3.4. Образная функция

Термины отличаются от слов общего языка строго установленным, точно определенным значением. Поэтому, многие исследователи считают, что вследствие специализации значения и строгой очерченности смысловых границ термин должен быть стилистически нейтральным (Виноградов В.В., 1961; Реформатский А.А., 1961; Моисеев А.И., 1970). Стилистическая нейтральность термина проявляется в обычном для него контексте — научном стиле речи. При специальном употреблении термина в его смысловой структуре не содержится никаких иных компонентов, кроме понятийного. Но постоянное употребление его в специальных контекстах сообщает термину соответствующую окраску, которая выступает на первый план при перенесении специального слова в несвойственное для него иностилевое окружение, в частности в художественное произведение. В семантической структуре термина проявляются эмоциональные и стилистические приращения, и специальное слово становится изобразительным средством языка художественного текста.

Художественный текст — это индивидуально-словесное творчество, оригинальное использование языковых средств для выражения художественного замысла писателя.

Стилистическое употребление терминов в художественном тексте может быть призвано для того, чтобы подчеркнуть научность, серьезность описываемых явлений, но в то же время они могут создавать контраст с фоном иной стилистической тональности.

Попав в художественный контекст, термины получают возможность наравне со всеми остальными группами лексики употребляться переносно, образно, что невозможно в специальном контексте. Образная функция терминов реализуется при их метафорическом и метонимическом употреблении, а также при использовании в качестве сравнений и олицетворений.

Особое внимание привлекают те семантические преобразования терминов, которым они подвергаются, выступая в качестве художественно-изобразительных средств в составе метафорических конструкций. Выразительная сила метафор, основанных на стилистическом использовании терминов, реализуется в обнаружении сходства между далекими друг от друга явлениями. Тот факт, что термины обозначают понятия из специальной сферы, обусловливает отдаленность сопоставляемых явлений, что очень важно для самого механизма метафоры, так как метафора по своей природе — это объединение, совмещение несовместимых понятий, по терминологии Ю. Тынянова, «невязка значений» (Цит. по: Брагина А.А. 1975, 98). Эту «невязку» объясняет контекст, именно он раскрывает новое видение конкретного предмета. Благодаря основополагающей роли контекста ресурсы терминологической лексики в художественной литературе неограничены. Создание метафоры на основе термина возможно также потому, что «метафора — необычное употребление слова — не уничтожает обычное, более постоянное значение слова-термина, метафора — новое увиденное в термине. Отдаленность сопоставляемых понятий обеспечивает непредсказуемость образов, создаваемых на основе стилистического использования терминов» (Волошина Л.И. 1986, 10).

Метафоры бывают языковые и художественные (индивидуальные). Языковая метафора отражает социальный опыт, имеет системный характер употребления, воспроизводима и анонимна: Один раз ударил тонкий фонтан крови, чуть не попал в глаза профессору и окропил его колпак (Собачье сердце, II, 157). Художественная метафора индивидуальна, невоспроизводима в языке, имеет автора и выполняет образные эстетические функции.

Термины в составе метафор могут быть выражены любой знаменательной частью речи:

— именем существительным: Видеть людей не могу, а здесь я никаких людей не увижу, кроме больных крестьян. Но они ведь ничем не тронут моей раны? (Морфий, I, 156); Позорно было бы хоть минуту длить свою жизнь. Такую нет, нельзя. Лекарство (пистолет. — Е.П.) у меня под рукой. Как я раньше не догадался? (Морфий, I, 175). Разновидностью является генетивная конструкция — термин, выраженный именем существительным + имя существительное в родительном падеже: Цепями огней светились бульварные кольца, и радиусы огней уходили к краям Москвы (Сорок сороков, II, 280—281); Сцена без занавеса. У избушки баба в платочке, целый конклав умных клинобородых мужиков в картузах и сапогах и один глупый, мочальный и курносый, в лаптях (Золотистый город, II, 348); И на человеческой глупости блестящая, великолепная амальгама того специфического смрадного хамства, которым пропитаны многие, очень многие замоскворецкие мещане! (Комаровское дело, II, 305);

— именем прилагательным (так называемые метафорические эпитеты): Профессор сорвал одним взмахом галстук, оборвал пуговицы на сорочке, побагровел страшным параличным цветом и, шатаясь, с совершенно тупыми стеклянными глазами, ринулся куда-то вон (Роковые яйца, II, 108); Спас меня от биомеханической тоски артист оперетки Ярон <...> (Столица в блокноте, II, 260); Один раз он (Персиков. — Е.П.) покинул зоологическое прибежище, чтобы в громадном зале Цекубу на Пречистенке сделать доклад о своем луче и действии его на яйцеклетку (Роковые яйца, II, 80).

— глаголом: Террор совершенно парализует нервную систему (Собачье сердце, II, 129).

— термин в составе причастного оборота: Выскочили розовые и желтые, плачущие кровавой росою ткани (Собачье сердце, II, 155—156).

Термин в составе метафоры меняет свои семантические характеристики. При этом он подчиняется тем же семантическим законам, что и любое слово языка, выступающее в качестве метафорического художественного средства: термин приобретает новое, контекстуальное значение и экспрессивно-эмоционально окрашивается: На белом лице у нее, как гипсовая, неподвижная, потухала действительно редкостная красота (ЗЮВ. Полотенце с петухом, I, 78); Голова, оголенная тифом, была точь-в-точь описанная Твеном мальчишкина голова (яйцо, посыпанное перцем) (Записки на манжетах, I, 476). В приведенных примерах возникают своеобразные ассоциативные и синонимические связи (гипсовая — неподвижная; голова, оголенная тифом — яйцо, посыпанное перцем): контекстные, окказиональные, родившиеся в восприятии автора и возможные только в данной ситуации и данном контексте.

Для иллюстрации метонимического употребления терминов можно привести следующие примеры: <...> жена профессора сбежала от него с тенором оперы Зимина в 1913 году (Роковые яйца, II, 46); Затем рупор менял тембр, что-то рычало в нем (Роковые яйца, II, 75); Скальпель хирурга вызвал к жизни новую человеческую единицу (Собачье сердце, II, 164); Вот тебе и освоитесь. А если грыжу привезут? Объясните, как я с нею освоюсь? (ЗЮВ. Полотенце с петухом, II, 75). Следует отметить роль глаголов менял, вызвал, которые употребляются вместе с терминами и усиливают их метонимичность.

Художественная реализация значений терминов происходит также при употреблении их в составе сравнений. Использование терминов в художественном сравнении может быть двух типов — термин либо выступает в качестве обозначаемого, либо в качестве обозначающего. Стилистическая функция терминов в этих случаях различна. В сравнительных оборотах первого типа обычно строгое научное понятие характеризуется через бытовое, обыденное, в таком случае термин подвергается семантическим изменениям — он получает окказиональные оттенки значения, а специфика его значения как научного понятия, затушевывается и отодвигается на задний план: Стало быть, исчезла мраморная сыпь, как потухают звезды на заре, подсохли кондиломы (ЗЮВ. Звездная сыпь, I, 142); Правая моя рука лежала на стетоскопе, как на револьвере (ЗЮВ. Тьма египетская, I, 118); Двое аксолотлей, похожих на белых маленьких крокодилов, шевелят красноватыми мохнатыми ожерельями в тазу (1-ая детская коммуна, II, 275—276); Профессор побледнел и занес руки над микроскопом, так, словно мать над дитятей, которому угрожает опасность (Роковые яйца, II, 50).

В сравнительных оборотах второго типа наблюдается другое противопоставление — известное понятие характеризуется через специфическое или узкоспециальное, тем самым в нем раскрываются такие оттенки значения, которые не мыслились вне данного контекста, а получаемый семантический комплекс отличается новизной и оригинальностью: — Зина! Там в приемной... Она в приемной? / — В приемной, — покорно ответил Шариков, — зеленая, как купорос» (Собачье сердце, II, 185). Окказиональный смысл данного сравнения возникает в результате семантических изменений в структуре его компонентов. Признак, характеризующий обозначающее (купорос), переносится на обозначаемое (зеленый). Можно привести еще целый ряд сравнений этого типа: Подобно тому, как амфибии оживают после долгой засухи при первом обильном дожде, ожил профессор Персиков в 1926 году <...> (Роковые яйца, II, 48); Полусонный и мокрый, как в компрессе, под кожаной курткой, я вошел в сени (ЗЮВ. Вьюга, I, 105); Мольер работал как в лихорадке для этого праздника <...> (Жизнь господина де Мольера, IV, 345); Он смотрел на меня так, как будто у меня щека была раздута флюсом <...> (Мастер и Маргарита,V, 140); Получив деньги и заткнув страшную брешь, я вернулся в театр, без которого не мог жить уже, как морфинист без морфия (Записки покойника, IV, 533).

Нами также замечено, что термины в составе различных сравнительных конструкций испытывают неодинаковые семантические преобразования: в ряде случаев это может быть осложнение прямого номинативного значения кругом представлений и ассоциаций, в других случаях — сужение или почти полная нейтрализация прямого номинативного значения и замена его ассоциативными признаками и эмоционально-экспрессивными оттенками.

Например: — Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом же суку <...> Сидит изумительная дрянь в доме как нарыв (Собачье сердце, II, 185). Термин нарыв, определяется толковым словарем следующим образом: нарыв «нагноение в ткани».

Проведем небольшой эксперимент, заменив слово нарыв в данном контексте его словарным определением: — Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом же суку <...> Сидит изумительная дрянь в доме как нагноение в ткани. Подобная замена с точки зрения смысла фразы допустима, смысл фразы остается примерно тем же, следовательно, слово нарыв в этом контексте сохраняет прямое номинативное значение. Однако такая замена словарным определением термина не помогает нам оценить эстетическую сущность художественного приема. Таким образом, научный термин, реализуя свое прямое номинативное значение, вместе с тем включает в свой смысловой объем в составе данной конструкции элементы представления, а также получает яркую отрицательную окраску за счет приобретения им окказиональных оттенков вследствие сопоставления его со словом дрянь, обладающим эмоционально сниженными коннотациями.

Аналогичную картину представляет собой термин паралич в следующем контексте: Совершенно здоровые еще накануне три машины <...> в утро четырнадцатого декабря не могли двинуться с места, словно их разбил паралич (Белая гвардия, I, 294). Перед нами сравнительный оборот, включающий в себя термин паралич, определяемый терминологическим словарем, следующим образом: паралич «отсутствие произвольных движений, обусловленное поражением двигательных центров спинного и головного мозга».

Если отвлечься от контекста, выделив в нем только сочетание «разбил паралич», то можно легко представить, что имеется в виду именно физиологический процесс. Такому сочетанию свойственно прямое терминологическое значение, кроме того, в контексте в словесном окружении термина есть прямое указание на реализацию элементов нашего представления, что паралич не позволяет «двинуться с места». Однако состояние, возникающее при параличе, свойственное живым существам, в данном примере проецируется на объект неживой. Отсюда и яркий образ — машины, разбитые параличом.

Иная картина наблюдается в том случае, когда термин в составе сравнения почти полностью утрачивает свое номинативное содержание, приближаясь к метафоре: Этот Стриж — чума у нас в театре (Записки покойника, IV, 489). В данном примере прямое номинативное значение термина почти не ощущается, так как специальное слово проявляет сильную тенденцию к переносному употреблению. Это связано, очевидно, с тем, что основная смысловая нагрузка всей конструкции сосредоточена на термине, а второй смысловой элемент сравнения (герой по фамилии Стриж) несет самую общую информацию.

Кроме того, следует отметить, что синонимика грамматических средств помогает избежать однообразия в сравнениях. Характер сравнений различен: сравнение может быть введено при помощи союза как, частиц словно, точно, будто, как будто, используются также сравнительные обороты со словами похожие и подобные и т. д.

Исключительную роль в эмоционально-экспрессивной окраске терминов играют олицетворения: Лежат внутри красивые полушария с извилинами и молчат (Воспаление мозгов, II, 635); Воскресить ее я не в состоянии. Медицина еще не дошла (Мертвые ходят, II, 596); Надо принимать меры к тому, чтобы обеспечить хоть самым необходимым учительские кадры, а то они растают, их съест туберкулез <...> (В школе городка III Интернационала, II, 273); Череп тихо визжал и трясся (Собачье сердце, I, 156); Мортиры безмолвно щурились на Турбина и, одинокие и брошенные, стояли там же, где и вчера (Белая гвардия, I, 304).

В данных примерах глаголы как «синтаксически наиболее активные» влияют на термины, наделяя их метафорическим значением, которое возникает в результате совмещения двух планов: одушевленного и неодушевленного. Образы, в приведенных примерах из произведений М. Булгакова, порождены стремлением автора усилить содержательное раскрытие термина художественными ассоциациями, объединившими сразу несколько тропов, главным из которых является олицетворение — представление о характеризуемом как о живом существе. Термины функционируют здесь одновременно и в своем номинативном и в образном значении.

Существенное влияние на образность терминов в произведениях М.А. Булгакова оказывают сочетающиеся с ними прилагательные. Одни из них подчеркивают наиболее существенные для определенного контекста признаки терминов: «грозные повторные падения пульса», «громадные дозы камфары», «долгие эпидемии». Другие влияют на семантическую структуру терминов, придавая им дополнительные коннотации: «дурная наследственность», «замечательны» петух Галлюс Энеус», «мраморная сыпь», «звездная сыпь», «ядовитая болезнь».

Но богатство образной речи состоит не только из метафорических и иных переосмысленных употреблений слов, в том числе и терминов. В зависимости от творческого замысла нередки случаи, когда термины, употребленные в прямом значении, выполняют в контексте образную функцию, «потому что становятся в соответствующие отношения не только к миру обозначаемых ими предметов, но и к поэтической картине образов, воссоздаваемых мыслью говорящего» (Толикина Е.Н. 1966, 48): Тогда обнажился купол Шарикова мозга, серый с синеватыми прожилками и красноватыми пятнами (Собачье сердце, II, 156); Очевидно что-то очень интересное можно было рассмотреть в брыжейке лягушки, где, как на ладони видные по рекам сосудов бойко бежали живые кровяные шарики (Роковые яйца, II, 49); В остатках крови в жилах у девушки теперь плавал и кофеин (ЗЮВ, Полотенце с петухом, I, 80); <...> как опытный мясник, острейшим ножом полоснул бедро, и кожа разошлась, не дав ни одной росинки крови (ЗЮВ, Полотенце с петухом, I, 80); У вас, видите ли, нехорошая болезнь — сифилис (ЗЮВ, Звездная сыпь, I, 135). В последнем примере образ создан отношением термина в его истинном значении к содержанию высказывания.

М.А. Булгаков, как истинный мастер слова, ищет и находит и другие средства использования термина в системе средств художественного изображения. Укажем на своеобразную игру слов: значение термина соотносится со значением того слова бытовой или относящейся к другим пластам общеупотребительной лексики, от которого путем расщепления значения (т. е. лексико-семантическим путем) и образован термин: Противный этот Лермонтов. Всегда терпеть не мог <...> В красном переплете в одном томе. На переплете золотой офицер с незрячими глазами и эполеты с крылышками. «Тебя я вольный сын эфира». Склянка-то с эфиром лопнула на солнце... Мягче, мягче, глуше, темней. Сон (Необыкновенные приключения доктора, I, 437).

Сопоставление двух омонимов, общеупотребительного слова и слова-термина, представляется читателю необычным и, как все необычное, привлекает его внимание, создавая экспрессивность слова и всего высказывания.

Образное употребление слова придает повествованию особую выразительность и красочность, оно всегда вызвано какими-то новыми ассоциациями, аналогиями, неожиданными сопоставлениями и противостоит регулярному, штампованному и привычному. Метафорическое значение слова немыслимо без новизны, неожиданности употребления, без образа. Употребление термина в образной функции свидетельствует не только о функциональном равенстве его другим словам общего языка, но также о том, что он в общелитературном употреблении постепенно становится привычным средством образного мышления, лежащего в основе художественного стиля. Следовательно, термин в образной функции существует в ряду изобразительных средств общелитературного языка.

Для терминов, являющихся элементами образной системы художественных произведений Булгакова, неизбежны разного рода семантические преобразования: от появления эмоционально-экспрессивной окраски до развития нового метафорического значения. Термин в художественном тексте утрачивает свои специфические свойства, приобретая свойства художественного слова.

Кроме того, будучи вовлеченной в языковую ткань произведений М.А. Булгакова, терминологическая лексика выражает собой конкретные ассоциации, отличается точностью и образностью характеристик, служит средством критического показа действительности, обличения ее пороков. Метафоры проникают в изображение общественных явлений, способствующих раскрытию сущности важнейших политических событий, социальных, литературных процессов, отношений и т. д.