Через две недели после того, как 10 сентября 1935 года текст «Александра Пушкина» был сдан в театр, Булгаков наконец завершил пьесу «Иван Васильевич». Согласно дате в рукописной тетради первый черновой текст был закончен 24 сентября 1935 года, рукопись была написана в свойственной драматургу манере. Полную композицию пьесы он держал в уме. В тетради, обозначив сцены I акта, повторяющего I акт пьесы «Блаженство», начал писать самый сложный, III акт, древние сцены, с включением языкового материала, над которым как видно из набросков работал больше всего: сцены дьяка, сцену посла, сцену митрополита, сцену царицы, сцену пира.
27 сентября театр сообщил, что репетиции пьесы могли бы начаться в октябре. Булгакова торопили с текстом переделки. «Миша волнуется, как ее примет театр. Легка в постели, диктует мне», — записала в дневнике жена писателя1.
Перепечатка пьесы, во время которой, как то всегда было у Булгакова, изменялся и дописывался текст, была закончена 30 сентября. Этот первый полный текст пьесы — 1-я редакция — хранится в Архиве Булгакова в ГБЛ. В нем была написана драматургом символическая «Лекция свиновода», которую вынужден был слушать утром изобретатель Тимофеев. Лекция сопровождала и донос Шпака в милицию. 7 октября была сделана еще одна перепечатка, и пьеса сдана в театр. Расписка о получении текста «Ивана Васильевича» Театром сатиры сохранилась в Архиве Булгакова2. В музее Театра сатиры текст пьесы не сохранился (проверено нами в 1988 г.).
2 октября 1935 г., после окончания первой перепечатки, Булгаков читал пьесу актерам театра у себя дома:
«Радостный вечер. М.А. читал «Ивана Васильевича» с бешеным успехом у нас в квартире. Горчаков, Веров, Калинкин, Поль, Станицын, Дорохин. Хохотали все до того, что даже наши девушки на кухне жалели, что не понимают по-русски: «Der hat etwas schones geschrieben, da alle lachen so viel»3.
Текст, отданный 7 октября в театр, был, как это и полагалось, одновременно подан в Главрепертком. Отношение к этому членов Главреперткома подробно изображает в октябрьских записях 1935 года Е.С. Булгакова, всегда пунктуально внимательная к сигналам «сверху» и нюансам оценок «сильных мира сего»:
17 октября. Звонок из Реперткома в Сатиру (рассказывал Горчаков). Пять человек в реперткоме читали пьесу, все искали, нет ли в ней чего подозрительного? Ничего не нашли. Замечательная фраза:
«А нельзя ли, чтобы Иван Грозный сказал, что теперь лучше, чем тогда?»
20 октября. ...К М.А. — Калинкин и Горчаков. И привезли Млечина. Последний никак не может решиться — разрешить «Ивана Васильевича». Сперва искал в пьесе вредную идею. Не найдя, расстроился от мысли, что в ней никакой идеи нет. Сказал: «Вот если бы такую комедию, написал, скажем, Афиногенов, мы бы подняли на щит... Но Булгаков!»
И тут же выдал с головой Калинкина, сказав ему: «Вот ведь есть же и у вас опасения какие-то...»
29 октября. Ночью звонок Верова: «Ивана Васильевича» разрешили с небольшими поправками.»4
Эти поправки по сути сводились к тому, что явление Ивана Грозного в Москве тридцатых годов превращалось в сон инженера Тимофеева. Для этого Булгаков дописал две страницы в начале пьесы и страницу в финале (пробуждение инженера)5. При этом из текста исчезла «Лекция свиновода». Из громкоговорителя текла теперь музыка оперы Н.А. Римского-Корсакова «Псковитянка», сюжет которой и навевал Тимофееву историю об Иване Грозном: он засыпал под звон колоколов.
Этот новый текст — 2-я редакция «Ивана Васильевича» сохранился в Архиве Булгакова с пометой автора на новых, вставленных листах: «Поправки по требованию и приделанный сон».
1 ноября 1935 года Булгаков с этими поправками читал пьесу труппе Театра Сатиры. Чтение прошло с успехом. 18 ноября начались репетиции спектакля «Иван Васильевич». 4 декабря Е.С. Булгакова пишет в Ленинград директору Красного театра В. Вольфу о загруженности драматурга и упоминает среди других работ «Ивана Васильевича», из чего можно заключить, что на первом этапе драматург поддерживал контакт с театром.
В феврале 1936 года, во время генеральных репетиций «Мольера» во МХАТе, Булгаков писал П.С. Попову в Ясную Поляну: «Ивана Васильевича» репетируют, но я давно не был в Сатире»6. А через месяц, 12 марта, сразу после снятия «Мольера», писал В.В. Вересаеву: «По вчерашним моим сведениям, кроме «Мольера», у меня снимут совсем готовую к выпуску в театре Сатиры комедию «Иван Васильевич»7. Сведения эти, по-видимому, были получены от Горчакова, так как 11 марта Е.С. Булгакова записала в дневнике:
«Горчаков звал на сегодняшнею репетицию «Ивана Васильевича». Зачем себя мучить? Театр мечется, боится ставить. Спектакль был уже объявлен в афише, даже билеты продавались»8.
Однако борьба за пьесу продолжалась еще некоторое время.
4 апреля Булгаков заключил с театром соглашение о новых переделках, в котором значилось, что «автор обязуется»: «произвести исправления роли инженера Тимофеева, сдать пьесу в исправленном виде не позднее 15 апреля 1936 года, после чего никаких поправок автор на себя не берет»9. Запись 5 апреля несколько проясняет степень испуга, в который ввергли театр статьи «Внешний блеск и фальшивое содержание» и «Реакционные домыслы Булгакова», напечатанные в «Правде» и «Литературной газете», посвященные «Мольеру», но перечеркнувшие судьбы еще двух пьес драматурга — «Александр Пушкин» во МХАТ и «Иван Васильевич» в Театре Сатиры.
Е.С. Булгакова записывала в эти дни: «М.А. диктует исправления к «Ивану Васильевичу». Несколько дней назад Театр сатиры пригласил для переговоров. Они хотят выпускать пьесу, но боятся неизвестно чего. Просили о поправках. Горчаков придумал бог знает что: ввести в комедию пионерку, положительную. М.А. наотрез отказался. Идти по этой дешевой линии! Заключили договор на аванс. Без этого нельзя было бы работать, в доме нет ни копейки»10.
Эти переделки 1936 года превратили инженера Тимофеева в инженера Матвеева. Перед тем как заснуть, он изобретал теперь телевизионный аппарат, а машина времени ему лишь снилась. Характер инженера и его взгляды сильно изменились. Когда жена управдома Бунши Ульяна Андреевна сообщает, что маникюрша предлагает его жене Зинаиде заграничную материю, Матвеев, как и подобает бдительному советскому инженеру, говорит ей: «...мне не нравятся эти махинации с заграничными материями». Узнав об измене жены, изобретатель говорит ей: «Какая ты пустая, пустая женщина!» Блистательный монолог Милославского в комнате обокраденного Шпака остается без изменений, но интонации и смысл беседы инженера и управдома Бунши меняются совершенно. Когда Бунша заикается о документах, доказывающих, что он не князь, а сын кучера, Матвеев произносит мрачную фразу: « Сдается мне, Иван Васильевич, что документы эти липовые».
Словом, булгаковский изобретатель явно начинает приобретать черты, лексику и психологию молодого советского инженера, одного из Адамов нового времени. Сплетни Авдотьи Гавриловны об аппарате, на котором можно улететь из-под советской власти, теряют всякую пикантность. «Вы строите такой аппарат, чтобы наш переулок взорвать», — говорит Бунша. На что Матвеев произносит гневную тираду: «Я спрашиваю, какая обывательская дрянь выдумала эту клевету? Я советский инженер, награжден грамотой, мой портрет был неделю тому назад в газете...» О прошлом Матвеев говорит такие вещи, на которые Булгаков мог согласиться вероятно, лишь в состоянии апатии после снятия «Мольера»: «Мне там нечего делать, — говорит Матвеев.
— Но я хочу посмотреть как некоторые другие (смотрит на Буншу) начнут там терять теперешнюю защитную окраску... Я хочу посмотреть, как они будут наслаждаться, купаясь в соке прошлого...» В свою очередь Милославский, как и положено социальному типу вора, отказывается лететь в будущее: «Тамошний климат не по моему здоровью. Я начинаю кашлять от одного намека на будущее».
Однако все вставки в I акт не идут ни в какое сравнение с теми изменениями, которые были сделаны во II акте — в сценах общения Матвеева с Иоанном Грозным. Бойкие шутки советского инженера превращают колоритную фигуру русского царя в экспонат исторической кунсткамеры. «О боже мой, господи вседержитель», — кричит Иоанн, появляясь из машины. Матвеев отвечает ему: «Оставьте в покое Вседержителя. Здесь любой дворник имеет больше власти, чем он...» На слова царя: «Божиим соизволением царь есмь...» — Матвеев несколько развязно отвечает: «Все это очень шло, но теперь я вас прошу забыть о том, что вы царь, что когда-то были царем. Подражайте в этом отношении современным королям — они ни в какие дела не вмешиваются! Я вас буду называть не царем, а просто Иваном. Виноват, как ваше отчество?» Здесь Матвеев явно демонстрирует забывчивость героев «Блаженства». Она прекрасно гармонировала со вставкой от театра о «современных королях». От театра была вставлена и еще одна шутка:
«Иоанн. Водку ключница делала?
Матвеев. У нас тут на всех одна ключница... по прозвищу Гастроном. Иоанн. Немка, что ли?
Матвеев. Как вы отстали, Иван Васильевич! Разве теперь у немцев есть что-нибудь похожее на «Гастроном»?
Несомненно, на подобное уродование собственного текста Булгаков мог пойти лишь в исключительных обстоятельствах 1936 года. Однако спасти спектакль не удалось. 11 мая драматург увидел его на сцене:
«Репетиция «Ивана Васильевича» в гримах и костюмах, — записала Елена Сергеевна. — Без публики. По безвкусию и безобразию это редкостная постановка. Горчаков почему-то испугался, что роль Милославского (блестящий вор — как его задумал М.А.) слишком обаятельна, и велел Полю сделать грим какого-то поросенка рыжего, с детективными ушами. Хорошо играют Курихин и Кара-Дмитриев. Да, слабый, слабый режиссер Горчаков. И к тому же трус.»11
13 мая пьеса была запрещена:
«Генеральная без публики «Ивана Васильевича»... Впечатление от спектакля такое же безотрадное. Смотрели спектакль (кроме нашей семьи...) Боярский, Ангаров из ЦК партии. И к концу пьесы, даже не снимая пальто, держа в руках фуражку и портфель, вошел в зал Фурер... Немедленно после спектакля пьеса была запрещена. Горчаков передал, что Фурер тут же сказал: «Ставить не советую»12.
Так закончилась история третьей фантастической пьесы Булгакова.
Если взглянуть на мир фантастики литературной и театральной, где использовался подобный сюжет, то очевидно, что пьеса Булгакова стоит в стороне от общего потока и даже противостоит ему. Сюжет о путешествии во времени и особенно о путешествии в прошлое особенно ярко демонстрирует приверженность писателей-фантастов, начиная с Марка Твена и кончая братьями Стругацкими, позитивистской философии прогресса. Герой романа «Янки при дворе короля Артура» активно вмешивается в средневековую жизнь. Герой романа братьев Стругацких «Трудно быть богом» старается не вмешиваться в исторический процесс и творит добро лишь по мере сил. Оба героя, разделенные десятилетиями, все же являются в средневековый мир из более совершенного будущего или из более совершенной цивилизации другой планеты. Оба явно смотрят на средневековые страсти с высоты своего знания не только дальнейшей истории, но и вообще законов исторического развития. Герои «Аэлиты» А. Толстого поднимают революционное восстание на Марсе, герои пьесы Вс. Иванова «Вдохновение» — в Древней Руси.
Суть булгаковской пьесы, в сущности, противоположна. В «переделке Блаженства» место застывшей цивилизации будущего занимает Советская Россия тридцатых годов. Уморительно смешные реплики Милославского, применяющего терминологию советского времени: «ликвидировал», «отмежевался» к событиям опричнины вполне соответствуют сути происходящего. Подручные царя Ивана, как и новые опричники возвели террор в доблесть. Сообщение о том, что толмача-немчина «анадысь в кипятке сварили» слишком напоминало современность и делало сравнение двух эпох опасным. Мир социализма по сути ни в чем не выигрывал по сравнению со средневековым варварством. Более того, в первоначальном тексте пьесы могучая фигура Иоанна с его цельным характером, добродушием и щедростью, гневливостью и суровым благородством, оттеняла своим присутствием мир маленьких человечков с их маленькими заботами, мелкими желаниями, трусливой тягой к доносительству и умопомрачительными способами приспособиться к жизни в республике советов. Унижение обывателя бросало тень на идеальность социального строя, нищета гениального изобретателя выглядела приговором времени.
Примечания
1. РГБ, ф. 562, к. 28, ед. хр. 24.
2. ИРЛИ, ф. 369, ед. хр. 217.
3. Дневник Елены Булгаковой. С. 104—105.
4. Дневник Елены Булгаковой. С. 108.
5. РГБ, ф. 562, к. 14, ед. хр. 2.
6. Булгаков М.А. Собр. соч. Т. 5. С. 551.
7. Там же.
8. Дневник Елены Булгаковой. С. 117.
9. ИРЛИ, ф. 369, ед. хр. 217.
10. Дневник Елены Булгаковой. С. 118.
11. Дневник Елены Булгаковой. С. 117.
12. Там же.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |