Применение различных стратегий при переводе художественной литературы уже долгое время является предметом споров как теоретиков, так и практикующих переводчиков. В больше степени дебаты сконцентрированы на двух противоположных подходах, оценка целесообразности которых разнилась в зависимости от этапа развития лингвистики и переводоведения, а также от переводческих школ разных стран. Речь идет о таких понятиях, как форенизация и доместикация.
Дихотомия этих двух понятий находит свое отражение в противоборствующих позициях переводчиков касательно буквального (или дословного) и вольного перевода, а также нахождения некой «золотой середины» между этими двумя стратегиями. В свою очередь, описанная полемика звучит еще в работах Цицерона (106—43 гг. до н. э.), в которых оппозиция «вольный перевод — буквальный перевод» обнаруживается впервые, и святого Иеронима (347—420 гг. н. э.), который при переводе Ветхого Завета с греческого языка на латынь говорит о необходимости передачи смысла, а не дословного калькирования [49].
Тем не менее, связанные с вышеуказанными стратегиями понятия доместикации и форенизации были введены в переводоведение во второй половине 1990-х годов американским теоретиком перевода Лоуренсом Венути в работе «Скандалы перевода: по направлению к этике различия» [39].
Доместикация является такой переводческой стратегией, при которой чужеродность переводимого текста сводится к минимуму, максимально адаптируясь под читателя транслята. Таким образом, текст выглядит привычным, а иностранная культура — ближе к собственной. Венути даже отмечает, что каждый перевод, по сути, — это в какой-то степени результат доместикации, т. к. именно родная культура является инициатором перевода [20].
Стратегия форенизации, напротив, намеренно нарушает привычные для культуры-реципиента каноны и привносит в транслят элементы иностранных реалий, отражающихся в переводимом тексте. Такой подход существует для того, чтобы читатель окунулся в незнакомую для него среду и осознал наличие культурных и лингвистических отличий.
В свою очередь, истоки появления понятий доместикации и форенизации могут быть отслежены в лекции «О разных методах перевода» немецкого философа Фридриха Шлейермахера (1813), который был убежден, что существует лишь два противоположных метода перевода: «Либо переводчик оставляет в покое писателя и заставляет читателя двигаться к нему навстречу, либо оставляет в покое читателя, и тогда идти навстречу приходится писателю» [21].
Первый метод сопоставим с принципами форенизации, второй же — доместикации. Учитывая, что любой перевод никогда не может в полной мере соответствовать иноязычному тексту, Шлейермахер ставит переводчика перед выбором: либо следовать стратегии доместикации — этноцентричному редуцированию переводимого текста до лингвокультурных реалий транслята, либо отдать предпочтение стратегии форенизации и акцентировать внимание читателя на чужих для него и никак не адаптируемых элементах другой культуры, отраженных в тексте [21]. Несомненно, использование той или иной стратегии не может быть названо идеальным или более корректным, т. к. переводчик волен решать сам, до какой степени должна быть выражена уникальность иностранного для реципиента перевода языка.
Однако, возвращаясь к идем Лоуренса Венути, который до конца оформил наработки Шлейермахера, стоит уделить особое внимание другому введенному им понятию «невидимости» переводчика [48]. Она может рассматриваться с двух разных позиций:
1. со стороны переводчика, который может стараться писать транслят живым, комфортным для чтения языком, создавая, таким образом, «иллюзию прозрачности» [48];
2. со стороны читателя-реципиента, который благодаря отсутствию несвойственных его культуре лингвистических и стилистических особенностей, воспринимает транслят не как перевод, а как оригинал [48].
Соответственно, мы можем прийти к выводу, что чем «невидимей» переводчик, тем больше сглажены чужеродные для принимающей культуры элементы и, соответственно, транслят отвечает принципам доместикации.
Интерес представляет тот факт, что и Шлейермахер, и Венути являлись ярыми сторонниками форенизации. Венути даже высказывался о некой кроющейся в процессе доместикации жестокости, выраженной в варварском сглаживании уникальных черт оригинального текста, принуждении к звучанию транслята в знакомых для доминантной культуры словах и выражениях [49]. Действительно, переводчик, решивший адаптировать текст перевода под собственную культуру, будет вынужден либо опускать различные понятия и явления, незнакомые культуре-реципиенту, либо заменять их на привычные, «одомашненные» реалии, что, естественно, приводит к изменению исходного содержания оригинала.
Форенизация же выливается в перевод-сопротивление, как называл его Венути [20]. Сопротивление против стремительно разрастающихся процессов глобализации, стирающей культурные границы. Переводчик при таком отчуждающем переводе становится максимально «видимым», подчеркивая языковые и культурные особенности оригинального текста.
Оппонентом Венути в вопросе предпочтения между этими двумя обсуждаемыми подходами является американский теоретик перевода Юджин Найда, который стал автором таких базовых направлений в переводе, как формальная и динамическая (или функциональная) эквивалентность [41].
Формальная эквивалентность ориентирована как на форму, так и на содержание сообщения, что при сохранении лексической и грамматической структуры оригинального текста может ассоциироваться с буквальным переводом. В основе же динамической эквивалентности, напротив, лежит принцип создания такого эффекта, при котором реципиент перевода — в узком смысле — должен уметь предположить, какой именно эффект производит текст на носителя языка оригинала, а в широком же смысле — воспринять транслят так же, как это сделал бы читатель, для которого переводимый язык — родной [41].
В действительности динамическая эквивалентность широко использовалась Найдой при объяснении наиболее предпочтительной стратегии перевода Библии, успешность которого могла бы объясняться готовностью нехристиан обратиться в христианство. Так Найда предлагает заменять все используемые в библейских текстах сложные метафоры на более простые, однозначно трактуемые выражения, что поможет избежать создания разных интерпретаций и непонимания, демонстрируя читателям, что Библия не так далека от их повседневной жизни, как кажется.
Тем не менее, по словам английского профессора переводоведения Питера Ньюмарка, такой подход еще может быть релевантным при переводе Библии, но в других текстах такое намеренное упрощение текста оригинала не может сделать транслят достойным называться адекватным, т. к. опущение всей сложной для восприятия информации (о степени сложности которой, между прочим, решает никто иной, как переводчик) неизбежно приведет к значительным смысловым потерям [49].
Особенным образом на фоне этих двух полюсов интересны работа французского переводчика и теоретика Антуана Бермана «Испытание чужим. Культура и перевод в романтической Германии», которая предшествовала появлению трудов Венути и в какой-то степени также повлияла на его взгляды, как и наработки Шлейермахера.
С одной стороны Берман позиционировал себя, как последователя идей «восприятия иностранного как иностранного» [1], а процесс перевода связывал с постоянным взаимодействием не только с чьим-то «другим» менталитетом и культурой, но и с антропологией и герменевтикой. Но с другой стороны, ученый утверждал, что слепое нивелирование «чужого» под «свое», равно как и безоглядное усвоение «чужого» как «своего» не может быть руководящим принципом работы переводчика, который в идеале должен найти некий баланс [20].
Однако в идеях, высказанных Берманом, всё же прослеживается тенденция к осуждению «одомашнивания» текста, которым иногда переводчики, невольно движимые этноцентрическими силами, слишком злоупотребляют. Таким образом, уникальность текста стирается, теряется заложенный в него автором коммуникативный эффект.
Антуан Берман выделяет двенадцать «деформирующих» оригинал тенденций [1], которые мы можем ассоциировать с принципами доместикации:
1. Рационализация. Она выражается в стремлении к изменению синтаксического строя переводимого текста, что выражается в изменении порядка слов и адаптации иностранной пунктуации к привычной.
2. Лишнее прояснение тех элементов текста, которые в этом прояснении не нуждаются.
3. Расширение, проявляющееся в создании транслята, объем которого превосходит оригинал из-за переводческих длиннот, нарушающих форму и ритм переводимого текста и появляющихся в результате так называемого overtranslation — пояснения вместо перевода.
4. Облагораживание. Такой подход зачастую наблюдается у переводчиков, пытающихся придать оригинальному тексту больше шарма, заменяя нейтральную или намеренно сниженную лексику, необходимую в данном контексте, на более возвышенную. К этому же пункту можно отнести противоположную стратегию перевода, при которой транслят сильно упрощается до пониженного переводчиком регистра для облегчения его восприятия реципиентом.
5. Качественное оскуднение, или замена слов и выражений оригинала такими эквивалентами, которые не обладают той же «звучностью» и, соответственно, не могут вызвать в мыслях реципиента тот же зрительный образ, что оригинальное слово. Это в первую очередь касается ярких эпитетов, которые зачастую называют «вкусными» и «живыми».
6. Количественное оскуднение — потеря в переводе лексической вариативности, как, к примеру, в случае, когда такие английские глаголы, как to look, to stare, to gaze переводятся одним русским глаголом смотреть, не учитывающим разной смысловой наполненности английских слов.
7. Нарушение ритма. Несмотря на то, что данное понятие обычно применяется по отношению к поэзии, Берман говорит о существовании ритма и в прозе, который может быть нарушен переводчиком при небрежном изменении порядка слов.
8. Нарушение определяющих контекст элементов. Несомненно, переводчик должен крайне внимательно относится к особым, создающим определенную атмосферу художественного произведения словам и выражения и переводить их соответствующим образом на протяжении всего текста. Так, например, примечательной особенностью романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» является тот факт, что герои постоянно поминают черта в, казалось бы, незначительных выражениях, но все вместе это создает символичный и уникальный эффект. Пренебрежение к этой характерной черте романа в переводе, естественно, недопустимо.
9. Нарушение лингвистического структурирования. Под этим пунктом Берман понимает некую системность оригинального текста, в которую может входить и использование определенного типа предложений, и предпочтение конкретной системы времен. Переводы же зачастую характеризуются своей бессистемностью.
10. Нарушение системы местных диалектов, с которым связана значительная переводческая трудность — как передать намеренно используемую автором речь местных народностей? Порой такие лексические единицы в переводе выделяют курсивом, чтобы подчеркнуть их отличие от всего текста, а порой — заменяют на диалектную лексику языка, на который осуществляется перевод. Естественно, ни тот, ни другой подход не является идеальным, т. к. существование различных диалектов в культуре по-своему уникально и не может быть воспроизведено.
11. Нарушение системы идиом, что определенным образом связано с предыдущим пунктом, т. к. воспроизведение оригинального устойчивого выражения эквивалентным по смыслу выражением языка перевода будет являться, по мнению Бермана, грубой доместикацией, полностью лишающей оригинальный текст иноязычных черт.
12. Сглаживание наложения языков. Это во многом связано с уже упомянутыми диалектами, только Берман в этом пункте описывает проблему шире, говоря о существовании в художественном произведении целого множества различных форм языка, как, например, в работах испанского писателя Рамона Марии дель Валье-Инклана, отражавшего в своих произведениях богатую и многонациональную испанскую культуру, существующую не только на территории Испании, но и в странах Латинской Америки.
Все данные двенадцать тенденций, по мнению Антуана Бермана, препятствуют проникновению иноязычной культуры в транслят и отрицательно сказываются на его качестве в целом [1].
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |