2.1. Анализ романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»

«Мастер и Маргарита» по праву считается признанным мировой общественностью литературным шедевром. М.А. Булгаков работал над этим романом с 1928 года вплоть до самой смерти в 1940 году, постоянно внося коррективы, дорабатывая сюжет, создавая непревзойденную атмосферу советской действительности. Впервые роман в довольно урезанном виде был опубликован в 1966—1967 гг. в журнале «Москва», полный же текст увидел свет только в 1973 году [37].

Для своего времени «Мастер и Маргарита» был чем-то совершенно новым и необычным — произведением, в котором реальные судьбы обычных людей тесно переплетаются с откровенной мистикой, мифы — с точностью исторических фактов, теософия — с демонизмом, романтизм — с едкой сатирой [27].

Рассматривая же сюжетные линии романа, можно четко проследить три пласта — литературно-библейский, демонический и социальный [8], все из которых автор мастерски вплетает в одно единое литературное полотно. В контексте нашей исследовательской работы, конечно же, наибольшую ценность представляет собой последний слой, т. к. именно в нем наиболее ярко выражены культурные реалии Москвы 30-х годов XX века.

С первой же главы читатель погружается в гремучую смесь сатиры, фарса, театральности, философии и религии, в центре которой проявляются мотивы постреволюционной действительности с ее тотальным коммунистическим контролем, заставляющим людей подгонять свое мировоззрение под одно-единственное «правильное». Сатира становится для Булгакова оружием, с помощью которого автор вскрывает самую суть влияния такого режима на жизни обычных людей, их поведение, духовные и моральные принципы.

Таким образом, рождается новый тип «советского человека», чей образ едко высмеивается прибывшим в Москву Воландом-Сатаной: навязываемые партией идеалы и ценности вроде высоки, но общество все так же коррумпировано, а людей портит извечный «квартирный вопрос».

«Мастер и Маргарита» — это сильнейшая попытка сломать сложившиеся литературные нормы, что делает роман насыщенным на мысли о сложных взаимоотношениях между властью и литературой, политикой и человеческим поведением, о том, как все эти системы неизбежно влияют друг на друга [27]. При этом роман ярко демонстрирует отсутствие необходимости четкого следования реализму для отображения жизни общества. Наоборот, весь присущий произведению абсурд, вмешательство сверхъестественных сил служат отличным способом передачи социальной, политической и экономической реальности описываемого автора периода.

Несомненно, такая литературная ценность романа сделала произведение популярным не только в России, но и в зарубежных странах, для жителей которых до сих пор невероятно интересно знакомиться с описанной с такой тщательностью атмосферой советской Москвы. «Мастер и Маргарита» был даже включен в список 100 книг XX века по версии знаменитого французского журнала «Le Monde», который составил его в 1999 г. по результатам опросам около 17 000 респондентов [37].

Конечно же, для знакомства иностранного читателя с русским произведением предпринималось множество попыток перевести роман — как довольно успешных, так и получивших критическую оценку. Всего на данный момент существует семь опубликованных переводов на английский язык «Мастера и Маргариты», первый из которых был выполнен для издательства «Grove Press» в 1967 г. переводчицей Миррой Гинсбург [37].

В целях же обеспечения актуальности нашего исследования мы обратились к переводу 2008 года для издательства «Oneworld Classics» доктора Хью Эплина [26], который вот уже около 30 лет возглавляет отделение русистики в Вестминстерской школе в Лондоне. В число его переводов на английский язык входят произведения Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, Е.И. Замятина, а также другие работы М.А. Булгакова.

В ходе исследования оригинальный текст романа был проанализирован на наличие культурных реалий, число которых в общей сложности достигло 239 лексических единиц, распределённых по десяти категориям представленной в главе 1 классификации. Каждая найденная лексическая единица была сопоставлена с соответствующим переводом в трансляте Хью Эплина, который, в свою очередь, был помечен как маркер применения форенизации или доместикации.

Рассмотрим же каждую категорию культурных реалий по отдельности.

Первой из них стала категория топонимов, к которой мы отнесли 33 лексические единицы. В основном это названия улиц Москвы, переулков, площадей, районов и других территориальных единиц, а также названия городов России.

Естественно, своей преимущественной стратегией Эплин для передачи русских топонимов в английском языке выбрал форенизацию. Более того, нами не было отмечено реалий, перевод которых можно было бы отнести к доместикации. Это связано с тем, что в трансляте подобные единицы чаще всего передаются либо с помощью орфографической адаптации, либо калькирования.

Однако интерес представляет тот факт, что при переводе единиц, в составе которых присутствует родовое слово (например, улица, кольцо, переулок, площадь) переводчик приводит английский эквивалент этого родового слова (Street, Ring, Lane, Square), а название передает с помощью того или иного переводческого приема.

Некоторые вопросы вызывает его подход именно к переводу именной части топонимов, в котором нет некого единства. Так большинство названий улиц, переулков передаются с помощью транслитерации (рус. Малая Бронная улица = англ. Malaya Bronnaya Street, рус. улица Кропоткина = англ. Kropotkin Street, рус. Ваганьковский переулок = англ. Vagankovsky Lane, рус. Институтская улица = англ. Institutskaya Street, рус. Брюсовский переулок = англ. Bryusovsky Lane). А другие топонимические единицы передаются дословным переводом: рус. Патриаршие пруды = англ. Patriarch's Ponds, рус. Чистые пруды = англ. Pure Ponds, рус. Владимирская горка = англ. Vladimir's Hill, рус. Воробьевы горы = англ. Sparrow Hills и т. д.

Отдельно остановимся на передаче в тексте транслята названий российских городов. Казалось бы, у всех них есть устоявшийся перевод на английский язык, основанный на приеме транслитерации, что заставляет нас относить их к категории единиц, передача которых была осуществлена с помощью форенизации. Однако в большинстве случае переводчик не учел окружающего данные названия контекста и не ввел поясняющие сноски, которые могли бы объяснить реципиенту, почему автор упоминает именно эти города.

Особенно ярким примером подобного упущения является перечисление курортных городов, куда, как описывает М.А. Булгаков, стремятся попасть все члены МАССОЛИТА — Ялта, Суук-Су, Цихидзири, Махинджаури, Кисловодск и т. д. В переводе Хью Эплина данные топонимы переданы в форме Yalta, Suuk-Su, Tsikhidziry, Makhindzhaury, Kislovodsk без применения описательного перевода и ввода пояснительных дополнений.

Единственным примером объяснения в виде сноски можно считать перевод названия подмосковного дачного поселка Перелыгино (англ. Perelygino), которое отсылает читателя к реально существующему поселку Переделкино, о чем и говорит в пояснении переводчик.

Хью Эплин не попытался сгладить отчуждающий элемент и при переводе названий московских районов: Пречистенка (англ. Prechistenka), Остоженка (англ. Ostozhenka), Сходня (англ. Skhodnya), Божедомка (англ. Bozhedomka) и т. д. Опять же реципиент перевода сталкивается с отсутствием каких-либо пояснений даже о том, что это именно районы, и вынужден догадываться об этом только из контекста.

Следующая категория антропонимов (в количестве 25 лексических единиц) также была полностью передана в переводе Эплина с помощью стратегии форенизации, т. к. все используемые автором имена в большинстве своем были переданы посредством транслитерации или калькирования.

При анализе данной категории хотелось бы подчеркнуть два нюанса.

Во-первых, особенно чужеродным элементом для иностранцев в принятых российской традицией именах является наличие отчества, которое порой при переводе опускается. Тем не менее, переводчик «Мастера и Маргариты» решил оставить эту культурную реалию в трансляте: рус. Михаил Александрович Берлиоз = англ. Mikhail Alexandrovich Berlioz, рус. Иван Николаевич Понырев = англ. Ivan Nikolayevich Ponyrev, рус. Настасья Лукинишна Непременова = англ. Nastasya Lukinishna Nepremenova.

Во-вторых, излюбленным художественным приемом М.А. Булгакова является использование «говорящих» фамилий, которые добавляют определенного колорита персонажам, вскрывают их внутренние качества. Конечно же, одним из самых очевидных примеров является фамилия поэта Ивана Бездомного, в которой кроется намек на пройденный героем путь от неустоявшегося в своих взглядах человека, ведомого навязываемыми обществом стандартами, до сформировавшейся в своем мировоззрении личности. Что интересно, дословный перевод фамилии этого персонажа (Homeless) — единственный, который приводит в сноске Хью Эплин, при этому используя в самом тексте транслитерированный вариант — Bezdomny. Все остальные «говорящие» фамилии, наделяющие своих героев такими примечательными характеристиками, делающими еще больший акцент на иронии автора (рус. Двубратский = англ. Dvubratsky, рус. Павианов = англ. Pavianov, рус. Богохульский = англ. Bogokhulsky, рус. Лиходеев = англ. Likhodeyev), не сопровождаются пояснительными переводческими сносками, что лишает реципиента перевода особой художественности текста оригинала и его смысловой подоплеки.

Все вышеперечисленные лексические единицы были переданы переводчиком с помощью транслитерации, и нам удалось найти лишь два примера применения калькирования — при передаче кличек: в одном случае это была кличка служебной собаки Тузбубен (англ. Ace of Diamonds), в другом же — прозвище кентуриона Марка — Крысобой (англ. Rat-catcher).

А вот следующая категория культурных реалий — объекты материальной культуры — оказалась уже более насыщенной на разнообразие выбора стратегии. Более того, при окончательном подсчете отобранных единиц выяснилось, что 29 из 41 найденной реалии были переведены исходя из принципов доместикации. Остановимся же подробнее на рассмотрении данной группы.

Возьмем, к примеру, часто встречающиеся в романе названия блюд и напитков. Интересно, что знаменитый русский крепкий напиток водка, а также его польский аналог старка переданы в переводе транслитерацией — vodka и starka (в переводе выделена курсивом) соответственно, при чем для последнего даже есть сноска. А вот также популярный в российской среде коньяк был заменен английским аналогом этого напитка — brandy. Очевидно, что Хью Эплин посчитал, что водка является достаточно узнаваемым понятием за пределами России, что позволяет оставить лексическую единицу в ее изначальном виде, а вот коньяк, по мнению переводчика, потребовал адаптации.

Когда же в оригинальном тексте встречались названия некоторых напитков, которые используются героями как нарицательные, переводчик орфографически адаптировал такие названия, а пояснения к ним помещал в сноску (рус. нарзан = англ. Narzan, рус. Абрау = англ. Abrau).

Что же касается названий блюд, то преимущественно используемой стратегией переводчика стала доместикация, характеризующая такими приемами, как адаптация, описательный перевод, упрощение и т. д. Так, например пельмени превратились в ravioli (итальянская вариация блюда), эскалоп (ровные мясные пласты) в cutlet (блюдо из мясного фарша), балычок (соленая и провяленная хребтовая часть красной рыбы [16]) — в fillet of sturgeon, зубрик (мясное блюдо, рецепты приготовления которого довольно разнятся) в простую оленину — venison, фляки господарские (густой суп с мясными нарезками) в imperial chitterlings (отварные потроха). Та же самая стратегия коснулась лаконичного слова чебуречная, перешедшего в перевод в виде café selling meat pasties. Как видим, на лицо становится намерение переводчика максимально адаптировать привычные для российской действительности названия, заменяя их либо описанием, либо аналогом.

Схожий подход к переводу прослеживается и в передаче лексических единиц, обозначающих одежду, головные уборы, материалы. Предпочтение доместикации отражается, например, в переводе таких слов как картузик = англ. peaked cap, бурка = англ. Caucasian cloak, тюбетейка = англ. skullcap, байка = англ. flannelette, ситец = англ. cotton material, шапочка = англ. hat, кепка и фуражка = англ. cap, косоворотка = англ. traditional white Russian shirt, папаха = англ. Caucasian fur hat. Можно отметить, что Хью Эплин попытался отразить данные понятия либо путем подстановки близкого к значению исходной реалии аналога, либо приемом описательного перевода.

Примерами использования стратегии форенизации при переводе наименований одежды стали для нас лишь две лексические единицы: ковбойка, переданная в английском трансляте буквальным переводом в виде Cowboy shirt, и толстовка, появляющаяся в английском переводе как выделенное курсивом слово tolstovka, снабженное при первом его появлении поясняющей сноской.

Конечно же, в романе встречаются и такие распространенные российские понятия, как баня и дача. Интересно, что в первом случае переводчик адаптировал слово в форму bathhouse, а во втором — воспользовался транслитерацией — dacha.

Следующая категория систем измерения не была обильно представлена в романе. Нам удалось обнаружить лишь одну лексическую единицу — сажень, адаптированную к единице английской системы измерения — feet. Причем стоит отметить, что в произведении данная единица встречается в следующем контексте — Гражданин ростом в сажень, что при переводе на современную метрическую систему говорит о том, что человек был ростом чуть больше двух метров. В английском трансляте эта характеристика была заменена словосочетанием seven feet, что эквивалентно оригинальному описанию.

Далее нами были отобраны культурные реалии, обозначающие названия организаций, некоторых государственных органов, а также должностей. Их общее количество составило 20 единиц, 10 из которых были представлены в переводе Эплина с помощью стратегии форенизации, оставшиеся же 10 — путем доместикации. Как можно заметить, единства в передаче данной категории у переводчика не было.

Так многие понятия были переведены с использованием транслитерации (рус. МАССОЛИТ = англ. MASSOLIT, рус. Соловки = англ. Solovki, рус. приват-доцент = англ. privat-docent, рус. торгсин = англ. Torgsin). Несомненно, понять англоязычному реципиенту стоящий за этими обозначениями смысл без дополнительных пояснений будет трудно, но переводчик не всегда прибегал к использованию сносок. Организация МАССОЛИТ, к примеру, а также должность приват-доцента никак раскрываются, а вот в случае с Соловками и торгсином Эплин решил вынести объяснения в сноски.

Названия некоторых других организаций были переведены буквально, что также позволяет их отнести к группе единиц, переданных с помощью форенизации. К их числу мы отнесли жилищное товарищество = англ. Housing Association, комиссию изящной словесности = англ. Commission for Belles-Lettres, Дом Драмлита = англ. House of Dramwrit (дополнительно отметим в этом примере такое же сложение основ в переводе, как и в оригинале), комиссию зрелищ и увеселений облегченного типа = англ. Commission for Spectacles and Light Entertainments и т. д.

В романе также часто встречается сокращенное использование названий ведомств и должностей, что присуще разговорному языку, стремящемуся к простоте и экономии времени. В переводе же в большинстве случае переводчику приходилось отказываться от этих сокращений в пользу развернутого перевода: рус. финдиректор = англ. Financial Director, рус. финзрелищный сектор = англ. Spectacles' Finance Department, рус. домком = англ. House Committee и т. д.

И конечно же, в данной категории реалий присутствовал перевод с заменой оригинальной единицы ее английским аналогом. В качестве наглядных примеров такого переводческого приема, свидетельствующего о следовании стратегии доместикации, приведем милицию (англ. police), профсоюз (англ. union), угрозыск (англ. CID — Criminal Investigation Department, Департамент уголовного розыска столичной полиции Великобритании).

Теперь перейдем к анализу следующей категории — отсылок к художественным произведениям. Очевидно, что все найденные 12 отсылок были отражены в переводе по принципу форенизации, т. к. переводчик ни разу не прибегнул к опущению или подмене единицы, а наоборот использовал уже устоявшийся перевод. В частности, это касается и названий отечественных произведений (рус. «Горе от ума» = англ. The Misfortune of Wit, рус. «Евгений Онегин» = англ. Eugene Onegin, рус. «Скупой рыцарь» = англ. The Miserly Knight, рус. «Мертвые души» = англ. Dead Souls, рус. «Ревизор» = англ. The Government Inspector), и цитируемых героями известных стихотворных строк, переданных с помощью эквиритмического перевода («Зимний вечер» А.С. Пушкина: рус. Буря мглою = англ. Stormy darkness; опера «Пиковая дама» П.П. Чайковского: рус. Там груды золота лежат и мне они принадлежат! = англ. Great piles of gold are lying there, And yes, they all belong to me!; русская народная песня: рус. Славное море — священный Байкал = англ. Glorious sea, sacred Baikal). При этом во всех перечисленных случаях перевод сопровождался поясняющей сноской, раскрывающей информацию об авторе и его произведении.

Особенно примечательными становятся примеры того, как отсылка на то или иное художественное произведение появляется в тексте оригинала как бы невзначай, и переводчик не проходит мимо нее, а опять же снабжает свой перевод сноской. Так, к примеру, в описании атмосферы Москвы встречается упоминание звучащего из всех открытых окон «тяжелого баса», который «пел о своей любви к Татьяне». Конечно же, перевод остается дословным (англ. ponderous bass sang of his love for Tatyana), но сноска поясняет читателю, кто такая Татьяна и почему о ней поют (дополнительная отсылка на оперу «Евгений Онегин»).

Схожая ситуация наблюдается с отсылкой к роману Л.Н. Толстого «Анна Каренина» — в описании проказ Азазелло, решившего проучить прибывшего в Москву дядю покойного Берлиоза Максимилиана Поплавского, внезапно появляется известная фраза — Все смешалось в доме Облонских. Хью Эплин оставляет ее в своем переводе — Everything was in confusion in the Oblonskys' house, и уже в сноске объясняет своему реципиенту, что это первое предложение второго абзаца всемирно известного русского романа.

Говоря о седьмой категории культурных реалий, связанных с какими-либо историческими понятиями, мы отметим тот факт, что опять же переводчик отдал предпочтение форенизации, с помощью которой было переведено 7 лексических единиц из 10. Связано это с тем, что у большинства из них есть общепринятый перевод, форма которого и использовалась Хью Эплиным.

В эту категории мы отнесли такие типичные для советской действительности обращения как гражданин и товарищ — citizen и comrade соответственно на английском языке. Переводчик решил не заменять их более нейтральным, привычным для английского реципиента sir, отдав предпочтение сохранению советского колорита.

Остались в переводе и устоявшиеся формы таких понятий как кулак (англ. kulak), белогвардеец (англ. White Guard), Лжедмитрий (англ. False Dmitry), причем для последнего даже приводится сноска, чего не хватает другим перечисленным реалиям. Говоря об используемых переводческих приемах, то все вышеуказанные примеры были переведены либо буквально, либо с помощью транслитерации, что заносит их в группу реалий, отраженных по принципу форенизации.

А вот уже следующие единицы были отнесены нами к числу переведенных с помощью доместикации. Во-первых, это касается слова комсомолка, чей расширенный английский перевод у Хью Эплина звучит как Russian woman in the Communist League of Youth. Во-вторых, это упоминание князя Владимира — Prince Vladimir в английском трансляте. Как известно, титул принца по сути является зарубежным аналогом присущего славянским народам князя, но именно такой перевод является общепринятым в исторической практике. И в-третьих, встречающееся в словах марша, играющего в «Грибоедове», обращение Его превосходительство. Переводчик передает его в своем трансляте как His Royal Majesty, что, как и в предыдущем примере, не соответствует русскому монархическому строю, во главе которого стоял не король (Royal), а царь.

Самой же богатой на количество найденных реалий стала категория лексических единиц, относящихся к быту и повседневной жизни. Это одна из немногих групп, в которой перевод, следующий стратегии доместикации, превалирует над форенизированными единицами: из 60 отобранных реалий к доместикации можно отнести 41.

Здесь представлены сами разные стороны жизни. Например, достаточное количество единиц связано с практикой распития спиртных напитков и курения, все из которых так или иначе в переводе были адаптированы. Например, употребляемое в разговорной форме обозначение литровой бутылки, литровка, было передано расширенным переводом — litre bottle; понятие закуски, сопровождающее употребление спиртных напитков, было генерализировано до простого food; разговорное название стопки, лафитник, который используется для питья именно водки, было подменено винным бокалом wineglass; папироса в переводе превратилась в другое табачное изделие — сигарету (англ. cigarette); самокрутка была заменена британским аналогом — roll-up (Oxford Dictionary: British, A hand-rolled cigarette [42]).

Другой широко представленной стороной жизни выступила группа единиц, связанных с деньгами. При их переводе подход переводчика разнился. Так общеизвестные обозначение русских денежных единиц: рубль и копейка — сохранили свою транслитерированную форму: rouble и copeck. А вот уже разговорные формы обозначения разных банкнот и монет были представлены в трансляте в адаптированном варианте: рус. десять с полтиной = англ. ten roubles fifty, рус. червонцы = англ. ten-rouble notes или tenners (так в британской среде называют и десять фунтов), рус. гривенник = англ. ten-copeck piece. Исключение составил дословный перевод слов трехрублевка (англ. three-rouble note) и трешка (англ. three). Отдельно также отметим особый советский подтекст слова валюта, подразумевающего именно иностранные деньги, обладание которыми было запрещено. В этих соображениях Хью Эплин добавил в своем переводе данного понятия прилагательное foreign, тем самым расширив свой перевод (рус. валюта = англ. foreign currency). То же самое коснулось и спекулирующих валютой граждан, называемых валютчиками; опять же в английском переводе мы сталкиваемся с расширенной формой — speculator in foreign currency.

Особый интерес также представляют реалии, связанные с переездами на поездах. По причине того, что транспортная система может сильно отличаться в разных странах, переводчику пришлось прибегнуть к описательному переводу большинства понятий: рус. курьерский ленинградский = англ. express train to Leningrad, рус. плацкарт = англ. reserved berths, рус. дачные поезда = англ. suburban trains. Однако в двух случая Хью Эплин перенес реалию посредством калькирования, т. к. в английской действительности подобного деления вагонов не существовало: речь идет о жестких вагонах (с полками или сидениями из фанеры) и мягких вагонах (с обитыми сидениями или диванами). Соответственно, в текст перевода романа они перешли в виде hard carriage и soft carriage.

Говоря о других реалиях рассматриваемой категории, стоит дополнительно отметить несколько примечательных случаев перевода.

В романе автор очень часто упоминает популярное в те времена музыкальное устройство — патефон, которое было перенесено Хью Эплином в английский перевод в форме gramophone, что говорит в данном случае о следовании стратегии доместикации, т. к. по сути произошла видо-родовая замена: патефон — это всего лишь переносная, а не полноценная версия граммофона, прижившаяся в СССР.

А вот в следующем примере переводчик даже совершил ошибку, решив применить кажущийся очевидным на первый взгляд дословный перевод. Приведем для наглядности оригинальные строки произведения: Николай Иванович, где вы? Что это за фантазии? Малярию хотите подцепить?

Конечно же, для русскоязычного читателя очевидно, что речь не идет об инфекционном заболевании, передаваемым малярийными комарами, а о так называемой «простуде на губах», которую в народе называют малярией. В переводе же видим: Nikolai Ivanovich, where are you? What are these fantasies? Do you want to catch malaria? В англоязычной среде выделенная единица обозначает только описанное ранее инфекционное заболевание, следовательно, буквальный перевод здесь был особо неуместен.

Также обратим внимание на следующий пример: «Горько! Горько!» — завыл Коровьев, как шафер на старинной свадьбе». В русской традиции свадебных торжеств гостям праздничного застолья принято кричать «Горько!» молодым, этимология чего имеет множество объяснений. Очевидно, что в английской действительности подобного ритуала нет и даже отсутствует схожий аналог, что вынудило Хью Эплина оставить перевод буквальным: «It makes me bitter! Bitter! Bitter!» Korovyev howled, like an usher at an old-time wedding. Заметим, что в сноске приводится пояснение.

Далее обратимся к еще одной категории реалий — идиомам. При их переводе Хью Эплин в основном следовал принципам доместикации (7 подобных случае из 10) и находил в английском языке аналоги с тем же контекстом. В качестве примеров приведем следующие: рус. как сквозь землю провалился = англ. vanished into thin air, рус. начальству втирают очки = англ. pulling the wool over their superiors' eyes; рус. свой глазок — смотрок = англ. your own eye's the best spy; рус. а на нет и суда нет = англ. and what can't be cured must be endured; рус. сиди там тише воды, ниже травы = англ. stay there as quiet as a mouse.

Но при этом иногда перевод характеризовался буквальностью, вызванной наличием подобного выражения в английском языке: рус. без оглядки = англ. without a backward glance; рус. лезть в дебри = англ. clamber into thickets; рус. отколоть шутку = англ. wheele out the trick.

Однако отметим, что при использовании и форенизации, и доместикации, перевод звучал достаточно аутентично.

И последней категорией стала группа лексических единиц, связанных с диалектами, особенностями речи героев, экспрессивными выражениями и т. д. Конечно же, в целях передачи определенных эмоций персонажей целесообразней было отдать предпочтение стратегии доместикации, как и поступил Хью Эплин. Так из 27 лексических единиц 21 была переведена именно с помощью этой стратегии.

В основном в эту категорию попали различные восклицания, возгласы удивления, чертыхания, каждому из которых переводчик подобрал англоязычный аналог: рус. Фу ты черт! = англ. Well I'll be damned!; рус. На тебе! = англ. Well there you are!; рус. Караул! = англ. Help!; рус. Брысь! = англ. Shoo!; рус. Тю! = англ. Cor!; рус. Батюшки! = англ. Good gracious!; рус. Угу, угу = англ. Aha, aha; рус. Тсс! = рус. Ssh!

Особенно интересно наблюдать, как Хью Эплин справлялся с чисто русскими выражениями, например, с таким как Здравствуйте, я ваша тетя!, выражающими удивление от происходящего. Фраза настолько прижилась в народе, что даже стала названием одноименного фильма 1975 года. Очевидно, что дословный перевод в данном случае был неуместен, так что переводчик адаптировал это выражение до формы Well I never!, наполненной той же эмоциональностью.

Однако при рассмотрении следующего примера мы столкнулись с недостаточностью переводческой проницательности, т. к. только русскоязычный человек может возмущенно воскликнуть «А за квартиру Пушкин платить будет?», при этом мало ссылаясь на знаменитого русского поэта, а всего лишь удивляясь чьему-то намерению снять с себя ответственность. В переводе же Эплина видим: «And who's going to pay for the apartment — Pushkin?» Сноской данный вопрос не наделен, так что читателю приходится лишь догадываться о распространенности выражения в русскоязычной среде.

Подводя итоги проведенного анализа перевода романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргариты», приведем следующую диаграмму (Рис. 1):

Рисунок 1

Как видим, показатели применения доместикации и форенизации почти сходятся с небольшим перевесом в пользу последней стратегии. Можно предположить, что такое предпочтение форенизации у переводчика объясняется тем, что Хью Эплин максимально пытался передать в трансляте атмосферу советской Москвы, дух ее людей и их поведенческие и культурные особенности.

Вышеперечисленные примеры перевода культурных реалий показывают, что в большинстве случае следование принципам форенизации было уместно, особенно когда переводчик использовал сноски, в которых приводил все необходимые объяснения. Конечно же, были и неудачные случаи выбора в пользу форенизации, являющиеся следствием недостаточной осведомленностью Эплина отдельных нюансов русской культуры.

Полученные результаты также демонстрируют, что множество найденных лексических единиц были переданы с помощью переводческих приемов, маркирующих стратегию доместикации. И опять же подчеркнем, что среди них встречаются как адекватные примеры перевода, так и нецелесообразная увлеченность доместикацией, приводящей к подмене понятий.

Дополнительно отметим, что категориями, реалии которых были переведены в основном (или целиком) с помощью форенизации стали категории топонимов, антропонимов, художественных произведений, исторических понятий. Категориями же с преимущественным использованием доместикации в переводе стали группы лексических единиц, связанных с материальной культурой, бытом, системами измерений, идиоматическими выражениями и особенностями речи. А вот в категории названий организаций и должностей форенизация и доместикация были представлены в равной степени.

С более подробными показателями можно ознакомиться в Приложении 1.