1 января.
Новый год встречали у Батурина и Дуловой. Толчея, много незнакомых, оттого невесело.
Небольсин предлагал М.А. вместе писать оперу.
3 января.
Вчера на втором представлении «Леди Макбет». Яков Л. прислал машину.
Мелик блистательно дирижирует.
Публика иногда смеется — по поводу сюжета. Иногда — аплодисмент. Особенно — в музыкальных антрактах.
После оперы поехали в Клуб мастеров. У нас за столиком — Дорохин и Станицын. Состав «Леди Макбет» ужинал в соседнем зале. Дорохин угощал шампанским, и мы незаметно выпили три бутылки. М.А. играл со Станицыным на биллиарде. Потом подошли Мелик и Шостакович. Дорохин стал играть на рояле фокстроты, а мы с Меликом танцевали. Яков Л., который по нездоровью не был с нами, прислал за нами машину, и мы отвезли Мелика и Дорохина домой.
* * *
Днем была Славянова из Смоленского театра по поводу «Пушкина».
4 января.
Сегодня репетиция по «Мольеру» с Немировичем.
Звонил Мелик, звал на «Фауста». Потом — уже после спектакля (мы не пошли) — он опять позвонил и сказал, что дирекция Большого театра просит М.А. прочесть им «Пушкина» и на чтение хотели бы привести Шостаковича.
Поздно вечером звонил Волошин и сказал, что весной Камерный театр поедет в Лондон. М.А. сказал, что Таиров — гений.
5 января.
«Тихий Дон» — гастроли Ленинградского оперного театра в филиале.
В первом ряду — Литвинов с дочкой, в ложе правительства — Агранов и Бубнов с женой.
Музыка очень слабая, сюжет скучный, не оперный. Поют плохо. Поставлено еще хуже.
6 января.
У нас в два часа — Яков Л., Мутных, Шостакович и Мелик-Пашаев. М.А. читал «Пушкина» (у них мысль об опере).
Шостакович очень вежливо благодарил, сказал, что ему очень понравилось, попросил экземпляр.
Потом обедали.
Шостакович играл из «Светлого ручья» — польку и вальс. Мелик — его вальс «Златые горы».
7 января.
«Пиковая дама» в постановке Мейерхольда. Многое очень понравилось (мгновенное появление графини со свечкой, солдат вносит свечу в казарме, появление черного человека в сцене игры Германа, приезд Николая), но много и безвкусного. Поют плохо.
После театра — Вильямсы, Калужские и мы пошли в шашлычную против Телеграфа, просидели до трех. Там были американцы и неизбежный барон Штейгер с ними. Тейер и Дюброу подошли к нам.
17 января.
Только вчера закончила переписку «Скряги». М.А. очень устал, диктовал все это время, правя при этом.
26 января.
Вчера по случаю купила М.А. прелестную шубу из американского медведя гризли. Тут же обновили ее — пошли на обед к Ольге Ивановне, у нее муж итальянец, постоянно живет в Москве. Знакомство — через В. Яковлева. Устрицы. Спагетти.
28 января.
Сегодня в «Правде» статья без подписи «Сумбур вместо музыки». Разнос «Леди Макбет» Шостаковича. Говорится «о нестройном сумбурном потоке звуков»... Что эта опера — «выражение левацкого уродства»...
Бедный Шостакович — каково ему теперь будет.
* * *
МХАТ, вместо того, чтобы платить за просроченного «Мольера», насчитал на М.А. — явно неправильно — 11 800 руб. Придется возиться с этим делом. Это, конечно, выдумка Егорова.
* * *
Слух, что будто бы К.С. хотел отделить филиал и выгнать из МХАТа Судакова и что это ему не удалось. Не знаю, правда ли.
В МХАТ назначен красным директором некто Аркадьев. 6 февраля.
Вчера, после многочисленных мучений, была первая генеральная «Мольера», черновая. Без начальства. Я видела только Аркадьева, секретаря ВЦИК Акулова да этого мерзавца Литовского.
Это не тот спектакль, о котором мечталось. Но великолепны: Болдуман — Людовик и Бутон — Яншин.
Очень плохи — Коренева (Мадлена — совершенно фальшивые интонации), Подгорный — Одноглазый и Герасимов — «Регистр» (Лагранж).
Вильямс сделал прекрасное оформление, публика аплодировала декорациям. Когда Ларин (Шарлатан) кончил играть на клавесине, прокатился первый аплодисмент по залу. Аплодировали реплике короля: «Посадите, если вам не трудно, на три месяца в тюрьму отца Варфоломея...»
Аплодировали после каждой картины. Шумный успех после конца. М.А. извлекли из вестибюля (он уже уходил) и вытащили на сцену.
Выходил кланяться и Немирович — страшно довольный.
* * *
После генеральной обедали с Меликом в шашлычной, а потом поехали в Большой на «Садко» — М.А. очень захотелось музыки.
* * *
Поздно вечером Дмитриев.
* * *
Закончился день, вернее, поздний вечер, неожиданным приходом Мелика и Якова Л. Мелик играл из «Валькирии». Весело ужинали.
* * *
М.А. окончательно решил писать пьесу о Сталине.
* * *
Сегодня в «Правде» статья под названием «Балетная фальшь» о «Светлом ручье». Жаль Шостаковича, его вовлекли в халтуру: авторы либретто хотели угодить.
8 февраля.
Коля Лямин. После него М.А. говорил, что хочет написать или пьесу или роман «Пречистенка», чтобы вывести эту старую Москву, которая его так раздражает.
* * *
Взяли билеты на завтрашнюю генеральную. М.А. пригласил на завтра Тейера, Файмонвилла и Кунихольмов.
9 февраля.
Опять успех и большой. Занавес давали раз двадцать.
Американцы восхищались и долго благодарили.
11 февраля.
Сегодня был первый, закрытый, спектакль «Мольера» — для пролетарского студенчества. Перед спектаклем Немирович произносил какую-то речь — я не слышала, пришла позже. М.А. сказал — «ненужная, нелепая речь».
После конца, кажется, двадцать один занавес. Вызывали автора, М.А. выходил. Ко мне подошел какой-то человек и сказал: «Я узнал случайно, что вы — жена Булгакова. Разрешите мне поцеловать вашу руку и сказать, что мы, студенты, бесконечно счастливы, что опять произведение Булгакова на сцене. Мы его любим и ценим необыкновенно. Просто скажите ему, что это зритель просил передать».
* * *
После спектакля нас пригласили пойти в Клуб мастеров — отпраздновать новый спектакль. Пошли: Станицын, мы, Шверубович Дима, Яншин, Вильямс, почему-то Раевский с женой. Было ни весело, ни скучно. Но когда подошли к нашему столу Менделевич и Юрьев — стало хуже. Танцевали.
* * *
Сегодня в «Советском искусстве» статья Литовского о «Мольере». Злобой дышит.
* * *
Сегодня смотрел «Мольера» секретарь Сталина Поскребышев. Оля, со слов директора, сказала, что ему очень понравился спектакль и что он говорил: «Надо непременно, чтобы И.В. посмотрел».
14 февраля.
Сегодня опять генеральная. Боярский и Керженцев смотрят. М.А. послал билеты Вересаевым.
15 февраля.
Генеральная прошла чудесно. Опять столько же занавесов. Значит, публике нравится? А Павел Марков рассказывал, что в антрактах критики Крути, Фельдман и Загорский ругали пьесу.
16 февраля.
Итак, премьера «Мольера» прошла. Сколько лет мы ее ждали! Зал был, как говорит Мольер, нашпигован знатными людьми. Тут и Акулов, и Керженцев, Литвинов и Межлаук, Могильный, Рыков, Гай, Боярский... Не могу вспомнить всех. Кроме того, вся масса публики была какая-то отобранная, масса профессоров, докторов, актеров, писателей. Афиногенов слушал очень внимательно, а в конце много аплодировал, подняв руки и оглядываясь на нашу ложу.
В антракте дирекция пригласила пить чай, там были все сливки, исключая, конечно, правительственных.
Успех громадный. Занавес давали, по счету за кулисами, двадцать два раза. Очень вызывали автора.
В нашу ложу мы пригласили Арендта, Ермолинских и Ляминых.
После спектакля мы долго ждали М.А., так как за кулисами его задержали. Туда пришел Акулов, говорил, что спектакль превосходен, но — спросил он М.А. — «поймет ли, подходит ли он для советского зрителя?»
Сегодня в 4.30 были по приглашению из посольства у американского посла. Он только что вернулся из Америки. Гости — дипломатический корпус, немного русских. Был Буденный в новой форме — в длинных брюках.
Буллит, как всегда, очень любезен, расспрашивал о «Мольере», просил его позвать на спектакль. Фильм — «Бенвенуто Челлини».
17 февраля.
В подвале «Вечерки» ругательная рецензия некоего Рокотова — в адрес М.А.
Обедали у Ермолинских.
Короткая неодобрительная статья в газете «За индустриализацию».
Вечером — второй спектакль «Мольера» (я не пошла) — восемнадцать занавесов.
18 февраля.
М.А. поехал в МХАТ по вызову Аркадьева — для разговора. Я — в Большой на «Фауста». М.А. приехал туда часов в десять, рассказывал: разговор, над чем будет М.А. теперь работать? — М.А. ответил, что единственная тема, которая его сейчас интересует, это о Сталине. Аркадьев обещал достать нужные материалы. М.А. не верит этому.
После «Фауста» поехали с Меликом к нам ужинать.
19 февраля.
Опять у Буллита — кино, буфет, дипломатический корпус. Буллит был в пиджаке, не в визитке, как в прошлый раз. Картина очень хорошая. Комедия об американцах, о том, как англичанин-слуга остался в Америке, очарованный американцами и их жизнью.
Американцы очень милы. Кунихольмы пригласили вечером обедать.
Кроме нас из русских — только художник Кончаловский с женой. Была дочка французского посла, m-elle Альфан, очень хорошенькая и привлекательная. Худенькая блондинка в кудряшках, в клетчатом вечернем платье из тафты. Дюброу показывал кино — он сам снимал — путешествие свое в Америку.
21 февраля.
Общественный просмотр «Мольера». Был Буллит, но не смог досмотреть четвертого акта, так как был приглашен к Литвинову. За чаем в антракте (Буллит, Хенниссен — муж и жена, Дюброу и я) Буллит необычайно хвалебно говорил о пьесе, о М.А. вообще, называл его мастером.
Успех. Столько же занавесов — около двадцати.
После спектакля Мелик пригласил нас в шашлычную, где угощал с чисто восточным гостеприимством — страшно широко. Хохотали, пили чачу и веселились от души.
22 февраля.
Хорошо провели день. Дюброу отвез нас в машине на американскую дачу. Ходили на лыжах, спускались с гор.
* * *
Сегодня юбилей Немировичского театра. Оленька-бедняга переживает: Вл. Ив. не дали ордена (гробовым голосом сказала).
Советовала послать ему цветы. Ну, это уж ни к чему. Послала от имени М.А. телеграмму.
24 февраля.
Дневной спектакль «Мольера». Мы с М.А. поехали к концу спектакля.
В мхатовской газете «Горьковец» отрицательные отзывы о «Мольере» Афиногенова, Всеволода Иванова, Олеши и Грибкова, который пишет, что пьеса «лишняя на советской сцене».
* * *
Спектакль имеет оглушительный успех. Сегодня бесчисленное количество занавесов.
* * *
Болдуман сказал, что его снимают с роли из-за параллельных «Врагов».
Лучший исполнитель в спектакле!
27 февраля.
Ужасное настроение — реакция после «Мольера».
* * *
Занималась делами, писала деловые письма. Оказывается, что «Maison moderne» — это перевод «Зойкиной квартиры». Очень много раз и из-за границы и из Союза запрашивали: что это за новая пьеса Булгакова — «Новый дом»? Мы все не понимали.
Фишер прислал для подписи бюллетень. М.А. отказался подписать — неизвестно, какая труппа играет, как переведено?
* * *
Много звонков — просят билеты на «Мольера».
Актер Волошин позвонил и попросил две тысячи взаймы. Теперь пойдут такие просьбы. А у нас долгу семнадцать тысяч и ни копейки на текущем счету — жили на авансы.
* * *
В Японии — кровавые события, заговорщики-фашисты убили нескольких министров.
* * *
Умер Павлов.
2 марта.
Сенсация театральной Москвы — гибель театра Ивана Берсенева. Правительственное постановление о ликвидации его театра написано в очень суровых тонах.
Театр назван «посредственным». Сказано, что он неправильно носил название «Второго МХАТа».
Очевидно, Берсенев сделал какую-то крупную ошибку. Кто-то рассказывал М.А., что на последнем их спектакле публика бросала цветы на сцену, некоторые плакали, плакал и сам Берсенев.
* * *
В «Правде» одна статья за другой, один за другим летят вверх тормашками. Попало даже Голованову, попало даже Леве Книпперу. В статье о МХАТе-II плохими пьесами названы «Земля и небо» (пьеса бр. Тур), пьеса Микитенко и даже «Чудак» Афиногенова!
А сегодня хлопнули Сергея Шервинского. И поделом. Он написал мерзейшую книжку и притом подхалимскую.
* * *
Вчера с М.А. были у вахтанговцев на пьесе «Трус». Дурно, и тоже подхалимство.
К М.А. подошел Л. Славин и выразил свое восхищение «Мольером». Редкий случай с писателями.
* * *
Сегодня оттепель, весенний день.
4 марта.
Позвонил Яков Л. и сказал, что Мелик упал, повредил ногу.
Вечером у Егорова в кабинете выясняли денежные дела. МХАТ требует возвращения трех тысяч за «Бег» на том основании, что он запрещен. «Покажите запрещение», — говорю.
Потом — к концу спектакля — попали на «Мольера». Театр полон. В правительственной ложе, в полутьме, видели Литовского, который что-то писал.
Занавес давали много раз. М.А. выходил кланяться.
* * *
Сегодня в газете объявлен конкурс на учебник по истории СССР. М.А. сказал, что он хочет писать учебник — надо приготовить материалы, учебники, атласы.
5 марта.
Оказывается, Мелик сломал ногу около Художественного театра. М.А. в шутку сказал: «Так ему и надо. Свидание у вас было назначено там?»
Послали ему телеграмму, получили ответ.
* * *
М.А. начал работу над учебником.
6 марта.
Вечером с Яковом Л. навещали Мелика. Он очень обрадовался, угощал апельсинами, сластями.
Когда возвращались — пешком — у Художественного театра видели, как прошли Берсенев и Гиацинтова. Он крикнул нам «здравствуйте!» — мне очень хотелось остановиться, подойти, сказать что-нибудь сочувственное, но М.А. и Яков меня удержали, сказали, что это только хуже растравлять их рану.
* * *
Сегодня должно было быть свидание у М.А. с Аркадьевым, но почему-то было отменено.
9 марта.
В «Правде» статья «Внешний блеск и фальшивое содержание», без подписи.
Когда прочитали, М.А. сказал: «Конец "Мольеру", конец "Ивану Васильевичу"».
Днем пошли во МХАТ — «Мольера» сняли, завтра не пойдет.
Другие лица.
* * *
Вечером звонок Феди: «Надо Мише оправдываться письмом». — В чем? М.А. не будет такого письма писать.
Потом пришли Оля, Калужский и — поздно — Горчаков. То же самое — письмо.
И то же — по телефону — Марков.
Все дружно одно и то же — оправдываться.
Не будет М.А. оправдываться. Не в чем ему оправдываться.
10 марта.
В «Литературной газете» статья Алперса. Ляганье.
Теперь выясняется, что уже с первых чисел марта поползли слухи, что «Мольера» снимут.
Явно снимают и «Ивана Васильевича».
11 марта.
Горчаков звал на сегодняшнюю репетицию «Ивана Васильевича». Зачем себя мучить?
Театр мечется, боится ставить. Спектакль был уже объявлен на афише, и, кажется, даже билеты продавались.
В «Советском искусстве» сегодня «Мольер» назван убогой и лживой пьесой.
Как жить? Как дальше работать М.А.?
12 марта.
Письмо от Вересаева, очень доброе.
Вечером с Яковом Л. навещали Мелика.
14 марта.
В 4 часа 30 мин. были опять званы к Буллиту. Решили не идти, не хочется выслушивать сочувствий, расспросов.
Вечером в Большом на «Наталке-Полтавке». Киевские гастроли оперные.
Сидели в директорской ложе у самой авансцены, ложа была битком набита. Перед началом второго действия в правительственной ложе — напротив — появились Сталин, Молотов и Орджоникидзе.
После окончания — на сцене собрались все исполнители и устроили овацию Сталину, в которой принял участие затем и весь театр. Сталин махал приветственно рукой актерам, аплодировал.
15 марта.
Звонок. М.А. вызывает Керженцев.
— Можете ли, М.А., сейчас приехать?
— Сейчас? Я хотел сейчас пообедать.
Перенесли на завтра на 10.30 утра. Зачем?
16 марта.
В новом здании в Охотном ряду, по пропускам, поднялись вверх. После некоторого ожидания М.А. пригласили в кабинет. Говорили они там часа полтора.
Керженцев критиковал «Мольера» и «Пушкина». Тут М.А. понял, что и «Пушкина» снимут с репетиций.
М.А. показал Керженцеву фотограмму отзыва (очень лестного) Горького о «Мольере». Но вообще не спорил о качестве пьесы, ни на что не жаловался, ни о чем не просил.
Тогда Керженцев задал вопрос о будущих планах. М.А. сказал о пьесе о Сталине и о работе над учебником.
Бессмысленная встреча.
18 марта.
В «Советском искусстве» от 17 марта скверная по тону заметка о «Пушкине».
М.А. позвонил Вересаеву, предлагал послать письмо в редакцию о том, что пьеса подписана одним Булгаковым, чтобы избавить Вересаева от нападок, но Вик. Вик. сказал, что это не нужно.
19 марта.
На сегодня были званы на вечер к французскому послу, но не поехали — все по той же причине — не хочется расспросов.
28 марта.
Были в 4.30 у Буллита. Американцы — и он тоже в том числе — были еще милее, чем всегда.
Дочка норвежского посла говорила, что «Турбиных» готовят в Норвегии и что они шли в Лондоне.
Другая — ее сестра — говорила, что смотрела «Турбиных» в Москве двадцать два раза.
Дочка Альфана сказала М.А.:
— Вы у нас не были...
М.А. ответил, что очень сожалеет, что болезнь помешала придти.
3 апреля.
Арестовали Колю Лямина.
5 апреля.
М.А. диктует исправления к «Ивану Васильевичу».
Несколько дней назад Театр сатиры пригласил для переговоров. Они хотят выпускать пьесу, но боятся неизвестно чего. Просили о поправках. Горчаков придумал бог знает что: ввести в комедию пионерку, положительную. М.А. наотрез отказался. Идти по этой дешевой линии!
Заключили договор на аванс. Без этого нельзя было бы работать, в доме нет ни копейки. Всероскомдрам, конечно, немедленно отказался от выдачи денег.
А МХАТ замучил требованиями возврата денег по «Бегу».
* * *
Во МХАТе перемены, в том числе и в литчасти.
12 апреля.
Вчера были на концерте у американского посла. Все мужчины во фраках. М.А. — в черном пиджаке.
Пел тенор Радамский, американский подданный. Потом его жена. Оба пели плохо. Прокофьев играл двенадцать детских пьес, прелестных.
Ужинали, à la fourchette, столы были накрыты в трех местах.
Как всегда, американцы удивительно милы к нам. Буллит уговаривал не уезжать, остаться слушать еще Прокофьева, но мы уехали в третьем часу на машине, которую нам предложил Кеннан.
17 апреля.
Новый завлит в МХАТе Рафалович позвонил к М.А., просит придти завтра в Театр, говорить о «Мольере».
18 апреля.
М.А. с Рафаловичем и Горчаковым говорил о «Мольере». Хотят возобновить спектакли. Просят небольших поправок — смягчить по линии кровосмесительства. Париж стоит обедни. М.А. думает согласиться на поправки.
* * *
Вечером у нас были Кунихольмы, Кеннен и Дмитриев. Разговор больше всего о Чехове, которого Кеннан изучает. М.А. подарил Кеннану конверт, адресованный Чехову, веточку из его сада в Аутке и маленький список книг, написанный характерным бисерным почерком Чехова. Все это М.А. получил в подарок от Марьи Павловны, когда был на даче в Аутке, если не ошибаюсь, в 1929 году.
* * *
В Театре уже говорят о возобновлении «Мольера», о том, что поспешили с его снятием. Лица неузнаваемы.
11 мая.
Репетиция «Ивана Васильевича» в гримах и костюмах. Без публики. По безвкусию и безобразию это редкостная постановка. Горчаков почему-то испугался, что роль Милославского (блестящий вор — как его задумал М.А.) слишком обаятельна и велел Полю сделать грим какого-то поросенка рыжего, с дефективными ушами. Хорошо играют Курихин и Кара-Дмитриев. Да, слабый, слабый режиссер Горчаков. И к тому же трус.
13 мая.
Генеральная без публики «Ивана Васильевича». (И это бывает — конечно, не у всех драматургов!) Впечатление от спектакля такое же безотрадное. Смотрели спектакль (кроме нашей семьи — М.А., Евгений и Сергей, Екатерина Ивановна и я) — Боярский, Ангаров из ЦК партии, и к концу пьесы, даже не снимая пальто, держа в руках фуражку и портфель, вошел в зал Фурер, — кажется, он из МК партии.
Немедленно после спектакля пьеса была запрещена. Горчаков передал, что Фурер тут же сказал:
— Ставить не советую.
19 мая.
Приехал Русланов с просьбой — нельзя ли сделать изменения в «Пушкине».
М.А. категорически отказался. М.А. дал согласие в МХАТе сделать перевод «Виндзорских проказниц» и вообще Шекспириану сделать наподобие мольерианы в «Полоумном Журдене».
Очень грустно, что М.А. должен подписать этот договор. Но нам нужны деньги на поездку в Киев, иначе без отдыха М.А. пропадет при такой жизни.
12 июня.
Сегодня приехали из Киева. Утешающее впечатление от города. Мы жили в «Континентале». Портили только дожди. «Турбиных» играют без петлюровской сцены.
Какой-то тип распространил ни с того ни с сего слух, что «Турбиных» снимают, отравив нам этим сутки. В первый раз их сыграли четвертого.
Когда ехали обратно, купили номер журнала «Театр и драматургия» в поезде. В передовой — «Мольер» назван «низкопробной фальшивкой». Потом — еще несколько мерзостей, в том числе очень некрасивая выходка Мейерхольда в адрес М.А. А как Мейерхольд просил у М.А. пьесу — каждую, которую М.А. писал.
16 июня.
Композитор Б. Асафьев — с предложением писать либретто (а он — музыку) оперы «Минин и Пожарский». Это — сватовство Дмитриева.
М.А. говорил с Асафьевым уклончиво — Асафьев вообще понравился ему — он очень умен, остер, зол. Но после ухода Асафьева сказал, что писать не будет, не верит ни во что.
17 июня.
Днем — Самосуд, худрук Большого театра, с Асафьевым. Самосуд, картавый, остроумный, напористый, как-то сумел расположить к себе М.А., тут же, не давая опомниться М.А., увез нас на своей машине в дирекцию Большого театра, и тут же подписали договор.
26 июля.
Завтра мы уезжаем из Москвы в Синоп под Сухумом.
«Минин» закончен. М.А. написал его ровно в месяц, в дикую жару.
Асафьеву либретто чрезвычайно понравилось. Он обещает немедленно начать писать музыку.
1 сентября.
Сегодня прилетели в Москву с Кавказа. Разбита после самолета. Вылетели из Владикавказа в пять часов утра, в пять часов вечера обедали дома. М.А. перенес полет великолепно, с аппетитом поглощал пирожки и фрукты.
* * *
Конец пребывания в Синопе был испорчен Горчаковым. (В Синопе были: Горчаков, Марков, Вильямсы, Калужский с Олей, Ершов с женой.) Выяснилось, что Горчаков хочет уговорить М.А. написать не то две, не то три новых картины к «Мольеру». М.А. отказался: «Запятой не переставлю».
Затем произошел разговор о «Виндзорских», которых М.А. уже начал там переводить. Горчаков сказал, что М.А. будет делать перевод впустую, если он, Горчаков, не будет давать установки, как переводить.
— Хохмочки надо туда насовать!.. Вы чересчур целомудренны, мэтр... Хи-хи-хи...
На другой же день М.А. сказал Горчакову, что он от перевода и вообще от работы над «Виндзорскими» отказывается. Злоба Горчакова.
Разговор с Марковым. Тот сказал, что Театр может охранить перевод от посягательств Горчакова.
— Все это вранье. Ни от чего Театр меня охранить не может.
М.А. бросил работу. Мы уехали в Тифлис. Ездили на машине по Военно-Грузинской дороге. Были во Владикавказе, где когда-то так мучился М.А.
И вернулись в Москву.
9 сентября.
Что предпринять М.А.?
Аркадьев — в Вене.
Из МХАТа М.А. хочет уходить. После гибели «Мольера» М.А. там тяжело.
— Кладбище моих пьес.
Иногда М.А. тоскует, что бросил роль в «Пиквике». Думает, что лучше было бы остаться в актерском цехе, чтобы избавиться от всех измывательств Горчакова и прочих.
* * *
Вечером — композитор Потоцкий и режиссер Большого театра Шарашидзе Тициан. Пришли с просьбой — не переделает ли М.А. либретто оперы Потоцкого «Прорыв». М.А., конечно, отказался. Потоцкий впал в уныние. Стали просить о новом либретто. Потоцкий играл фрагменты из «Прорыва».
Ужинали.
14 сентября.
Днем М.А. был у Аркадьева. Тягостный разговор. Аркадьев все время возвращался к «Виндзорским», настаивал, чтобы М.А. продолжал работу.
* * *
Вечером М.А. зажег свечи, стал просматривать «Виндзорских», что-то записывать.
* * *
Поздно вечером приехали: совсем больной, простуженный Самосуд, Шарашидзе и Потоцкий — «на полчаса». Сидели до трех часов ночи.
Самосуд:
— Ну, когда приедете писать договор — завтра? Послезавтра? Это его манера так уговаривать. Сказал, что если М.А. не возьмется писать либретто, то он не поставит оперы Потоцкого.
М.А. в разговоре сказал, что, может быть, он расстанется с МХАТом.
Самосуд:
— Мы вас возьмем на любую должность. Хотите — тенором? В половине третьего звонил Яков Л. — играет где-то на биллиарде с Мутныхом. Приветы.
* * *
Хороша мысль Самосуда:
— В опере важен не текст, а идея текста. Тенор может петь длинную арию: «Люблю тебя... люблю тебя...» — и так без конца, варьируя два-три слова.
* * *
Асафьев, кажется, сделал уже часть работы, потом заболел. Теперь его ждут сюда.
15 сентября.
Сегодня утром М.А. написал письмо Аркадьеву, в котором отказывается и от службы в Театре и от работы над «Виндзорскими». Кроме того — заявление в дирекцию. Поехали в Театр, оставили письмо курьерше. Теперь М.А. волнуется, что она забудет передать его.
Видели Рафаловича. Он был ошеломлен сообщением М.А. об уходе...
М.А. говорил мне, что это письмо в МХАТ он написал «с каким-то даже сладострастием».
Теперь остается решить, что делать с Большим театром. М.А. говорит, что он не может оставаться в безвоздушном пространстве, что ему нужна окружающая среда, лучше всего — театральная. И что в Большом его привлекает музыка. Но что касается сюжета либретто... Такого ясного сюжета, на который можно было бы написать оперу, касающуюся Перекопа, у него нет. А это, по-видимому, единственная тема, которая сейчас интересует Самосуда.
25 сентября.
Были у Потоцких. Он играл свои вещи. Слабо. Третий сорт.
1 октября.
Договоры относительно работы в Большом и либретто «Черного моря» для Потоцкого подписаны.
Сегодня М.А. повез в театр заключения по поводу одного либретто и пьесы, которые ему дали для прочтения.
2 октября.
Звонила Екатерина Георгиевна, Мелика — мать, что Мелик нездоров, что у него Шапорин, не приедет ли М.А. для переговоров? М.А. сказал, что приехать не может, попросил Шапорина приехать завтра к нам.
3 октября.
Шапорин у нас. Играл свою оперу «Декабристы», рассказывал свои злоключения, связанные с либретто, которое писал Алексей Толстой. Шапорин приехал просить М.А. исправить либретто. М.А. отказался входить в чужую работу, но сказал, что как консультант Большого театра он поможет советом.
5 октября.
Звонил Уманский из Литературного агентства: «Мертвые души» куплены на все англоговорящие страны. «Турбины» проданы в Норвегию. Кроме того, «Турбины» пойдут в этом сезоне в Лондоне, — последнее он прочитал в заметке в одной английской газете.
Днем зашли к нему в агентство. Он показал заметку, которую он называет «неприятной». В ней сообщается, что пьеса вначале была запрещена цензурой и как потом она была возобновлена.
* * *
Сегодня десять лет со дня премьеры «Турбиных». Они пошли 5 октября 1926 года.
М.А. настроен тяжело. Нечего и говорить, что в Театре даже и не подумали отметить этот день.
* * *
Мучительные мысли у М.А. — ему нельзя работать.
7 октября.
Кеннен около одиннадцати вечера заехал за нами на машине. Я не поехала. М.А. потом рассказывал, что был профессор Чикагского университета, сестра Тейера и еще два-три американца. Ужинали при свечах. Расспрашивали М.А., над чем он работает, говорили о Пушкине, о Шекспире.
9 октября.
Поехали с М.А. на Поварскую в Союз писателей платить членские взносы. Неожиданно М.А. решил зайти к Ставскому — секретарю ССП. Разговор о положении М.А. Ставский тут же записывал на блокноте: «Турбины»... «Мольер»... «Пушкин»...
Ни черта из этого не выйдет. Ставский — чиновник, неискренний до мозга костей. Да и не возьмет он ничего на себя!
14 октября.
Вечером звонок в передней. На пороге Ставский с шляпой М.А. в руках — они случайно в ложе филиала Большого обменялись шляпами...
Охотно снял пальто, вошел. Разговор. Этот разговор печален и ужасен. По подтексту своему, конечно.
М.А. сказал, что в отечестве ему не дают возможности работать, все вещи его запрещаются.
Ставский сказал, что где-то кто-то будет обсуждать произведения М.А.
Вся его речь состоит из уверток, отписок и хитростей.
17 октября.
Телеграмма Асафьева — он кончил «Минина». Радость М.А.
2 ноября.
Днем генеральная «Богатырей» в Камерном. Стыдный спектакль.
13 ноября.
Проводила М.А. на прием в Спасо-Песковский, к Буллиту. М.А. потом рассказывал: к нему подошел какой-то человек с бородкой, заговорил по-французски. М.А. отвечал ему по-французски же, но сказал, что он — русский. Тот удалился в растерянности.
Потом Аросев (председатель ВОКСа), во время кино сидевший рядом с М.А., сказал, что этот с бородкой — Барков, заведующий Протокольным отделом Наркоминдела.
14 ноября.
В газете — постановление Комитета по делам искусств: «Богатыри» снимаются. «...За глумление над крещением Руси...», в частности.
— Таиров лежит с капустным листом на голове, уверяю тебя.
15 ноября.
Были на «Бахчисарайском фонтане». После спектакля М.А. остался на торжественный вечер. Самосуд предложил ему рассказать Керженцеву содержание «Минина», и до половины третьего ночи в кабинете при ложе дирекции М.А. рассказывал Керженцеву не только «Минина», но и «Черное море».
* * *
Асафьев ни сам не едет, ни клавира не шлет, чем весьма портит дело. Не хватало еще этих волнений М.А.
17 ноября.
Прием у военного атташе Файмонвилла в доме американского посла. Два фильма. Первый, по Уэллсу, — «Грядущее» («Future») — о будущей войне. Начало очень сильное, конец — надуманный, неубедительный. Вторая картина — Мелодии Бродвея 1936 года — веселая комедия с обворожительной танцовщицей в главной роли.
* * *
После этого поехали в филиал на премьеру «Свадьба Фигаро». Дирижер — Штидри — первоклассный.
После спектакля Керженцев подошел к М.А. и сказал, что он сомневается в «Черном море».
В театр из посольства нас вез Афиногенов. Усердно расспрашивал М.А., как он себя чувствует и над чем работает.
18 ноября.
В прессе — скандал с Таировым и «Богатырями». Литовский не угадал: до этого он написал подхалимскую рецензию, восхваляющую спектакль. Не обошлось и без Булгакова. Тут же вспомнили «Багровый остров»...
* * *
Вечером Потоцкий и Шарашидзе. М.А. читал им «Черное море». Потоцкому понравилось.
19 ноября.
Билеты на премьеру «Флорисдорфа» у вахтанговцев. Не пошли (также не ходили по прошлому приглашению — на генеральную «Много шума из ничего»). Не обиделись бы они.
* * *
Вечером М.А. играл в шахматы с Топлениновым. Позвонил Яков Леонтьевич и сказал, что Керженцев говорил в правительственной ложе о «Минине» и это было встречено одобрительно.
Между прочим, я вспомнила, что вскоре после снятия «Мольера» Яков Л. рассказывал со слов своего друга Могильного: будто Сталин сказал: «Что это опять у Булгакова пьесу сняли? Жаль — талантливый автор».
Весьма вероятно. Иначе трудно объяснить все эти разговоры и предложения возобновления.
* * *
Но где же клавир?
Что делает Асафьев?!
20 ноября.
Опять в газетах о М.А., о «Багровом острове».
* * *
Вечером премьера «Кармен» в Большом. Дирижировал Клейбер. Очень сух, по-немецки сдержан.
Декорации Дмитриева хороши, особенно первая картина. Сначало-то у Дмитриева было задумано гораздо интереснее — все в черных, серых и красных тонах. Но Керженцеву — и главное его жене (присутствовавшей при разговоре!) не понравилось. Отсюда — компромисс Дмитриева, жизнерадостное решение.
22 ноября.
Массируемся ежедневно, это помогает нашим нервам. Разговариваем о своей страшной жизни, читаем газеты... Вечером М.А. в Большом, я — у Женюшки, он нездоров.
24 ноября.
Вчера вечером Бухов пригласил М.А. играть в шахматы. Я — у Вильямсов. Оттуда пошли компанией (Л. Орлова, Григ. Александров, оба Вильямсы, Шебалин и я) в «Метрополь». За ужином у нас, трех дам, был спор: у кого жизнь труднее.
25 ноября.
Открытие съезда Советов. Около половины шестого — гул по радио из нижней квартиры: имя Сталина принималось овацией. Начало его выступления — тоже овация.
* * *
Вечером на «Тихом Доне». М.А. передал Самосуду записку о «Руслане».
26 ноября.
Вечером у нас: Ильф с женой, Петров с женой и Ермолинские. За ужином уговорили М.А. почитать «Минина», М.А. прочитал два акта. Ильф и Петров — они не только прекрасные писатели. Но и прекрасные люди. Порядочны, доброжелательны, писательски, да, наверно, и жизненно — честны, умны и остроумны.
* * *
Во время пельменей позвонил Мелик и сообщил, что он, по-видимому, поедет 28-го в Ленинград к Асафьеву — его командирует дирекция для прослушивания музыки к «Минину». Подговаривал М.А. ехать тоже, советовал поговорить об этом в Театре.
27 ноября.
Думали провести тихо вечер — неожиданно позвонил и приехал Мелик, вслед за ним Ермолинский. Сидели до трех часов и даже пили шампанское, привезенное Меликом.
28 ноября.
За обедом позвонил Яков Л. Сказал, что дирекция командирует в Ленинград для слушания «Минина» М.А. и Мелика.
М.А. — по желанию Асафьева. Сегодня «Красной стрелой» они и уехали. Первая разлука с М.А. (с тридцать второго года).
29 ноября.
Послала М.А. телеграмму. Ночью, в два часа, он позвонил по телефону. Сказал, что музыка хороша, есть места очень сильные. Что поездка неприятная, погода отвратительная, город в этот раз не нравится.
Клавир перешлет Асафьев через несколько дней, он печатается в Ленинграде.
30 ноября.
Послала М.А. две шуточных телеграммы.
Без него дома пусто.
Звонили Вильямсы, звали покутить. Нет настроения. Утром поеду на вокзал — встречать М.А.
1 декабря.
Приехал. Ленинград произвел на него удручающее впечатление (на Мелика тоже). Публика какая-то обветшалая, провинциальная.
Исключительно не понравились в этот приезд Радловы. Хозяин пришел домой, когда они уже были (по приглашению) — при этом вдребезги пьяный. Вел какие-то провокационные разговоры.
На вокзале Мелик снимал шапку и низко кланялся — большое вам мерси за знакомство! (С Радловыми.) Миша кланялся ему.
* * *
Единственный светлый момент — слушание «Минина». Асафьев — прекрасный пианист — играет очень сильно, выразительно. И хотя он был совсем простужен и отчаянно хрипел — все же пел, и все же понравилось М.А.
* * *
М.А. привез из Ленинграда в подарок Сергею смешные маски, и теперь сам их надевает.
11 декабря.
«Пиковая дама» с Печковским — Германом. Голос звучит надорванно, но общее впечатление от лица, от игры, да и от голоса — очень сильное. Интересный певец.
После этого пошли в шашлычную с Меликом и Шмелькиной. Там — случайная встреча с компанией пушкинистов (Цявловские и др.), которые весьма радостно приветствовали М.А.
12 декабря.
Днем с Сергеем на «Коньке-Горбунке». Его будут переделывать, в таком виде он больше не пойдет.
13 декабря.
Заболел Сергей. Шапиро говорит — ангина.
15 декабря.
Ночью М.А. определил, что не ангина, а скарлатина. Шапиро, приехавший в семь часов утра, подтвердил диагноз М.А.
21 декабря.
У Сергея болезнь течет нормально, я никуда не выхожу, состою при нем.
М.А. пошел к Мелику выправлять экземпляр «Минина», вчера привезли клавир из Ленинграда. Надо кое-что изменить в тексте.
22 декабря.
Звонили из «Литературной газеты», просят, чтобы М.А. написал несколько слов по поводу потопления «Комсомола».
23 декабря.
Из «Литературной газеты» приходил Бройдо, взял заметку М.А.
24 декабря.
Были у Мелика. Он играл «Минина». Очень хорошо — вече в Нижнем и польская картина.
27 декабря.
Пианист Большого театра Васильев играл «Минина». Слушали: Керженцев, Самосуд, Боярский, Ангаров, Мутных, Городецкий, М.А. и Мелик.
После — высказывания, носившие самый сумбурный характер. Ангаров: А оперы нет!
Городецкий: Музыка никуда не годится!
Керженцев: Почему герой участвует только в начале и в конце? Почему его нет в середине оперы?
Каждый давал свой собственный рецепт оперы, причем все рецепты резко отличались друг от друга.
М.А. пришел оттуда в три часа ночи в очень благодушном настроении, все время повторял:
— Нет, знаешь, они мне все очень понравились...
— А что же теперь будет?
— По чести говорю, не знаю. По-видимому, не пойдет.
28 декабря.
Звонил Мелик, говорит мне:
— Воображаю, что вы бы наговорили, если бы были на этом обсуждении!
29 декабря.
В «Советском искусстве» заметка, что «Минин» принят к постановке в этом сезоне.
Позвольте?!
Комментарии
1 января.
Новый год встречали у Батурина и Дуловой. — Все чаще появляющиеся в записях Е.С. имена музыковеда В.В. Яковлева, балетмейстера Большого театра В.А. Рябцева, артиста Большого театра А.И. Батурина, арфистки В.И. Дуловой, дирижера В.В. Небольсина и др. свидетельствуют, что Булгаков начинает входить в круг людей Большого театра. Возможно, в какой-то степени это связано с тем, что теперь в Большом работает Я.Л. Леонтьев.
4 января.
...репетиция по «Мольеру» с Немировичем. — В январе 1936 г. репетиции «Мольера» взял на себя Немирович-Данченко. Существенно менять постановку было поздно: бесконечно репетировавшийся, «замятый» спектакль нужно было срочно выпустить. «Мне спектакль был показан, так сказать, накануне сдачи публике. Официально я мог его не допустить. Но перед работавшими в нем в течение нескольких лет актерами и режиссурой я не имел на это ни малейшего права. Мне оставалось помочь исполнителям довести спектакль до конца». (Карандашная запись Немировича-Данченко; возможно, набросок его беседы с актерами. — Архив Музея МХАТа.)
5 января.
«Тихий Дон» — опера И.И. Дзержинского.
6 января.
Мутных В.И. — в 1936—1937 гг. директор Большого театра.
6 февраля.
...да этого мерзавца Литовского. — О.С. Литовский (1892—1971) — театральный критик, драматург. В 1932—1937 гг. — председатель Главреперткома. Один из самых яростных критиков Булгакова, автор разгромных рецензий на «Дни Турбиных», «Зойкину квартиру», «Багровый остров». Возможно (по крайней мере так считала Е.С.), один из инициаторов запрещения «Мольера».
В своем беспощадном неприятии Булгакова был тверд. В 1958 г. в книге «Так и было» писал: «Произведения Булгакова, начиная от его откровенно контрреволюционной прозы — "Дьяволиада", "Роковые яйца" — и кончая "Мольером", занимают место не в художественной, а в политической истории нашей страны, как наиболее яркое и выразительное проявление внутренней эмиграции, хорошо известной под нарицательным именем "булгаковщины"» (с. 205). А в 1963-м выпустил сборник статей «Глазами современника», в который включил, стилистически почистив, свои старые рецензии на «Дни Турбиных» во МХАТе и «Зойкину квартиру» в Театре им. Вахтангова.
8 февраля.
Коля Лямин. После него М.А. говорил, что хочет написать или пьесу или роман «Пречистенка»... — В 1-й ред.: «Вчера был Коля и безумно раздражил меня и Мишу своими пошлыми разговорами. Миша дал убийственную характеристику того круга, в котором Коля вращается. Коля притих и был подавлен». Упоминания Пречистенки, а также романа или пьесы под этим названием в 1-й ред. нет.
14 февраля.
Керженцев П.М. — в 1936—1938 гг. председатель Комитета по делам искусств при СНК СССР; Боярский Я.О. — заместитель председателя; с 1937 г. — директор МХАТа.
18 февраля.
...единственная тема, которая его сейчас интересует... — В 1-й ред. точнее: «которая его интересует для пьесы».
2 марта.
Очевидно у Берсенев сделал какую-то крупную ошибку. — Уже идет разгром культуры: убийственная статья против Шостаковича, закрытие МХАТа 2-го. Несколько дней до удара по Булгакову. Месяц до ареста Лямина. Но Е.С. еще воспринимает каждое явление отдельно, не связывая с другими.
«Трус» — пьеса А. Крона.
Редкий случай с писателями. — В 1-й ред. далее: «Из драматургов никто и никогда не хвалил Мишиных произведений».
4 марта.
...объявлен конкурс на учебник по истории СССР. — В 1-й ред. далее: «Миша сказал, что будет писать. Я поражаюсь ему. По-моему, это невыполнимо». Но, судя по ее же записи на следующий день, Булгаков считал этот замысел выполнимым.
Его всегда интересовала история. Об этом говорят сюжеты его произведений о Мольере и Пушкине. Сюжеты его оперных либретто «Минин и Пожарский», «Петр Великий», «Черное море». Работая над «Бегом», расстилал перед собою подлинные карты боев в Крыму и Таврии. Даже над «Белой гвардией», таким личным, так мало удаленным во времени от событий романом, работал как историк: безусловно изучая документы эпохи. Его герой — Мастер — историк. (Впрочем, и другой его герой называет себя историком: «Я — историк... Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история!»)
Но была и другая и, пожалуй, не менее важная причина так остро вспыхнувшего интереса писателя к задаче: речь шла об учебнике для младших школьников, для учеников 4 класса. Конкретнее: Булгакову представлялась возможность написать учебник для Сережи Шиловского, которому в эту пору шел 10-й год и которому предстояло бы по этому учебнику учиться.
Известно, что Булгаков очень любил своего пасынка, охотно занимался с ним музыкой, чтением, учил игре в шахматы. В одной из черновых тетрадей «Мастера и Маргариты» — на чистом листе, во всю страницу — веселый детский рисунок: очень желтый дом под красной крышей, кудрявые пароходные дымы из труб и желтая дорожка к дому... Если бы это была недозволенная шалость ребенка, Булгакову ничего не стоило бы вырвать испорченный лист, как беспощадно вырывал он из своих тетрадей свои собственные испорченные листы. Но рисунок остался, рисунок нравился. В другой тетради видно, как, оставшись вдвоем (может быть, в один из тех дней, когда Е.С. отсутствовала, а воспитательница была выходная), они оба расписываются: вверху страницы, прямо над первой строкой — правее, уверенное: М. Булгаков, левее (детский почерк, перо с нажимом): С. Шиловский. А далее, тут же, — продолжение великого романа, описание бала у сатаны.
В объявлении о конкурсе (оно подписано Сталиным и Молотовым) Булгаков подчеркнул слово «премия» и сумму первой премии — «100 000 рублей». Внимательно изучил и подчеркнул ряд требований к учебнику, в том числе: «ярким, интересным, художественным». Проделал большую работу. (О сохранившихся четырех тетрадях «Курса» см.: Лурье Я.С., Панеях В.М. Работа М.А. Булгакова над курсом истории СССР // Рус. лит. 1988. № 3; там же опубликована глава «Емельян Иванович Пугачев».)
Е.С. по-разному объясняла, почему Булгаков все-таки оставил этот труд: объясняла его нездоровьем, занятостью, но выдвигала и третью, самую простую и, по-видимому, самую верную причину: результаты таких конкурсов, как известно, определялись заранее и судьба учебника была решена прежде, чем Булгаков мог закончить свою работу.
9 марта.
...без подписи. — По тону статья перекликалась с вышедшей в феврале статьей О. Литовского. Пьеса, писал Литовский, «представляет собой типическую мещанскую мелодраму, в которой Мольер, в конце концов, играет вполне второстепенную роль». «В пьесе Булгакова, — говорилось в "Правде", — исторического Мольера нет и в помине. Показан, к удовольствию обывателя, заурядный актерик, запутавшийся в своих семейных делах».
Но дело было не в тоне. Е.С. не случайно отметила: «без подписи». Статьи без подписи, так называемые «редакционные» статьи, считались официальными. Приговор был сформулирован в названии: «Внешний блеск и фальшивое содержание». Приговоры «редакционных» статей обжалованию не подлежали. Их полагалось встречать аплодисментами. И мхатовская газета «Горьковец» не замедлила отозваться:
«Около четырех лет театр работал над пьесой ненужной, неверной, в которой автор пытался протащить кое-какие реакционные идейки; и, по существу, никто в театре не поднял голоса за то, что подобная пьеса, издевающаяся над историей, над замечательной личностью драматурга, не может идти в Художественном театре. Была затрачена большая творческая энергия актеров, режиссеров, художника на ненужную и в некотором смысле вредную работу. Советская печать приняла эту работу так, как эта работа заслуживала, отличая достижения художника и актеров, она совершенно справедливо все упреки направила по адресу пьесы и автора...
Руководство театра признало критику советской печати, особенно газеты "Правда", постановки "Мольер" правильной и сняло эту пьесу с репертуара» (22 марта 1936 г.).
Удар шел не по МХАТу — удар шел по драматургу.
10 марта.
...Статья Алперса. Ляганье. — В 1-й ред. далее: «Миша поехал в Театр к Маркову сказать, что ни в коем случае не будет писать покаянного письма».
14 марта.
...Сталин, Молотов и Орджоникидзе. — В 1-й ред. далее: «Я все время думала о Сталине и мечтала о том, чтобы он подумал о Мише и чтобы судьба наша переменилась».
3 апреля.
Арестовали Колю Лямина. — Лямин был арестован 2 апреля. Н.А. Ушакова рассказывала: «В тот вечер мы пришли поздно. Со двора увидели — в кухне горит свет. Они ждали». Несколько месяцев «следствия», приговор: три года лагерей. В 1939 г. вернулся, но без права жить и бывать в Москве. Поселился в Калуге. Перед смертью Булгакова, рискуя быть арестованным, приезжал на один день — прощался. В начале войны арестован снова, и более вестей о нем не было.
12 июня.
...выходка Мейерхольда... — В журнале «Театр и драматургия» № 4 за 1936 г. помещено выступление Мейерхольда на собрании театральных работников Москвы 26 марта того же года. Резко нападая на Таирова, Мейерхольд ставил ему в вину, в числе прочего, постановку «Багрового острова» в 1928 г. А о Театре сатиры («Есть такой Театр сатиры, хороший, по существу, театр...») сказал далее: «Этот театр начинает искать таких авторов, которые, с моей точки зрения, ни в какой мере не должны быть в него допущены. Сюда, например, пролез Булгаков».
Нельзя однако умолчать о ситуации в целом. Статьи в «Правде» — «Сумбур вместо музыки» и «Балетная фальшь» — ударили не только по Шостаковичу и даже не только по музыке. Эти статьи и начавшиеся после их публикации обсуждения «формализма» и «натурализма» жестоко били по Мейерхольду и его театру. Выход статьи «Внешний блеск и фальшивое содержание» еще более обострил положение. Выступления Мейерхольда 14 марта в Ленинграде и 26 марта в Москве были попыткой спасти театр. Но даже в тяжелой этой ситуации в ленинградском своем докладе режиссер устоял и, критикуя спектакль «Мольер», нападал не на Булгакова, а на Горчакова (и весьма справедливо). То, что Е.С. назвала «некрасивой выходкой», появилось во втором выступлении Мейерхольда — в Москве.
26 июля.
...написал его ровно в месяц, в дикую жару. — В этот же месяц, на даче в Загорянке, отрываясь от «Минина», Булгаков впервые пишет концовку романа «Мастер и Маргарита» — главу «Последний полет»:
«Голос Воланда был тяжел, как гром, когда он стал отвечать.
— Ты награжден. Благодари бродившего по песку Ешуа, которого ты сочинил, но о нем более никогда не вспоминай. Тебя заметили, и ты получишь то, что заслужил. Ты будешь жить в саду и всякое утро, выходя на террасу, будешь видеть, как гуще дикий виноград оплетает твой дом, как цепляясь ползет по стене. Красные вишни будут усыпать ветви в саду. Маргарита, подняв платье чуть выше колен, держа чулки в руках и туфли, вброд будет переходить через ручей.
Свечи будут гореть, услышишь квартеты, яблоками будут пахнуть комнаты дома. В пудреной косе, в стареньком привычном кафтане, стуча тростью, будешь ходить гулять и мыслить.
Исчезнет из памяти дом на Садовой, страшный Босой, но исчезнет мысль о Ганоцри и о прощенном Игемоне. Это дело не твоего ума. Ты никогда не поднимешься выше, Ешуа не увидишь, ты не покинешь свой приют. Мы прилетели. Вот Маргарита уже снизилась, манит тебя. Прощай!
Мастер увидел, как метнулся громадный Воланд, а за ним взвилась и пропала навсегда свита и боевые черные вороны. Горел рассвет, вставало солнце, исчезли черные кони. Он шел к дому, и гуще его путь и память оплетал дикий виноград. Еще был какой-то отзвук от полета над скалами, еще вспоминалась луна, но уж не терзали сомнения и угасал казнимый на Лысом Черепе и бледнел и уходил навеки, навеки шестой прокуратор Понтийский Пилат».
И далее впервые написанное Булгаковым в этом романе слово «Конец».
15 сентября.
...написал письмо Аркадьеву. — Булгаков писал, что не может больше работать во МХАТе: «мне просто в нем тяжело бывать». И далее: «Вчера я проверил и свои размышления по поводу "Виндзорских" и вижу, что пересилить себя не могу. Я перевод этот делать не буду. Поэтому прошу Вас сделать распоряжение о расторжении со мною договора, а также принять прилагаемое при этом мое заявление об освобождении меня от службы в МХАТ».
Короткое время спустя напишет Вересаеву: «Из Художественного театра я ушел. Мне тяжело работать там, где погубили "Мольера". Договор на перевод "Виндзорских" я выполнять отказался. Тесно мне стало в проезде Художественного театра, довольно фокусничали со мной. Теперь я буду заниматься сочинением оперных либретто. Что ж, либретто так либретто!»
2 ноября.
«Богатыри» — пьеса Демьяна Бедного.
17 ноября.
Штидри Ф. — австрийский дирижер; в 1929—1932 гг. первый дирижер Берлинской оперы; с приходом фашистов к власти эмигрировал из Германии и в 1933—1937 гг. работал в СССР.
20 ноября.
Клейбер Э. — австрийский дирижер; в 1935 г. эмигрировал из Германии.
26 ноября.
Этой датой Булгаков пометил начало работы над «Театральным романом».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |