Очень важно отметить, что все основные произведения были написаны Булгаковым до 31—32-го годов. Это «Записки на манжетах», «Белая гвардия», «Дьяволиада», «Роковые яйца», «Собачье сердце», «Бег», «Багровый остров», «Зойкина квартира», «Кабала святош».
И, наконец, был задуман роман о дьяволе. Неожиданно для Булгакова в его жизни возникает еще одна тайная трагическая линия. Интерес к нему возник со стороны человека, имя которого всуе не произносилось. Внимание вождя было истовым и напряженным. Пьесу «Дни Турбиных» он смотрел более двадцати раз. Даже для обыкновенного человека, не обремененного государственными делами, это невероятно. Вот она, тайная страсть вождя и тайная же сторона жизни Булгакова.
Очевидно, что для своих игр с подсознанием Сталин выбрал именно Булгакова.
Сталин вообще любил общаться с творческой элитой и даже порой решал проблемы, возникавшие у того или иного деятеля культуры.
Однако его отношение к Булгакову резко отличалось от раз и навсегда выработанной им линии поведения по отношению к остальным.
В качестве примера или даже задачи на развитие аналитического мышления можно привести разговор Сталина с Пастернаком, о котором вспоминала А. Ахматова.
Речь в разговоре шла об участи Мандельштама, которого намереваюсь сослать в абсолютную глухомань, в Пермскую область.
Сталин поведал Пастернаку, что участь Мандельштама будет смягчена: и впрямь он был сослан в Воронеж.
И вот после этого заявления Сталин неожиданно проявил себя как человек, умеющий тонко выстраивать интригу.
Он поинтересовался у Пастернака, почему тот не хлопотал об участи друга: «Если бы мой друг поэт попал в беду, я бы лез на стену, чтобы его снасти». И далее: «Почему вы не обратились ко мне или в писательские организации?» Ответ Пастернака был жалок: «Писательские организации не занимаются этим делом с 1927 года».
Сталин искренне (или только сделал вид?) удивился: «Но ведь он ваш друг?!»
Пастернак не смог поддержать накал разговора, он оказался несостоятелен в этой сложно-постановочной игре: он попросту ничего не ответил.
Сталин же, напротив, полностью владел ситуацией. Он иезуитски продолжал настаивать: «Но ведь он же мастер, мастер?»
И тут Пастернак сломался (если не сказать жестче) окончательно: «Это не имеет значения». Удержимся от резких суждений. Проницательному читателю и так все будет ясно, потому как далее Пастернак продолжил: «Почему мы все говорим о Мандельштаме и Мандельштаме, я так давно хотел с вами поговорить». — «О чем?» — «О жизни и смерти». Сталин в ответ повесил трубку...
Сталину Пастернак совершенно был не нужен как собеседник, тем более он не намерен был обсуждать столь важные для каждого человека темы. Он попросту проверял Пастернака на разрыв. С уверенностью можно сказать, что Пастернак испытания не выдержал. После чего Сталин совершенно потерял к нему интерес. Другое дело Булгаков...
Возможно, он единственный соответствовал требованиям, предъявляемым Сталиным к своему избраннику. А это, между прочим, дорогого стоило... Булгаков, судя по всему, понимал всю непростоту Сталина, она притягивала его, как магнитом.
Именно неординарность духовного строя (а кто, собственно, сказал, что она всегда позитивна, то есть со знаком плюс?) всегда интересовала писателя. Он и сам был не всегда однозначен в своих поступках. Так ведь и слава Богу, что так! Это ведь удел гениев. Булгакова всегда интересовали сильные мира сего.
В воспоминаниях Сергея Ермолинского дважды встречается фраза, сказанная об уже состоявшемся Булгакове: «...А хотелось быть примерным мальчиком». Как нам кажется, исследователи не придали значения этой характеристике. А ведь здесь говорится о желании Булгакова нравиться власти. Достаточно вспомнить очерк Булгакова «Часы жизни и смерти (С натуры)» о похоронах Ильича.
«Лежит в гробу, на красном постаменте человек. Он желт восковой желтизной, а бугры лба его лысой головы круты. Он молчит, но лицо его мудро, важно и спокойно. Он мертвый. Серый пиджак на нем, на сером красное пятно — орден знамени. Знамена на стенах белого зала в шашку — черные, красные, черные, красные. Гигантский орден — сияющая розетка в кустах огня, а в сердце ее лежит на постаменте обреченный смертью на вечное молчание человек.
Как словом своим на слова и дела подвигнул бессчетные шлемы караулов, так теперь своим молчанием караулы и реку идущих на последнее прощание людей».
Ради чего Булгаков искал близости к власти? Для личной выгоды или чтобы «истину царям с улыбкой говорить»?
Безусловно, он не мог не заметить происходивших вокруг него почти фантастических событий. Чего только стоит обыск на квартире Булгакова 7 мая 1926 года. Были конфискованы повесть «Собачье сердце» и дневники писателя. Цель конфискации литературных произведений ясна: выявить степень содержащейся в ней крамолы. А дневники? Кому они были интересны? Тайному визави? Он что же, читал их по ночам в кабинетной тиши? Тогда что он пытался найти в них? Ответ на какой столь волнующий его вопрос? Для того чтобы были интересны чьи-то дневники, нужно испытывать к их автору неподдельный, страстный интерес. Сталин, безусловно обладавший глубоким подсознанием, понимал, сколь достоин Булгаков его внимания. Булгаков чувствовал, что вокруг него начались странные, безумные пляски.
В 1925 году в журнале «Россия» было напечатано начало «Белой гвардии», продолжения не последовало. Вышел сборник «Дьяволиада»; вскоре он был конфискован. Была завершена пьеса «Белая гвардия», она предназначалась для постановки во МХАТе. Мхатовский режиссер пьесы Иван Судаков писал Булгакову, что Луначарский находит пьесу превосходной и не видит препятствий к постановке. Но вскоре в сборнике «Пути развития театра» были приведены слова Луначарского, сказанные на совещании по вопросам театра при Агитпропе ЦК ВКП (б): «А о «Днях Турбиных» я написал письмо Художественному театру, где я сказал, что считаю пьесу пошлой и советовал ее не ставить». Что это? Почему у советских руководителей могло в одночасье поменяться отношение к произведениям Булгакова? Вероятно, сверху было спущено указание играть в кошки-мышки.
Вот-вот должна была быть опубликована повесть «Роковые яйца». Предполагавшееся отдельное издание сорвалось. 25 марта издательство «Круг» объявляет, что готовит издание книги «Белой гвардии». Как можно догадаться, книга издана не была. Итог: второй сборник «Дьяволиады» взамен конфискованного и два маленьких сборника фельетонов. Это все, что было напечатано при жизни Михаила Афанасьевича, за исключением зарубежных изданий и журнальных публикаций.
Ситуация вокруг Булгакова менялась беспрестанно. В 1928 году все складывалось, казалось, для Булгакова благополучно. Шла речь о постановке «Багрового острова» и «Бега». Максим Горький горячо поддерживает «Бег» на обсуждении во МХАТе и в Главреперткоме. Осенью начинаются репетиции «Бега» во МХАТе, заключается договор на постановку «Бега» в ленинградском Большом драматическом театре. А далее начинается самая настоящая травля пьесы. Чего стоят одни только заголовки статей, например, «Ударим по булгаковщине». Звучали призывы типа «Шире развернуть кампанию против «Бега». И как результат, запрещение Главреперткомом пьесы «Бег».
А между тем А.Н. Тихонов, редактор серии «ЖЗЛ», вспоминал,1 что однажды он с А.М. Горьким поехал хлопотать за пьесу Эрдмана «Самоубийца». Сталин разразился весьма эмоциональной тирадой в ответ на просьбу Горького: «Да что! Я ничего против не имею, что пьеса нравится театру. Пожалуйста, пусть ставят, если хотят. Мне лично пьеса не нравится. Эрдман мелко берет. Вот Булгаков!.. Тот здорово берет! Против шерсти берет! (Он рукой показал — и интонационно.) Это мне нравится!»
Это явно не являлось игрой со стороны Сталина, просто не смог удержаться, скрыть свое восхищение.
Сталин и Булгаков...
Видимо, всю жизнь они были в жесткой, даже болезненной привязке друг к другу. Сила их взаимного тяготения была велика. Чего только стоит обращение Сталина к пароду в речи 3 июля 1941 года. Оно было замечательно тем, что было первым его выступлением в Великую Отечественную войну: «К вам обращаюсь я, друзья мои!» Безусловно, стоит согласиться с утверждением В.Я. Лакшина, что это обращение Сталина к народу есть не что иное, как обращение Алексея Турбина к юнкерам.
Очевидно, что для вождя образ полковника Турбина, всегда импонировавший Сталину, сливался воедино с самим Булгаковым.
Возможно, Сталин был один из немногих, сумевших разгадать в писателе так глубоко спрятанные, но очень важные для него чувства.
В этом же 1928 году Булгаков начинает свою главную книгу. Были намечены почти все основные темы произведения. Все, кроме одной: в романе не появился еще ни Мастер, ни Маргарита.
А тут подоспел и новый привет от товарища Сталина. Привет выразился в пространных многозначительных рассуждениях по поводу пьесы «Бег». Содержались они в ответе на письмо драматурга Билль-Белоцерковского. Называя пьесу антисоветской и давая рекомендации Булгакову но исправлению пьесы, Сталин ставит вопрос и сам на него отвечает: «Почему так часто ставят пьесы Булгакова? Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбье даже «Дни Турбиных» рыба». И это пишет человек, который громче всех аплодирует на этом спектакле.
Вспомним попутно, какие события разворачивались вокруг премьеры «Дни Турбиных». Ажиотаж был невероятный, бесконечные очереди за билетами, обращения от организаций и просто частных лиц. Около театра постоянно дежурила «скорая помощь», зрительный зал накрывал запредельный накал эмоций.
Л.Е. Белозерская, вторая жена Булгакова, вспоминала: «Шло 3-е действие «Дней Турбиных». Батальон разгромлен. Город взят гайдамаками. Момент напряженный. В окне турбинского дома зарево. Елена с Лариосиком ждут. И вдруг слабый стук... Оба прислушиваются. Неожиданно из публики взволнованный женский голос: «Да открывайте же! Это свои!» Вот это слияние театра с жизнью, о котором могут только мечтать драматург, актер и режиссер».
Верно! Что тут можно еще добавить!
Однако к чему же привел этот настоящий переворот в области театрального искусства? К ответному взрыву в прессе. Этот разрушительный взрыв послужил началом творческой, а затем и физической гибели Булгакова.
Все началось с отвратительной, претенциозной статьи А. Орлинского, озаглавленной ни больше, ни меньше как «Гражданская война на сцене МХАТ». Ужасающие своей неприкрытой злобой названия: «Фальшивый вексель гр. Булгакова» (Ст. Асилов), «Долой «Белую гвардию» (М. Гольман), «Суд над «Днями Турбиных» и т. д.
Дальше — больше: А. Безыменский в своем «Открытом письме» дошел, думается, до крайней точки безнравственности: «Этих людей2 мы... расстреливали. Мы расстреливали их на фронтах и здесь могучей рукой, именуемой ВЧК и руководимой нашим замечательным Феликсом...» Да, безусловно, Безыменскому было чем гордиться... Фамилия у него, кстати, была подходящая: без роду, без имени...
Что должен был при этом испытывать Михаил Афанасьевич, даже трудно себе представить.
Известно, однако, что все материалы он внимательно прочитывал и даже делал вырезки, подклеивая их затем в альбом. Возможно, это помогало ему смириться с неизбежным. А именно: с сатанинским злом невозможно бороться достойными, человеческими методами. Талант, дарованный Богом, и утверждение нравственных, христианских истин вызывают лишь слепую ярость со стороны оппонентов. Уделяя такое внимание самому Булгакову и его творчеству, Сталин называет «Багровый остров» «макулатурой», подписывая тем самым ему приговор. Однако участь многих расстрелянных писателей и драматургов Булгакова миновала. Отчего же? Видимо, вождь не хотел лишать себя возможности разыгрывать и далее эту глумливую шахматную партию. Он ждал ответного хода. Не сразу, но он последовал.
Впрочем, было еще кое-что...
Возникает стойкое ощущение очень непростой ситуации, сложившейся вокруг самого Сталина.
Наивно было бы думать, что Сталин единолично, по собственному желанию принимал все решения.
Отнюдь! И даже более того: он вел постоянную борьбу со своим окружением. Возвращаясь к «Бегу», отметим, что Сталин не сразу согласился на ее запрет к постановке. Он колебался, но произошло событие, которое возбудило еще больший интерес к пьесе, а именно — убийство генерала Добровольческой армии Я.А. Слащева. Он, как известно, являлся прототипом генерала Хлудова в «Беге».
Примечания
1. А.Н. Тихонов рассказал об этом Е.С. Булгаковой в Ташкенте в 1942 г.
2. Подразумевались Турбины.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |