§ 2. Антропонимия «библейских» глав романа

М.А. Булгаков, создавая стройный и величественный антропонимикон «библейских» глав, провел скрупулезную работу с художественной и историко-философской литературой. И.Ф. Белза и Н.П. Утехин называют следующие источники, на которые мог опираться писатель: апокрифические сказания «Акты Пилата», латинская поэма XII в. «Пилат», «Археология страданий господа Иисуса Христа» Н.К. Маккавейского, «Евангелия канонические и апокрифические» С.А. Желебова, труды Иосифа Флавия и Тацита, книга Э. Ренана «Жизнь Иисуса», рассказ А. Франса «Прокуратор Иудеи» и прочие [Белза 1978: 175—185, Утехин 1979 (а): 97—102].

Предположения о том, что М.А. Булгаков при написании вставного повествования обращался к разным источникам, на наш взгляд, совершенно бесспорны. Доказательством этого могут служить образы, имеющие разные источники заимствования, и пересекающиеся темы, которые обсуждаются многими булгаковедами [Сарнов 1997: 3—31, Яновская 1983: 227, Соколов 1991: 45—56], а также антропонимы, отмеченные в черновых вариантах романа «Мастер и Маргарита». Например, в одной из редакций упоминается имя французского писателя, историка, филолога-востоковеда, автора сочинений по истории христианства Эрнеста Ренана («...в речи его появились имена не только Эрнеста Ренана и Штрауса...» [Р.I.: 19]), который в «Истории происхождения христианства» и «Истории израильского народа» высказывал предположения об историчности Иисуса Христа. Имя Давида Фридриха Штрауса, отрицавшего достоверность евангельских преданий и считавшего Иисуса исторической личностью, также является неоспоримым свидетельством того, что автор прибегал при разработке «древних» глав к трудам немецкого теолога и философа. Таким образом, исследуя ранние редакции романа, можно очертить круг источников, с которыми знакомился М.А. Булгаков при разработке библейской темы.

Многие антропонимы, появившиеся в первой редакции, сохраняются до последнего варианта текста. Как правило, это онимы, заимствованные из различных историко-философских источников и богослужебной литературы. Так, уже в первых вариантах романа фиксируются номинации Ирод Великий, Валерий Грат, Тиберий, Гестас, Дисмас, Понтий Пилат. Тем не менее, при последующей правке текста автор продолжает работу с отобранными именами, как бы проверяя степень их поэтической звучности и исторической достоверности. Например, изучая материал о Понтии Пилате, Булгаков делает многочисленные выписки, подробно указывая использованные источники. В его рабочих тетрадях разного времени обнаружены следующие записи: «Понтий Пилат вступил в должность прокуратора Иудеи в 26 г. нашей эры, сменив Валерия Грата» (Лука, гл. III. Иосиф Флавий, иудейский историк, кн. 18, гл. 2); Атус — король и дочь мельника Пила. Pila-atus... Понт Пятый! Прокуратор!... Гора Пилата. Гора Pilatus...» (Брок. 46, 595) [Лосев 1993: 412—413].

Имя пятого прокуратора Иудеи во всех редакциях романа фиксируется без изменений. Лишь в первом варианте текста (1928—1929 гг.) рядом с известной читателю номинацией функционирует её латинская огласовка: Pontium Pilatum. В контексте древних глав она выглядит уместно, подчеркивая величие персонажа и его принадлежность к определённому историческому тезаурусу. Отказ от именования мог быть инициирован разными причинами. Одна из них, как нам кажется, очевидная несочетаемость латинской огласовки онима с возникшим позднее прозвищным именем прокуратора — всадник Золотое Копье.

В многочисленных версиях романа «Мастер и Маргарита» персонаж, именуемый в последней редакции Иешуа Га-Ноцри, идентифицируется посредством различных антропонимов. В первой редакции функционируют номинации Иисус и Иисус Га-Ноцри: «Бродяга и тать, именуемый Иисус Га-Ноцри, совершил преступление против кесаря» [Р.I.: 34], «Было много сочувствующих Иисусу, и все же в целом толпа, Владимир Миронович, всегда толпа...» [Р.I.а: 96]. Здесь же регистрируем номинации Назарий и Иисус Назарет: «— Ну спасибо тебе, Назарий, вымолвил он (Вар-равван. — Е.Б.), шамкая, замели тебя вовремя» [Р.I.а: 96], «Иешуа Га-Ноцри, он же Иисус Назарет» [Р.I.б: 85]. Разные варианты именования героя говорят о том, что писатель еще не определился с трактовкой образа бродячего философа. Присваивая денотату разнообразные имена, он пытается осознать его сущность, определить место в произведении. На этом этапе формирования текста образ героя неразрывно связан с евангельским Иисусом Христом, о чем свидетельствуют не только варианты именований персонажа, но и многие текстовые реминисценции.

Бродячий философ второй редакции также связан с евангельским образом и осознается как лицо библейского мифа: «Потрепанная Библия с золотым крестом на переплете лежала перед Иваном... Иван решил, что необходимо что-нибудь узнать об этом Пилате... Но Матфей мало что сказал о Пилате, и заинтересовало только то, что Пилат умыл руки... Лука же утверждал, что Иисус был на допросе не только у Пилата, но и у Ирода, Иоанн говорил о том, что Пилат задал вопрос Иисусу о том, что такое истина, но ответа не получил» [Р.II.: 50]. В следующей главе, названной «Евангелие от Воланда», Князь Тьмы рассказывает историю Иешуа Га-Ноцри и Понтия Пилата, которая звучит как продолжение евангельских рассказов об Иисусе Христе. Здесь Иешуа именуется «Jesus Nasarenus» («Jesus»). Указанная номинация является свидетельством того, что оба образа (библейский и вымышленный) осознавались Булгаковым в неразрывной связи, как дополняющие друг друга. Вероятно, писатель действительно мыслил создать своё Евангелие, но позднее, отказавшись от этого замысла (а об этом свидетельствует: 1) отказ от названия главы «Евангелие от Воланда», 2) от связи с библией (указанная цитата убрана), 3) от имени Иисус), именует героя только Иешуа (Ешуа) Га-Ноцри. По предположению М. Чудаковой на окончательный выбор М.А. Булгакова повлияла вышедшая в 1922 году пьеса С.М. Чевкина «Иешуа Га Ноцри. Беспристрастное открытие истины». «Обратить его (Булгакова. — Е.Б.) внимание на пьесу, — считает М.О. Чудакова, — могла резкая рецензия Сергея Городецкого в «Красной Ниве» (1923, № 12)» [Чудакова 1989: 188].

Следует отметить, что в черновых тетрадях первой редакции герой идентифицируется посредством антропонима Ешуа Га-ноцри из Эн-Назира [Р.I.: 28]. В этой номинации также фиксируется компонент, соединяющий образы евангельского персонажа и литературного: название города, в котором родился бродячий философ (Эн-Назира). В топониме отчетливо проступает элемент «назир», ассоциирующийся с названием родного города Иисуса Христа по Евангелию — Назаретом. М.А. Булгаков мог почерпнуть название Эн-Назира из книги английского историка и богослова Ф.В. Фаррара «Жизнь Иисуса Христа». В архиве писателя сохранилась следующая запись из книги Фаррара: «О Назарете не упоминается в Ветхом завете, если он не тождествен с Эн-Саридом... Этот городок есть Эн-Назира, Назарет...» [Лосев 1993: 413]. Топоним Эн-Сарид появляется в третьей редакции романа: «Мое имя... Иешуа Га-Ноцри из Эн-Сарида» [Р.III.а: 112]. В окончательном варианте текста «топоэлемент» имени звучит иначе: «— Откуда ты родом? — Из города Гамалы» [М.Б.: 16].

Модификации топонима (Назарет → Эн-Назир → Эн-Сарид → Гамала) и использование трансформированного имени Иешуа Га-Ноцри говорят о сознательном стремлении автора создать условия для адекватного восприятия образа, не связанного с традиционной трактовкой. Фонетические замены известного имени позволяют отождествлять вставной роман с каноническим источником, а его главного героя осознавать как реально существовавшее во времени лицо, история которого была отражена в Евангелии. Образ персонажа, его внутренний мир постигается читателем исходя из существующих в романе философем, религиозных символов и проекций на евангельский текст.

Оним Иуда из Кириафа (Иуда из города Кириафа) также является результатом фонетического переосмысления имени известного библейского персонажа, одного из учеников Иисуса Христа — Иуды Искариота. В первой редакции романа «Мастер и Маргарита» это именование было представлено в следующих структурно-фонетических вариантах: Иуда из Кериот, Иуда из Кариот, Иуда Искариот, Юда Искариот. Представленные номинации иногда используются в рамках одного предложения, словно автор проверяет, какая из них более приемлема для «древних» глав повествования: «Иуда из Кариот симпатичный, да? ...Это ужасно, прямо ужас... какую беду себе наделал Искариот» [Р.I.б: 83]. Антропонимы, используемые при идентификации героя, передают и модель, и фонетическое оформление соответствующего евангельского имени: «Вошел же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа Двенадцати» (Лука, 22: 3), «Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященнику...» (Матфей, 26: 14).

В ходе дальнейшей работы над ершалаимскими главами писатель несколько трансформирует избранное им имя. В тексте четвертой редакции зафиксировано следующее: «...принять все меры к охране Иуды из Кериафа» [Р.IV.: 237]. Позднее, в шестой черновой правке, писатель, следуя уже не раз использованному им принципу трансформации евангельских имен, вводит в текст модифицированный антропоним Иуда из Кириафа. Наличие в предшествующих редакциях разных вариантов этого имени связано с различным подходом к передаче звучания номинации. Выбор последнего именования был определен, скорее всего, закономерностями выстраивания повествования в исторических главах.

Изменения в отборе средств номинации следует связать с изменением и усложнением образа именуемого персонажа. В ранних редакциях текста образ Иуды подается конспективно: «Очень милый мальчик... А женщина... А вечером...» [Р.I.б: 83]. В поздней правке Иешуа говорит Пилату: «Мне жаль юношу из Кериота. У меня есть предчувствие, что с ним случится несчастье сегодня ночью при участии женщины» [Р.III.: 179]. В редакции 1938 года образ персонажа проступает отчетливей, очерчиваются отдельные детали его истории: «вышел молодой чернобородый человек в белом чистом кефе... горбоносый красавец. Сердце его прыгало, и мысли путались. ...Он летел вперед, и сердце его билось. Он напрягался в одном желании не потерять черной легкой фигурки» [Р.VI.: 241]. В первых черновых тетрадях герой, именуемый Иуда Искариот, близок к библейской трактовке, персонаж последних редакций — это совершенно иная личность, восходящая к Иуде Евангелий, но подающаяся в другом прочтении. Здесь создан образ простодушного и наивного человека, искренне радующегося тридцати тетрадрахмам, питающего нежные чувства к женщине с именем Низа. В романе Иуда погибает из-за предательства любимой женщины, что также не совпадает с библейским мифом. Иуду, таким образом, губит любовь. В этом контексте проявляется имплицитный смысл именования Низа, которое осознается через оценочную лексему «низкий».

Именования Вар-равван также является результатом фонетической трансформации имени известного библейского персонажа. Первые редакции романа воссоздают отдельные этапы фонетического преобразования имени Варравы. В разных по времени создания вариантах романа фиксируются следующие, отличающиеся фонетической огласовкой или структурной организацией, именования разбойника: «Сына Аввы, Вар-Раввана, — воскликнул Пилат, — освободить и выпустить», «Не могу описать вам, какое лицо было у Варравы, когда он выходил из кордегардии. Он улыбался, и улыбка его была совершенно глупа и беззуба, а до допроса у Марка Центуриона Вар освещал зубным сиянием свой разбойный путь» [Р.I.: 96], «Вар-Равван (здесь же Иисус Варрава. — Е.Б.) приговорен за попытку к возмущению в Ершалаиме и убийство двух городских стражников» [Р.II.: 34]. В последующих редакциях наряду с именами Равеан [Р.III.] и Варраван [Р.VI.] автор использует для идентификации персонажа именование Вар-Равван, которое сохраняется до последнего варианта текста. Авторские варианты формы имени Вараввы в разных редакциях имеют огласовку, близкую к звучанию имени библейского разбойника, что, с одной стороны, дает возможность отдалить персонажа от известного прототипа, а с другой — подчеркнуть связь с ним. Писатель выстраивает новый образ, полагаясь при этом на информацию о первоисточнике, проявляющуюся в тексте благодаря фонетической близости поэтонима и известного библейского имени.

Антропоним Афраний появляется во второй полной рукописной редакции произведения. Писатель мог встретить его в книге Э. Ренана «Жизнь Иисуса», где есть упоминание о «благородном» Афрании Бурре, занимавшем пост префекта претория Рима [Ренан: 1991: 157]. В первых вариантах романа персонажу было присвоено именование Толмай, ставшее позднее именем помощника Афрания: «— Кто из ваших помощников руководил этим? — спросил Пилат. — Толмай, — ответил Афраний...» [М.Б.: 257]. Персонаж, обозначенный в тексте 1928 года именем Толмай, несколько отличался от соответствующего образа окончательной редакции: «...фигурка высвободилась из плаща и оказалась плотным бритым человеком лет пятидесяти, седым, но с очень розовым лицом, пухлыми щечками, приятными глазами. Не в первый раз приходилось прокуратору видеть седого человечка...» [Р.I.б: 93]. В последнем варианте текста портрет персонажа очерчивается отчетливее: «Явившийся к Пилату человек был средних лет, с очень приятным округлым и опрятным лицом, с мясистым носом. <...> Основное, что определяло его лицо, это было, пожалуй, выражение добродушия, которое нарушали, впрочем, глаза, или, вернее, не глаза, а манера пришедшего глядеть на собеседника. Обычно маленькие глаза свои пришелец держал приоткрытыми <...>, тогда в щелочках этих глаз светилось незлобное лукавство» [М.Б.: 238]. Усложняя образ героя, вводя новые детали его художественной «биографии», автор меняет и его имя. Отказ от антропонима Толмай мог быть вызван и другими причинами. Одна из них — подчеркнутое стремление Булгакова к исторической достоверности описываемых событий. Скорее всего, именование Афраний, имеющее свой «голос» в истории, в большей степени устраивало писателя.

В результате анализа библейских антропонимов романа «Мастер и Маргарита» было установлено, что номинатор, создавая оним, прибегает к модификации имен персонажей, известных в мировой художественной и религиозной литературе. Анализ истории создания именослова евангельской темы со всей очевидностью показывает, что для номинатора в именовании релевантным было звучание: Иуда Искариот → Иуда из Кериот → Иуда из Кариот → Юда Искариот → Иуда из Кериафа → Иуда из Кириафа. Варрава → Иисус Варрава → Вар → Равван → Варраван → Вар-Равван. Присутствие разных фонетических вариантов онимов в первых редакциях романа связано с различным подходом к передаче звучания известного имени. Модифицированная номинация становится показателем творческого переосмысления известного образа, исторических фактов и событий. «Неточная цитата (часто, намеренно неточная!) может отражать лингвистическую трансформацию ранее известного образа в образ совершенно новый, построенный по общей семантической модели с первоисточником» [Сологуб 2000: 51].