В это же самое время, а именно в конце 1934 года — начале 1935-го, наступают странные времена в жизни Булгакова, так называемые «американские дни». К этому периоду как раз и относится прием в американском посольстве.
Прежде чем предоставить слово дневниковым записям Елены Сергеевны (а что может лучше рассказать о том времени, если не документальные свидетельства очевидца?), напомним, что активная светская жизнь Булгаковых началась в очень грозное для страны время.
Убийство Кирова 1 декабря 1934 года стало переломным днем для слишком многих граждан нашей страны.
Сразу вслед за убийством был издан декрет Президиума ВЦИК, которым в Уголовно-процессуальный кодекс вносился ряд изменений: следствие заканчивать за десять дней, не принимать кассаций, ходатайств о помиловании, приговоры к высшей мере наказания приводить в исполнение немедленно по вынесении приговора, и т. д.
Но была причина, по которой убийство Кирова было знаковым для писателя.
За три дня до убийства (поистине троичность пронизывает всю нашу жизнь), а именно 28 ноября 1934 года, МХАТ, на сцене которого давалась пьеса Булгакова «Дни Турбиных», почтили своим присутствием (в который уже по счету раз?) генеральный секретарь, Киров и Жданов.
По словам актера МХАТ, Яншина «Генеральный секретарь аплодировал много в конце спектакля». Впрочем, как и всегда...
Итак, повод для начала массовых репрессий нашелся или, как бы это поточнее выразиться, был весьма удачно и верно найден.
А что же записывала в то время Елена Сергеевна в своем дневнике?
29 марта 1935 года: «...принесли конверт из американского посольства с приглашением Миши и меня на 23 апреля. В приглашении было указано — «фрак или черный пиджак». Буду шить Мише черный костюм, у него нет».
Через день она записывает: «Сегодня с М.А., зайдя сначала к портному Павлу Ивановичу, пошли в Торгсин. Купили английскую хорошую материю, по восемь рублей золотом метр. Приказчик уверял — фрачный материал, но крахмальных сорочек — даже уж нефрачных — не было. Купили черные туфли, черные шелковые носки».
Да, что же делать?!. Не было крахмальных сорочек!
Беда, конечно. А как же насчет уже начавшихся повальных (в том числе и в писательской среде) арестов и (напомним об изменениях в УПК) приведения в исполнение приговоров сразу после их вынесения?
Да простит нам читатель нашу иронию: не в сорочках и костюмах дело. Поразительно другое: Булгаков относился к «касте неприкасаемых».
Ни поступки его, ни его высказывания (хотя он был достаточно осторожен) не имели для него сколько-нибудь серьезных последствий.
Он как бы был накрыт непроницаемым для репрессий куполом, его как будто бы кто-то охранял от серьезных встрясок. Кто, хотелось бы спросить?
Да в общем-то все ясно...
Однако продолжим. Существовал в то время в жизни Булгакова некий одиозный персонаж (а на деле конкретный осведомитель) Эммануил Жуховицкий — переводчик пьес писателя.
Вот он-то как раз и служил связующим звеном между Булгаковым и его новыми друзьями.
Однажды (11 апреля 1935 года) он позвонил в квартиру писателя и сказал, что некий американский дипломат (это был секретарь американского посольства Боолен) хочет пригласить чету Булгаковых на обед и просит назначить дату.
По словам Елены Сергеевны, Булгаков тут же развернул ситуацию в другом направлении: «...вместо ответа — пригласил Боолена, Тефа (личного секретаря Буллита1) и Ж.2 к нам сегодня вечером. Ужин — икра, лососина, домашний паштет, редиски, свежие огурцы, шампиньоны жареные, водка, белое вино».
Напомним, описываемый ужин состоялся в доме писателя Булгакова.
Что же, Елена Сергеевна умела создать комфортные, близкие по тем временам к роскоши условия жизни. Так ведь, значит, и возможность их создания существовала?
Состоялся и ответный обед, данный уже Бооленом.
Запись от 19 апреля 1935 года:3
«— Квартира в польском доме — светлая, хорошая, электрический патефон, он же — радио. Конечно, Жуховицкий. Потом пришли и другие американцы из посольства, приятные люди, просто себя держат. Перед обедом подавали коктейль. Обед без супа».
Далее, как мы помним, состоялся бал у американского посла.
Балом «американские дни» Булгаковых не закончились — это было только начало.
Елена Сергеевна не успевала с восторгом записывать и описывать.
29 апреля 1935 года: «У нас вечером жена советника Уайли, Боолен» Там же: «И, конечно, Жуховицкий. Уайли привез мне розы, а Боолен — Мише виски и польскую зубровку... — Ужинали весело... Мадам Уайли звала с собой в Турцию, она уезжает через несколько дней с мужем на месяц в Турцию.
...Разошлись около трех».
30 апреля 1935 года:4 «Нас вчера Боолен пригласил на просмотр фильма... Из русских были только Немирович с женой.
Фильм — потрясающий! Из жизни английских кавалеристов где-то на границе Индии. После просмотра позвали в столовую, где угощали шампанским и всякими вкусностями. Нас познакомили со многими, в том числе с французским послом и с его женой, и с турецким послом. Полный, очень веселый человек!
Мадам Уайли пригласила нас завтра к себе в 10 ч. вечера. Боолен сказал, что пришлет машину за нами.
Итак, американские дни!» —5
1 мая:6 «...Мы днем выспались, а вечером, когда приехала машина, поехали кругом через набережную и в центр посмотреть иллюминацию. Набережная очень красиво сделана. Большой театр тоже.
У Уайли было человек 30, среди них турецкий посол, какой-то французский писатель, только что приехавший в Союз и, конечно, Штейгер. Были и все наши знакомцы — секретари американского посольства. С места — шампанское, виски, коньяк. Потом — ужин, a la fourchette, сосиски с фасолью, макароны-спагетти и компот. Фрукты. Мне есть не хотелось. Но Миша — бедняга никак не мог положить себе куска в рот. Так его забросала вопросами одна приезжая американка. Француз7 — оказавшийся, кроме того, летчиком — рассказывал про свои опасные полеты. Показывал необычайные фокусы с картами. Я сначала думала, что он сначала вошел в соглашение с хозяйкой. Но потом, когда он проделал фокус со мной непосредственно, я уверовала. И испугалась — объяснить немыслимо.
Сидели до половины третьего, а потом на машине поехали домой.»
Полноте, да неужто речь идет о жизни писателя, пьесы которого запрещались, да и любой иной род его творчества вызывал лишь неудовольствие властей?
Но так их общую жизнь описывала Елена Сергеевна. А что же Михаил Афанасьевич? Разделял ли он восторги жены относительно этих «американских дней»?
Да нет же, в нем жил его Мольер, и все думы были только о новой пьесе.
В письме к своему ближайшему другу П.С. Попову, датированному приблизительно тем же периодом, он писал: «Коротко говоря, надо вписывать что-то о значении Мольера для театра, показать как-то, что он гениальный Мольер и прочее. Все это примитивно, беспомощно, не нужно. И теперь сижу над экземпляром, и рука не поднимается. Не вписывать нельзя — пойти на войну — значит сорвать всю работу, вызвать кутерьму форменную, самой же пьесе повредить, а вписывать зеленые заплаты в чернью фрачные штаны!...
Черт знает, что делать!
Что это такое, дорогие граждане?
А за окном, увы, весна. То косо налетит снежок, то нет его, и солнце на обеденном столе. Что принесет весна?
Слышу, слышу голос в себе — ничего!»
Да, «Мольер» — вымученный, выстраданный.
Нам уже известна печальная судьба пьесы, а Булгаков лишь предчувствовал ее трагический конец. Так до светских ли ему было раутов?
У Елены же Сергеевны дневниковые записи о насыщенной и бурной светской жизни перемежаются с рассказами о трагедиях, которые случались в жизни других людей, часто их близких друзей и знакомых.
21 мая 1935 года8: «Вечером была у Свечиных,9 Ирину выпустили 16-ого в 5 часов дня.10 Она стала вялой, апатичной, температурит уже 10-й день. Перестала смеяться».
30 октября 1935 г.11: «Днем позвонили в квартиру. Выхожу — Ахматова — с таким ужасным лицом, до того исхудавшая, что я ее не узнала и Миша тоже. Оказалось, что у нее в одну ночь арестовали и мужа (Пунина) и сына (Гумилева). Приехала подавать письмо Иосифу Виссарионовичу. В явном расстройстве, бормочет что-то про себя».
Кстати, Михаил Афанасьевич помог составить Аине Андреевне это письмо, и оно возымело серьезный успех. Скорее всего, Сталин прочитал это письмо и, возможно, узнал (или почувствовал?) стиль Булгакова.
Такого рода дневниковые записи Елены Сергеевны более относят нас к атмосфере, царившей с середины тридцатых годов: поломанные жизни, потеря родных и близких.
Тем не менее 1936 год, судя по записям Елены Сергеевны, начался так же бурно: премьеры, ужин в Клубе мастеров искусств, покупка писателю шубы из американского медведя гризли.
Нет, поистине жизнь у Булгаковых (а вернее, как мы увидим дальше, в основном у Елены Сергеевны) протекала скорее параллельно жизни большинства граждан.
И вот, наконец, находим нечто близкое переживаниям мужа. 6 февраля12: «Вчера после многолетних мучений была первая генеральная «Мольера». Повышенное оживление на генералке... Вообще люди обозначались очень хорошо. У многих мхатчиков, которые смотрели спектакль, мрачные физиономии. Явная месть.
После генеральной — в шашлычной обедали, а потом Миша уговорил меня поехать на «Садко», захотелось послушать музыку».
Как же разнится по тону с этими записями письмо самого Михаила Афанасьевича, написанное сердечному другу П. Попову: «У нас после оттепели опять гнусный, с ветром, дьявольский мороз. Ненавижу его и проклинаю. Конечно, если бы можно было перенестись без всяких усилий в сугробы Ясной, я посидел бы у огня, стараясь забыть и Мольера, и Пушкина, и комедию... Мольер вышел. Генеральные были 5-ого и 9-ого. Говорят об успехе. На обоих пришлось выходить и кланяться, что для меня мучительно. Сегодня в «Сов. Иск.» первая ласточка — рецензия Литовского. О пьесе отзывается неодобрительно, с большой, но по возможности сдерживаемой злобой... Мне не здоровится; устал до того, что сейчас ничего делать не могу; сижу, курю и мечтаю о валенках...»
Он, как всегда, все предчувствовал, и как далек он был от эйфории, охватившей его жену. А она продолжала восторженно фиксировать события. 16 февраля: «Итак, премьера «Мольера» прошла. Сколько же лет мы ее ждали! Зал был нашпигован, как говорит Мольер, знатными лицами. Тут и Акулов, и Боярский, и Керженцев, Литвинов, Межлаук, Могильный, Рыков... Сейчас не могу вспомнить всех...
В антракте пригласили пить чай, там были все «сливки», кроме правительственных, конечно.
Успех был громадный, занавес давали по счету двадцать два раза. Очень вызывали автора».
Но как же все-таки странно, в этой же дневниковой записи читаем: «...были по приглашению посольства и американского посла. Он только что вернулся из Америки. Держит себя очаровательно.
Гости — дипломатический корпус. Был Буденный в новой форме, длинные брюки.
Показывали фильм «Бенвенуто Челлини». Американцы были страшно любезны».
Поразительно! В этой записи мирно соседствуют описания двух событий, видимо, в равной степени дорогих для Елены Сергеевны. Первое столь долго ожидаемое ее мужем, выстраданное им и для нее тоже весьма значимое по совокупности причин событие и второе, как оказывается не менее волновавшее ее: Буденный в длинных брюках, держащий себя «очаровательно» американский посол.
Сразу после премьеры, то есть буквально на следующий день появилась разгромная рецензия на «Мольера» в «Вечерней Москве», и в тот же день, 17 февраля приблизительно такая же в газете «За индустриализацию».
Ну а Елена Сергеевна восторженно писала 19 февраля: «Второй прием с кино у Буллита — кино, буфет, дипломатический корпус. Буллит был в пиджаке, а не в визитке, как в первый раз». Да, важнейшая, видимо, деталь для нее: посол был в пиджаке, а не в визитке!
«Картина очень хорошая. Комедия об американцах, о том, как английский слуга остался в Америке, очарованный американцами и их жизнью. Американцы очень милы».
Не только английский слуга, но и, безусловно, Елена Сергеевна была очарована американцами. Она как будто ослепла и оглохла, если восхищалась очевидной американской агиткой.
Ей была интересна комедия, несмотря на то, что в их собственной жизни разворачивалась реальная трагедия: решалась судьба пьесы, в которую ее муж вложил тайный смысл, но тайное стало явным не только для адресата, но и для его страшного окружения. А посему угроза нависла не только над пьесой, но и над ее автором.
А Елена Сергеевна как будто бы ничего не замечала, продолжая описывать в дневнике столь приятные для нее события: «Вечером у Кунихольм. Очень приятный вечер. Дерброй показывал кино, он сам снимал (путешествие свое в Америку).
Из русских еще были художник Кончаловский с женой.
Была дочка французского посла, m-lle Альфон, очень хорошенькая и необыкновенно привлекательная».
Что же, наверное, Елена Сергеевна умышленно не замечала туч на небосклоне их, казалось бы, блистательной светской жизни.
Но вот настало 9 марта, и все, в общем-то, стало на свои места: газета «Правда» опубликовала статью со знаменательным названием «Внешний блеск и фальшивое содержание».
Михаил Афанасьевич спокойно прочитал ее и сказал: «Мольеру» и «Ивану Васильевичу» конец».
Он-то как раз знал все наперед и вовсе не удивился, когда в тот же день узнал, что пьесу сняли.
Он давно уже с христианским смирением относился к участи своих произведений, да и к своей участи тоже, понимая, возможно, что тот, до которого он пытался достучаться, все знает и понимает.
Но даже он, вождь, якобы всесильный, не в силах был переломить ситуацию.
Вот поэтому-то 16 марта в разговоре с П. Керженцевым Булгаков «не спорил, ни о чем не просил и ни на что не жаловался».
Тем не менее ему так хотелось, чтобы о его планах знал тот, другой, на которого была вся надежда, и поэтому он «счел нужным сказать о пьесе о Сталине и о работе над учебником».13
Примечания
1. Буллит — американский посол в России.
2. Имеется в виду Э. Жуховицкий.
3. Цитируется по книге М. Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова».
4. Цитируется по книге М. Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова».
5. Подчеркнуто мною. — М.В.
6. Цитируется по книге М. Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова».
7. Речь, безусловно, идет о А. де Сент-Экзюпери.
8. Цитируется по книге М. Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова»
9. А. Свечин и И. Свечина были давними друзьями Елены Сергеевны. Александр Свечин был профессором военной Академии РККА. Существует предположение, что Елена Сергеевна познакомилась с Булгаковым в доме Свечиных.
10. И. Свечина была арестована в апреле 1935 г.
11. Цитируется по книге М. Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова».
12. Цитируется по книге М. Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова».
13. Имеется в виду учебник по истории.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |