Глава 4

Итак, отметим главный разъединяющий фактор, а именно невозможность понять (подчеркнем «невозможность») живущего рядом человека.

Наивность изложения в воспоминаниях Татьяны Николаевны имела свое очарование, но, возможно, эта чрезмерная наивность и непритязательность как раз и раздражала писателя, и как результат — посвящение «Белой гвардии» Л.Е. Белозерской. А ведь большую часть произведения Булгаков написал во время своего брака с Татьяной Николаевной.

Первая жена Булгакова была беззаветно предана ему, жила только трогательной заботой о нем, что совершенно не опровергает уже высказанной мысли о неспособности хотя бы отчасти проникнуть в тончайший внутренний мир писателя.

Можно ли ее корить за это? Нет, конечно же, нет! Несколько раз она вытаскивала мужа с того света. Татьяна Николаевна выходила его в 1920-м во Владикавказе, когда он был болен тифом и находился на грани жизни и смерти.

А он потом обвинил жену в том, что она не отправила его с отступающими белыми за границу.

А пристрастие Булгакова к морфию? Только ее самоотверженность и абсолютно по-детски наивный склад ума помогли свершиться чуду.

Так что же? Подвергнуть писателя остракизму и обвинить его в безнравственности, ведь предавать таких людей, как Татьяна Николаевна, величайший грех. Это все равно, что обидеть еще безгрешного ребенка.

Так ведь Михаил Афанасьевич все прекрасно понимал и по-своему любил жену!

В первые, самые тяжелые московские времена главной его заботой было достать жене теплые ботинки (а то ведь приходилось Татьяне Николаевне бегать по морозу в стоптанных туфельках).

Да и потом, уже после разрыва, он частенько заходил к ней, приносил, например, деньги или нехитрую еду.

Безусловно, часть его души принадлежала ей, той, которая когда-то заворожила юного Михаила. Когда в 1908 году в самом начале их знакомства родители не отпустили Татьяну в Киев на рождество, гимназический друг Булгакова Александр Гдешинский прислал ей телеграмму следующего содержания: «Телеграфируйте обманом приезд Миша стреляется».

Что же, первая любовь всегда видится единственной и последней.

А вот мать будущего писателя Варвара Михайловна как раз-таки опасалась, что брак этот будет заключен не на небесах.

Татьяна Николаевна вспоминала впоследствии о тяжелейшем разговоре с будущей свекровью: «Однажды я получаю записку от Варвары Михайловны: «Тася, зайдите, пожалуйста, ко мне». Ну, я пришла. Она говорит: «Тася, я хочу с вами поговорить. Вы собираетесь замуж за Михаила? Я вам не советую... Как вы собираетесь жить? Это совсем не просто — семейная жизнь. Ему надо учиться... Я вам не советую этого делать — и так далее». Заметим, что Татьяна была в тот момент беременна.

Дело кончилось абортом. Таким же образом разрешилась и вторая беременность Татьяны Николаевны. Это произошло в 1917 году, когда Булгаков был уже земским врачом и работал в больнице в селе Никольском: «Я целыми днями ревела». И тогда Булгаков сказал ей: «Если хочешь — рожай, тогда останешься в земстве».

Она не согласилась и уехала в Москву, переложив всю тяжесть вины на мужа, пристрастившегося в то время к морфию.

Она вспоминала: «Конечно, мне было ясно, что с ребенком никуда не денешься в такое время. Но он-не заставлял меня, нет. Я сама не хотела... Папа мой очень хотел внуков... Если бы Михаил хотел детей, конечно, я бы родила! Но он не запрещал, но и не хотел, это было ясно как Божий день... Потом он еще боялся, что ребенок будет больной...»

Все просто? Да нет, конечно...

Кто виноват? Да возможно ли делать скоропалительные выводы? Время мятущееся, страшное, люди с развороченной психикой, потерявшие точку опоры в жизни. Но убийство от этого не перестает быть убийством, и последствия этих страшных событий все-таки искалечат не только самих супругов, но и обитателей ближнего, семейного, круга.

Что же касается вины Михаила Афанасьевича, то она кажется весьма призрачной. Кто может заставить мать убить свое дитя?

Впрочем, он и не заставлял вовсе...

А пока молодые люди только еще хотят соединить свои судьбы, и Варвара Михайловна пишет горестное письмо дочери Надежде в Москву.

30 марта 1913 года: «Давно собираюсь написать тебе, но не в силах в письме изложить тебе всю эпопею, которую я пережила в эту зиму: Миша совершенно измочалил меня... В результате я должна предоставить ему самому пережить все последствия своего безумного шага: 26 апреля предполагается его свадьба. Дела стоят так, что все равно они повенчались бы, только со скандалом и с разрывом с родными:¹ так я решила устроить лучше все без скандала. Пошла к о. Александру Александровичу (можешь представить, как Миша с Тасей меня выпроваживали поскорее на этот визит!), поговорила с ним откровенно, и он сказал, что лучше, конечно, повенчать их, что... Бог устроит все к лучшему»... Если бы я могла надеяться на хороший результат этого брака, а то я, к сожалению, никаких данных с обеих сторон к каким бы то ни было надеждам не вижу, и это меня приводит в ужас».

Но жизнь для молодоженов начиналась как сказка, каждый день они проживали как последний. Их очень сближала восхитительная безалаберность. Татьяна Николаевна родилась в богатой семье столбового дворянина, действительного статского советника, управляющего казенной палатой. Это была большая хлебосольная семья. Михаилу импонировал исконно русский, очень добрый дух этой семьи, ведь он был так чуток и сразу угадывал правильное по духу и далеко стоящее от ненавидимого им мещанства.

Но уклад семьи диктовал и методы воспитания.

Вот слова Т. Лаппы: «Я приходила из гимназии, бросала верхнее платье на пол, мать говорила: «Не подбирай, горничная уберет; неизвестно, как сложится жизнь, пока позволяют обстоятельства — ничего не делай!» Нас ни к чему не готовили... Что я думала о своем будущем? Я думала сегодняшним днем, и мысли о будущем не было!»

Ах, если бы мать Татьяны Николаевны могла предвидеть, что в феврале 17-го года в Саратове, где революция застанет Татьяну и ее мужа, та же горничная, что подбирала с пола разбросанные платья, скажет ее дочери: «Я вас буду называть Татьяна Николаевна, а вы теперь меня зовите Агафья Ивановна». Вот так «стояли тогда (как сказала бы Варвара Михайловна) дела». И это было всего лишь невинное начало страшных процессов, низвергнувших все радостно-теплое, уютное, нравственно-чувственное да веселое, наконец, в жизни Таси и Миши в жуткую черную дыру.

Вот выдержка из дневниковой записи Михаила Афанасьевича от 9 февраля 1922 года: «идет самый черный период моей жизни. Пришлось взять у дядьки муки, постного масла и картошки... Обегал всю Москву — нет места. Валенки рассыпались».

Маленький (но какой безысходно страшный!) эпизод из некогда счастливой и беспечно-бесшабашной жизни писателя и его очень верной и на редкость порядочной спутницы.

Помимо успешно проведенных операций по спасению мужа (пусть читатель не усмотрит в наших словах иронию. Отнюдь! Можно лишь преклоняться перед Великой женщиной, сохранившей потомкам гения) Татьяна Николаевна смогла стойко выдержать все последующие удары судьбы; в том числе она безропотно принимала довольно странные и весьма несправедливые по отношению к ней поступки мужа.

Он говорил ей: «Тебе не о чем беспокоиться — я никогда от тебя не уйду».

«Сам везде ходил, а я дома сидела... Стирала, готовила...»

На деле получилось по-другому. Предоставим рассказать об этом самой Татьяне Николаевне: «Однажды в конце ноября, то ли до именин своих, то ли сразу после, Миша попил утром чаю, сказал: «Если достану подводу, сегодня от тебя уйду». Потом через несколько часов возвращается: «Я пришел с подводой, хочу взять вещи!» — «Ты уходишь?» — «Да, ухожу насовсем. Помоги мне собрать книжки.» Я помогла. Отдала ему все, что он хотел взять. Да у нас тогда и не было почти ничего.

...Потом еще мадам Манасевич, наша квартирная хозяйка, говорила мне: «Как же вы его отпустили? И даже не плакали!» Потом в нашем доме еще долго не верили, что мы разошлись — никаких скандалов не было, как же так?...»

Или вот весьма характерной кажется реакция Татьяны Николаевны на предложение Булгакова поселить в их комнате новую свою возлюбленную Л.Е. Белозерскую.

«Он мне говорил:

— Пусть Люба живет с нами?

— Как же это! В одной комнате?

— Но ей же негде жить!»

Вот и все! У Михаила Афанасьевича была своя логика, а у Татьяны Николаевны всего лишь наивный и робкий вопрос: «Как же это?».

Очень интересно сравнить реакцию последней жены писателя Е. Шиловской на ровно такую же ситуацию (Михаил Афанасьевич, надо отдать ему должное, всегда оставался верен себе и не менял нравственных установок. В данном случае речь идет о его нежелании оставить Л. Белозерскую в затруднительном положении). Итак, вот что вспоминала Шиловская в разговоре с М. Чудаковой: «Когда я пришла к ней (имеется в виду Л. Белозерская. — М.В.) и сказала, что мы с Мишей решили пожениться (я дружила с ней), она приняла это спокойно. Она давно знала о нашей близости. Она только сказала: «Но я буду жить с вами!» И я ответила: «— Ну, конечно, Любочка! (Когда я написала об этом своим родителям в Ригу — они решили, что я помешалась), но потом она стала говорить о Мише дурно: «Ты не знаешь, на что идешь. Он жадный, скупой, он не любит детей».

И тогда я сказала:

— Нет, Любочка, боюсь, что Нам не придется жить вместе...»

О том, что Булгаков действительно испытывал душевный дискомфорт в связи с уходом от Л. Белозерской, свидетельствуют ее воспоминания: «Мы поговорили. Боже мой! Какой же был разговор. Бедный мальчик... Но я все поняла. Слезы лились между пальцев (лицо загородил руками)».

Кстати, Михаил Афанасьевич, как и в случае с первой женой, которой он помогал как мог, и для Белозерской сделал все, от него зависящее: снял комнату в другом месте, а впоследствии помог переселиться в тот же дом, где они жили до этого.

Что же, все браки Михаила Афанасьевича были довольно странными. Было непонятно, что им двигало в том или ином случае или, напротив, уж слишком понятно. Но было много такого в его отношениях с женщинами-женами, что должно было непременно отвратить его от них. Однако...

Однако речь об этом еще впереди.

Что же касается Татьяны Николаевны, то именно ее он призывал на смертном одре: как жаль, что они так и не свиделись, не простились...

Приведем еще одно, последнее ее воспоминание о разрыве с Булгаковым. Трогательные и сильные по глубине переживания слова: «...Но мне, конечно, долго было очень тяжело. Помню, я все время лежала, со мной происходило что-то странное — мне казалось, что у меня как-то разросся лоб, уходит куда-то далеко-далеко...»

В отличие от двух других его жен, она, наверное, не понимала (и даже, в отличие от них, не делала вид, что понимает) всех глубинных переживаний творца, обреченного, впрочем, в силу своей гениальности на полное внутреннее одиночество, но она любила его всей своей душой, и ее простой наивный ум помогал им элементарно выжить — а в тех нечеловеческих условиях это было едва ли не важнее, чем творчество.

У каждого из них была своя истина и пора прекратить некорректные попытки обвинить Татьяну Николаевну (до конца оставшуюся ангелом-хранителем писателя) в тотальной неспособности понять и оценить дерзновения мужа-творца, а его корить за неблагодарное и неблагородное отношение к женщине, без которой он бы не выстоял.

Все всегда случается как должно, и никак иначе.

Булгаков вообще жил, больше полагаясь на интуицию, не боялся вступать порой в весьма опасные игры с подсознанием.

Да, пожалуй, выбирая жен, он действовал несколько прагматично (это не исключало, а скорее лишь увеличивало чувственное влечение), как бы подчинялся более их желанию и настойчивости.

Вспомним знаменитое письмо Михаила Афанасьевича Е. Шиловскому (экс-мужу Елены Сергеевны):

«Дорогой Евгений Александрович, я виделся с Еленой Сергеевной по ее вызову², и мы объяснились с нею. Мы любим друг друга, как любили раньше».

Странное, но вполне в духе Булгакова письмо.

Кстати, Маргарита Петровна не вполне вписывалась в женский стереотип, выбираемый Булгаковым для совместной жизни, а следовательно, привлекавший его и интересующий в силу определенных параметров.

Итак, дамы, к которым он тяготел, были, как мы помним, воинственно-женственны.

Для того чтобы быть таковыми, а еще вернее, для того чтобы оставаться таковыми до конца, им даже не приходилось прикладывать особых усилий — сама природа позаботилась об этом.

Каковы были чувства, которые испытывал Булгаков к своим женам? Наверное, каждый раз они были иными.

Однако существовали и объединяющие начала.

В случае со второй женой писателя Л.Е. Белозерской преобладало нечто чувственное. Это нечто было такой силы, что совершенно подавляло разум и волю писателя.

Не без опасения быть непонятым и шокировать читателя, приведем все же дневниковую запись, которую Булгаков сделал 28 декабря 1924 года: «...Подавляет меня чувственно моя жена. Это и хорошо, и отчаянно, и сладко, и в то же время безнадежно сложно: я как раз сейчас хворый, а она для меня... Как заноза сидит... что чертова баба завязила меня: как пушку в болоте, важный вопрос. Но один, без нее, уже не мыслюсь. Видно, привык».

И в этой же записи: «Это ужасно глупо при моих замыслах, но, кажется, я в нее влюблен. Одна мысль интересует меня. При всяком ли она приспособилась бы так же уютно, или это избирательно для меня?»

Так что же — любовь? Сомнительно: чем с большим упорством Михаил Афанасьевич пытался придать официальную оформленность своим отношениям с женщинами, тем менее это походило на любовь.

Однако если бы все было так просто! Нельзя переоценить ту помощь, которую Белозерская оказала писателю, когда тот готовил материалы, да и собственно писал пьесу «Бег». Она была живым свидетелем всего происходящего в жизни эмиграции после гражданской войны.

Ее воспоминания о Париже, а главное — ее рассказы об эмигрантской жизни в Константинополе стали основной канвой пьесы.

Да и «Белую гвардию» Михаил Афанасьевич посвятил именно ей, стало быть, Любовь Евгеньевна Белозерская все-таки сумела стать для писателя близким по духу человеком.

Последняя жена Булгакова, Елена Сергеевна Шиловская, очаровала писателя непревзойденным умением создавать чрезвычайно комфортные условия для творчества. С приходом в его жизнь Елены Сергеевны он мог вздохнуть с облегчением, переложив столь ненавистные для него бытовые неурядицы на ее вовсе не мужественные плечи.

Ярко выраженная женственность и своего рода сексуальность также повлияли на выбор писателя.

Елена Сергеевна ловко умела пользоваться атрибутами этой женственности. Это проявлялось даже в мелочах.

Людям, не знакомым с таким типом женщин (а существуют они в единичных экземплярах, и может быть потому своей оригинальностью так притягивают противоположный пол), возможно, могла бы почудиться даже некоторая скудость ума. Отнюдь! Помимо непререкаемой женственской привлекательности Елена Сергеевна обладала железной хваткой и мужским складом мышления. Теми же чертами, кстати, обладала и уже упомянутая нами подруга В. Маяковского Лиля Брик.

Если вышеописанные черты характера жен Михаила Афанасьевича и не были свойственны Маргарите Петровне, то но некоторым признакам она вполне приближалась к булгаковскому идеалу, но вот парадокс: по этим же признакам она и выпадала из общего ряда. Объяснимся.

Маргарита Петровна была вполне (и даже более чем) номенклатурной женой.

Высокий пост мужа, их совместные с ним путешествия в царском вагоне, персональный автомобиль (диковинка по тем временам), учеба мужа в академии, бок о бок со знаменитыми людьми, веселое богемное общество, встречи Нового года в Кремле.

Да, все это было в ее жизни, но как бы это сказать — вовсе не затрагивало ее, проходило мимо, существуя в параллели с нею. Она принимала блага номенклатурной жизни с чисто королевским достоинством и снисходительностью, а душу она берегла для других мыслей и переживаний.

Доказательством этому служит ее разрыв с мужем после многих и многих лет совместной жизни. Внешнее благополучие не удержало ее от этого шага.

И еще раз повторим: муж Маргариты, несмотря на свое страшное большевистское прошлое (а у кого же нет темных пятен в жизни?), был человеком большой порядочности и внутренней культуры. Да к тому же он принадлежал к той счастливой породе людей, которые искренне и свято верили в светлое будущее, для них суть — коммунизм.

Да, это было так, существовало, правда, маленькое «но» — это был не ее человек, и поделать с этим ничего было нельзя.

С появлением «Мастера» в ее жизни все стало на свои места.

Однако понимала она и другое. Осознание греха, предательство детей убило бы любовь, стало бы источником страдания всех вовлеченных в эту историю персонажей.

Примечания

1. Цитируется по книге М.О. Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова».

2. Подчеркнуто мною. — М.В.