§ 1. Приоритет морали перед политикой

Отношение Булгакова к политике с точки зрения морали довольно широко представлено в его творчестве и наиболее ярко выражено собственно его отношением к власти и войне как таковой. О сложных и противоречивых взаимоотношениях между политикой и моралью сказано уже многое. Тем не менее, представляется достаточно сложным представить некое единое мнение о моральности политики. Как утверждает Л.Н. Митрохин, появление особой сферы социальной деятельности — политики, касающейся отношений между социальными группами, обусловлено радикальным переломом в судьбах социальной реальности, как и, вообще, во всей организации общества, происходящим в период его расслоения на антагонистические классы и создания государства, представляющего собой машину для поддержания господства одного класса над другим. Это означало появление особой сферы социальной деятельности — политики, касающейся отношений между социальными группами. И любая общественная проблема приобретает политический характер, если ее решение как-то связано с проблемой власти. Поскольку в качестве средств сохранения власти могут выступать либо внешнее, физическое принуждение, достигаемое созданием и использованием соответствующих репрессивных организаций и мер насильственного принуждения; либо воздействие на «внутренний» мир людей, идеологическое манипулирование их сознанием и поведением, которое достигается внедрением идеологии, ориентирующей сознание и поведение людей на поддержание определенного социально-политического строя, то соответственно возникает и обретает свое конкретное содержание проблема взаимоотношений морали и политики. Как утверждает Митрохин обретение власти, как правило, сопровождается войной. Любая война обусловлена политикой и является ее продолжением. Даже беглый взгляд в прошлое покажет, каким сложным, неоднозначным было отношение к войнам. Таким образом, отношение к войне как философскому понятию представляет особую важность при рассмотрении мировоззренческих этических взглядов. Например, в работе Вл. Соловьева «Оправдание добра» в главе «Смысл войны» предлагается рассмотрение вопроса относительно войны в трех направлениях: теоретическом (общенравственная оценка войны как осуждение), историческом (значение войны в истории человечества как осуществление и распространение мира путем завоевания и покорения народов одной общей власти) и практическом (личнонравственная оценка как нравственная обязанность защищать слабых). Отношение Булгакова, в таком случае, представляется лишь со стороны общенравственной (теоретической) оценки войны, где не может быть двух взглядов на этот предмет: война есть «зло», а мир «добро». Даже при беглом соприкосновении с творчеством Булгакова совершенно ясно представляется отношение писателя к проблемам войны и мира, и очевидна неприемлемость войны, неотъемлемой частью которой является насилие. Следует отметить, что насилие отождествлено у Булгакова не только с войной, но и со «всякой» властью. Лидия Яновская свидетельствует о том, что Булгаков, будучи свидетелем и даже участником военных действий, результатом которых явилась жгучая ненависть к насилию, смешавшись с нетерпимой жаждой мира и покоя, определила в его творчестве значительное место для темы войны и ненасилия. Она считает, что без насыщенных трагическими впечатлениями месяцев службы в яростных, а потом разваливающихся деникинских войсках, не было бы Булгакова-баталиста с его безошибочным знанием войны и гражданской войны, не было бы романа «Белая гвардия» и не было бы «Бега». Социальная действительность, переживаемая Булгаковым, описана Яновской таким образом: «Был разгул петлюровщины, гнусность интервенции, было чудовищное обесценение величайшей из ценностей — человеческой жизни. И новое, на чьих знаменах были справедливость и мир, тоже рождалось в крови и насилии. Художественная память писателя искала других образов, других картин, искала почву, на которую можно было опереться в своем неприятии насилия и смерти. Сквозь пристрастие этой художественной памяти просеивались, уходили, терялись нищета и озлобленность деревни. Оставался благотворный труд сельского интеллигента — труд прекрасный, мудрый и человечный»¹. Вероятно, в таком случае, будет справедливым утверждение о том, что Булгаков считает войну, как источник насилия, равно как и «всякую» власть, связанную с насилием, — социальной патологией. Будучи свидетелем и участником войны, а в то же время «убежденным» ее противником, Булгаков через художественные образы своих героев утверждает человеческую жизнь как высшую ценность, а стремление к знанию и труду как возможность произвести наилучшие изменения в жизни общества, взамен насильственным революционно-военным преобразованиям. Лидия Яновская подтверждает эту мысль в своих исследованиях творчества писателя. В «Записках юного врача», по ее мнению, Булгаков разверстывал героические бои на поле операционного стола, увлекающие и захватывающие, как боевые операции: «Пальцы мои шарили по сухой, пылающей коже, я смотрел в зрачки, постукивал по ребрам, слушал, как таинственно бьет в глубине сердце, и нес в себе одну мысль — как его спасти? И этого — спасти. И этого! Всех!». И свет керосинового фонаря на воротах сельской больницы горел в его ранних рассказах как маленький, неугасимый, теплый свет знания, добра и любви к людям. В его рассказах, написанных в годы гражданской войны, Булгаков разворачивал образы, убеждающие, что просвещение и героический труд, самоотверженный труд интеллигенции произведут прочнейшие изменения в жизни общества.

Булгаков стремился оценить все стороны гражданской войны объективно и, как он писал в письме правительству 28 марта 1930 г., «стать бесстрастно над красными и белыми». Следует отметить, что Булгакову действительно удалось беспристрастно взглянуть на все воюющие стороны гражданской войны с позиции, близкой к философии ненасилия и непротивления злу насилием, развитой Л.Н. Толстым в основном уже после создания «Войны и мира». Однако булгаковская позиция здесь не вполне тождественна толстовской. Алексей Турбин в «Белой гвардии» понимает неизбежность и необходимость насилия, однако сам на насилие оказывается неспособен. Слова доктора Турбина: «Я против смертной казни. Да, против. Карла Маркса я, признаться не читал и даже не совсем понимаю, причем он здесь, в этой кутерьме, но этих двух надо убить как бешеных собак. Это — негодяи. Гнусные погромщики и грабители,» — показывают, что булгаковский интеллигент убить способен только в воображении, и в жизни предпочитает передоверить эту неприятную обязанность матросам. И даже протестующий крик Турбина: «За что же вы его бьете?!» — заглушается шумом толпы на мосту, что кстати и спасает доктора от расправы. В условиях всеобщего насилия, по мнению Бориса Соколова, в «Белой гвардии» интеллигенция лишена возможности возвысить свой голос против убийств, как лишена возможности сделать это и позднее, в условиях установившегося к моменту создания романа коммунистического режима.

Булгаков в «Белой гвардии» показывает народ и интеллигенцию в пламени гражданской войны на Украине. Алексей Турбин, хотя и явно автобиографичен, но, в отличие от писателя, он настоящий военный медик, много повидавший и переживший за три года мировой войны, а не земский врач, формально числившийся на военной службе. Он является одним из тех тысяч офицеров, которым приходится делать свой выбор после революции, служить вольно или подневольно в рядах враждующих армий. В «Белой гвардии» противопоставлены две группы офицеров — те, которые «ненавидели большевиков ненавистью горячей и прямой», и «вернувшиеся с войны в насиженные гнезда с той мыслью, как и Алексей Турбин, — отдыхать и устраивать заново не военную, а обыкновенную человеческую жизнь». Зная результаты гражданской войны, Булгаков на стороне последних, а лейтмотивом «Белой гвардии» становится идея сохранения Дома, родного очага, несмотря на все потрясения войны и революции. В финале романа показывается действительность гражданской войны: труп замученного петлюровцами еврея у Цепного моста, трупы сотен, тысяч других жертв. А на вопрос: заплатит ли кто-нибудь за кровь, — Булгаков дает уверенный ответ: «Нет. Никто».

Позднее вопрос о цене крови стал одним из основных в пьесе «Бег» и романе «Мастер и Маргарита». Б. Соколов, вероятно прав, считая, что в «Беге» Хлудов выступает непосредственным предшественником Понтия Пилата в «Мастере и Маргарите». В отличие от «Белой гвардии» и «Дней Турбиных», главным для Булгакова стало не обдумывание уроков гражданской войны самих по себе, а философско-этическое осмысление цены крови вообще, казни невинных во имя идеи — и морального наказания в виде мук совести, за это преступление. В «Беге» речь идет о белой идее и именно как ее носителя Чарнота обвиняет Хлудова в своей незавидной эмигрантской судьбе. Однако с тем же успехом это можно спроецировать на любую другую идею, коммунистическую или даже христианскую, во имя которых были пролиты реки невинной крови².

В «Белой гвардии» выявлены причины неудачи белого движения. Крестьянство ему враждебно, а городская «кофейная публика», заклейменная еще в фельетоне «В кафе», защищать интересы белых не желает: «Все валютчики знали о мобилизации за три дня до приказа. Здорово? У каждого грыжа, у всех верхушка правого легкого, а, у кого нет верхушки — просто пропал, словно сквозь землю провалился. Ну, это, братцы, признак грозный. Если уж в кофейнях шепчутся перед мобилизацией и не один не идет — дело швах!»³ Как известно, Алексей Турбин в «Белой гвардии» — монархист, хотя монархизм его испаряется от сознания бессилия предотвратить гибель невинных людей.

В финале романа «Белая гвардия» Булгаков солидарен с Кантом и Львом Толстым в том, что только обращение к надмирному абсолюту, который символизирует звездное небо, может заставить людей следовать категорическому моральному императиву и навсегда отказаться от насилия. Однако наученный опытом революции и гражданской войны, Булгаков вынужден констатировать, что люди не желают взглянуть на звезды над ними и следовать кантовскому императиву. В отличие от Толстого, Булгаков не столь большой фаталист в истории. В «Белой гвардии» народные массы играют важную роль в развитии исторического процесса, однако направляются не какой-то высшей силой, как утверждается в «Войне и мире» Л. Толстого, а своими собственными внутренними устремлениями, в полном соответствии с мыслью С.Н. Булгакова о том, что «для народа нет ничего святого, кроме брюха». Народная стихия, поддержавшая Петлюру, оказалась мощной силой, сокрушающей слабую, по-своему тоже стихийную, плохо организованную армию Скоропадского. Однако эта же народная сила оказалась бессильной перед хорошо организованной — большевиками. По Булгакову все власти, сменяющие друг друга в гражданской войне, оказываются враждебными интеллигенции. В «Белой гвардии» это показано на примере петлюровцев, в фельетонах — на примере красных, в «Беге» — на примере белых.

В отношении власти Булгаков созвучен с мыслью Н.А. Бердяева об анархизме как идеале свободной гармонии, высказанной в «Русской идее». В полном соответствие с Бердяевым, идея о том, что всякая власть является насилием над людьми, и настанет время когда не будет ни власти кесарей ни какой-либо иной власти, а человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть, вложена в проповеди Иешуа Га-Ноцри, убежденного в абсолютной доброте людей и в том, что злых людей на земле нет.

Булгаков, полемизируя со знаменитыми словами Евангелия от Матфея: «Не мир я принес вам, но меч», — явно предпочитает в «Белой гвардии» мечу мир.

Таким образом, в своем творчестве Булгаков утверждает покой и мир как одну из высших этических ценностей. А в романе «Белая гвардия» человеческая жизнь утверждается как абсолютная ценность, возвышающаяся над всякой национальной и классовой идеологией. В сущности, как этик гуманист, скептически относящийся ко всякой политике, Булгаков, вероятно, считает ее несовместимой с моральностью, поскольку любое злоупотребление властью оканчивается военными и насильственными действиями. Отдавая приоритет морали перед политической целесообразностью, Булгаков выдвигает на первый план проблемы оправданности и допустимости средств политической деятельности.

Примечания

1. Яновская Л. Творческий путь Михаила Булгакова. М., 1983. С. 44.

2. Соколов Б. Булгаковская энциклопедия. М., 1997. С. 45.

3. Цит. по Соколову Б. Булгаковская энциклопедия. М., 1997. С. 55.