Глава 2

Итак, болезнь и была причиной, по которой Булгаков не отступил с белыми и остался во Владикавказе. Но далее?..

Почему, скитаясь по стране и очутившись, наконец, в Батуме, не переправился в Константинополь? Впрочем, Батум. Собственно все в его жизни началось с Батума, и все закончилось Батумом. Фатум — Батум.

Итак, 1921 год. Из Владикавказа Булгаков через Баку и Тифлис попадает в Батум. Этот приморский город в начале 20-х годов был «окном из России», последней надеждой: «Корабли плывут в Константинополь, / Поезда уходят на Москву...»

Пожалуй, окончательное решение стать писателем Булгаков принял в Батуме. Это было главным решением его жизни, которому не противоречил возможный отъезд за границу. Писать он мог в более комфортных условиях и там.

Уехать из Батума было очень легко, это был последний и единственный шанс переправиться в Константинополь. Булгаков не раз говорил об отъезде с Татьяной Николаевной. Он несколько раз договаривался с капитанами маленьких суденышек. Однако он осознанно выбрал другой путь. Отчего? Хотелось бы предположить, что он не мыслил себя без России.

Батум 21-го года для Булгакова — это непереносимо тяжелый период в его жизни: полная нищета, неопределенность будущего. Почему именно в Батуме произошла судьбоносная для Булгакова встреча? Встреча, которая была предопределена свыше и в дальнейшем не только дала название главному роману в его жизни, но и определила одно из главных направлений его тайных мыслей, создала почву для напряженной внутренней деятельности, скрытой ото всех.

Вспомним Михаила Булгакова тех дней. Человека тончайшей конституции, чувствовавшего глубоко и страстно, с почти патологически развитым чувством собственного достоинства. При этом он ходит в лохмотьях, с мешком за плечами и пытается продать на рынке керосинку. Возможно, он и направлялся на этот злополучный рынок, когда увидел идущую ему навстречу женщину невероятной, скульптурной красоты, в платье, похожем на античную тогу. Она шла в сопровождении двух холеных высокого ранга военных, на лицах которых было написано: «Мы новые хозяева жизни». Они и были новыми хозяевами. Один из них был ее мужем — комиссаром-инспектором Наркомата путей сообщения, совершавшим инспекционную поездку по Закавказью. Второй мужчина был ее деверь, соратник Ленина, упомянутый им в одной из статей, как выдающийся революционер.

Едва взглянув на незнакомку, Булгаков понял, что она из другой, прошлой жизни, и непостижимым образом почувствовал женщину, предназначенную именно ему. Намного позже, через долгие десять лет, Булгаков узнает ее имя — Маргарита Петровна Архангельская, по мужу — Смирнова.

Такие встречи, на счастье или на погибель, посылаются единожды. Поражает удивительное сходство семейных биографий Михаила Афанасьевича и Маргариты Петровны.

Мало того, что они были людьми одного круга. Оба были из семей священнослужителей во многих поколениях. Даже родовые фамилии: его по матери Покровская, а ее с одной стороны — Введенская, с другой — Архангельская имели церковное происхождение. Невероятно похож был у обоих домашний уклад. Семьи были многочисленные: у родителей Маргариты одиннадцать детей, у родителей Булгакова — девять. Отец Маргариты Петровны преподавал русский и литературу в Ржевской гимназии, а отец Булгакова — греческий в Духовной академии. Оба отца владели несколькими языками. В обеих семьях царило дружеское, душевное настроение.

Похожие лица, манеру одеваться, причесываться он видел в своем доме, в своей семье еще в те незамутненные года.

Оба деда Булгакова были священниками, оба родом из Орловской губернии. В одной семье было девять детей, в другой — десять.

Бабушка со стороны матери Анфиса Ивановна, дед Иван Авраамович Булгаков, бабушка Олимпиада Ферапонтовна — это со стороны отца.

А у Маргариты Петровны — дед Иван Афиногенович Архангельский, священник. Чем-то родным, русским веет от этих старинных имен.

У Булгакова и Маргариты Петровны по обеим линиям (материнской и отцовской) священники были в нескольких поколениях. Да что уж говорить, и по фамилиям выходило — «колокольные дворяне».

Отец писателя Афанасий Иванович Булгаков учился в Киевской духовной академии, затем преподавал греческий язык в Новочеркасском духовном училище.

В семье Маргариты Петровны все было очень похоже.

Отец Петр Иванович Архангельский окончил семинарию, затем Духовную академию. Пытался он закончить еще и Историко-филологический факультет Московского университета, но, получив должность преподавателя словесности (русского языка) и литературы в Вифанской семинарии (Вифания — в трех километрах от Сергиева Посада), бросил учебу в университете, где он, по сути, получал второе высшее образование. Кстати, из Москвы во время учебы он писал письма домой только на латыни. Писал он их отцу Ивану Афиногеновичу, священнику села Городище, Клинского уезда.

В дальнейшем Афанасий Иванович Булгаков — уже доцент Киевской духовной академии, преподавал еще и в Институте благородных девиц.

А Петр Иванович Архангельский после переезда в Москву получил приход в Китай-городе, неподалеку от Кремля. Безусловно, он, как священник с высшим и еще одним незаконченным высшим образованием, мог рассчитывать на очень хорошее и престижное место. Однако педагогическую работу он не бросил: стал преподавателем женской классической гимназии Л.Ф. Ржевской, где собственно и училась Маргарита Петровна.

Он подготовил учебник русского языка, получивший весьма хорошие отзывы, но издать его до 1917 года не сумел, а потом уже было поздно. Учебник стал никому не нужен.

Такая зеркальность биографий предков поражает.

Однако дело шло пока только о внешних схожестях жизненного пути.

Что же касается более глубоких характеристик личностей обоих отцов — то тут еще интересней.

Фамилия Булгаков, унаследована писателем от отца, имеет тюркское происхождение. Булгак означает «смятение», «гордо ходящий человек» или просто «гордый», «гордец». О том, как эти характеристики можно применить, приложить к самому Михаилу Афанасьевичу, мы еще поговорим позже.

А пока отец писателя Иван Афанасьевич Булгаков — приверженец христианских идеалов братства. Человек глубокой порядочности, живущий, руководствуясь нравственным законом, считающий, что злых людей нет, а есть только добрые, мечтатель и великий патриот своей Родины.

Вот как описывала отца сестра Михаила Афанасьевича Н.А. Булгакова: «Это был очень интересный человек, интересный и высоких нравственных качеств... Над его гробом один из студентов, его учеников сказал: «Ваш симпатичный, честный и высоконравственный облик». Действительно — честный и чистый, и нравственный, как сказал его студент. Это повторяли и его сослуживцы. Отец проработал в академии 20 лет, и у него ни разу не было не только ссоры или каких-нибудь столкновений с сослуживцами, но даже размолвки. У него была довольно строгая наружность. Но он был добр к людям, добр по-настоящему, без всякой излишней сентиментальности. И эту ласку к людям, строгую ласку, требовательную, передал отец и нам. В доме была требовательность, была серьезность, но мне кажется, я могу с полным правом сказать, что основным методом воспитания детей у Афанасия Ивановича и Варвары Михайловны Булгаковых были шутка, ласка и доброжелательность. Мы очень дружили детьми и дружили потом, когда у нас выросла семья до десяти человек. Ну, конечно, мы ссорились, было все что хотите, мальчишки и дрались, но доброжелательность, шутка и ласка — это то, что выковало наши характеры.

Еще одно качество нам передал отец. Отец обладал огромной трудоспособностью. Вот я помню. Он уезжал в Киев с дачи на экзамены, с экзаменов он приезжал, снимал сюртук, надевал простую русскую рубашку-косоворотку и шел расчищать участок под сад или огород. Вместе с дворником они корчевали деревья, и уже один, без дворника, отец прокладывал на участке (большой участок — две десятины) дорожки, а братья помогали убирать снятый дерн, песок... Отец с большой любовью устраивал домашнее гнездо, но, к сожалению, это продолжалось недолго».

Да, слишком рано оставил свою семью добрейший Афанасий Иванович.

Если мы зададим себе вопрос, какое влияние оказал отец величиной своей личности, а также своими трудами на Михаила Афанасьевича, то мы увидим, что влияние это было огромным.

Умер Афанасий Иванович, когда ему было всего лишь 48 лет.

А пока приведем прощальные слова товарища Афанасия Ивановича по академии Д.И. Богдашевского: «Беседовали мы с тобой о разных явлениях современной жизни. Взор твой был такой ясный, спокойный и в то же время такой глубокий, как бы испытующий. «Как хорошо было бы, — говорил ты, — если бы все было мирно! Как хорошо было бы... Нужно всячески содействовать миру». И ныне Господь послал тебе полный мир...»

Однако посмотрим теперь, как судьба распорядилась жизнью отца Маргариты Петровны.

Отчего мы так много говорим о семьях Булгакова и женщины, привлекшей его пожизненное внимание?

Да оттого лишь, что, проследив, к примеру, путь их отцов, мы можем выйти на некоторые обобщения: выделить какие-то общие черты, присущие целому сословию.

Маргарита Петровна вспоминала об отце так: «Отец знал славянские и восточные языки, знал древнееврейский. Ветхий Завет читал в подлиннике. Помню, что он говорил, что, зная латинский и греческий, легче освоить и все другие языки. Поэтому он добивался, чтобы и мы, дети, знали древние языки.

Он знал наизусть массу стихов, очень часто и хорошо читал их и употреблял в разговоре. Помню, умерла мама, мы все собрались вокруг него. Он и тут, сквозь слезы, сказал: «Тише, о жизни покончен вопрос. Больше не нужно ни песен, ни слез!»

Он был очень интересным рассказчиком, и мы вечерами, особенно летом на даче, когда он был свободен от учительской работы, собирались на террасе, и он нам читал рассказы Чехова, Короленко, былины и пародии Ал. Н. Толстого. А потом мы все вместе пели хором старинные, русские песни, а я, чтобы меня не уложили спать, как самую младшую, забиралась в кресло с чехлом за спину старшей сестры Вали и там засыпала. Когда отец переносил меня в кроватку, я сквозь сон чувствовала, что это он: от него так приятно пахло одеколоном и чуть табаком.

Одно время отец преподавал в гимназии Ржевской Закон Божий. Сестра Валя рассказывала, что будущая писательница Мариэтта Шагинян (они учились в одном классе) никогда не уходила с его уроков, хотя она, армянка, не обязана была сидеть в классе на Законе Божьем, так же, как и еврейки. Отец, например, излагал нудный и скучный предмет «Учение о нравственности» с примерами из «Евгения Онегина», и у него получалось настолько интересно, что никто из иноверцев из класса не уходил.

Когда отец задумал перейти в 3-ю Мужскую гимназию, то к начальнице явилась делегация из старших классов с просьбой задержать Петра Ивановича еще хотя бы на год, чтобы дать им возможность закончить гимназию с ним, а иначе, говорят, мы все из гимназии уйдем. Вторая делегация пришла к нам на квартиру. Отцу пришлось удовлетворить их просьбу, и я помню, мать ворчала, что отцу приходится тратить много времени на ходьбу из одной гимназии в другую из-за одного только последнего класса. Думаю, что отец перешел из женской гимназии в мужскую не без нажима со стороны матери, так как гимназистки проявляли «обожание» к своему учителю.

Летом мы непременно работали с отцом в саду или огороде. Весной убирали с дорожек сучья, листья, носили на носилках в конец сада на поляну и складывали в обширную кучу, и за три года, которые мы прожили на даче художника Лемоха, у нас образовался большой курган с лавочками наверху, откуда хорошо наблюдать заход солнца.

За всю жизнь я не помню, чтобы отец повышал голос, а слушались мы его беспрекословно. Нам, детям, позволялось бегать, шуметь, возиться, но беспощадно требовалось быть предельно искренним, откровенным, не лгать, не обманывать. Ложь считалась величайшим позором, тягчайшим преступлением. Это внушал нам отец.

Он работал много: помимо двух гимназий, он был еще членом Правления свечного завода, читал лекции в Политехническом музее.

Кажется, в 1918 году отец снял рясу и пошел работать делопроизводителем в Высший Совет Народного Хозяйства и прослужил там 8 лет.

Зимой 1930 года его выслали из Москвы в Вологодскую область, как бывшего священника. Некий управдом Васильев, очевидно, хотел выслужиться, включив отца в список на выселение, но и сам вскоре был лишен работы и партийного билета.

Сначала отца хотели выслать в Казахстан.

Я пошла на прием к Екатерине Павловне Пешковой, все ей рассказала, она похлопотала, но было уже поздно. Все что она могла сделать, это переменить место высылки и отправить его в Вологду вместо Казахстана.

Где-то между Вологдой и Соловками он прожил несколько месяцев, а потом нам написали, что «нашли его на полу, головой у подножья кровати». Он не смог пережить такую несправедливость. Жаль его бесконечно!»

Удивляет необычная схожесть характеров, пройденного жизненного пути, но это и позволяет выделить общие черты, свойственные, думается, многим представителям этого сословия, а именно православным священнослужителям.

Необычайная доброта, терпимость к чужому мнению и обстоятельствам, потрясающее трудолюбие и глубокие знания — всем этим обладали два замечательных русских человека, отцы будущего писателя и будущей возлюбленной его. Именно незаурядность личностей обоих отцов способствовала созданию не только обстановки высокой духовности, но и просто человеческого тепла и крепкой дружбы в обеих семьях.

К. Паустовский называл семью Булгаковых «насквозь интеллигентной семьей». А еще это была веселая и добрая семья. Незабываемые летние вечера на даче в Буче: игры, смех. Да и после, в доме на Андреевском спуске «журфиксы» по нечетным субботам — танцевали, пели. Михаил всерьез увлекался оперой, знал многие арии наизусть. Братья Коля и Ваня играли на балалайке и гитаре, сестра Варя училась в консерватории по классу рояля. Шум, гомон: счастье — вся семья вместе. Да, все это было. Но было так давно.

«Дни Турбиных» — даже в названии есть горечь утраты самого главного — стержня, корней и необретения ничего взамен.