Мотивированность вербального назывного знака является одним из центральных понятий в теории номинации. В ономасиологии это явление представляется как результат процесса создания наименования на основе мотивировочного признака, легшего в основу наименования [Голев 1977; Кияк 1988; Рут 1991, 1994; Торопцев 1970, 1985]. Так, Т.Р. Кияк пишет: «мотивированность — желаемый результат отражения в лексической единице средствами языка определенного признака денотата, входящего в корпус признаков его лексического значения» [Кияк 1988: 76]. Следовательно, мотивированность можно рассматривать как акт отражения одного или нескольких признаков именуемого объекта в его названии при помощи различных средств языка. Под мотивацией (мотивировкой) традиционно понимается процесс создания мотивированного вербального знака [Блинова 1976, 1984; Голев 1977; Кияк 1988].
Большинство лингвистов считает целесообразным различать три основных вида мотивированности — семантическую, морфологическую, фонетическую [Журавлев 1981; Кияк, 1988; Комлев 1992; Левицкий 1994; Супрун 1983; Ульман 1976]. При семантической мотивации учитываются семантические связи между компонентами наименования. Благодаря семантической мотивированности в слове реализуется признак, который находит свое отражение в лексическом мотиваторе номинативной единицы и является реальным признаком номинируемого предмета, то есть тем признаком, выявление которого служит начальным шагом появления того или иного наименования.
Морфологическая мотивация трактуется в лингвистике как образование новых слов по структурно-морфологической модели, которая позволяет сформировать рамки и образ значения [Журавлев 1981: 34; Кияк 1988: 74; Комлев 1992: 44; Левицкий 1977: 239]. Морфологический тип мотивированности выделяется в результате осознания носителями языка мотивационных отношений двух лексических единиц. Благодаря морфологической мотивировке в неизвестном слове легко определяется значение, если известны составляющие нового слова (корни, приставки, суффиксы, окончания). Морфологическая мотивированность, как правило, свойственная сложным и производным словам, дает представление об особенностях создания общего смысла слова на основе его конкретных составляющих — морфем.
Лингвисты нередко указывают на особое место в языковом знаке фонетической мотивированности и не рассматривают ее одновременно с другими видами. Как отмечал А.П. Журавлев в исследовании «Звук и смысл», существование морфологической и семантической мотивированности не требует доказательства, однако выделение фонетической относительно проблематично, поскольку человек, как правило, не осознает фонетической значимости и, соответственно, не может осознавать и фонетической мотивированности слова: «Нужны специальные доказательства того, что звучание и значение слова стремятся к взаимному соответствию. Такие доказательства можно получить, вычисляя фонетическую значимость слов и сопоставляя затем полученные результаты с признаковым аспектом значения тех же слов» [Журавлев 1981: 47].
Фонетическая мотивированность слов, по мнению В.В. Левицкого, имеет место в тех случаях, когда структура наименования оказывается изоморфной структуре обозначаемого объекта: «В основе звукосимволизма лежит, как правило, синестезия (транспозиция одних видов в другие), обусловленная физическими свойствами звуков, однако эта обусловленность носит потенциальный, латентный характер и проявляется лишь тогда, когда звучание слов в силу тех или иных причин приходит в соответствие с содержанием слов» [Левицкий 1973: 56]. А.Д. Адилова, в свою очередь, отмечает, что слово может характеризоваться фонетическим типом мотивированности лишь в том случае, если в языковом сознании индивида при восприятии номинативной единицы возникает связь звукового облика со звуками фонетической системы [Адилова 1996: 45].
С. Ульман полагает, что фонетическая мотивированность проще всего вычленяется в звукоподражательных словах [Ульман 1970: 225—230]. В отдельных работах говорится о том, что звукоподражание — не эквивалент реального звучания: ему предшествует осмысление звукового образа, ориентированного на выражение [Гинатуллин 1973: 24—25; Голев 1989: 80]. Это положение подтверждено выводами психологического эксперимента, направленного на описание способов и средств обозначения различных шумовых явлений. Его автор, Х. Виссеман, считает, что психологический образ, поставляющий материал для звукообозначения, испытывает сильное влияние номинативной интенции, выбор же определенного обозначения является своеобразной равнодействующей двух объективных воздействий: со стороны внеязыкового звучания, отраженного в сознании, и со стороны требований языковой системы [см.: Голев 1989: 81].
А.П. Журавлев, прослеживая диалектику взаимоотношений и последовательность возникновения указанных типов мотивированности, высказывает предположение, что первичной является фонетическая, за ней следует семантическая, а затем «...в процессе формирования грамматической структуры языка» возникает морфологическая мотивированность [Журавлев 1976: 23].
С развитием функционального подхода к изучению языка лингвисты стали говорить о двух планах реализации мотивированности: языковом и речевом [Кияк 1988: 73; Мельников 1969: 4]. Особое положение речевой мотивированности, по мнению Т.Р. Кияк, объясняется её контекстуальным и «...даже субъективным характером» [Кияк 1988: 81]. Исследователь считает возможным говорить о трех видах мотивированности: а) знаковой (семиотической), б) формальной (словообразовательной), в) содержательной (интенсиональной). Под знаковой он понимает «мотивированность в слабом смысле», поскольку слово в данном случае мотивируется самим фактом существования и употребления [Кияк 1988: 81]. В рамках формальной мотивированности Т.Р. Кияк выделяет два подтипа: 1) мотивированность по внешней форме (фонетическая мотивированность) и 2) мотивированность по внутренней форме (морфологическая и семантическая мотивированность). Содержательную мотивацию языковед рассматривает как структурно-семантическую характеристику лексической единицы, эксплицирующую средствами языка рациональную лексико-семантическую связь между значением и внутренней формой данной единицы [Кияк 1988: 87].
Целостность значимых компонентов знака, представляющего собой единство материального и идеального, возможна лишь при одном условии: между формой и содержанием в языке существует некоторая взаимосвязь, мотивирующая выбор той или иной единицы при обозначении сегментов плана содержания. Однако вполне оправдана мысль о том, что между языковой формой и содержанием может не быть жесткой связи, «так как в противном случае оказалось бы невозможным обозначать с помощью ограниченного числа языковых единиц бесконечное множество явлений и отношений внешней действительности. Поэтому в языке должна действовать и противоположная тенденция, ведущая к произвольности знака» [Левицкий 1994: 26]. По мнению ряда языковедов «принцип произвольности» и «принцип непроизвольности» обеспечивают «нормальное» существование и функционирование языка [Блинова 1972; Левицкий 1994; Реформатский 1967].
Иначе вопрос мотивированности/немотивированности решается в антропонимике. Исследование мотивированности имени собственного связано с выделением в структуре онима актуального признака и выявление на его основе мотива номинации. Под мотивом номинации в ономастике принято понимать экстралингвистическую причину выбора или создания данного имени собственного для конкретного объекта [Подольская 1988: 84—85].
Мотивировка имен является фактом экстралингвистическим: «...совокупность факторов, лежащих в основе мотивировок собственного имени едина для всего человечества. Для антропонимов такими основными факторами, определяющими их мотивировку, служат физическая, психическая, биологическая, моральная, интеллектуальная характеристика лица, его социальная, национальная, территориальная принадлежность, родственные связи и др. Все эти факты внелингвистические, наблюдающиеся во всех языках, у всех народов» [Суперанская 1968: 244; 1977: 245].
В ономастике утвердилось мнение о том, что в процессе употребления имён мотивы номинации утрачиваются, поскольку вербальные знаки реального именника характеризуются предрасположенностью к деэтимологизации [Пеньковский 1976; Суперанская 1976, 2002; Фролов 1991, 1994]. В речевой практике имя быстро становится просто номинативным дифференцирующим знаком, а вся его доономастическая информативность оказывается избыточной и теряется. Это информационное содержание существенно меняется, когда апеллятив в роли имени собственного попадает в орбиту творческого именословия, то есть становится фактом поэтического осмысления реальности.
Систему ономастических номинаций художественного текста могут формировать антропонимы, заимствованные из реального именника эпохи, и антропонимы, придуманные писателем. Отбирая имена из национального ономастикона, либо создавая их на базе апеллятивного лексического материала, автор максимально использует специфические свойства имен собственных, бытующих в речевой практике, служащие основой для создания стилистически эффективных в контексте художественного произведения литературных имен. Имена, заимствованные из реального антропонимического фонда и адаптированные в ономастическом пространстве художественной реальности, в лингвистике рассматриваются как вторичные номинации [Арутюнова 1977; Гак 1967, 1976; Голомидова 1991; Разумова 2002].
Вторичная номинация имён собственных представляет собой обретение номинативными знаками стилистически маркированной в контексте знаковой репрезентации, которая, как правило, определяет выбор признака, лежащего в основе наименования. Следовательно, онимы, закрепленные за реальным национальным именником, сознательно отбираются автором и претерпевают образно-эстетическую трансформацию для достижения особого художественного эффекта. В художественном тексте «стёртая» семантика отапеллятивного имени актуализируется. Происходит перераспределение семантических компонентов смещаются акценты: в качестве главного подчеркивается то, что в общенародном значении выступало как второстепенное, а в структуру антропонимного значения включаются новые компоненты. Следовательно, авторское использование в художественном тексте реальных онимов, как и создание новых, всегда мотивировано, поскольку актуализированные контекстом компоненты значения имени реального именника ориентированы на различные черты персонажа, обозначенного этим именем.
Порождая литературное имя, автор, несомненно, стремится к сохранению в его структуре признаков мотивированности, поскольку они, главным образом, предопределяют прочтение художественного образа. Очевидно, что мотивационная сторона выбора собственного имени персонажу, связанная с номинацией как процессом и номинацией как результатом этого процесса, должна отражать суть имени: для чего антропоним создается, как он создается, каким образом в информации, которую он несет, отражаются причины и цели его порождения.
При определении мотивированности/немотивированности литературного антропонима принципиально важным считаем следующее: поскольку номинация осуществляется в речевой деятельности, то в определении мотивационного значения возможны два аспекта — ономасиологический и семасиологический. Ономасиологический аспект, отражающий деятельность номинатора, предполагает движение от объекта к знаку, семасиологический — от знака к объекту. Следовательно, при семасиологическом анализе антропонимы Лапшённикова, Неприменова, Поплавский являются семантически немотивированными, так как не сообщают реципиенту информации о носителе имени. Эти же онимы при ономасиологическом подходе являются мотивированными. Исходя из изложенного, считаем необходимым представить мотивационную характеристику поэтонимов романа «Мастер и Маргарита» в ономасиологическом аспекте и сопроводить её комментариями семасиологического характера.
По мнению А.В. Пузырёва, «...мотивированность собственных имен в художественной речи многоаспектна; сказывается в выборе и употреблении собственного имени и включает в себя социальную, эстетическую, тематическую и поэтическую (стихотворную) мотивированность» [Пузырёв 1979: 43—50]. Понимая под мотивированностью «...обладание отчетливой и экспрессивной внутренней формой», исследователь выделяет следующие виды мотивированности литературного назывного знака: фонетическую, семантическую, морфологическую. Р.Х. Гараппова высказывает мнение о том, что литературная антропонимия художественно мотивированна, так как содержит определенную авторскую оценку и также считает возможным говорить о трех видах мотивированности имен собственных в художественном тексте [Гараппова 2000: 7—18].
Звуковой облик имеет большое значение при создании номинации, её восприятии и дальнейшем употреблении. Исследователь звуковой стороны слова А.П. Журавлев пишет: «Слово представляет собою единство значения и звучания. Это значит, что в языке нет слов, которые имели бы значение, но не имели бы звучания, точно так же, как нет слов, имеющих звучание, но не имеющих значения. Значение слова — это его содержание, звучание слова — его форма. Содержание и форма в любом явлении действительности взаимодействуют вполне определенным образом, а именно — они всегда стремятся к взаимному соответствию. Такое соответствие называют мотивацией, а слово, для которого это стремление оказалось реализованным, т. е. содержание и форма которого находятся в соответствии, называют мотивированным» [Журавлев 1981: 23].
В художественном тексте для достижения стилистического эффекта довольно часто используется фонетическая огласовка собственных имен. Звуковой комплекс литературного имени есть непременный и обязательный его атрибут, поскольку первое представление о носителе именования складывается на основе акустических ассоциаций. Ассоциативные потенции имени, основанные на впечатлении, возникшем у читателя при прочтении антропонима, так или иначе влияют на восприятие образа персонажа. Писатель стремится как можно полнее, ярче, живее выразить в произведении и, соответственно, вызвать у читателя, нужные впечатления, переживания, размышления. Цель эта достигается разными средствами, одно из которых — звуковая сторона слова с тонкой и бесконечно разнообразной игрой оттенков.
Обращение к исследованию звукосимволических характеристик имени происходит, как правило, при семантической неясности внутренней формы онимов. Поскольку семантика поэтонима скудна и не продуцирует необходимые ассоциации, на первый план выдвигается звучание имени. Э.Б. Магазаник отмечает: «Не имея вещественной семантики, собственное имя становится особенно выразительным в звуковом отношении» [Магазаник 1978: 24]. Благодаря фонетической мотивации имя воспринимается как условный знак, созданный по законам звукописи, а не смысловое сращение с образом.
Звукоизобразительность — неотъемлемая часть речевой деятельности человека, способствующая наиболее полному раскрытию смысла при передаче сообщения посредством фонетических элементов (звуковых или переданных на письме). Средства звуковой выразительности (эвфония, звуковая инструментовка имени, фоносемантические элементы, звуковые повторы: аллитерации,ассонансы, консонансы), вызывающие у реципиента определенные ощущения, различные ассоциации, положительные и отрицательные эмоции, придают тексту общую юмористическую экспрессию, а носителю имени определённую эмоциональную оценку.
Звуки не выражают значения, однако в составе слова могут при определенных условиях вызывать различные ассоциации. Так, по мнению Н.А. Кондрашова и В.С. Третьяковой, «...грубые согласные передают резкие, хлопающие и хлюпающие звуки: бахать, брякать, бухать, плюхать; аффриката [ц] передает резкий звук: цокать, цыкать..., плавный [р] передает грубый, дребезжащий звук: грохать, рокотать, [л] передает мягкий протяжный звук: болтать, шлепать» [Кондрашов, Третьякова 1991: 110]. Е.Е. Хазимуллина полагает, что «...оппозиция высоких и низких фонем может вызвать ассоциацию с противопоставлениями «светлый — темный», «добрый — злой», «маленький — большой», «тонкий — толстый», «легкий — тяжелый»» [Хазимуллина 2000: 92]. Эту способность звуков стимулировать определенные ассоциации называют звуковым символизмом. По мнению ряда ученых, такая звуковая символика и звукоизобразительность номинативного знака не является полностью предопределенной и реципиентом почти не осознается, однако она оказывает влияние на жизнеспособность и восприятие языковых единиц [Воронин 1982: 166; Журавлев 1974: 131].
Как правило, при создании поэтонимов авторы прибегают к семантической мотивировке, благодаря которой в имени прослеживается связь с семантикой мотивирующей лексемы. В словах с семантическим типом мотивированности вещественные признаки преломляются через семантическую систему, где они отождествляются с единицами лексического уровня языка. Внутренняя форма слова с семантическим типом мотивированности, как правило, включает метафорический мотивировочный признак, что позволяет включить слово в разряд образной лексики [Козлова 1999; Рут 1992; Юрина (Беккер) 1990]. Образную мотивировку объект получает в том случае, когда его существенный (для мотиватора) признак не может быть выражен в традиционных вербальных формах, то есть не имеет однозначного вербального средства воплощения [Рут 1992: 31]. В результате в художественном тексте появляются антропонимы, способные информировать о жизни носителя имени, формировать представление о его характере, привычках и интересах. Подобные «характеристические» («говорящие») имена — весьма экономное средство обозначения общественной природы носителя номинации. Они лаконичнее, по сравнению с другими языковыми средствами, обозначают денотат в тексте, открывают новые грани созданного образа.
Литературные антропонимы с «говорящей» внутренней формой являются прямо мотивированными, то есть прямо характеризующими через семантику или форму основы называемый образ, черты характера, социальный тип: Стародум, Скотинин, Правдин (Д.И. Фонвизин), Манилов, Ляпкин-Тяпкин, Яичница, Собакевич (Н.В. Гоголь). По мнению О.И. Фоняковой, «...в «говорящих» фамилиях или прозвищах стилистическая экспрессия оценочности возникает благодаря их семантической двуплановости: отапеллятивное значение (мотивировочный признак, мотив) основы накладывается на собственно ономастическое, номинативное, в результате чего первое усиливает второе и делает его «говорящим», оценочным» [Фонякова, 1990: 48]. В «говорящих» именах заложены элементы сопоставления, позволяющие характеризовать персонажей, давать оценки действиям героев и им самим как индивидам. Это имплицитно выраженные сравнения, производимые на когнитивном уровне и не имеющие формального выражения в художественном тексте. В сравнении с другими именами они обладают неоценимыми свойствами наглядности, зрительного представления обозначаемого.
Традиция употребления «говорящих» имен персонажей восходит к эпохе литературного классицизма, а в русской литературе берет начало в комедиях и баснях конца XVIII — начала XIX вв. В ономастическом творчестве Д.И. Фонвизина, А.С. Грибоедова, И.А. Крылова, А.С. Пушкина и Н.В. Гоголя присутствуют яркие примеры «говорящих» имен. В литературе XIX—XX века «характеристические» имена собственные появляются лишь в жанре сатиры и юмора. Как правило, в ономастическом пространстве текста «...фигурируют персонажи гораздо многогранней, сложней схематических персонажей классицизма». Поэтому «...имена таких героев уже не маска, а только намек, не исчерпывающий характеристику, а дающий ключ к ней» [Никонов 1974: 243]. Отличительной чертой таких номинаций становятся не характеристические возможности доантропонимической основы, а ассоциации, вызванные её этимологическим значением, создающие представление не о признаке характера, а о персонаже в целом. По определению Э.Б. Магазаника, это «имена с подтекстом»: «...уловив подтекст такого имени, читатель обогащает свое восприятие образа, ибо он, читатель, кроме всего прочего, расшифровывает тайные знаки субъективного авторского отношения к герою» [Магазаник 1978: 30]. Нередко подтекстовая функция проявляет себя благодаря такому явлению, как ономастическая криптография. В данном случае мы имеем дело с полувымышленными именами, когда писатель зашифровывает в имени персонажа имя прототипа (протоним).
В творческой лаборатории писателя можно встретить немало семантически мотивированных имен, фамилий, прозвищ, но они никогда не заполняют все ономастическое пространство художественного текста. В литературном произведении, как правило, функционируют разные антропонимы, в том числе и «косвенно мотивированные» — социальной средой, речевым узусом, национальным колоритом, историческими нормами именника, изображаемого времени [Михайлов 1988: 16]. Подобную информацию имя, как правило, приобретает благодаря морфологическому типу мотивировки. Морфологическая мотивированность антропонима проявляется в определенной морфологической оформленности имени, что связывает антропоним с системой языка, с определенными лексико-грамматическими разрядами слов.
Морфологическая мотивированность номинации, как правило, осознается только в соответствующем контексте, где внимание читателя фиксируется на отдельных значимых частях антропонима. Д.Н. Голев убедительно доказывает, что вне контекста лексема подвергается преимущественно смысловому прочтению: «Совершенно очевидно, что использование морфемно-мотивационного плана осуществляется только при определенных условиях, если этому сопутствует синтаксические и семантические особенности контекста, если с этим связано речевое задание и т. п. В этих случаях у говорящего формируется особая стратегия, установка на учет формальной стороны слова, на использование ее в качестве суппозиций при лексической реализации стратегии высказывания» [Голев 1989: 141]. Следовательно, насыщение имени новыми смыслами на морфемном уровне возникает только при взаимодействии со сферой контекстных смыслов. При этом значение словоизменительных и словообразовательных морфем проявляется на уровне того целого, куда они входит как органический элемент.
Таким образом, типология способов мотивировки поэтонима достаточно обширна. Можно говорить, как минимум, о трех типах мотивации имени собственного в художественном тексте: семантическом, морфологическом и фонетическом. Указанная типология применима, как мы убедились, и в языке, и в речи. Однако художественный текст — это особый уровень речи, представляющий собой сознательно организованный результат речетворческого процесса, подчиняющийся определенным закономерностям организации [Гальперин 1981: 3]. Следовательно, поэтонимы, как часть этой, особым способом организованной системы, мотивированы ею. Поэтому литературный оним, будучи важным элементом художественной структуры, может активно продуцировать содержательно-концептуальную и содержательно-подтекстовую информацию произведения. Конденсируя в своей семантике необходимые образные смыслы текста, поэтоним, несомненно, сообщает читателю индивидуально-авторское понимание событий и фактов, описанных в созданном воображаемом мире, передает скрытую информацию, извлекаемую благодаря способности номена порождать ассоциативные и коннотативные значения.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |