1 сентября.
Сегодня первая годовщина нашей встречи с М.А. после разлуки.
Миша настаивает, чтобы я вела этот дневник. Сам он, после того, как у него в 1926 году взяли при обыске его дневники, — дал себе слово никогда не вести дневника. Для него ужасна и непостижима мысль, что писательский дневник может быть отобран.
4 сентября.
Вчера и сегодня у нас обедали приехавшие из Ленинграда Николай и Дина Радловы. Он — блестящий собеседник, сложный человек. Очень злой.
5 сентября.
Днем были в МХТ на генеральной — «Таланты и поклонники». Миша уехал домой после второго акта.
— А что мне говорить?
— А ты скажи: мы завсегда вами очень благодарны, только подлостев таких мы слушать не желаем.
Вечером у нас Яков Л. Леонтьев, Оля с Калужским. Уговаривали М.А. придти завтра на «Турбиных» — будет Эррио, который просил поставить завтра эту вещь. Миша отказывался. За ужином занимались тем, что подыскивали из разных пьес фразы для Н.В. Егорова. Придумали: поставить «Горе от ума», Егоров — Фамусов. Говорит про Леонтьева: «В швейцары произвел ленивую тетерю...» (Калужский показывал, картавя, как Егоров).
6 сентября.
М.А. получил из Театра официальный вызов на спектакль. Ушел. Я — дома. Звонок телефонный Оли:
— Ну, Люся, ты должна все простить Владимиру Ивановичу (у меня к нему счет за М.А.). Знаешь, что он сделал?! Спектакль сегодня идет изумительно, по-моему, никогда так не играли. Может быть, оттого, что смотрит Вл. Ив. Ну, и Эррио, конечно... Уже после первого акта Эррио стал спрашивать про автора, просил познакомить, но Мака куда-то исчез. После «Гимназии» Вл. Ив. увидел Маку в ложе, стал выманивать. Мака с Судаковым подошли. Эррио, Литвинов, Альфан, Мхатовцы — в первом ряду. После знакомства, видя внимание публики ко всему этому, Вл. Ив. сделал жест, знаешь, такой округлый, как он всегда делает, и сказал интимно, но так, что вся публика услышала: «А вот и автор спектакля», — и тут все зааплодировали в театре, была настоящая овация. Мака очень хорошо кланялся. Эррио в восторге от спектакля. Вл. Ив. тоже: «Это настоящий художественный спектакль. Замечательная пьеса и замечательная игра актеров». На принос Николки Вл. Ив. не пошел: «Если пойду, заплачу непременно»... Вообще, подъем необыкновенный в Театре...
Тут подошел домой Миша, рассказал мне: моментально вынырнул переводчик. М.А. отказался. Эррио — «Mes compliments...»1 Спросил, писал ли М.А. по документам?
— На основании виденного.
— Talberg est un traître?2
— Конечно.
— Кто такие петлюровцы?
(Со стороны — вопрос: сколько вам лет?)
— Скрываю...
Вопрос Литвинова: какие пьесы вы еще написали?
— «Зойкину квартиру», «Мольера»...
Эррио:
— Были ли когда-нибудь за границей?
— Jamais3.
Крайнее удивление.
— Mais pourquoi?!4
— Нужно приглашение, а также разрешение Советского правительства.
— Так я вас приглашаю!
Звонки.
— Au revoir!5
В следующем антракте Немирович задумчиво:
— Может быть, я сделал политическую ошибку, что вас представил публике?
— Нет.
7 сентября.
Звонок некоего Л. Канторовича (журналиста). Просит разрешения придти.
8 сентября.
Пришел Л. Канторович.
— Михаил Афанасьевич должен как-то о себе напомнить... Настойчивые советы каких-то писем, желание напечатать отрывок из биографии Мольера, акт из пьесы, просьба ответить на анкету о Салтыкове-Щедрине.
Оставил печатную анкету. М.А. вяло согласился.
9 сентября.
В 12 часов дня во МХАТе Горький читал «Достигаева». Встречен был аплодисментами, актеры стояли. Была вся труппа. Читал в верхнем фойе.
Горький:
— Я прямо оглох от аплодисментов. У меня ухо теперь отзывается только на крик «Ура!»
В антракте у М.А. встреча с Горьким и Крючковым. Крючков сказал, что письмо М.А. получено (от 5 августа, что ли?), что Алексей Максимович очень занят был, как только освободится...
— А я думал, что Алексей Максимович не хочет принять меня.
— Нет, нет!
По окончании пьесы аплодисментов не было.
Горький:
— Ну, говорите, в чем я виноват?
Немирович:
— Ни в чем не виноваты. Пьеса прекрасная, мудрая.
Москвин сказал, что Горький прекрасно читает и так и надо играть все роли, как он читает.
Сахновский что-то просил разъяснить, и Горький рассказал массу всяких политических и иных происшествий, чтобы объяснить своих героев.
Наверху, в предбаннике, у Олиной конторки, Афиногенов М.А.-чу:
— Читал ваш «Бег», мне очень нравится, но первый финал был лучше.
— Нет, второй финал лучше. (С выстрелом Хлудова.)
Взяли чай, пошли в кабинет Маркова. Афиногенов стал поучать, как нужно исправить вторую часть пьесы, чтобы она стала политически верной.
Судаков:
— Вы слушайте его!! Он — партийный!
Афиногенов:
— Ведь эмигранты не такие...
М.А.:
— Это вовсе пьеса не об эмигрантах, и вы совсем не об этой пьесе говорите. Я эмиграции не знаю, я искусственно ослеплен.
Афиногенов пропустил мимо ушей.
В конце разговора М.А. сказал:
— То есть, другими словами, переводя нашу речь на европейский язык, вы хотите, чтобы я из Чарноты сделал сукиного сына?
Судаков:
— Сутенер он, сутенер!!
Афиногенов разрабатывает закон, что пьеса будет давать авторские только пять лет.
М.А.:
— Ну, тогда я знаю, что мне делать...
Афиногенов:
— Нет, нет! Пять лет со дня опубликования закона! А что, что вы бы сделали?
12 сентября.
Вчера М.А. был у Пати Попова. Кроме них с Аннушкой (Толстой) был профессор Гудзий и еще кто-то. Аннушка пела под гитару. М.А. все просил цыганские вальсы — ищет для «Бега».
Сегодня обедала у нас Оля. Только сели за стол, разразился скандал. Оля сказала, что был разговор в Театре о «Беге». Немирович сказал, что не знает автора упрямей, чем Булгаков, что на все уговоры он будет любезно улыбаться, но ничего не сделает в смысле поправок. Что Владимир Иванович, например, находит сцену в Париже лишней, а Афиногенов сказал, что — нет, ему эта сцена нравится, а вот вторая часть пьесы не годится... Тут я что-то сказала про них обоих — и Оля с воплем: «Я уйду! С тобой невозможно разговаривать!» — кинулась в переднюю. Потом — постепенное примирение, благодаря М.А.
13 сентября.
Письмо из Парижа от брата Мишиного Николая — относительно «Зойкиной квартиры».
14 сентября.
М.А. вызван в 4 часа в Театр в Комиссию по устройству программы в день 35-летия МХАТ. Леонтьев, Марков, Топорков, Яншин, Станицын, Ливанов, Вл. Баталов. М.А. предложил не ставить спектакля в этот день, а то ничего не выйдет. Говорят — нельзя. Кто-то предложил — маскарад. Общее веселье по этому поводу.
Юбилей хотят сделать торжественно, говорят, ждут Правительство.
Вечером — звонок Гаврилова, режиссера из Ашхабада. С этим было так: пришла как-то телеграмма из Ашхабада — дайте «Турбиных».
— Пьют, наверно, вторую неделю.
— А, может, послать?
— Ты с ума сошла.
Опять — телеграмма.
— Я пошлю ответ — пусть пришлют две тысячи за право постановки. А вдруг...
— Можешь. Даже двадцать две. Ведь они все равно прочитать не сумеют, голубчики.
Пришли две тысячи. Послала экземпляр.
— Ну, ясно, заметут их. Эх, втянула ты меня в историю. Через несколько времени — телеграмма — приглашают на премьеру — 17 марта.
А теперь вот звонит — в Москве.
15 сентября.
Около 11 часов вечера появился Гаврилов. М.А. не было дома. Мы разговаривали с Гавриловым через окно (которое во дворик выходит), он не входил. Привез программу «Турбиных» в Ашхабаде. Спектакль шел, кажется, тринадцать раз. Говорит, хороший состав, некоторые роли — лучше, чем в Москве. Потом в газете яростная статья. Вскоре его вызвали в ответственное место. Прямо, говорит, шел, трясся, вдруг какие-нибудь неприятности по поводу «Турбиных».
— У вас идет булгаковская пьеса?
Он задрожал.
— Так вот, мы хотим ее посмотреть. Нас — двенадцать товарищей.
Ожил.
Тем не менее, вскоре сняли. А у них уже было приглашение в Баку на двадцать спектаклей и еще куда-то, кажется — Тифлис, тоже двадцать.
17 сентября.
Опять журналист Канторович — все те же предложения, уговоры, пишите пьесу, пишите сценарий — детский, звериный, что хотите. Дайте сведения биографические для какого-то фельетон-бюро для заграницы.
— Никаких автобиографических сведений принципиально не дам. Писать не буду, устал и не уверен, что поставят. Насчет «Мольера» говорите с Еленой Сергеевной.
Вечером М.А. читал две главы романа Коле Л.
19 сентября.
Дежурство М.А. на «Нашей молодости» в качестве режиссера.
20 сентября.
Была в МХТ. Яков Л. устроил в своем кабинете встречу мою с ленинградскими директорами Шихматовым и Тельсоном — неожиданно для них. Яков, как всегда, умно повел разговор, и они дали подписку, что уплатят все деньги до 15 октября (за летние гастроли). Подписку заверили в Театре, и я ее отвезла во Всероскомдрам. Неужели эти жулики действительно отдадут?
21 сентября.
Вечером пришла Н.А. Экке, принесла экземпляр мольеровской биографии, задержавшийся у нее после запрещения. Рассказывала: какой-то партийный работник из «Academia» говорил:
— Вы дураки будете, если не напечатаете. Блестящая вещь. Булгаков великолепно чувствует эпоху, эрудиция громадная, а источниками не давит, подает материал тонко.
22 сентября.
Миша у Поповых, а я перетаскиваю книги в столовую — в кабинете сырость, погибают.
23 сентября.
Было общее собрание жильцов корпуса А, опять откладывается стройка. На собрании М. Залка и Шкловский сводили счеты.
24 сентября.
Днем — «Турбины». Дети в первый раз смотрели.
Евгений:
— Первоклассная пьеса. На ять.
Сергей:
— Во — пьеса! Если бы еще три действа были, все пересмотрел бы.
Вечером у нас: Оля, Калужский, Любаша, которая сегодня переехала в отделанную для нее комнату — рядом с нами.
27 сентября.
Миша читал Коле Л. новые главы романа о дьяволе, написанные в последние дни, или, вернее, — ночи.
28 сентября.
Уговоры Канторовича дать фильм «Бубкин». Я ему как-то рассказала, что М.А. каждый вечер рассказывает Сергею истории из серии «Бубкин и его собака Конопат». Бубкин — воображаемый идеальный мальчик, храбрец, умница и рыцарь. Его приключения. Вечером, когда Сергей укладывается, Миша его спрашивает: «Тебе какой номер рассказать?» — «Ну, семнадцатый». — «Ага. Это, значит, про то, как Бубкин в Большой театр ходил с Ворошиловым. Хорошо». И начинается импровизация. Канторович говорит, что есть чудесный мальчишка для роли Бубкина. Пишите!
Но М.А. занят романом, да и не верит в действительность затеи.
1 октября.
Письмо из Риги от Гришина, с распиской мамы, выдал ей 26 лат. Думаем, что честность объясняется заинтересованностью в «Беге» — все о нем пишет.
3 октября.
Вчера чудесный вечер у Леонтьевых.
Письмо из Рима от какой-то Резневич. Переводит на итальянский «Мольера».
От брата Николая из Парижа письмо — скоро вышлет французский перевод «Зойкиной». Пишет, что скоро в Москву поедет его шеф, известный бактериолог, профессор Felix d'Herelle.
5 октября.
В 6.30 в верхнем фойе Немирович беседовал с драматургами и критиками. Миша называл мне Всев. Иванова, Файко, Всев. Вишневского, Ромашова и т. д. Миша сидел рядом с Афиногеновым. Вл. Ив. высказывался в таком духе, что критик не должен быть внутри театра, входить органически в его жизнь, — тогда он перестанет быть беспристрастным критиком.
М.А. — Афиногенову:
— Бачелиса не должно быть в театре. А кстати, он тут? Оказалось, сидит рядом с Афиногеновым.
Ольга Леонардовна обратилась к М.А. — пусть драматурги ходатайствуют о перенесении могилы Чехова, так как она очень разрушается, плохо охраняется. М.А. тут же поговорил об этом с Афиногеновым.
После антракта и чаепития выступал Вишневский. Начал с заявления, что Булгаков плохо сделал инсценировку «Мертвых».
Вечером мы были у Поповых — М.А. читал отрывки из романа. Вернулись на случайно встретившемся грузовике.
6 октября.
Семейный день. Оля и мой Женюша (прокурор — как его называет Миша).
7 октября.
Немирович смотрел «Мертвые души», хвалил спектакль:
— Вполне мхатовский. Вот, разве, чтеца недостает.
— Да я же три раза давал варианты с чтецом!
— Да, да... впрочем, все равно, спектакль хороший...
8 октября.
Днем приходила бывшая жена И. Лежнева — Альтшулер, просила М.А. пьесы для театра «Гилд» в Нью-Йорке. М.А. отказал.
Вечером М.А. был дежурным по спектаклю «В людях» в филиале. Пошли. Какой актер Тарханов! Выдумал трюк — в рубашке до пят — делает реверансы, оскорбительные — молодому Пешкову.
10 октября.
Вечером у нас: Ахматова, Вересаев, Оля с Калужским, Патя Попов с Анной Ильиничной. Чтение романа. Ахматова весь вечер молчала.
11 Октября.
М.А. продиктовал мне страничку о Салтыкове-Щедрине — второй вариант. Первый — написанный в форме почти односложных ответов на анкетные вопросы, Канторович вернул с нижайшей просьбой переделать.
В Театре днем совещание по музыке к «Бегу»: Судаков, Лев Книппер, Влад. Ал. Попов, Сухарев, Лесли, М.А. — Разобрали первую картину — «Монастырь».
12 октября.
Утром звонок Оли: арестованы Николай Эрдман и Масс. Говорит, за какие-то сатирические басни. Миша нахмурился.
Днем — актер Волошин, принес на просмотр две свои пьесы. Играли в блошки — последнее увлечение.
Ночью М.А. сжег часть своего романа.
13 октября.
Из журнала «Театр и драматургия» просят отрывки из биографии Мольера. (Работа, что ли, Канторовича?)
14 октября.
Позвонила по этому поводу в редакцию «Жизнь замечательных людей» — освободите рукопись. Экке мила, просит отсрочки. Тихонов уехал, его заменяет Каменев — надо дать ему прочесть.
15 октября.
Второе совещание по музыке к «Бегу».
М.А. говорил:
— Важно правильно попасть, то есть чтобы музыкальные номера не звучали слишком вульгарно-реально, а у МХАТа этот грех есть, — и в то же время, чтобы не загнуть в какую-нибудь левизну, которая и нигде-то не звучит, а уж особенно во МХАТе.
Но Судаков как будто начинает понимать, что такое сны в «Беге». Хочет эпиграфы к каждой картине давать от живого лица, передать это, например, Прудкину-Голубкову. М.А. говорит — мысль неплохая, но вряд ли удастся во МХАТе.
Может быть, Судаков и доведет на этот раз до конца «Бег».
16 октября.
У нас: милейший Яков Леонтьевич со своими, Оля, Калужский, Яншин. При каком-то разговоре медицинского направления М.А. спрашивает Арендта (хирурга):
— Вы знаете, что такое аневризма?
Пауза. Дикий хохот за столом.
— Миша, ты нахал.
Яков меня поправляет:
— Режиссер МХАТа не может быть нахалом.
17 октября.
С М.А. на «Дядюшкином сне».
18 октября.
С М.А. и Сережкой на новой стройке в Нащокинском. Авось, в январе переедем.
Тут же кто-то рассказал, что Эрдмана высылают в Енисейск на три года. Кроме того, педераста Алексеева (конферансье) — на 10 лет. Будто бы Юрьев получил внушение.
19 октября.
Опять — на стройке. М.А. волнуется — только бы переехать.
20 октября.
День под знаком докторов: М.А. ходил к Блументалю и в рентгеновский — насчет почек — болели некоторое время. Но, говорят, все в порядке.
Я — к Снегиреву, глазнику.
21 октября.
Мой день рожденья — у нас Калужские.
22 октября.
М.А. у Вересаева, на обратном пути зашел к Пате П.
23 октября.
День рожденья Сергея, ему семь лет минуло.
— А я даже не чувствую, что мне семь лет. Мне все кажется, что как было, так и осталось шесть.
Был, конечно, Женюша.
25 октября.
Под утро видела сон: пришло письмо от папы из Риги, написанное почему-то латинскими буквами. Я тщетно пытаюсь разобрать написанное — бледно.
В это время Миша меня осторожно разбудил — телеграмма из Риги. В ней латинскими буквами: papa skonchalsia.
27 октября.
Юбилей МХАТа. Днем там было заседание — только МХАТ. Речь Немировича. Потом — пришли другие театры, друзья — с поздравлениями. Вечером, по подписке, банкет в «Ново-Московской». М.А. не захотел пойти, я — тем более.
28 октября.
Оля говорила по телефону, что и юбилей и банкет прошли исключительно хорошо.
У нас к обеду — Радловы, Николай и Дина.
Вечером — Коля Л. Чтение романа. Часов в десять — двое молодых людей — научные работники — физики. Написали пьесу. М.А. обещал помочь советами.
31 октября.
В четыре часа дня — режиссерское совещание.
Вчера на спектакле «Турбиных» был Молотов. Немирович специально приезжал в Театр. Оля:
— Молотов сказал — очень хорошо играют. Ну, конечно, когда актеры узнали, что приехал Владимир Иванович, они так подтянулись, так хорошо стали играть...
1 ноября.
Позвонил писатель Буданцев, что физиолог Брюхоненко, — который работает по вопросу об оживлении мертвого организма и делает опыты с отрезанной собачьей головой, — хотел бы очень познакомиться с М.А.
В конце разговора выяснилось, что сам Буданцев написал пьесу и хотел бы ее прочитать М.А. и, кроме того, он просит билеты на «Мертвые души».
Часа через два приехал Брюхоненко, рассказывал о работе своего института, говорил, что это — готовый материал для пьесы, звал туда. Потом показывал привезенные им с собою образцы пространственного рисования.
Я оставила его обедать.
Звонок Экке:
— Каменеву биография Мольера очень нравится, он никак не соглашается с оценкой Тихонова. Ждет его приезда из отпуска для того, чтобы обсудить этот вопрос с ним. Я очень надеюсь, что биография все-таки будет напечатана у нас.
2 ноября.
Очень мешает жить Зельдович, которому наша застройщица Валентина Григорьевна продала на корню нашу квартиру. М.А. ходит почти каждый день на стройку, нервничает. Там ставят перегородки.
Вечером какой-то журналист принес пьесу, просит М.А. прочитать. М.А., уходя к Коле Л., попросил меня предварительно проглядеть пьесу. Бред.
3 ноября.
Гости: Федя Михальский, Дорохин, Калужский, Оля. За ужином пели. Оля рассказывала, как у них на вечере в Ржевском Сахновский и Гедике дико напились...
Федя предсказывал:
— «Мольер» не пойдет, а «Бег» пойдет.
4 ноября.
Получили письмо. Английский справочник «Who's who» прислал напечатанную справку о М.А. Булгакове, с просьбой сделать в ней изменения в случае ошибочности сведений. Там напечатано, что M. Bulgakow принадлежит к «extreme right wing of contemporary russian literature»6, что он был в Берлине, как сотрудник «Накануне».
Последнее сведение — ложное — они, видимо, почерпнули из Советской энциклопедии. М.А. никогда в жизни не был ни в Берлине, ни вообще за границей.
Вечером пошли с М.А. на его дежурство в филиал — «Хлеб» Киршона. Перед спектаклем — торжественная часть, сцена декорирована красным, речи, после каждой оркестр исполняет отрывок «Интернационала». Но мы не сидели в зале, а ходили по театру в поисках воды. Пьесу смотрели, скучали, мужики неправдоподобные, Кедров играет хорошо.
5 ноября.
Журналист — узнать мнение М.А. о пьесе. М.А., добросовестно прочитав ее, дал всякие советы для исправления ее. С. Ермолинский, бывший при конце разговора, сказал, что один начинающий сценарист притащил ему на просмотр сценарий под названием: «Вопль кулацкого бессилья».
6 ноября.
Преддверие октябрьского праздника. В городе пробуют иллюминацию, на площадях деревянные сооружения, помосты, на стенах домов развешивают большие портреты вождей.
Миша днем у Полонского, в компании с Всев. Ивановым и Зенкевичем, — составляли бумагу в правление нового дома.
7 ноября.
Миша днем у Пати П., я дома. Погода ужасная.
8 ноября.
М.А. почти целый день проспал — было много бессонных ночей. Потом работал над романом (полет Маргариты). Жалуется на головную боль.
9 ноября.
Тревожит вопрос о квартире. Пошли к Матэ Залка, — тот успокаивает — скоро будет, к концу года.
Холодно. Первый снег. Вьюга.
Сегодня хоронили Катаяму, японского революционного деятеля. Была остановка движения. Екатерина Ивановна (Сережина воспитательница) с Сергеем попали в самую гущу. М.А. уверял, что они, как завзятые факельщики, шли долго за гробом со свечками в руках, низко кланяясь при этом и крестясь. (Следует замечательный показ).
10 ноября.
Дневной концерт во МХАТе — мы пошли. Голованов с оркестром — Испанское каприччио. Большинство номеров — артисты студий Немировича и К.С. Хорош джаз — без инструментов. В смокингах.
Письмо, после большого перерыва, из Парижа от Замятина. Его «Блоху» собираются ставить в Париже на французском языке.
11 ноября.
Заседание правления в новом доме.
12 ноября.
Два молодых драматурга — Раевский и Островский — с началом своей пьесы.
Вечером — Дмитриев. Пришел из Большого театра. Там на «Дон-Кихоте» видел в ложе Сталина.
Рассказывал о своем балетном либретто о партизанах. Ищет еще сюжет из гражданской войны для балета!
13 ноября.
По словам Любаши, Афиногенов послал в МХАТ просьбу не ставить его «Ложь». Оля подтверждает. Будто бы Афиногенов признался в неправильном политическом построении пьесы.
14 ноября.
М.А. говорил с Калужским о своем желании войти в актерский цех. Просил дать роль судьи в «Пиквикском клубе» и гетмана в «Турбиных». Калужский относится положительно. Я в отчаянии. Булгаков — актер...
В Театре волнение по поводу «Лжи». Будто бы Афиногенов написал Немировичу и Судакову о возвращении ему пьесы. Будто бы Судаков перехватил письмо, никому не показал, кинулся в Кремль к Енукидзе, стал просить разрешения МХАТу продолжать репетиции с тем, чтобы показать Правительству.
Будто бы пьеса снята сверху.
16 ноября.
М.А. дежурил на «Мертвых». «Ложь» не снята, репетиции продолжаются. Разрешено сделать показ. Стало быть, не было сверху снятия? Говорят, что все началось в Харькове, где пьесу сбросили сейчас же после премьеры в Русском драматическом театре (у Петрова).
17 ноября.
Вечером — на открытии театра Рубена Симонова в новом помещении на Большой Дмитровке — «Таланты и поклонники». Свежий, молодой спектакль. Рубен Николаевич принимал М.А. очаровательно, пригласил нас на банкет после спектакля. Было много вахтанговцев, все милы. Была потом и концертная программа. Среди номеров — Вера Духовская, про которую на одном концерте Н. Егоров сказал: «Невинное девичье лицо». Перед тем, как запеть, она по записке прочитала об угнетении артистов в прежнее время и о положении их теперь, — после чего очень дурно исполнила «Пролог» из «Паяцев» и «Нищую» на слова Беранже. Чей-то голос сзади нас явственно произнес: «Вот сволочь! Пришибить бы ее на месте!»
Мороз. С трудом уговорили шофера подвезти — за большие деньги и папиросы.
20 ноября.
Первая репетиция у М.А. «Пиквика». Его ввели как режиссера-ассистента к Станицыну и, кроме того, дали роль судьи — президента суда.
22 ноября.
У Поповых. Гитара, цыганский вальс. У них до нас был в гостях какой-то знакомый, но Аннушка ему сказала:
— Как Булгаков придет, так ты сматывай удочки, он терпеть не может посторонних.
М.А., узнав, бросился его догонять — не успел. Это был Гудзий, кажется.
24 ноября.
Днем генеральная «Достигаева» у вахтанговцев. В театре много драматургов. После второго акта — традиционные вызовы.
25 ноября.
В МХАТе — банкет, чествуют стариков. М.А. не пошел, мы были званы к Свечиным.
26 ноября.
Вчера на банкете Енукидзе сказал, что репетиции «Лжи» надо прекратить, что ее не будут просматривать. Говорят, Еланская рыдала, у Судакова и Афиногенова — опрокинутые лица.
Потом Оля прибавила:
— Да, «Бег», конечно, тоже не пойдет.
Позвольте, а «Бег» причем?
29 ноября.
В Театре было совещание: дирекция, Немирович, старики. Полная тайна.
30 ноября.
Тайна открыта. Пойдут: «Гроза», «Чайка» и комедия Киршона, которую он только что представил Немировичу. «Бег» сброшен. «Гроза» ставится для утешения Еланской, за потерю роли в «Лжи». Кроме того, по словам Оли:
— Выплывает, кажется, «Мольер». Написали во Францию К.С.'у и если он не «подкузьмит» (?), далее, если не подкузьмит Москвин, если дадут актеров...
А пьеса в Театре уже два года. Ее начинали репетировать и бросали — несколько раз.
1 декабря.
Днем ездили на стройку. Несмотря на морозы, подвигается. Оля по телефону:
— Дай «Полоумного Журдена» Мордвинову, хочет почитать, может быть, для филиала, может быть, для Музыкального.
Извлекаю рукопись.
Слух от Коли Л.: здание Экспериментального театра дают Немировичу, труппу переводят в Берсеневский театр, а Берсенева закрывают.
Вздор!
4 декабря.
У Миши внезапная боль в груди. Горячая ножная ванна.
6 декабря.
Оля у нас.
— ...Ну, а «Мольер»?
— Ничего неизвестно... вряд ли пойдет...
7 декабря.
Вечером у нас доктор Дамир. Нашел у М.А. сильнейшее переутомление.
Потом пришли Патя П. и Аннушка.
Звонки — Брюхоненко, Кнорре.
Ординарный вечерок.
8 декабря.
Кнорре зашел в филиал, вызвал М.А. и очень тонко, очень обходительно предложил тему — «прекрасную — о перевоспитании бандитов в трудовых коммунах ОГПУ» — так вот, не хочет ли М.А. вместе с ним работать.
М.А. не менее обходительно отказался.
9 декабря.
Просмотр шести картин «Пиквика» в филиале: Немирович, Оля, Леонидов, Москвин, Сахновский, Мордвинов, другие режиссеры, помощники, Леонтьев, масса актеров, в том числе Топорков, Яншин. Показ был в фойе, в выгородке. Миша играл в шестой картине — судью. Имел успех. Первым поздравил его Топорков. Немирович сказал:
— Да, вот новый актер открылся.
Но судьба «Пиквика», боюсь, плачевна. Комедия Киршона (ставить ее будет Мордвинов) получила первую очередь. Да и состав слаб.
На репетиции сообщили, что возобновляются мольеровские репетиции. М.А. вечером же пошел к Горчакову — ломали голову над составом для «Мольера» — актеры заняты в других пьесах. Мольера будет играть Станицын. Москвин, прежний исполнитель, сказал М.А., что ему очень трудно произносить многие свои реплики, ему кажется, что он говорит о себе. Он сейчас расходится с женой, у него роман с Аллой Т. — и положения театральные часто слишком напоминают жизненные.
11 декабря.
Приходила сестра М.А. — Надежда. Оказывается, она в приятельских отношениях с тем самым критиком Нусиновым, который в свое время усердно травил «Турбиных», вообще занимался разбором произведений М.А. и, в частности, написал статью (очень враждебную) о Булгакове для Литературной энциклопедии. Так вот, теперь энциклопедия переиздается, Нусинов хочет пересмотреть свою статью и просит для ознакомления «Мольера» и «Бег».
В это же время — как Надежда сообщает это — звонок Оли и рассказ из Театра:
— Кажется, шестого был звонок в Театр — из Литературной энциклопедии. Женский голос: — Мы пишем статью о Булгакове, конечно, неблагоприятную. Но нам интересно знать, перестроился ли он после «Дней Турбиных?»
Миша:
— Жаль, что не подошел к телефону курьер, он бы ответил: так точно, перестроился вчера в 11 часов. (Надежде): — А пьес Нусинову я не дам.
Еще рассказ Надежды Афанасьевны: какой-то ее дальний родственник по мужу, коммунист, сказал про М.А. — Послать бы его на три месяца на Днепрострой, да не кормить, тогда бы он переродился.
Миша:
— Есть еще способ — кормить селедками и не давать пить.
12 декабря.
Должны были днем идти на генеральную «Машинель» в театре Симонова, но из-за ребят не пошли. Женя ночевал у нас, они шумом подняли нас чуть ли не в семь часов.
Днем попытались с Мишей выйти на лыжах. Прошли поперек пруда у Ново-Девичьего и вернулись — дикий ледяной ветер.
Сегодня в «Известиях» сообщение о новом американском после и его фотография — вчера приехал в Москву.
13 декабря.
Днем М.А. в макетной МХАТа на совещании по «Мольеру» (эскизы Ульянова). Приходится очень менять оформление. Когда репетировал Москвин, он придумывал всякие эффектные появления Мольера, приходилось лишние разы поворачивать сцену и громоздить новые декорации. Теперь это убирают.
Постановочная часть загружена, растеряна — что делать в первую очередь.
После этого сразу же режиссерское совещание в кабинете дирекции. Сложности: что когда идет? Как развести актеров? Первую очередь получает Киршон.
Я зашла за Мишей, мы пошли в филиал, поболтали с Яковом Л. и по морозу — домой.
Приехали к нам Калужские, поужинали уютно дома.
14 декабря.
Продолжение режиссерского совещания. Разведение актеров по пьесам. Из «Пиквика» многих выставили, заменили.
Мордвинов заявил:
— У меня такая плохая пьеса (Киршона), что мне нужны очень хорошие актеры, иначе не могу выпустить ее.
Мучения с Бутонами: в Театре четыре Бутона: Яншин, Топорков, Грибков, Грибов — ни одного нельзя получить, все заняты.
15 декабря.
Большой мороз. Но пошла, проводила М.А. в Театр — где у него встреча с Горчаковым и Станицыным по «Мольеру».
Вечером мы с М.А. одни.
17 декабря.
У нас Дмитриев. Хорошо.
18 декабря.
Пришел Рубен Симонов слушать «Полоумного Журдена». Сережка сидел рядом со мной на печке, хрюкал, кашлял, хохотал, изредка подталкивал Симонова и говорил: «Сейчас будет самое интересное!»
Потом — Соснин. Он получил роль Шаррона. А хочет играть Людовика. Потому расстроен. Но когда М.А. ему сказал, что Шаррон приходит к Людовику — в шпорах, в высоких сапогах — поколебался.
Завтракали, потом обедали, а поздно вечером Рубен Симонов потащил нас к себе. Там были еще другие вахтанговцы, было очень просто и весело. Симонов и Рапопорт дуэтом пели «По диким степям Забайкалья...» (Один из поющих будто бы не знает слов, угадывает, вечно ошибается: «навстречу — родимый отец...» (поправляется: мать!) и т. д.)
Обратно Симонов вез нас на своей машине — по всем тротуарам — как только доехали!
19 декабря.
Пошла в город, отправила жене Симонова корзину цветов. Потом с Сергеем зашли на Ржевский. Женичка приготовил для Миши вырезку из «Вечерней Москвы»: американский посол Буллит был на «Турбиных» и в книге Театра написал: прекрасная пьеса, прекрасное исполнение.
Вечером — неожиданно, без звонка Дина Радлова, посидела недолго, поехала в «Метрополь», там ждала ее компания Пильняка.
20 декабря.
Вместе с ребятами провожала М.А. в Театр на режиссерское совещание.
На роль Бутона дают Грибкова.
23 декабря.
На роль Бутона дают Петкера. Немирович спросил:
— А на роль Бонуса кто будет?
Бонус, так Бонус...
М.А. читал пьесу новым вошедшим исполнителям. Соснин примирился с Шарроном, но не дает покоя Горчакову — ему понравилась мысль М.А., что Шаррон в некоторых сценах в военном костюме с крестом на груди.
Леонидов (Леонид Миронович) сказал недавно:
— Мы, старики, играем роль презерватива: не даем молодым делать то, что они хотят. А они хотят делать. И мы, когда были молоды, разбивали себе головы, но одерживали также и победы.
* * *
Сегодня звонил Вересаев, жаловался: его книжку «Сестры», выпущенную ГИХЛом, ГИХЛ же поместил в витрину брака с надписью, что книга вредная. Жаль старика.
25 декабря.
К четырем часам заехала в Театр за М.А., поехали на Якиманку в Институт переливания крови. Брюхоненко очень жалел, что не может показать оживление отрезанной головы у собаки — нет подходящего экземпляра. Показывал кое-какие свои достижения.
Но главное — настойчиво предлагал М.А. написать пьесу — вместе с ним — положив в основу какой-нибудь из его научных опытов.
Тут же приехал его знакомый режиссер из «Союзкино» с уговорами написать фильм вместо пьесы или и то и другое. Но вместе с тем было ясно, что фамилия «Булгаков» его пугает, он все время бормотал, горестно вздыхая:
— Да... ведь вы же сатирик!.. ведь я помню ваши «Роковые яйца»... да-а...
И качал грустно головой.
Потом и он и Брюхоненко, оба в пиджаках, без пальто, несмотря на сильнейший мороз, выскочили во двор, провожая нас, и приглашали еще приезжать к ним.
29 декабря.
Сегодня — впервые у нас Егоров и Рипси, а потом и Федя. Рипси одна из немногих, которая приветствовала наш брак.
За ужином Николай Васильевич с громадным темпераментом стал доказывать, что именно М.А. должен бороться за чистоту театральных принципов и за художественное лицо МХАТа.
— Ведь вы же привыкли голодать, чего вам бояться! — вопил он исступленно.
— Я, конечно, привык голодать, но не особенно люблю это. Так что уж вы сами боритесь.
31 декабря.
Сейчас к нам придут Калужские, Леонтьевы, Арендты. Пришли. Было славно. Женя Калужский и Леонтьев помирали над шуточными неприличными стихами, которые М.А. сочинил к Новому году, то есть стихи были абсолютно приличные, но рифмы требовались другие. Калужские остались ночевать.
Примечания
1. Мои поздравления (фр.).
2. Тальберг предатель? (фр.)
3. Никогда (фр.).
4. Но почему? (фр.)
5. До свиданья (фр.).
6. Крайне правому крылу современной русской литературы (англ.).
Комментарии
Комментарии к Дневнику за 1933—1936 гг. — Лидия Яновская.
1 сентября.
...взяли при обыске его дневники... — В заявлении на имя Председателя Совета Народных Комиссаров 24 июня 1926 г. М.А. Булгаков писал: «7 мая с. г. представителями ОГПУ у меня был произведен обыск (ордер 2287, дело 45), во время которого у меня были отобраны с соответствующим занесением в протокол следующие мои имеющие для меня громадную интимную ценность рукописи:
Повесть "Собачье сердце" в 2-х экземплярах и "Мой дневник" (3 тетради).
Убедительно прошу о возвращении мне их».
Л.Е. Белозерская-Булгакова в своих мемуарах (О, мед воспоминаний. Анн Арбор: Ардис, 1979. С. 28) об этом обыске рассказывала так:
«На пороге стояли двое штатских: человек в пенсне и просто невысокого роста человек — следователь Славкин и его помощник с обыском. Арендатор пришел в качестве понятого. Булгакова не было дома, и я забеспокоилась: как-то примет он приход "гостей", и попросила не приступать к обыску без хозяина, который вот-вот должен придти. Все прошли в комнату и сели. <...> И вдруг знакомый стук.
Я бросилась открывать и сказала шепотом М.А.:
— Ты не волнуйся, Мака, у нас обыск.
Но он держался молодцом (дергаться он начал значительно позже). Славкин занялся книжными полками. "Пенсне" стало переворачивать кресла и колоть их длинной спицей.
И тут случилось неожиданное. М.А. сказал:
— Ну, Любаша, если твои кресла выстрелят, я не отвечаю. (Кресла были куплены мной на складе бесхозной мебели по 3 р. 50 коп. за штуку.)
И на нас обоих напал смех. Может быть, и нервный».
Изъятые рукописи были возвращены только три года спустя — после настойчивых заявлений М.А. Булгакова, вмешательства А.М. Горького и упорных ходатайств Е.П. Пешковой («14.VIII.28. Михаил Афанасьевич! Совсем не "совестно" беспокоить меня — о рукописях Ваших я не забыла и два раза в неделю беспокою запросами о них кого следует... Как только получу их, извещу Вас. Жму руку. Ек. Пешкова»).
Оскорбленный писатель уничтожил возвращенные ему дневники, предварительно вырезав из них — наугад, несколькими взмахами ножниц по четырем соприкасающимся листкам — небольшой прямоугольник. Уцелевший прямоугольник в 1929 г. подарил Елене Сергеевне. Но — рукописи не горят? Много десятилетий спустя оказалось, что, прежде чем вернуть автору тетради, в ОГПУ сделали из них выписки. Выписки уцелели.
4 сентября.
Радлов Николай Эрнестович (1889—1942) — художник. Активно печатался в юмористических журналах («Бегемот», «Смехач», «Крокодил» и др.). Иллюстрировал книжку М.А. Булгакова «Рассказы» (Б-ка журн. «Смехач». Л., 1926). У Булгакова бывал и в 20-е гг. (см.: Белозерская-Булгакова Л.Е. О, мед воспоминаний. С. 82). Дина Радлова — Надежда Константиновна Шведе-Радлова, его жена.
5 сентября.
А ты скажи: мы завсегда вами очень благодарны... — Ср.: «Ты бы, как можно, старалась учтивее. "Мол, ваше сиятельство, мы завсегда вами оченно довольны и завсегда вами благодарны, только подлостев таких мы слушать не желаем"» (Островский А.Н. Таланты и поклонники. Действие 1-е).
Леонтьев Яков Леонтьевич (1890—1948) — сотрудник дирекции МХАТа, впоследствии заместитель директора Большого театра СССР.
Калужский Евгений Васильевич (1896—1966) — актер МХАТа, муж О.С. Бокшанской.
Эррио Эдуар — французский политический деятель; в 1932 г. — премьер-министр Франции; в 1933-м посетил Советский Союз.
Егоров Николай Васильевич (1873—1955) — заместитель директора по административно-хозяйственной части, заведующий финансовой частью МХАТа.
6 сентября.
Владимир Иванович — Немирович-Данченко.
Мака — домашнее имя Булгакова в 20-е гг. Л.Е. Белозерская-Булгакова рассказывает: «Как-то М.А. вспомнил детское стихотворение, в котором говорилось, что у хитрой злой орангутанихи было три сына: Мика, Мака и Микуха. И добавил: Мака — это я. Удивительнее всего, что это прозвище — с его же легкой руки — очень быстро привилось» (цит. по кн.: О, мед воспоминаний. С. 19). Позднее так называли его давние друзья — Н.Н. Лямин, М.А. Ермолинская, О.С. Бокшанская и др. Елена Сергеевна называла его Мишей, в официальной обстановке — Михаилом Афанасьевичем. Имя Мака отразилось в «Театральном романе»: Максудов.
Альфан Ш.Э. — французский посол в СССР.
9 сентября.
Крючков П.П. — секретарь А.М. Горького. 5 августа 1933 г. Булгаков писал А.М. Горькому: «Мне хотелось бы повидать Вас. Может быть, Вы были бы добры сообщить, когда это можно сделать? Я звонил Вам на городскую квартиру, но все неудачно — никого нет».
Читал ваш «Бег». — Пьеса «Бег» написана Булгаковым в 1926—1928 гг. для МХАТа. 2 января 1928 г. состоялось первое чтение пьесы в театре; на чтении присутствовал К.С. Станиславский. 16 марта драматург сдал в театр два экземпляра законченной пьесы, и уже 9 мая резолюцией Главреперткома «Бег» был запрещен. В резолюции говорилось, что «Бег» написан во имя прославления эмиграции и белых генералов; что эмиграция в пьесе дана «в ореоле подвижничества», а руководители белого движения представлены «чрезвычайно импозантными и благородными в своих поступках и убеждениях»; что Чарнота в борьбе с большевиками «почти легендарен», а в эмиграции — «рыцареподобен» (в качестве иллюстрации «рыцареподобности» Чарноты приводилась ссылка на его карточный выигрыш у Корзухина); что единственная фигура буденовца в пьесе («дико орущая о расстрелах») только подчеркивает превосходство белого движения.
Но театр не намерен был сдаваться. 9 октября 1928 г. во МХАТе состоялось заседание художественного совета; были приглашены А.М. Горький, руководители Главискусства, работники Главреперткома. Булгаков читал «Бег». Чтение прерывалось взрывами смеха.
Горький сказал: «Со стороны автора не вижу никакого раскрашивания белых генералов. Это — превосходнейшая комедия... Это — пьеса с глубоким, умело скрытым сатирическим содержанием. Хотелось бы, чтобы такая вещь была поставлена на сцене Художественного театра... "Бег" — великолепная вещь, которая будет иметь анафемский успех, уверяю вас».
Начальник Главискусства А.И. Свидерский сказал: «Эту пьесу надо ставить... Такие пьесы, как "Бег", будят мысль, будят критику, вовлекают массы в анализ и дискуссии, такие пьесы лучше, чем архисоветские».
В.И. Немирович-Данченко заверил в заключение: «Когда Главрепертком увидит пьесу на сцене, возражать против ее постановки едва ли он будет».
На следующий день начались репетиции и шли в течение трех с половиной месяцев. Битва за спектакль продолжалась с переменным успехом. 24 октября 1928 г. в «Правде» появилась информация о том, что Главрепертком подтвердил запрещение пьесы «в настоящем ее виде». 22 января 1929 г. журнал «Современный театр» сообщил, что «Бег» будет поставлен до конца текущего сезона.
И тут Главрепертком неожиданно нашел союзника. Пьесу прочел И.В. Сталин. 2 февраля 1929 г. свое мнение о пьесах Булгакова и в частности о «Беге» Сталин изложил в известном «Ответе Билль-Белоцерковскому». Оценка «Бега» в этом письме была недвусмысленно ясна и близка к мнению Главреперткома. «"Бег", — писал Сталин, — есть проявление попытки вызвать жалость, если не симпатию, к некоторым слоям антисоветской эмигрантщины, — стало быть, попытка оправдать или полуоправдать белогвардейское дело. "Бег", в том виде, в каком он есть, представляет антисоветское явление».
Правда, далее шла оговорка: «Впрочем, я бы не имел ничего против постановки "Бега", если бы Булгаков прибавил к своим восьми снам еще один или два сна...», и требования к предполагаемым «снам» были изложены с присущей Сталину конкретностью.
Но Булгаков за протянутую соломинку не ухватился. Судьба «Бега» была решена.
«Непоставленный "Бег", — пишет исследователь, — оказался фактом не только булгаковской биографии. Он стал непоправимым фактом биографии Художественного театра» (Смелянский А.М. Михаил Булгаков в Художественном театре. М., 1986. С. 169).
Однако в начале 1938 г. театр сделал попытку вернуться к «Бегу». В какой-то степени это было связано с разрешением «Мольера», возобновлением «Дней Турбиных», как казалось театру, свидетельствовавших о благоволении Сталина к драматургу. Режиссером предполагаемого спектакля стал энергичнейший Илья Судаков, поставивший в свое время «Дни Турбиных». Правда, Главрепертком требовал изменений в пьесе, но требования эти были посильны. Булгаков писал брату в Париж: «В "Беге" мне было предложено сделать изменения. Так как изменения эти вполне совпадают с первым моим черновым вариантом и ни на иоту не нарушают писательской совести, я их сделал» (14 сентября 1933 г.).
Весь 1933 год и в какой-то степени 1934-й шли под знаком надежды на воскрешение «Бега».
12 сентября.
Патя Попов, Патя П. — Павел Сергеевич Попов (1892—1964), филолог, близкий друг Булгакова, адресат большого блока его исповедальных писем. Первый биограф писателя. Познакомился с Булгаковым в середине 20-х гг., вероятнее всего, через Н.Н. Лямина, вместе с которым работал в Государственной академии художественных наук (ГАХН). В 1930 г., как и ряд других сотрудников ликвидированного ГАХНа, был выслан из Москвы, жил под Ленинградом, в Ленинграде, в 1932 г. вернулся в Москву. Участвовал в подготовке 90-томного собр. соч. Л.Н. Толстого.
П.С. Попов считал, что именно его московская квартира в Плотниковом переулке, 12, где так часто бывал Булгаков, стала прообразом «подвальчика» Мастера в романе «Мастер и Маргарита» («...ведь наш подвальчик Миша использовал для описания квартиры Мастера. А завал книгами окон, крашеный пол, тротуарчик от ворот к окнам — все это он перенес в роман...» — из письма П.С. Попова к Е.С. Булгаковой, 27 декабря 1940 г.). Любопытно, что такого же мнения была и Л.Е. Белозерская-Булгакова.
Аннушка — Анна Ильинична Толстая, жена П.С. Попова и внучка Л.Н. Толстого.
13 сентября.
...от брата Мишиного Николая... — Николай Афанасьевич Булгаков (1898—1966), младший брат писателя. Считается прототипом Николки Турбина в «Белой гвардии» и «Днях Турбиных». В 1917—1919 гг. студент-медик Киевского университета и юнкер киевского же Алексеевского инженерного училища. В 1920 г. вместе с частями Добровольческой армии эмигрировал (его сестра Н.А. Булгакова-Земская говорила: «был вывезен»). Попал в Югославию, работал санитаром в сыпнотифозных бараках и бараках черной оспы («...так, например, я просидел взаперти 22 суток один-одинешенек с оспенными больными крестьянами, доставленными из пораженного эпидемией уезда», — из письма Н.А. Булгакова к матери, 16 января 1922 г.). Окончил медицинский факультет университета в Загребе. Был приглашен в Париж, в лабораторию крупнейшего бактериолога профессора д'Эреля. Сделал ряд собственных открытий. В 1941 г. станет узником немецкого концлагеря в Компьене и в качестве врача будет делать все для облегчения участи других заключенных. После войны получит французское гражданство.
В 30-е гг. Н.А. Булгаков много помогает брату в его трудных отношениях с зарубежными издательствами и театрами. В названном письме (от 25 августа 1933 г.), подтверждая, что актриса Мария Рейнгардт сделала перевод «Зойкиной квартиры» на французский язык и «в настоящий момент у директора одного из хороших и серьезных парижских театров есть желание поставить ее в настоящем сезоне», Н.А. Булгаков замечает далее: «Кстати скажу, что текст, с которым работала М. Рейнгардт, довольно сложного происхождения, и насколько он близок оригиналу, я судить не могу, ибо такого никогда не видел и не имею».
17 сентября.
Коля Л. — Николай Николаевич Лямин (1892—1941?), филолог, специалист по романским литературам, один из самых близких друзей Михаила Булгакова. Познакомились в начале 1924 г. у писателя С.С. Заяицкого: Булгаков читал тогда первые главы своего романа «Белая гвардия». Продолжение читалось уже у Ляминых — Н.Н. и его жены Наталии Абрамовны Ушаковой, на Остоженке (Савельевский пер., 12), в большой комнате густо заселенной коммунальной квартиры. В дальнейшем в течение ряда лет Булгаков читал здесь все свои крупные произведения: «Зойкину квартиру», «Багровый остров», «Кабалу святош», первые редакции романа «Мастер и Маргарита». 18 июля 1925 г. надписал свой только что вышедший сборник «Дьяволиада»: «Настоящему моему лучшему другу Николаю Николаевичу Лямину». 22 октября 1926 г. — фотографию: «Дорогому другу моему Коле Лямину». А так как присутствовавшая при этом Н.А. Ушакова («Тата») сказала что-то вроде: «А я — не дорогая?» — надписал и другой экземпляр этой самой фотографии: «Тате дорогой от дорогого Булгакова. 22.X.1926 г. Москва». Лямин был наиболее частым партнером Булгакова по шахматам.
...две главы романа — читается «роман о дьяволе», будущий роман «Мастер и Маргарита».
19 сентября.
«Наша молодость» — пьеса С. Карташева (инсценировка романа Виктора Кина «По ту сторону»).
20 сентября.
...с ленинградскими директорами Шихматовым и Тельсоном... — ср. в письме М.А. Булгакова к В.В. Вересаеву 2 августа 1933 г.: «...хочу рассказать Вам о своей поездке в Ленинград. Там МХТ в двух театрах играл "Дни Турбиных". Играл с большим успехом и при полных сборах, вследствие чего со всех сторон ко мне поступили сообщения о том, что я разбогател. И точно: гонорар должен быть оттуда порядочный.
Вот мы и поехали в Ленинград, зная, как трудно заполучить в руки эти богатства.
Тут уж не я, а Елена Сергеевна, вооруженная доверенностью, нагрянула во 2-й из театров — Нарвский дом культуры. Заведующий театром дважды клялся, что вдогонку нам он немедленно переведет из моего гонорара пять тысяч. Как Вы догадываетесь, он не перевел по сию минуту даже пяти копеек».
21 сентября.
...экземпляр мольеровской биографии... — Биография Мольера написана Булгаковым в 1932—1933 гг. для серии «Жизнь замечательных людей». Получила резко отрицательную оценку А.Н. Тихонова (Сереброва), одного из ведущих редакторов серии. К этой оценке присоединился затем и А.М. Горький. Булгаков отказался переделывать книгу. «Жизнь господина де Мольера» впервые вышла (с сокращениями) в 1962 г. и полностью — в 1989-м (Булгаков М.А. Избранные произведения: В 2 т. Киев, 1989. Т. 2).
1 октября.
Письмо из Риги от Гришина... — Театр русской драмы в Риге и его руководитель А.И. Гришин проявляли огромный интерес к драматургии Булгакова. Так, в ноябре 1927 г. Гришин писал Булгакову, отказавшемуся выслать «Дни Турбиных», поскольку «на пьесе лежало запрещение»: «Нынче осенью я из Берлина получил предложение приобрести Вашу пьесу, и лицо, доставившее мне ее, заключило с нами условие и получило гонорар... Таким образом, наш театр, уплачивая гонорар лицу, продавшему пьесу, лишен возможности платить Вам — автору, и это не вина театра». И далее, в феврале 1928 г., умоляя драматурга общаться с театром: «Несмотря на отсутствие конвенции наш театр будет уплачивать Вам гонорар».
В феврале 1933 г. театр поставил пьесу Булгакова «Мольер» — под названием «Комедианты Господина» (Булгаков отметил, что правильнее было бы ее назвать: «Комедиант Господина»). Предваряя премьеру, рижская газета «Сегодня вечером» писала: «Булгаков — автор знаменитой "Белой гвардии", пьесы, которая не только в России, но и у нас в Риге, а также и на многих сценах Западной Европы прошла с небывалым для современного русского драматурга успехом... Пьеса Булгакова ("Мольер". — Л.Я.) является несомненно выдающимся произведением современной драматургической литературы». «Мы поставим "Комедиантов Господина", — цитировала газета исполнителя главной роли Ю. Юровского, — в несколько гротескных тонах. Это должен быть спектакль, несколько напоминающий постановку известной пьесы Евг. Замятина "Блоха". Мы... хотим дать спектакль, достойный замечательной пьесы, замечательного автора».
В марте родители Елены Сергеевны писали Ольге Сергеевне из Риги: «Здесь гастролировал знаменитый германский артист Моисси, который тоже занялся теперь "Мольером" и сказал представителям печати, что он находит, что эта пьеса — одна из лучших появившихся в последнее время в мировой литературе пьес. Он ее будет играть за границей».
5 октября.
Бачелис И.И. — театральный критик. Резко выступал против пьес Булгакова «Багровый остров», «Бег». В известном письме «Правительству СССР» 28 марта 1930 г. М.А. Булгаков, говоря о судьбе своего памфлета «Багровый остров»: «Вся критика СССР, без исключений, встретила эту пьесу заявлением, что она "бездарна, беззуба, убога" и что она представляет "пасквиль на революцию"», — цитирует статью Бачелиса «О белых арапах и красных туземцах» (Молодая гвардия. 1929. № 1).
10 октября.
В.Е. Ардов в своих воспоминаниях (Мой сосед // Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988, и др. изд.) рассказывает, что с Анной Андреевной Ахматовой Булгаков познакомился в 1933 г., в Ленинграде, на обеде у Николая Радлова. В фототеке Государственного литературного музея есть документ, связывающий его имя с именем А.А. Ахматовой ранее. Это афиша большого литературно-художественного вечера в Большом зале филармонии в Ленинграде 10 мая 1926 г. Имена выступающих даны в алфавитном порядке: Ахматова, Булгаков, Замятин, Зощенко... и т. д. Рядом с именем Булгакова (и только рядом с именем Булгакова) допечатано петитом — слева: «прибывший из Москвы» и справа: «автор сборника "Дьяволиада" и романа "Белая гвардия"».
К Викентию Викентьевичу Вересаеву (1867—1945), писателю старшего поколения, Булгаков с молодых лет относился с огромным уважением. Связь замысла своих «Записок юного врача» (1921—1926) с вересаевскими «Записками врача» (1901) подчеркнул заглавием. Познакомились они в 1924 или 1925 г. Вересаев очень высоко ценил талант Булгакова. Писал А.М. Горькому: «Обратили Вы внимание на М. Булгакова в "Недрах"? Я от него жду очень многого, если не погибнет он от нищеты и невозможности печататься» (30 июня 1925 г.). И Булгакову: «Михаил Афанасьевич! Когда Вам будет приходиться туго, обращайтесь ко мне. Я бы так хотел, чтобы Вы это делали так же просто, как я это предлагаю! Поймите, — я это делаю вовсе не лично для Вас, — а желая оберечь хоть немного крупную художественную силу, которой Вы являетесь носителем» (28 сентября 1925 г.).
В 1929 г., когда все пьесы Булгакова были сняты со сцены, в доме не было ни гроша, а театры требовали возвращения авансов, Вересаев, без всяких просьб со стороны Булгакова, пришел и вручил ему в долг большую сумму денег. «И ушел, даже не выслушав слов благодарности». (См. запись рассказа Е.С. Булгаковой в кн.: Лесс А. Непрочитанные страницы. М., 1956. С. 254.)
Как и П.С. Попов, В.В. Вересаев — адресат целого блока «больших писем» Булгакова, представлявших собою не просто письма большого размера, но письма-жанр, письма-исповедь, момент художественного самораскрытия писателя.
11 октября.
На анкету о Салтыкове-Щедрине, разосланную редакцией «Литературного наследства», Булгаков ответил в частности: «Я начал знакомиться с его произведениями, будучи примерно в тринадцатилетнем возрасте. Причем, как хорошо помню, они мне чрезвычайно понравились, несмотря на то, что я понял, конечно, мало из того, что им написано. В дальнейшем я постоянно возвращался к перечитыванию салтыковских вещей. Влияние Салтыков на меня оказал чрезвычайное, и, будучи в юном возрасте, я решил, что относиться к окружающему надлежит с иронией. Сочиняя для собственного развлечения обличительные фельетоны, я подражал приемам Салтыкова, причем немедленно добился результатов: мне не однажды приходилось ссориться с окружающими и выслушивать горькие укоризны.
Когда я стал взрослым, мне открылась ужасная истина. Атаманы-молодцы, беспутные Клемантинки, рукосуи и лапотники, майор Прыщ и бывый прохвост Угрюм-Бурчеев пережили Салтыкова-Щедрина. Тогда мой взгляд на окружающее стал траурным...
...Я уверен в том, что всякие попытки создать сатиру обречены на полнейшую неудачу. Ее нельзя создать. Она создается сама собой, внезапно. Она создается тогда, когда появится писатель, который сочтет несовершенной текущую жизнь и, негодуя, приступит к художественному обличению ее. Полагаю, что путь такого художника будет весьма и весьма труден».
Отмечу, что все примеры «переживших Салтыкова-Щедрина» Булгаков берет из «Истории одного города».
16 октября.
Яков Леонтьевич со своими... — «Свои» Я.Л. Леонтьева — хирург Андрей Андреевич Арендт и жены Леонтьева и Арендта, родные сестры Дарья Григорьевна и Евгения Григорьевна. По словам Н.В. Шапошниковой, обе семьи жили вместе, «одним хозяйством» (Шапошникова Н.В. Москва и москвичи вокруг Булгакова // Новый журн. Нью-Йорк, 1987. № 166. С. 139).
25 октября.
...телеграмма из Риги. — Отец Елены Сергеевны скончался 24 октября 1933 г.; похоронен на Покровском кладбище в Риге. В 1948 г., там же, в отцовской могиле, Елена Сергеевна похоронила прах своей сестры Ольги. Впоследствии кладбище было обречено на снос, и уже в начале 80-х гг. найти эту могилу среди поваленных надписями вниз черных мраморных крестов мне не удалось. А запись о смерти и погребении Нюренберга Сергея Марковича, православного, в архиве кладбища, помещавшемся в уцелевшей часовенке, сохранялась.
2 ноября.
...продала на корню нашу квартиру. — Ср. в черновике неотправленного письма М.А. Булгакова В.В. Вересаеву: «Квартира... Итак, на склоне лет я оказался на чужой площади. Эта сдана, а та не готова. Кислая физиономия лезет время от времени в квартиру и говорит: "Квартира моя"» (цит. по кн.: Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1988. С. 139).
4 ноября.
...из «Советской энциклопедии». — В Большой советской энциклопедии (1927, т. 8) в статье «Булгаков» значилось: «Годы 1921—23 жил за границей, где сотрудничал в берлинской сменовеховской газете "Накануне"». Как справедливо отмечает Е.С. Булгакова, писатель никогда не был за границей. Статья заканчивалась так: «В большинстве последних произведений Б[улгаков] использует теневые стороны советской действительности в целях ее дискредитирования и осмеяния. Такой характер устремлений ставит Б[улгакова] на крайний правый фланг современной русской литературы, делая его художественным выразителем правобуржуазных слоев нашего общества».
5 ноября.
Ермолинский Сергей Александрович (1900—1984) — драматург, кинодраматург. В 1929 г. познакомился с 25-летней Марией Артемьевной Чимишкиан (Марикой), дружившей с Михаилом Булгаковым и Любовью Евгеньевной и в ту пору гостившей у них. Вскоре С.А. и М.А. поженились. (Марику, незадолго перед тем пережившую отчаянный роман с итальянским журналистом Курцио Малапарте, Булгаков, по ее словам, отечески уговаривал: «Выходи, выходи за Ермолинского, он славный парень».)
Через некоторое время Ермолинские сняли — вероятно, не без помощи булгаковского окружения — комнату в доме № 9 по Мансуровскому переулку. Этот небольшой деревянный дом принадлежал семье Топлениновых, и мастерская театрального макетчика (художника) Сергея Сергеевича Топленинова, помещавшаяся в уютном и обжитом подвальном этаже, была — как и комната Н.Н. Лямина, как и квартира П.С. Попова — одной из тех теплых точек, где Булгаков появлялся часто и чувствовал себя среди друзей.
Ермолинский долго не входил в этот круг. Инициативу и установлении добрых отношений проявил Булгаков: заходил к Ермолинскому, звал кататься на лыжах («Пойдем, пойдем на лыжах, а ты, Марика, пока хозяйничай, готовь нам еду...» — со слов М.А. Ермолинской), зазывал к себе. Раз или два заходила и Елена Сергеевна. По-видимому, у Булгаковых Ермолинский начал бывать с 1933 г. С течением времени добрые отношения переросли в дружбу, особенно после ареста Н.Н. Лямина.
С.А. Ермолинскому принадлежит одна из первых работ о жизни и творчестве Булгакова — полумемуары, полуэссе «О Михаиле Булгакове» (Театр. 1966. № 9). Черты Марики, по-видимому, отразились в облике Евы Войкевич (пьеса Булгакова «Адам и Ева»).
8 ноября.
...работал над романом (полет Маргариты). — В сентябре, октябре, ноябре 1933 г. Булгаков с невероятной интенсивностью работает над своим главным романом. В рукописи романа появляются внутренние даты: «Ночью на 1-е сентября 1933», 6 октября, ночь на 21 октября, 29 октября, 31 октября, ночь с 31 октября на 1 ноября, 1, 2, 3, 4, 5, 8, 9, 11, 12 ноября, вечер 12 ноября, 13, 14, 15, 16-е. В эти месяцы он в основном заканчивает первую книгу романа, делает новую разметку глав и расчет времени (действие, ранее происходившее в июне, теперь переносится на апрель), пишет главы «Маргарита», полет Маргариты, «Шабаш».
12 ноября.
Два молодых драматурга... — См. воспоминания С.П. Раевского об этом вечере («Спутники Сатурна» // Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988).
Дмитриев Владимир Владимирович (1900—1948) — выдающийся театральный художник, автор оформления многих оперных и драматических спектаклей (в Большом театре СССР, в Ленинградском академическом театре оперы и балета, МХАТе, Театре им. Вахтангова и др.). В 1928 г. сделал эскизы декораций для булгаковского «Бега» во МХАТе; в 1930—1931 гг. — несколько вариантов очень смелых по замыслу эскизов декораций, с чертами фантасмагории и гротеска, к булгаковской инсценировке «Мертвых душ». Но «Бег» не был поставлен, а декорации Дмитриева к «Мертвым душам» отвергнуты Станиславским осенью 1931 г. (художником спектакля стал В.А. Симов).
Дмитриев рисовал Булгакова в последние дни его жизни, рисовал по памяти в первые дни после смерти и похорон. Дмитриеву принадлежит небольшое живописное полотно, которое в каталогах Бахрушинского музея значится под глухим названием «Интерьер», а по существу представляет собою пронзительный по взволнованности портрет Булгакова: до боли узнаваемая фигура, со спины, во весь рост, в проеме дверей — с рыжеватыми, примятыми от лежанья волосами на затылке. Булгаков, может быть, в последний раз входящий в свою комнату.
13 ноября.
...Афиногенов послал в МХАТ просьбу не ставить его «Ложь». — Свою пьесу «Ложь» А.Н. Афиногенов посылал Сталину. Сталин прочел ее и вернул с многочисленными пометами в тексте и записями на полях: «Ха-ха!», «Чепуха», «Тарабарщина» и др. Драматург переработал пьесу, послал ее Сталину вторично. Второй вариант также не получил одобрения. Афиногенов обратился к Сталину с письмом: «Уважаемый Иосиф Виссарионович! Т. Киршон сообщил мне, что Вы остались недовольны вторым вариантом пьесы "Семья Ивановых" ("Ложь"). Прежде чем снять пьесу — хотелось бы показать Вам результат работы над ней актеров МХАТ 1-го и 2-го (в первых числах декабря с. г.). Если же Вы находите это излишним, — я немедленно сам сниму пьесу. Прошу Вас сообщить мне Ваше мнение по данному вопросу. С коммунистическим приветом. А. Афиногенов». Письмо вернулось с резолюцией: «Т. Афиногенов! Пьесу во втором варианте считаю неудачной. И. Сталин».
Тогда Афиногенов пьесу снял. В Харькове (см. запись 16 ноября) успела пройти премьера.
14 ноября.
...роль судьи в «Пиквикском клубе». — Инсценировку «Пиквикского клуба» для МХАТа сделала Наталия Алексеевна Венкстерн (1893—1957), писательница, драматург, принадлежавшая к кругу близких друзей Булгакова. Очень любивший и отлично знавший Диккенса Булгаков принимал близко к сердцу и инсценировку и спектакль. Л.Е. Белозерская-Булгакова рассказывает: «Московский Художественный театр заказал писательнице инсценировку "Пиквикского клуба" Диккенса. По Москве тогда пошли слухи, что пьесу написал Булгаков. Это неправда: Москва любит посплетничать. Наташа приносила готовые куски, в которых она добросовестно старалась сохранить длинные диккенсовские периоды, а М.А. молниеносно переделывал их в короткие сценические диалоги. Было очень интересно наблюдать за этим колдовским превращением. Но Наталия Венкстерн, женщина умная и способная, очень скоро уловила, чего добивался Булгаков» (О, мед воспоминаний. С. 102).
17 ноября.
...на открытии театра Рубена Симонова... — Р.Н. Симонов, актер и режиссер Театра им. Вахтангова (блестящий исполнитель роли Аметистова в пьесе Булгакова «Зойкина квартира»), с 1928 г., одновременно с работой в театре, руководил театром-студией, носившей его имя.
25 ноября.
Свечины — давние друзья Елены Сергеевны; упоминаются в ее письмах 20-х гг.
1 декабря.
Комедия «Полоумный Журден. Мольериана в трех действиях» написана Булгаковым в 1932 г. для театра-студии Ю. Завадского. При жизни Булгакова не ставилась. Мордвинов Б.А. — режиссер МХАТа.
9 декабря.
...возобновляются мольеровские репетиции. — Договор на постановку «Мольера» во МХАТе Булгаков подписал 20 октября 1931 г., но только 31 марта 1932 г. начались репетиции. Девять репетиций прошли в марте — июне 1932 г. и еще тридцать четыре — в январе — июне 1933-го. Николай Михайлович Горчаков (1898—1958) — режиссер спектакля.
11 декабря.
Нусинов И.М. — критик. В статье «Булгаков» (Литературная энциклопедия. 1929. Т. 1) писал: «Весь творческий путь Б[улгакова] — путь классово враждебного советской действительности человека. Б[улгаков] — типичный представитель тенденций "внутренней эмиграции"». О пьесе «Дни Турбиных» — в статье «Путь М. Булгакова» (Печать и революция. 1929. № 4): Булгаков «перешел в идеологическое наступление. Он из своего романа сделал театральную агитку, написанную не для красноармейской аудитории, а на вкус того класса, из которого Булгаков вышел», «лишь острую законченную агитку, имеющую целью показать, что обитатели дома Турбиных были почти что святые, а народ, погубивший их, — дьявол».
12 декабря.
«Машиналь» — пьеса американской писательницы С. Тредуэлл.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |