Глава 5

Итак, один пласт романа реалистичен, и в нем живет Маргарита. Многие булгаковеды спорят по поводу того, какова была Маргарита. Была ли она классическим типом женщины, лучшие черты которой воспеты русской литературой, или она была исчадием ада, порождением самого Сатаны, сумевшей только любовью к Мастеру искупить все грехи. Очевидно то, что в романе существуют две линии: реалистическая и абсолютно фантастическая. Становится столь же очевидно, что наряду с реальной Маргаритой, которую автор в силу неосуществимости своей мечты наделил теми качествами, которые он обрел в своем идеале, существует вторая, почти гротескная Маргарита. Именно эта Маргарита больше соответствует, с одной стороны, сатирической части романа, а с другой — фантастической его составляющей. Именно здесь возникают аналогии и с фаустовской Маргаритой, и с королевой Марго, и с женами писателя. Прежде всего, конечно, с третьей женой писателя, Еленой Сергеевной. Она легко узнаваема в романе. Автор описывает ее с любовной иронией, ему весело и комфортно, он знает, что близкий человек оценит и поймет его изящный юмор.

Лидия Яновская, одна из многих, занимавшихся изучением жизни и творчества Булгакова, была близко знакома с Еленой Сергеевной.

Яновская отмечала, что третья жена писателя умела «произнести непечатное слово — к восторгу окружающих мужчин». В качестве примера она приводит запись в дневнике Елены Сергеевны от 12 декабря 1934 года: «Вечером я пошла к Троицким... При уходе они мне рассказали, что Доктор Дж. два года назад клятвенно их заверял, что брак наш с Мишей продержится не больше года, и демонически при этом хохотал. Я его выругала им тут же сукиным сыном и сволочью и сказала Лиде на ее слова: «Я ему напомнила о его сестре, которая тоже...» — «Ты бы лучше мать его вспомнила!» — что привело Ивана Александровича и поклонника Лидиного в дикий восторг».

Далее Яновская резонно отмечает: «И в романе это от нее: «Маргарита отступила и с достоинством ответила: — Пошел ты к чертовой матери. Какая я тебе Колдунья? Ты смотри, с кем разговариваешь, — и, подумав мгновение, она прибавила к своей речи длинное непечатное ругательство. Все это произвело на легкомысленного толстяка отрезвляющее действие».

Трудно в этом не согласиться с Л. Яновской, однако очевидно и иное: непечатная брань не имеет ровно никакого отношения к реальной Маргарите и к романтическому ее образу в первой части романа.

Далее: Маргарите, которую Булгаков встретил в своей реальной жизни, и Маргарите — героине первой части его романа около 30 лет, Елене Сергеевне Шиловской на момент знакомства с писателем было уже почти 40 лет.

Во второй части романа писатель с помощью волшебного крема превращает Маргариту в двадцатилетнюю девушку. И здесь становится не очень понятным, зачем превращать тридцатилетнюю молодую женщину просто в несколько более молодую.

Разница совсем невелика, несущественна.

Другое дело сорокалетняя зрелая женщина — безусловно, во второй части появляется совсем иная героиня, гораздо более схожая с Еленой Сергеевной.

Еще одна подсказка автора к пониманию того, что в романе живет только одна реальная Маргарита, остальные, имеющие лишь такое же имя, парят в иных мирах или даже в воображении автора, его гротескных фантазиях.

Вот слова главного героя романа, обращенные к Ивану: «Собственно, только один человек знает, что он мастер, но так как она женщина замужняя, то имени ее открыть не может...»

Напомним, что к моменту написания этих строк Булгаковым Елена Сергеевна, хоть и была замужем, но мужем ее являлся сам писатель.

В качестве подтверждения нашей версии хотелось бы привести небольшой отрывок из письма П. Попова от 27 декабря 1940 года к Елене Сергеевне. Письмо Елена Сергеевна получила уже после смерти Булгакова.

Павел Сергеевич Попов был не просто другом писателя, ему Михаил Афанасьевич доверял все самое сокровенное, интимное, все то, что он тщательно прятал от чужих глаз.

Итак, что же мы читаем в письме Попова: «...Вторая часть (имеется в виду «Мастер и Маргарита») — для меня очарование. Этого я совсем не знал — тут новые персонажи и взаимоотношения — ведь Маргарита Колдунья это Вы...»¹

Отчего же «Маргарита Колдунья это Вы?» И какие такие новые персонажи? Почему не просто Маргарита?

Да именно потому, что Попову, как никому, хорошо было известно, что существовал совершенно иной прототип Маргариты, реальной женщины, которая жила и здравствовала в том же жизненном пространстве, но как бы в другом измерении, не пересекаясь с Булгаковым. Волею судеб она так и осталась для Михаила Афанасьевича далекой и недостижимой мечтой: женщиной-загадкой. Именно с этой реальной Маргаритой (Маргаритой первой части романа) Мастер проживает свою недолгую жизнь. А та, вторая (а может быть, и третья, и четвертая?), одиноко летит в окружении нечистой силы, и только в финале романа все образы сливаются воедино, так ведь Мастер уже перешел границу жизни и окончил свою историю, и захлопнул дверь, за которой осталась развившаяся прядь и ее берет...

Иное дело Елена Сергеевна. Не ее ли пародийный портрет возникает на страницах «Театрального романа»: «В Филину дверь входила очень хорошенькая дама в великолепно сшитом пальто и с чернобурой лисой на плечах. Филя приветливо улыбался даме и кричал:

— Бонжур, Мисси!

Дама радостно смеялась в ответ. Вслед за дамой в комнату входил развинченной походкой, в матросской шапке, малый лет семи с необыкновенно надменной физиономией, вымазанной соевым шоколадом, и с тремя следами от ногтей под глазом. Малый тихо икал через правильные промежутки времени...

— Филя, вы меня совсем забыли, гадкий! — тихо восклицала дама.

— Нон, мадам, энпоссибль! — рявкал Филя...

Дама смеялась журчащим смехом, била Филю перчаткой по руке...

Я, вдавившись в клеенчатую спинку дивана и закрывая глаза, мечтал... Мне представлялась квартира этой известной дамы. Мне казалось почему-то, что это огромная квартира, что в белой необъятной передней на стене висит в золотой раме картина, что в комнатах всюду блестит паркет. Что в средней рояль...»

В описании присутствует искреннее, хотя и шутливое преклонение перед женой. Вряд ли так хорошо изученный, не оставляющий загадок образ спутницы жизни мог подтолкнуть автора к созданию недоступной и надменной Маргариты.

А вот в романе несколько иное отношение к Маргарите-ведьме. В ее уста автор вкладывает абсолютно безнравственные слова. Вспомним о диалоге Маргариты с Фридой, как известно, задушившей своего ребенка. Вот он, этот диалог: «— Я счастлива, королева хозяйка, быть приглашенной на великий бал полнолуния. — А я, — ответила ей Маргарита, — рада вас видеть. Очень рада. Любите ли вы шампанское? — Я люблю. — Так вы напейтесь сегодня пьяной, Фрида, и ни о чем не думайте». Это как же? Совет забыть про свое убиенное дитя?

Весьма странное отношение автора к своей героине (подчеркнем еще раз: героине второй половины романа). А эпитеты, подобранные для описания той Ведьминской Маргариты: «ведьмино косоглазие и жестокость и буйность черт» или «...Маргарита вцепилась в гриву и, оскалив зубы, засмеялась». Странные, если не сказать трагические, намеки делал Булгаков.

Еще стоит заметить, что когда Михаил Афанасьевич говорил, что пишет роман о «настоящей, верной, вечной любви», он не иронизировал.

Да первая часть романа — это воспоминание о любви. Но какой любви? Несбыточной, недостижимой. Ибо реализованная любовь есть окончание истории.

И впрямь, чем завершились отношения Мастера и Маргариты-ведьмы? Только лишь навязчивым неотступным присутствием последней.

«А прогнать меня ты уже не сумеешь» — эти слова Маргариты-ведьмы звучат как предостережение в ответ на намерение Мастера от нее избавиться. Завершение повести «о вечной любви»? Завершение — да, но наличие «вечной любви» вызывает сомнения.

Примечания

1. Выделено мною. — М.В.