Хотя московский Театр сатиры отклонил пьесу Булгакова о будущем, ею интересовались другие театры Москвы и Ленинграда. 12 мая 1934 года Е.С. Булгакова записала в дневнике: «Вчера вечером — вахтанговцы. Уговорили М.А. прочитать им «Блаженство.»1 16 мая еще одна запись: «Из Ленинграда — третий запрос о «Блаженстве».
Из Московского театра Ермоловой тоже об этом спрашивают. Надо решать этот вопрос.»2
В начале июня 1934 года Булгаков уехал в Ленинград вместе с труппой МХАТ. 26 июня он писал П.С. Попову в Москву: «...колоссальное спасибо тебе за присылку «Блаженства»» (V, 511). Текст пьесы нужен был драматургу для ленинградского Красного театра, для которого три года назад он написал пьесу «Адам и Ева». Вполне вероятно, запросы из Ленинграда о «Блаженстве» исходили от директора Красного театра В.Е. Вольфа, с которым у Булгакова сложились давние дружеские отношения. Свой разговор с Вольфом он описывает в следующем письме Попову 10 июля 1934 года: «С «Блаженством» здесь произошел случай, выпадающий за грани реального. Номер «Астории». Я читаю. Директор театра, он же и постановщик, слушает, выражает полное и, по-видимому, неподдельное восхищение, собирается ставить, сулит деньги и говорит, что через сорок минут придет ужинать вместе со мной. Приходит через сорок минут, ужинает, о пьесе не говорит ни одного слова, и затем проваливается сквозь землю и более его нет! Есть предположение, что он ушел в четвертое измерение. Вот какие чудеса происходят на свете!» (V, 514).
Последняя фраза письма повторяет реплику Михельсона в финале «Блаженства»: «Вот, товарищи дорогие, что у нас в доме в Банном переулке произошло!»3 и последнюю реплику Шпака в финале будущей пьесы «Иван Васильевич»: «Вот, граждане, какие происшествия имеют место в нашем проклятом переулке. Совершенно как сон.»4 Драматургу явно нравилась колоритная языковая стихия его пьесы, в которой легко и комично истолковывались печальные и фантасмагоричные события современности.
Над «Блаженством» явно тяготел злой рок. Будущее Страны Советов в изображении М.А. Булгакова было явно крамольным — об этом свидетельствует внезапное молчание Вольфа (вполне вероятно, что текст пьесы в этот день прослушал не он один). Вольфу действительно суждено было уйти «в четвертое измерение»: он был арестован, объявлен врагом народа и полгода провел в лагерях. Затем его восстановили в прежней должности директора Красного театра. В 1939 году, когда Вольф вновь появился у Булгаковых, Е.С. Булгакова записала в дневнике: «...похудел, поседел, начал заикаться»5.
К осени 1934 года стало ясно, что единственный путь увидеть этот сюжет на сцене — согласиться на переделки, которые предлагал Театр сатиры, то есть «усечение будущего» и добавление сцен о приключениях Ивана Грозного в Москве тридцатых годов. 17 сентября с официальным предложением Театра сатиры к Булгакову пришел режиссер Н. Горчаков. Комедию об Иване Грозном в Москве он назвал «обозрением». «Когда М.А. сказал, что не хочет писать обозрение, — записывает Е.С. Булгакова, — Горчаков сказал, что комедия устраивает их еще больше»6. 29 сентября по поводу переделки «Блаженства» жена писателя встречалась с заместителем директора Театра сатиры Н. Веровым. Через несколько дней Булгаков заключил с Театром сатиры договор о «переработке пьесы «Блаженство», согласно указаниям дирекции» (9 октября 1934 года)7. Сдать текст пьесы драматург был обязан 15 декабря 1934 года. То есть на переделку отводилось всего два месяца. Однако обстоятельства сложились так, что она заняла целый год и была закончена лишь в сентябре 1935 года.
В личном Архиве М.А. Булгакова тетрадь с рукописью «Ивана Васильевича» следовала сразу вслед за рукописью «Блаженства»: черная коленкоровая тетрадь с текстом «Блаженства» (2-я редакция) имеет № 11, а тетрадь с набросками и текстом «Ивана Васильевича» № 12. Впоследствии на них были поставлены новые номера:№ 59 и № 63. Действительно, хронологически эти пьесы разделяет рукопись «Александра Пушкина». Также в архивных шифрах ОР РГБ тетрадь с рукописью пьесы об Иване Грозном идет вслед за окончательным текстом «Пушкина». Между тем, первоначальные номера Архива, относящиеся к 1930-м годам, по всей вероятности, отражают подлинный ход событий: переделка «Блаженства» в пьесу об Иване Грозном началась в 1934 году, до и, вероятно, параллельно с собиранием материала для пьесы о Пушкине. Устный договор с В.В. Вересаевым о работе над пьесой о Пушкине был заключен 18 октября 1934 года, через несколько дней после заключения с Театром сатиры договора на «Ивана Васильевича» (в договоре — переделка пьесы «Блаженство»). Само название пьесы появилось в 1934 году. 30 ноября 1934 г. Е.С. Булгакова записывает в своем дневнике: «Днем М.А. диктовал наброски для варианта «Ивана Васильевича» (измененное «Блаженство»)...»8 Следовательно, тогда же появился замысел о двойниках — царе и управдоме, совершающих путешествия во времени из XVI в XX век и обратно.
Подобное путешествие совершал в первой рукописи романа о дьяволе «Копыто инженера» (затем «Консультант с копытом») Иванушка Бездомный. Написанная весной 1929 года третья глава рукописи, названная «Доказательство инженера» и рассказывающая о гибели Берлиоза на Патриарших прудах, заканчивалась тем, что Иванушка, только что споривший с Воландом, невероятным образом переносился во времени и оказывался в XVI веке, на паперти собора Василия Блаженного. Эта глава была сожжена Булгаковым 18 марта 1930 года и восстановлена М.О. Чудаковой по тексту, сохранившемуся на обрывках листов у корешка тетради и рукописи второй редакции романа:
«И сидел Иванушка, погромыхивая веригами, а из храма выходил царь.
В трясущейся руке держал посох, острым концом его раздирал плиты.
— Студные дела твои, царь, — сурово сказал Иванушка, — ну, а дай денежку мне, царь Иванушка, — ...помолюсь уж за тебя.
— На тебе денежку, Иванушка-верижник (л. 53 об.)»9.
Появление Ивана Грозного в романе о дьяволе следует сразу вслед за тем, как Антоша Безродный (Иванушка Попов, затем Иванушка Безродный) наступает по просьбе Воланда на нарисованное им на песке изображение Иисуса Христа. И не просто наступает, а в доказательство своего неверия «стирает свой рисунок «скороходовским сапогом». Тогда и происходит гибель Берлиоза под трамваем, а Иванушка переносится в XVI век. Таким образом, в романе Булгакова устанавливается очевидная связь образа Ивана Грозного с властью дьявола. Этот взгляд вполне согласуется с летописным: «Летописцы, — пишет о душе Ивана Грозного Н.М. Карамзин, — не могли проникнуть в ея внутренность; не могли видеть в ней борения совести с мятежными страстями: видели только дела ужасныя, и называют тиранство Иоанново чуждою бурею, как бы из недр Ада посланную возмутить, истерзать Россию.»10
Подобное понимание тиранства, насилия как одержимости бесами соответствует смыслу бесовства, наваждения в творчестве Булгакова, восходящее к Евангелию от Луки и роману Достоевского «Бесы»: это чуждая буря, посланная возмутить и истерзать Россию11. В год катастрофы Булгаков обращается к истории России в поисках аналогии происходящему в республике трудящихся: именно к 1929 году относятся выписки из актов времен междуцарствия и истории правления Петра. Сам текст отрывка об Иване Грозном в романе: «трясущаяся рука» царя, острый конец посоха, которым он раздирает плиты, свидетельствует о подробном знакомстве писателя с историческими источниками и портретами Иоанна; острым концом посоха Иоанн пронзил и пригвоздил к плитам ногу гонца Андрея Курбского, привезшего его первое письмо, им ударял он осмелившихся перечить ему бояр, им смертельно ранил, ударив в голову сына Ивана.
Собственно, работа над этим образом началась в тетради с рукописью «Блаженства». После слов «Явление Иоанна» сделана отсылка: «см. с. 159». На с. 159 этой же тетради рукой Е.С. Булгаковой сделаны выписки из различным документов озаглавленные «Об Иоанне Грозном». Здесь же дается описание Ивана Грозного: «Царь Иван образом нелепым, очи имея серы, нос протягновен и покляп, возрастом велик бяше, сухо тело имея, плещи имея высоки, груди широки, мышцы толстыя... Таков бо бе царь Иван...» Кроме того «жестокосерд»12. На этом слове запись обрывается. Портрет этот рисует царя Ивана в расцвете сил. Внезапная перемена, происшедшая в нем, приписывалась современниками действию нечистой силы: «2 февраля (1665 г.) Иоанн торжественно въехал в столицу... Вид его изумил всех. Опишем здесь наружность Иоаннову. Он был велик ростом, строен; имел высокия плеча, крепкия мышцы, широкую грудь, прекрасные волосы, длинный ус, нос Римский, глаза небольшие, серые, но светлые, проницательные, исполненные огня, и лице некогда приятное. В сие время он так изменился, что нельзя было узнать его: на лице изображалась мрачная свирепость; все черты исказились; взор угас; а на голове и в бороде не осталось почти ни одного волоса от неизъяснимаго действия ярости, которая кипела в душе его»13.
Замысел пьесы и строится отчасти на этой перемене. Увидев вместо Иоанна переодетого Буншу, дьяк и стрельцы едва узнают его: «Милославский. Я извиняюсь, в чем дело, дорогие товарищи?
..... Где государь?
Милославский. Без паники, товарищи! Вот он, в чем дело?
..... Похудел, кормилец!
Милославский. Похудеешь тут с вами. Вы куда глядели? Царя демоны едва из-под носу не ликвидировали, а вы? Зеваете?»14
Сочетание современной Булгакову лексики и русской речи XVI века изначально входило в замысел булгаковских пьес о путешествии во времени. Оно особенно важно для пьесы «Иван Васильевич».
Но уже в «Блаженстве», работая над явлением Иоанна Грозного, Булгаков стремился обозначить разрыв между живым богатством языка образованных людей XVI века и косноязычным жаргоном советского времени. Не случайно первыми книгами, к которым он обратился, была «Историческая хрестоматия церковнославянского и древнерусского языков» Ф.И. Буслаева (М., 1861) и изданные Н.Г. Устряловым «Сказания князя Курбского» (СПб., 1842). Именно из них сделаны выписки в тетради с рукописью «Блаженства». Первая выписка в тетради Булгакова: «Послание к Козьме относится, примерно, к 1578 году»15 сделана из хрестоматии Буслаева, так как в других, позднейших источниках, послание датируется 1573 годом. Отсюда же, вероятно, взят и текст послания, вошедший в пьесу; хотя нельзя исключать того, что Булгаков читал «Акты исторические» времен Иоанна Грозного (в его записной книге 1929 года есть ссылки на «Акты времен междуцарствия»):
«Из послания царя Ивана Васильевича Кириллобелозерского монастыря игумену Козме с братиею. Около 1578.
В пречестную обитель Пречистыя Владычица нашея Богородица честнаго и славнаго ея Успения, и преподобнаго и богоноснаго отца нашего Кирилла Чюдотворца, иже о Христе божественнаго полка наставнику и вожу и руководителю к пренебесному селению, преподобному игумену Козме яже о Христе с братиею, Царь и Великий Князь Иван Васильевич всеа Руси челом бьет. Увы мне грешному! горе мне окаянному! ох мне скверному! Кто есмь аз на таковую высоту дерзати?»16
Весь этот текст почти полностью вошел в пьесу и составил реплики Иоанна. Диктовать дьяку царь заканчивает на словах «...челом бьет». Следующие слова послания Козьме Иоанн выкрикивает, увидев «демонов» — жителей СССР из XX века. Булгаков добавляет лишь слова «Сгинь!», «Пропади!» и «душегубцу»: «Иоанн. Сгинь! Пропади! Увы мне, грешному! Горе мне окаянному! Скверному душегубцу, ох!» (III, 434). В первой редакции «Блаженства», увидев демонов, Иоанн произносил точный текст послания: «Ох мне, грешному!» Во второй редакции «Блаженства» в тексте Иоанна появляются новые слова: «Мне, скверному душегубцу, ох!» Возвращенный Рейном к машине, Иоанн кричит:
«Кровь на мне! Ох мне!» Совершенно очевидно, что встречу с демонами царь воспринимает как возмездие за совершенные им убийства.
В остальном фрагменты из послания к Козьме совершенно идентичны во всех трех редакциях «Блаженства» и двух редакциях «Ивана Васильевича». Весь остальной материал выписок «Об Иоанне Грозном» за исключением реплики «Смертный прыщ!» обращенной к Якину, в «Блаженстве» не используется, но используется в «Иване Васильевиче».
Эти выписки, на наш взгляд, и могут быть «еще одной тетрадью», существование которой предполагает М.О. Чудакова. Это предположение основано на ощущении, что «царь Иоанн явился из какого-то уже сформировавшегося сценического мира»17 Этот мир действительно сформировался — в рукописях «Блаженства» и свидетельствует о той глубине, с которой проработан образ каждого персонажа, в том числе эпизодического. Характеры героев были сформированы, специфическая манера речи каждого, в том числе Иоанна, уже выработана.
Выписки демонстрируют самое начало работы над образом царя: «Иоанн родился в 1530, умер 16 марта 1584 г. В 1578 г. ему было, значит, 48 лет. Сына убил в 1581 году. Опричнина с 1565 года и до смерти Иоанна. «Гой да, гой да». «...главоболие с похмелья...» Стрельцы появились при Иоанне Грозном в половине XVI века (Устрялов). Пищаль. Опричник: меч, бердыш, парчовая одежда под черной рясой (Устрялов). Стрелецкий сотники. Стремянной стрелец из стражи государевой. «Пес смердящий» (Буслаев) «...всяких скверн исполненный...» «прыщ смертный...» (язва)... «о, беда претягчайшая»... ...«псы басурманские...» ...«бога ради, бога ради...» ...«господне и отцы, молю вас...» «...исполу есмь чернец...» «собака...» «что у нас в Москве учинилось...»18
По-видимому, Булгаков использовал для выписок исторические сочинения, по-видимому, прежде всего «Историю государства российского» Н.М. Карамзина и сказания о Лжедимитрий I, изданные Н.Г. Устряловым. В Истории Карамзина приводятся подробные выписки из переписки Иоанна с Андреем Курбским и польским королем Стефаном Баторием. На Историю Карамзина указывает также сближение клича «Той да, гой да» с записью об учреждении опричнины. Это был обычный клич опричников после совершения убийств по царевому приказу: «Умертвили в 4 часа около двухсот человек. Наконец, совершив дело, убийцы, облияные кровью, с дымящимися мечами стали пред Царем, восклицая: «гойда! гойда!» и славили его правосудие.»19
Исследователь пьесы «Иван Васильевич» Я.С. Лурье устанавливает исторические источники, использованные Булгаковым в тексте пьесы: это Послание Иоанна в Кирилло-Белозерский монастырь 1573 г., Послание польскому королю Стефану Баторию 1681 г., третье послание А. Курбского Ивану Грозному после сдачи Полоцка в 1579 г., Слово (Моление) Даниила Заточника» XIII в. Исследователь предполагает знакомство Булгакова с трактовкой фигуры Ивана Грозного в учебнике А. Нечволодова, трудах Н.М. Карамзина, Н.И. Костомарова, В.О. Ключевского, С.М. Соловьева и статьей К.Н. Бестужева-Рюмина в Энциклопедическом словаре Брокгауза-Ефрона, которым часто пользовался Булгаков20.
Выписки предполагают знакомство Булгакова с Историей царствования Ивана Грозного, написанной А. Курбским и ответ царя на «эпистолию первую» А. Курбского из города Волмера. По-видимому, выписки делались последовательно по хрестоматии Буслаева из Послания Козме, «Из истории князя великого московского о делахъ, яже слышахом у достоверных мужей, и яже видехом очима нашима» А. Курбского, из ответа Иоанна на первое письмо Курбского из Болмера. В «Истории князя великого московского» Булгакова привлекли слова из рассказа о преследовании Сильвестра и Адашова: «Егда уже оборонился, Божиею помощью, храбрыми своими от окрестных врагов его, тогда воздает им! Тогда платит презлыми за предобрейшее, прелютыми за превозлюбленнейшее, лукавствы и хитролествы за простыя и верныя их службы... отворивши оба ухи своми презлым ласкателем (над ними же, уже яко многажды рехом, ни един прыщ смертный во царстве поветреннем быти может)... не отрицаемся, реча, аще повинни будем смерти; но да будет судъ явственный пред тобою и предо всем сенатом твоим...»21 Из этого текста выписано выражение «прыщ смертный». Позднее, на основе его появятся в пьесе реплики Иоанна: «Бориса на царство? Так он, лукавый, презлым заплатил царю за предобрейшее! Сам царствовати и всем владети! Повинен смерти!» (III, 440): они составлены из обвинений А. Курбского, из первого письма самого Иоанна, в котором он обвинял самого Курбского в желании стать «Ярославским Владыкою» и из слов Сильвестра и Адашева переданных в Истории князя Курбского — «аше повинни будем смерти».
Следующие выписки составили реплику Иоанна в 3-й редакции «Блаженства»: «Открывают дверь на чердак... В состоянии тихого помешательства идет Иоанн. Увидев всех, крестится.
Иоанн. О, беда претягчайшая! Господие и отцы, молю вас, исполу есмь чернец...» (III, 421).
Слова Послания в Кирилло-Белозерский монастырь: «...и мнится мне окаянному, яко исполу есмь чернец...» вероятно были хорошо известны Булгакову. Его знакомство с текстом Послания задолго до начала работы над пьесой не оставляет сомнения. Возможно, некоторые куски текста он помнил наизусть. В одной из рукописей романа о дьяволе, в сцене перенесения Иванушки на паперть собора Василия Блаженного, об Иоанне сказано: «...из храма выходил страшный грешный человек — исполу царь, исполу монах». Послание объясняет и сцену, где Пилат едет в трамвае с портфелем, Иванушка же вспоминает его «псевдоним» — Варлаам Собакин»22.
За словами «исполу есмь чернец» в тетради Булгакова выписано: «собака» и «что у нас в Москве учинилось». Сближение в выписках покаянных интонаций Послания с ругательствами и бытовой речью сразу намечает оригинальный характер царя: двойственность религиозной, возвышенной и обуреваемой низменными страстями, мстительной и жестокой натуры. Вероятно, ругательство выписано из первого письма Иоанна Курбскому: оно встречается в нем не раз. «А мук и гонений и смертей многообразных ни на кого не умышляли есмя, — пишет Иоанн, — а еже о изменах и чародействие воспомянут еси: ино, таких собак везде казнят... да те же наши изменники возмутили народ, якобы и нас убити, за то, яко ж ты, собака! лжеши...»23
В тетради с набросками к пьесе «Иван Васильевич», начатой осенью 1934 года (а возможно, — ранее, летом) первой написана сцена доноса Шпака в милицию о появлении в квартире гражданина, одетого царем. Шпак был оскорблен обращением к нему Иоанна: «холуй». Сцена заканчивается репликой Шпака, положившего трубку: «Вот тебе и холуй». Эта сцена также имеет в подтексте строки Послания к Козме. Иоанн не подозревает, что попал в общество всеобщего равенства и братства. Подобное равенство известно ему лишь как равенство в вере христианской: «Ино то ли путь спасения, — писал он Козме, — что в черньцех боярин боярства не острижет, а холоп холопства не избудет? да како Апостолово слово: «несть Еллин ни Скиф, несть раб ни свобод, все едино есте о Христе»? да како едино, коли боярин по старому боярин, а холоп по старому холоп?»24 Не признав в Шпаке князя, Иоанн спрашивает его: «Ты чьих будешь?... Чей холуй, говорю?» (III, 442). Царь Иван невольно выдает истинное положение в обществе внешнего равенства: боярин здесь по-прежнему боярин, а холоп по-прежнему холоп. Не случайно также в отношении Шпака Булгаков меняет слово на более современное и совершенно определенно экспрессивно окрашенное — «холуй».
На второй странице рукописной тетради «Ивана Васильевича» появляется запись: «Режиссер Слюнкин. Паки и паки говорю вам — перестаньте креститься»25. Осень 1934 года была занята у Булгакова переделками сценариев «Мертвых душ» и «Ревизора». Отнюдь не случайно в пьесе «Иван Васильевич» появляются кинематографические мотивы и фигура кинорежиссера Якина, человека невежественного, но высказывающегося с большим апломбом. Общение с режиссерами-постановщиками «Мертвых душ» и «Ревизора» произвело на драматурга удручающее впечатление. Это были М. Каростин и И. Пырьев. Молодой Пырьев подавал Булгакову изменения его сценария и свои наброски с грамматическими ошибками. Подобно тому как для Пушкина гений и злодейство две вещи несовместные, для Булгакова гений и грамматические ошибки были вещами сомнительными. Стиль молодых кинематографистов определил характер речи кинорежиссера в пьесе, не способного совместить литературную речь (язык Гоголя, древнерусский язык) и киношный жаргон, оперирующий понятиями неизмеримо меньшего масштаба. Так появилась в пьесе бессмертная фраза Якина: «Клянусь кино-сергием радонежским!» (первоначально: «Клянусь кинофабрикой!») Однако в этом персонаже проступают черты гораздо более ненавистного Булгакову типа — дельца от искусства, легко облачающегося в любые идеологические одежды. Арнольд Савельевич Якин, «молодой человек в берете, штанах до колен и с бородой, растущей из-под подбородка», имеет некоторое сходство в Пончиком-Непобедой из пьесы «Адам и Ева». Время накладывало неизгладимый отпечаток на всякого преуспевающего «работника культурного фронта». Этот тип, выпестованный властью, был особенно отвратителен драматургу и наталкивал на горькие размышления о своей собственной судьбе. Характерно, что Иоанн обращается к Якину с репликами: «Ах ты, бродяга! Смертный прыщ!... Молись, щучий сын! Живота или смерти?... Пес смердящий!... Дьявол научиши тя долгому спанию, по сне зиянию, главоболию с похмелья и другим злостям неизмерным и неисповедимым» (III, 440—441).
После доноса Шпака и появления режиссера «Слюнкина» Булгаков пишет в своей рукописной тетради блистательные сцены Милославского и Бунши в Древней Руси: сцену с дьяком сразу после исчезновения Иоанна, когда Бунша подписывает бумаги царя: «Секретарь домового комитета», а затем — «Иван Грозный» — именем, незнакомым людям XVI века; сцену возвращения Милославского и Бунши из древних времен, когда их встречают Шпак, изобретатель Рейн и милиция со словами: «Э, у вас тут путаница. (Шпаку.) Вы что, гражданин, по телефону милицию дразните? Какой такой царь? У вас жулики?»26 Далее следует сцена Шпака, практически повторяющая финал «Блаженства» — сцену Михельсона. Здесь же написан первый список действующих лиц:
Тимофеев, изобретатель.
Бунша-Корецкий, секретарь Жакта.
Милославский Жорж, вор.
Аделаида Васильевна.
Марья Ивановна.
Иоанн.
Шпак Гаврила Сергеевич.
Опричник.
Кинорежиссер.
«Сцена с послом» и «Пир» лишь намечены. Далее идет сцена с лекцией свиновода.
На с. 11 сделаны наброски для роли Бунши: его разговор с женой после возвращения — «Марусенька! Был царем! Клянусь! Но не женился! Остался верен тебе до гробовой доски. Соблазняли царицей не дрогнул. Бояре — свидетели!» Здесь же вписана мольба Бунши к милиции: «Когда меня будут судить, покорнейше прошу принять во внимание мое происхождение от кучера» и фраза для разговора Бунши с изобретателем в начале пьесы: «Я не так стар, чтобы с внуками няньчиться. Мне еще и шестидесяти пяти нету».
На с. 12 сделан еще один набросок сцены Милославского и Бунши с послом. Однако город, который требует у царя посол и который отдает ему Бунша еще не назван. В сцене уже есть основные эпизоды — Бунша под давлением Милославского передает шведскому королю привет, а у посла после объятий Милославского исчезает с груди королевский лик:
Боярин. Спрашивает, чего королю передать?
Милославский. Наш пламенный привет.
Бунша. Я не хочу королю пламенный привет передавать. Я не намерен перед общественностью отвечать.
Милославский. Я тебя скипетром двину.»
Бунша, подобно Пончику, произносит: «Подчиняюсь насилию, передаю привет, но не пламенный, а простой.
Милославский. Бузотер проклятый! (Послу.) Ну, оревуар. (Обнимает.)
Сбоку рукой Е.С. Булгаковой сделана приписка реплик: «Общественность загрызет» и «за трон закатился», вошедших в окончательный текст пьесы. Кроме того, написана фраза, явно относящаяся к роли Милославского и, вероятно, обращенная к послу во время визита: «Царю деньги нужны. Долларов нету? Между нами... Шито-крыто».
Далее в тетради начинается полный текст пьесы. Однако написан он в непривычной последовательности: после I акта идет III — приключения Бунши и Милославского в XVI веке. I акт начинается приходом Аделаиды, затем следует появление Милославского. Далее идут обозначения: «Сцена Милославского», «Сцена Бунши».
Это связано с тем, что I акт фактически повторяет I действие пьесы «Блаженство». После слов «Стенка Шпака исчезает» Булгаков делает подсчет: «1935 − 1580 = 355». К этому моменту было принято решение о том, в какой именно год правления Иоанна перенесутся герои с помощью машины времени. При этом Тимофеев произносит фразу, повторяющую слова Евы в «Адаме и Еве»: «Неужели у вас не замирает сердце при мысли о том, что вы можете увидеть». Далее происходит сцена, которой нет в пьесе «Блаженство»: Милославский сомневается: «Однако, не замели бы меня с этими опытами» — и пытается уйти.
«Милославский. Ну-с, позвольте вас поблагодарить за научные факты.
Бунша. А как же вы хотели Шпака ждать? Вы должны быть свидетелем.
Милославский. Свидетелем ни разу не был. Среди свидетелей удивительные сволочи попадаются. Вы ему скажите, что я зайду послезавтра не позже шести.»
I акт занимает с. 16—30 рукописной тетради. Далее, на страницах 31—34 начинаются сцены Милославского и Бунши в XVI веке, и лишь затем идет II акт, включающий сцены Иоанна с Тимофеевым, Ульяной Андреевной, Якиным и Аделаидой.
Хотя новая пьеса уже прорисовывалась в основных чертах, к сроку, указанному в договоре — 15 декабря 1934 года — Булгаков, занятый киносценариями, не успевал. 9 декабря Е.С. Булгакова записывает в дневнике: «Вечером — Горчаков. Обещал устроить в Сатире продление договора на «Ивана Васильевича». Это и его устраивает — он сейчас занят «Мольером». М.А. прочитал ему наброски «Ивана Васильевича»27. Однако возможность закончить работу над пьесой Булгаков получил лишь в сентябре 1935 года. 17 декабря Булгаков и Вересаев заключили с Театром имени Евг. Вахтангова договор на пьесу о Пушкине, в последние дни декабря Булгаков уже рассказывал соавтору содержание задуманных им картин. В один из таких дней, 22 декабря 1934 года, жена драматурга замечает в дневнике: «У М.А. — Каростин, работа над «Ревизором». М.А. боится, что не справится:
«Ревизор», «Иван Васильевич» и надвигается «Пушкин». А его тянет к к роману»28. «Иван Васильевич» был отложен. Наступали времена, прямо перекликавшиеся с временами опричнины. После убийства С.М. Кирова 1 декабря 1934 года надвигалась волна большого террора.
Примечания
1. Дневник Елены Булгаковой. С. 58.
2. Там же, с. 59.
3. Булгаков М.А. Блаженство // ОР РГБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 3, л. 146.
4. Булгаков М.А. Иван Васильевич // ОР РГБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 7, л. 6.
5. Дневник Елены Булгаковой. С. 258.
6. Там же, с. 71—72.
7. РО ИРЛИ, ф. 369, ед. хр. 217.
8. Дневник Елены Булгаковой. С. 80.
9. Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова. С. 67—68.
10. Карамзин Н.М. История государства российского. Т. IX. Санкт-Петербургъ, 1852. С. 22.
11. См. об этом нашу статью: Ерыкалова И.Е. Из истории пьесы М.А. Булгакова «Александр Пушкин» // Творчество Михаила Булгакова. Кн. 2 (В производстве).
12. Булгаков М.А. Блаженство // ОР РГБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 3, с. 159.
13. Карамзин Н.М. История государства российского. Т. IX. С. 82.
14. Булгаков М.А. Иван Васильевич // ОР РГБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 7, с. 4.
15. Булгаков М.А. Блаженство (2-я редакция). С. 159.
16. Буслаев Ф.И. Историческая хрестоматия церковно-славянского и древне-русского языков. М., 1861. С. 849.
17. Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова. С. 120.
18. Булгаков М.А. Блаженство (2-я редакция). С. 159—160.
19. Карамзин Н.М. История государства российского. С. 162.
20. Лурье Я.С. Комментарий к пьесе «Иван Васильевич» // Булгаков М.А. Собр. соч.: В 5 т. Т. 3. М., 1990. С. 675, 679; его же: Иван Грозный в творчестве Булгакова // Труды отдела древнерусской литературы ИРЛИ (Пушкинский дом) АН России. Л., 1991.
21. Буслаев Ф.И. Историческая хрестоматия церковно-славянского и древне-русского языков. С. 860—861.
22. См. об этом: Лурье Я.С. Иван Грозный в творчестве Булгакова. С. 10.
23. Буслаев Ф.И. Историческая хрестоматия церковно-славянского и древне-русского языков. С. 867—868, 871.
24. Буслаев Ф.И. Историческая хрестоматия церковно-славянского и древне-русского языков. С. 854.
25. Булгаков М. Иван Васильевич // ОР РГБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 7. С. 2.
26. Булгаков М.А. Иван Васильевич. Рукопись // ОР РГБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 7. С. 8.
27. Дневник Елены Булгаковой. С. 81.
28. Там же, с. 84.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |