей («Елизаветъ Воробей», «Солопий Черевик», «Василиса Кашпоровна») присутствует неявная андрогинность, в основном выявляемая с помощью контекста, то у Булгакова этот ономастический приём обнажён — имена-андрогины более прозрачны («Василиса», «Штурман Жорж»).
Примечания
1. См.: Манн Ю. Поэтика Гоголя. Вариации к теме. С. 9—38.
2. См.: Химич В.В. «Странный реализм» М. Булгакова. Екб., 1995. С. 47—69.
3. «Андрогиния (< гр. androgynus двуполый) — наличие у особи одного пола признаков другого пола» (Современный словарь иностранных слов 1994, 47). См. об андрогинии: Розанов В.В. Люди лунного света // Розанов В.В. Уединенное. М., 1990. Т. 2. С. 7—194.
4. См.: Ломоносов М.В. Сочинения. М., 1957. С. 57—63.
5. «Всепресветлейшая Державнейшая Великая Государыня Императрица Елисавет Петровна Самодержица Всероссийская Государыня Всемилоетивейшая. Бьёт челом недоросль Александр Васильев сын Суворов...» (Русские мемуары 1988, 21).
6. Любопытно, что Булгаков назвал свою жену Елизаветой Воробей в ответ на остроту Елены Сергеевны, прозвавшей мужа капитаном Копейкиным.
7. То, что Хвеська — именно первая жена Черевика, можно понять из его собственных слов: «А я на четвёртый только день после свадьбы выучился обнимать покойную свою Хвеську, да и то спасибо куму: бывши дружкою уже надоумил» (1, 21).
8. См.: Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. В 3 т. М., 1865—1869. Т. 1. С. 720—796.
9. Ср. просьбу поповича: «Разумеется любви вашей, несравненная (здесь и далее мой курсив — Ю.К.) Хавронья Никифоровна!» (1, 26) и вопрос дьяка «А это что у вас, несравненная Солоха?» (1, 106).
10. Имя ревнивой и склочной Ванды Лисович, «возможно, связано с др.-лит. божеством Вандой, недружелюбным, злым» (Суперанская 1998, 359).
11. Характерно, что вторая часть фамилии управдома Бунши-Корецкого, героя булгаковской пьесы «Блаженство», появляющегося в квартире инженера Рейна в дамской шляпе, воспроизводит название Корецкого женского монастыря. См.: Ерыкалова И.Е. Закат Европы в «Блаженстве» // Творчество Михаила Булгакова: Исследования. Материалы. Библиография. СПб., 1995. Кн. 3. С. 85.
12. См., например, очерки «Одежда и обычаи русских», «Об одежде персов» в «Книге всякой всячины».
13. Как отмечает В.И. Шенрок, в гимназическом театре не Гоголь, а «Данилевский был актрисой, потому что чрезвычайно красивая наружность его заставила кружок товарищей раз и навсегда отдать ему женские роли». (Вересаев 1995, т. 4, 64—65). Гоголь же особенно отличался в комических ролях, причём гимназические товарищи его полагали, что «Гоголь поступит на сцену, потому что у него был громадный сценический талант и все данные для игры на сцене: мимика, гримировка, переменный голос и полнейшее перерождение в роли, какие он играл». (Там же, 66).
14. И.Д. Ермаков отмечает, что Гоголь «не советует своим сёстрам выходить замуж (сёстры заменяют мать)» (Ермаков 1999, 195), но в письме к матери, написанном по поводу предстоящего замужества своей сестры Елизаветы Васильевны, Гоголь писал: «Не подумайте, чтобы я был против вступления в замужество сестёр; напротив» (Вересаев 1995, т. 4, 274). В «Совете сёстрам», приложенном к «Духовному завещанию», Гоголь даёт наказ своим сёстрам, если они не выйдут замуж, открыть в своём доме обитель для бедных, неимущих девиц, но в «Совете» ничего не сказано о том, чтобы сёстры не связывали себя узами брака.
15. См: Зеньковский В. Психический строй Гоголя // Зеньковский В. Н.В. Гоголь. С. 245—247; Мочульский К. Духовный путь Гоголя // Мочульский К. Гоголь. Соловьёв. Достоевский. М., 1995. С. 15—20; Graffy J. Passion versus Habit in Old Word Landowners // Nikolay Gogol: Text and Context. — Macmillan, 1989. P. 1—15; Pease R. The Mirror of Gogol's Early Stories // Nikolay Gogol: Text and Context. — Macmillan, 1989. P. 19—31 и т. д.
16. Эротическая сфера произведений Гоголя широка и разнообразна, даже в «Шинели» есть моменты эроса, «воспламенения души». См.: Чижевский Д. О «Шинели» Гоголя // Дружба народов. 1997. № 1. С. 199—218.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |