2.3. Диалоги Пилата и Афрания

В первом разговоре Пилата с Афранием общая ситуация и цель прибытия заведующего тайной службой выражена эксплицитно в реплике Афрания: «Я слушаю приказания прокуратора». Данное высказывание может быть отнесено к институциональной (официальной) ситуации:

Фрейм: получение приказа.

Структура фрейма:

1. Место: дворец Пилата.

2. Свойство: x вызвал y, чтобы отдать ему приказ. Y должен был явиться, чтобы его получить.

3. Отношения: X — начальник, Y — подчиненный.

4. Позиции: y ждет приказа x.

Развитие данного фрейма можно прогнозировать согласно сценарию: получение приказа — исполнение приказа — доклад об исполнении.

Однако Пилат вместо немедленного приказания предлагает гостю отобедать и выпить вина: «Но ничего не услышите, пока не сядете к столу и не выпьете вина». С формально-структурной точки зрения, реплика Пилата представляет собой продолжение реплики Афрания: начинаясь с сочинительного союза «но», она становится частью сложного предложения (я слушаю приказания прокуратора, но...) и вливается в предыдущую микротему. В данном случае союз «но» имеет значение «отрицание ожидания» и является средством реализации приема «обманутого ожидания».

С семантической точки зрения реплика Пилата является условием, выполнение которого необходимо для получения приказания: ничего не услышите, если не сядете к столу...

Фраза «Но ничего не услышите, пока не сядете к столу и не выпьете вина» вполне может оказаться и требованием, и угрозой, и утверждением, и предложением. Важным параметром для определения иллокутивной силы высказывания в данном случае выступает интонация — «любезно ответил Пилат». Интонация учтивости свидетельствует о том, что действие производится в интересах слушающего. Интонация также поддерживается дейктическим движением («указал на другое ложе»). Таким образом, первичное (или явное) намерение прокуратора — желание задержать гостя. Несмотря на отсутствие перформативного глагола, наиболее четко выражающего установку говорящего, «перформативный центр» высказывания присутствует в его структуре и подкрепляется паралингвистическими средствами. Таким образом, высказывание Пилата можно заменить синонимичным «я хочу, чтобы вы сели к столу и выпили вина».

Невербальные средства коммуникации играют большую роль в разговоре прокуратора и Афрания. Герои умны, уровень общности апперцепционной базы (общие знания о ситуации) таковы, что порой достаточно только намека, посылаемого взглядом. Показателем того, что коммуниканты, действительно, воспринимают средства паралингвистики как источник информации, является поведение Пилата во время обеда. Прокуратор «поглядывал прищуренными глазами на своего гостя» с целью изучить собеседника. О том, что Пилат пристально наблюдает за Афранием, свидетельствует смена позиции наблюдателя в повествовании: описание пришедшего дано глазами игемона. Главное, на что обращает внимание прокуратор, это манера Афрания глядеть на собеседника: «гость широко открывал веки и взглядывал на своего собеседника внезапно и в упор, как будто с целью быстро разглядеть какое-то незаметное пятнышко на носу у собеседника. Это продолжалось одно мгновение, после чего веки опять опускались, суживались щелочки, и в них начинало светиться добродушие и лукавый ум». Пилат не просто отмечает особенности мимики собеседника, но и внутренне анализирует их. Прокуратор выделяет несколько актуальных, по его мнению, отличительных признаков взгляда собеседника:

1) способ — внезапно, в упор;

2) признак/аналогия — как будто с целью разглядеть незаметное пятнышко на носу у собеседника;

3) время — одно мгновение, быстро;

4) фазы:

a) начальная: широко открывал веки,

b) основная: взглядывал,

c) затухание: веки опускались, суживались щелочки,

d) конечная: в них (глазах) начинало светиться добродушие и лукавый ум.

Таким образом, ситуация обеда используется Пилатом для реализации в том числе и скрытых намерений — подробно изучить собеседника. Молчание за столом прерывается комплиментом Афрания по поводу вина:

— Превосходная лоза, прокуратор, но это — не «Фалерно»?

(— «Цекуба», тридцатилетнее).

Очевидно, данная реплика произносится лишь с целью завязать разговор, так как образованный Афраний не мог спутать белое «Фалерно» с предложенным красным («Цекуба»). В полной рукописной редакции романа эта реплика выглядела как: «Превосходная лоза. «Фалерно»?». В таком варианте акцент делается на невежестве Афрания, поэтому в окончательном варианте к высказыванию добавляется частица «не», в данном случае выполняющая смягчающую функцию и имеющая значение предположения. Формально реплика Афрания — это вопросительное высказывание. Однако, по сути, это утверждение. Вопросительная интонация используется коммуникантом как средство реализации намерения завязать разговор. Скрытым намерением здесь выступает передача инициативы беседы Пилату.

За обедом Пилат не имеет возможности приступить к обсуждению важных вопросов из-за присутствия слуг. Поэтому во время трапезы звучат только славословия в честь императора, входящие в тосты, и неизменно сопутствующие упоминания кесаря: «За нас, за тебя, кесарь, отец римлян, самый дорогой и лучший из людей!». Данные речевые формулы являются не только обязательным ритуалом (особенно в присутствии третьих лиц), свидетельствующим о разработанности римского этикета, но и выполняют конспиративную функцию. Славословия — единственные реплики во всем диалоге, которые Пилат произносит громко, не боясь быть услышанным. Они также служат для Пилата средством создания иллюзии непринужденного обеда. Пилату необходимо, чтобы в головах слуг сложился следующий сценарий: прокуратор участливо предлагает Афранию отдохнуть и разделить с ним трапезу, потому что тот устал после трудной работы, промок под дождем и голоден.

Дальнейший разговор продолжается без присутствия третьих лиц, однако Пилат проявляет осторожность и говорит только то, что имеет право сказать, преследуя при этом личные цели. Первое, что интересует Пилата, — настроение в Ершалаиме, так как в случае беспорядков он будет вынужден остаться в городе — месте своего преступления. Прокуратор трижды задает вопрос о настроении в Ершалаиме, пытаясь добиться более определенного ответа:

1. — Что Вы можете сказать мне о настроении в этом городе?

(— Я полагаю, что настроение в Ершалаиме теперь удовлетворительное).

2. — Так что можно ручаться, что беспорядки более не угрожают?

(— Ручаться можно лишь за одно в мире — за мощь великого кесаря).

3. — Так что Вы полагаете, что войска теперь можно увести?

(— Я полагаю, что когорта Молниеносного может уйти. Хорошо бы было, если бы на прощанье она продефилировала по городу).

Первый ответ Афрания содержит модальный компонент «я полагаю», входящий в семантическое поле «предположение». Лексема «удовлетворительный», использованная Афранием для характеристики настроения города, синонимична словам «допустимый», «сносный», «терпимый». Все компоненты синонимического ряда содержат сему «не в полной мере подходящий» и по аксиологической шкале (варьирование по признаку «хорошо/плохо») обозначают позицию ниже лексем «хороший», «приемлемый». Пилата не устраивает данная степень конкретизации и уверенности, поэтому в следующем вопросе, он как бы запрашивает «расшифровку» ответа Афрания: «(можно ли это понимать/имеете ли вы в виду), что можно ручаться, что беспорядки более не угрожают?». Однако ответ Пилата начинается с союза «так что», употребляющегося при присоединении придаточной части сложноподчиненного предложения, в которой содержится непосредственный результат, вытекающий из действия, обозначенного в главной части. То есть, со структурной точки зрения, вопрос прокуратора строится по принципу выводного знания (следствия) из предыдущего высказывания собеседника: «(то есть/таким образом / а это значит), что можно ручаться, что беспорядки более не угрожают?». Таким образом, желаемое воздействие на собеседника проявляется уже на уровне структуры предложения. Помимо построения высказывания, желание Пилата получить подходящий ему ответ прослеживается и на семантическом уровне. Воздействие на слушателя осуществляется за счет значения отдельных лексических компонентов, входящих в состав высказывания: словосочетание «можно ручаться» имеет значение «гарантировать что-либо». Однако ответ Афрания представляет собой мнение (я полагаю), а не утверждение. Афраний принимает неуязвимую для себя позицию: он не дает единственно верный ответ на вопрос Пилата, а лишь высказывает свою точку зрения, тем самым снимая с себя ответственность за какие-либо последствия. На попытку прокуратора «получить» эти гарантии Афраний отвечает осторожно и афористично — готовой речевой формулой: «Ручаться можно лишь за одно в мире — за мощь великого кесаря». Это своеобразный способ уйти от ответа. О том, что собеседник Пилата «прочитал» намерение прокуратора, свидетельствует не только его внезапное обращение к славословиям в честь кесаря, но и характерный взгляд Афрания: он «ласково поглядывал» на прокуратора. С одной стороны, этот взгляд выражает уважительное отношение к Пилату, как к старшему по службе, но с другой, свидетельствует об осознании Афранием личного превосходства над Пилатом. «Ласковое поглядывание» Афрания и лицо «постоянно выражающее добродушие» — это хорошо продуманная прагматическая маска. Осторожность Афрания превращается в искусство: он носит капюшон, чтобы не быть узнанным, глаза держит полуприкрытыми, чтобы по ним нельзя было прочитать эмоциональное состояние или реакцию на то или иное сообщение.

Итак, Афраний уходит от ответа, и прокуратор «исправляет» свой вопрос, продолжая дознаваться о беспорядках в Ершалаиме. Форма вопроса остается прежней, изменениям подвергается лексическое наполнение.

Cf:

— Я полагаю, что настроение в Ершалаиме теперь удовлетворительное.

1. — Так что можно ручаться, что беспорядки более не угрожают?

2. — Так что вы полагаете, что войска теперь можно увести?

Обе реплики Пилата — реакция на одно высказывание Афрания. Только в первом случае коммуникативная цель достигнута не была — ответ на поставленный вопрос не был получен, а вот второй, «исправленный», вариант оказался продуктивным.

Далее тема ненависти Пилата к Ершалаиму приобретает характер отступления. Обычно лаконичные реплики прокуратора развертываются в монологическую речь. Развернутые, насыщенные оценками высказывания Пилата свидетельствуют о напряженном эмоциональном состоянии прокуратора (как в сцене разговора с Каифой). В спокойном состоянии индивидуальные речевые характеристики Пилата сведены к минимуму: он предстает типичным римским чиновником, ведущим дознания и привыкшим к стандартным протокольным вопросам.

Монолог о ненавистном городе Ершалаиме отличается несвойственной Пилату политематичностью. Речь построена не на основе логических выводов (что характерно для логико-ориентированного сознания прокуратора), а на основе ассоциативных связей. Ассоциативно-вербальная сеть Пилата на слово-стимул «Ершалаим» выглядит следующим образом:

Показателями эмоциональной напряженности Пилата являются:

1) на уровне структуры высказывания:

a) частое употребление однородных рядов с градационной семантикой: «<...> клянусь вам пиром двенадцати богов, ларами клянусь — я отдал бы многое, чтобы сделать это сегодня»; «Но эти праздники — маги, чародеи, волшебники, эти стаи богомольцев»; «Все время тасовать войска, читать доносы и ябеды, из которых к тому же половина написана на тебя самого!»;

b) речевые повторы: «Фанатики, фанатики!»;

2) на фонетическом уровне:

a) восклицательная интонация: «Я не говорю уже о природе!», «Фанатики, фанатики!», «Чего стоил один этот мессия, которого они вдруг стали ожидать в этом году!», «О, если бы не императорская служба!»;

b) темп и громкость речи: «воскликнул прокуратор» («воскликнуть» — произнести что-либо громко, выразительно), «энергично добавил».

Многословность Пилата свидетельствует о том, что ему психологически сложно начать говорить напрямую о делах. Монолог играет роль эмоциональной разрядки перед серьезным разговором. Пилат сам себя прерывает фразой: «Да, но вернемся к делам», показывающей, что прокуратор готов к дальнейшей коммуникации. Лексема «к делам» является ключевой для воспринимающего сознания слушателя (Афрания) и выполняет функцию актуализации внимания. «К делам» — то есть «к приказаниям Пилата», за которыми изначально пришел Афраний. Прямого приказа не последовало, а был задан вопрос: «Прежде всего, этот проклятый Вар-равван вас не тревожит?». Афраний допускает возможность косвенного приказа (намека на требуемое действие), поэтому и посылает прокуратору свой «особенный взгляд». Гипотетическая интерпретация реплики Пилата с учетом общих знаний о ситуации казни позволила Афранию выдвинуть несколько следующих предположений относительно намерения Пилата.

1. Пилат ходатайствовал за Иешуа, однако Каифа настоял на освобождении Вар-раввана, и Пилат был вынужден казнить «мирного философа». Кроме того, борьба между Пилатом и Каифой наблюдалась еще до конфликта, связанного с казнью: в романе это антагонизм между римлянами и теократическими кругами Иудеи. Таким образом, Пилат хочет отомстить Каифе, приказав убить/арестовать Вар-раввана.

2. Пилат знает, что Вар-равван — преступник, а значит, может угрожать безопасности города.

Неоднозначная интерпретация реплики заставляет Афрания «бросить особенный взгляд» для уточнения намерения прокуратора: «Тут гость и послал свой особенный взгляд в щеку прокуратора. Но тот скучающими глазами глядел вдаль, брезгливо сморщившись и созерцая часть города, лежащую у его ног и угасающую в предвечерье. Угас и взгляд гостя, и веки его опустились». Между собеседниками проходит невербальный диалог, который может быть вербализован следующим образом:

— Будет приказ?

— Нет, это не главное, за чем я вас приглашал.

— Я понял, прокуратор.

После «немого диалога» Афраний отвечает Пилату в непринужденной манере: «Надо думать, что Вар-равван стал теперь безопасен, как ягненок, — заговорил гость, и морщинки появились на круглом лице, — Ему неудобно бунтовать теперь». Пилат поддерживает отчасти шуточный (ироничный) ответ Афрания:

— Слишком знаменит? — спросил Пилат усмехнувшись.

— Прокуратор, как всегда, тонко понимает вопрос!

Попытку отдать приказ Пилат все-таки осуществляет: «Но, во всяком случае, надо будет...». Понявший его на уровне мотивации Афраний сразу дает подтверждение еще не высказанному приказанию: «О, прокуратор может быть уверен в том, что, пока я в Иудее, Вар не сделает ни шагу без того, чтобы за ним не шли по пятам». В данном случае способность Афрания без слов понять Пилата объясняется тем, что прокуратор собирается отдать типичный для ситуации приказ. Пресуппозиция: разбойник на свободе. Опытный в своем деле Афраний опирается на общие знания о мире и поступает в соответствие с конвенциональными установками: если опасный для общества человек на свободе, значит необходимо следить за его действиями.

Таким образом», Афраний действует типичным образом в типичной ситуации (на должности начальника тайной службы Афраний уже 15 лет).

Пилат использует ситуацию типичного приказания в качестве своеобразной «тренировки» (подготовки) к необходимой ему в дальнейшем более сложной как вербальной, так и невербальной коммуникации.

Беседу «о главном» Пилат начинает с требования доклада о казни, спрашивает, как вели себя осужденные, толпа. Всё это ему, действительно, полагается знать, однако, на самом деле, Пилата интересуют подробности казни одного Иешуа. Это знает и Афраний:

— А скажите... напиток им давали перед повешеньем на столбы?

— Да. Но он — тут гость закрыл глаза, — отказался его пить.

Начальник тайной службы не называет имени осужденного, ожидая, что Пилат «проговориться» и спросит: «Кто? Га-Ноцри?». Однако прокуратор держит себя в руках, хотя нервы у него не выдерживают, о чем свидетельствует мимика Пилата: «...почему-то гримасничая. Под левым глазом у него задергалась жилка». Предельное нервное напряжение лишает Пилата возможности улавливать характерные жесты Афрания. Прокуратор не замечает, что при ответе на вопрос Афраний «закрывает глаза» вместо обычного «мгновенного взгляда на собеседника». Начальник тайной службы намеренно лжет прокуратору о том, что Иешуа отказался от напитка. Эта ложь имеет только одну цель — усилить муки Пилата, спровоцировать душевное раскаяние. Второе, что было сделано с этой же целью — сообщение от лица Иешуа: «Он сказал, что благодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь». Афраний опять закрывает глаза, и снова этого не замечает Пилат.

Явно прослеживается отношение Афрания к произошедшему: он не одобряет действий Пилата и, более того, осуждает прокуратора за малодушие. Всеведущий Афраний знает все о положении дел в Иудее: о ее жителях, настроениях, состоянии войска, правителях. Он знал и об Иешуа, о чем свидетельствует реплика: «Он [Иешуа] вообще вел себя странно, как, впрочем, и всегда». Наречие «всегда» в сочетании со сравнительным союзом «как» (как всегда) указывает, что сравнению подвергается какой-то конкретный случай (поведение Иешуа во время казни) по отношению ко множеству однородных случаев (поведение Иешуа где-либо). Следовательно, у Афрания имеются примеры для сравнения. Значит, начальник тайной службы знал об Иешуа еще до его встречи с Пилатом. Знал, но не доложил, а следовательно, не считал Иешуа опасным. Еще одним доказательством того, что Афраний был в курсе проповедей Га-Ноцри, служит очередная его реплика: «Единственное, что он [Иешуа] сказал, это что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость». Иешуа, действительно, говорил это, но не на казни, а до нее, по-видимому, в одной из своих проповедей. Эти же слова Пилат увидит потом написанными на пергаменте Левия Матвея, который, как известно, на казни не присутствовал.

После отчета Афрания о казни Пилат нервно «стукнул чашей вина». Он пьет, чтобы успокоиться. Впереди остается самый важный для прокуратора вопрос.

Беседа приближается к кульминации, когда Пилат начинает восхвалять Афрания, перечисляя его заслуги перед римской властью. Прокуратор обещает ему продвижение по службе и подчеркивает личную заинтересованность в продолжении работы с ним. Дополнительная акцентуация профессионального мастерства Афрания выражается в употреблении лексем, содержащих компонент «предельная степень чего-либо» в составе лексического значения или в значении входящих в слово морфем: «Ваши громадные заслуги на труднейшей работе в должности заведующего тайной службой при прокураторе Иудее дают мне приятную возможность доложить об этом в Риме». Синтагматическая близость этих элементов указывает на сознательное желание Пилата подчеркнуть значимость Афрания как профессионала в своём деле. Словосочетание «приятная возможность» свидетельствует о намерении Пилата показать небезразличное отношение к карьере Афрания. Прокуратор знает, как дорожит своим положением начальник тайной службы, поэтому предусмотрительно добивается его расположения, выставляя ситуацию в выгодном для него свете. Тактический прием «непременной награды» делает позицию Пилата более защищенной: после похвалы прокуратора и обещанного повышения по службе Афранию труднее будет отказать в содействии Пилату. Его ответным шагом теперь предполагается доказательство своей незаменимости как начальника тайной службы. Ответ Афрания «Я счастлив служить под вашим начальством, игемон» служит сигналом готовности к продолжению беседы и согласию на выполнение дальнейших приказаний.

К самому важному Пилат переходит довольно небрежно: «Итак, третий вопрос. Касается этого, как его... Иуды из Кириафа». Прокуратор как будто «вспоминает» имя Иуды, искусственно создавая паузу хезитации. Такая небрежность в данном случае создает эффект отсутствия значимости обсуждаемого вопроса. А так как оба собеседника понимают степень его серьезности, этот прием используется Пилатом, чтобы привлечь как можно меньше внимания со стороны третьих лиц.

Афраний отвечает прокуратору «немой репликой» — своим «особенным взглядом», — которую можно вербализовать, как «я вас внимательно слушаю прокуратор».

Далее разговор переходит на пониженный тон, который задает Пилат:

— Говорят, что он, — понижая голос, продолжал прокуратор, — деньги будто бы получил за то, что так радушно принял у себя этого безумного философа.

— Получит, — тихонько поправил Пилата начальник тайной службы.

Понижение тона разговора свидетельствует не только о намерении Пилата скрыть разговор от посторонних лиц, но и о переходе к обсуждению наиболее серьезного вопроса. Пилат снова очень аккуратно преподносит свое утверждение. По структуре это сложноподчиненное предложение с двумя придаточными. Главная часть — Говорят — неопределенно-личное предложение, в котором нет указания на субъект как источник сообщения. Вторая часть — деньги будто бы получил за то — содержит ирреальную модальность, выраженную частицами «будто» и «бы».

Cf:

1. «Говорят, что он деньги будто бы получил за то, что так радушно принял у себя этого безумного философа».

2. «Говорят, что он деньги получил за то, что так радушно принял у себя этого безумного философа».

При переводе данной предикативной части в реальную модальность видно, как меняется категоричность сообщаемого. Если в первом случае предложение имеет семантику предположения (информация требует подтверждения), то во втором — говорящий сообщает известный уже случившийся факт (подтверждения не требуется). Таким образом, первый вариант построения высказывания предполагает имплицитный запрос информации, а второй — передачу информации. Для Пилата важна не констатация факта как такового, ему необходимо спросить собеседника. Использование формы ирреальной модальности позволяет косвенно задать вопрос без привлечения к нему лишнего внимания.

Третья предикативная часть — что так радушно принял у себя этого безумного философа — тоже содержит завуалированную информацию. Выражение «принял радушно» в данном случае представляет собой стилистический прием иронии. «Принял радушно», то есть «предал», «выдал свидетелям» — это своего рода эвфемистическая замена. Прямо не названы и оба объекта обсуждения: Иешуа и Иуда. Пилат использует перифразу «безумный философ» вместо прямой номинации Иешуа и местоименную замену «он» для указания на Иуду. Кстати, имя Иуды на протяжении всего разговора употреблено Пилатом только дважды, Афранием — ни разу. Первое употребление — в начале разговора для представления «темы» обсуждения, второе — в приказании прокуратора «принять меры к охране Иуды из Кириафа». Вместо имени собеседники чаще всего используют местоименную замену «он», а также перифразы «человек из Кириафа», «старик из Кириафа», «меняла».

Пилат с улыбкой замечает: «Ах, жадный старик из Кириафа. Ведь он старик?». Прокуратору известно, что Иуда молод из разговора с Иешуа на допросе. Задавая этот вопрос, Пилат преследует несколько целей:

1) скрыть истинную информацию от возможных третьих лиц (на протяжении почти всего разговора нет прямой номинации Иуды, значит, у случайно подслушавшего может сложиться совершенно противоположный образ обсуждаемого лица);

2) проверить внимательность Афрания: не пропускает ли начальник тайной службы даже самых незначительных (полуироничных) реплик собеседника;

3) проверить честность Афрания: готов ли он предоставлять исключительно истинную информацию, даже если она будет идти вразрез со сведениями прокуратора. Необходимость еще раз убедиться в том, что он доверяет дело правильному лицу, исходит, скорее, из подсознания прокуратора. Пилат, поместивший всю свою привязанность в собаку, не доверяет людям. Сейчас же ему необходимо решиться доверить начальнику тайной службы дело государственного масштаба.

Ответ Афрания начинается с комплимента: «прокуратор никогда не ошибается, но на сей раз ошибся. Человек из Кириафа — молодой человек». Срабатывает всё та же прагматическая маска Афрания — демонстрация вежливости, добродушия и открытости перед собеседником.

Такой ответ полностью удовлетворяет Пилата. Прокуратор делает вид, что выражает удивление восклицанием «Скажите!», и просит дать характеристику Иуды. Пилату необходимо узнать мотив преступления Иуды, чтобы потом с опорой на него выстроить план мести. В своих вопросах прокуратора интересует не характеристика как таковая, а причина, побудившая Иуду пойти на преступление. Короткие, порой односложные, вопросы Пилата содержат в себе имплицитную составляющую, которая может быть развернута следующим образом:

— Фанатик? (Убийство на религиозной почве?)

— О нет, прокуратор.

— Так. А еще что-нибудь? (Что же тогда могло послужить причиной?)

— Очень красив.

— А еще? Имеет, может быть, какую-нибудь страсть? (Влюблен? Убийство из-за любви?)

— Трудно знать так уж точно всех в этом громадном городе, прокуратор...

Последняя реплика Пилата (вопрос о страсти) подразумевает наличие возлюбленной. Это реакция на предыдущую реплику Афрания «Очень красив». По сюжету романа одна из причин, побудивших Иуду пойти на преступление, это тайная привязанность к Низе. Иуде нужны были деньги, чтобы увезти ее от мужа из Иудеи. Афраний знает об этом, но намеренно умалчивает, так как Низа является его тайным агентом.

Пилат понимает, что уход Афрания от ответа вовсе не признак неосведомленности. Поэтому прокуратор с целью заставить начальника тайной службы дать ответ делает ему очередной комплемент: «О нет, нет, Афраний! Не преуменьшайте своих заслуг». Афранию требуется некоторое время, чтобы дать «удобный» для обеих сторон ответ, поэтому он вынужден сделать небольшую паузу прежде, чем ответить, что у Иуды только одна страсть — страсть к деньгам. В данном случае происходит «игра» с использованием многозначности лексемы «страсть». Пилат имеет в виду страсть как «сильное чувственное влечение» (это обусловлено контекстуальным окружением). В полной рукописной редакции романа эта лексема не приобретает каких-либо дополнительных значений: на вопрос прокуратора о страсти Афраний отвечает: «Влюблен». В окончательной редакции помимо первого значения, у лексемы «страсть» реализуется еще одно — «пристрастие к чему-либо». Именно в этом смысле употребляет данную номинацию Афраний, отвечая на вопрос. Таким образом, в диалоге происходит обыгрывание многозначной лексемы.

Перед тем как сообщить Афранию о своем замысле, Пилат оглядывается на балкон, проверяя, чтобы там никого не было. Затем, снова на пониженном тоне, прокуратор говорит: «Так вот в чем дело — я получил сегодня сведения о том, что его зарежут сегодня ночью». По сути, именно эта фраза является продолжением сказанной в самом начале вступительной реплики: «Итак, третий вопрос. Касается этого, как его... Иуды из Кириафа». Синтагматически данные реплики разъединены, зато связаны парадигматически за счет общей семы в ключевых словах «вопрос» и «дело». Обе лексемы являются контекстуальными синонимами, в состав которых входит семантический компонент, актуализированный контекстом — «важная задача». Информация, заключенная между этими репликами (о получении денег Иудой и его характеристика), прямого отношения к приказу прокуратора не имеет. «Отправителем» информации здесь выступает Афраний, а не Пилат. Прокуратор лишь получает необходимые сведения для уточнения деталей своего будущего плана. Со слов «так вот в чем дело» собеседники меняются коммуникативными ролями: с этого момента Афраний становится получателем информации, Пилат — отправителем.

Воздействие на собеседника (Афрания) достигается при помощи морфологических и лексических средств. Пилат использует глагол совершенного вида (зарежут) со значением «наступление действия как факта». То есть, прокуратор подчеркивает неизбежность названного им события. Отсутствие какого-либо перформативного глагола в сочетании с глаголом «зарезать» также подчеркивает неотвратимость действия. Пилат говорит не о намерении кого-то зарезать Иуду (напр.: собираются зарезать, хотят зарезать, намереваются зарезать, помышляют зарезать, планируют зарезать), а о факте будущего свершения. Кроме того, «сведения», сообщаемые прокуратором, конкретизируют и сам способ убийства: «зарезать» — умертвить режущим оружием. Пилат не использует в данном случае нейтральное «хотят убить». Таким образом, глагол «зарежут» содержит в себе указание одновременно на цель и способ совершения действия. Сообщение прокуратора о «полученных» сведениях представляет собой косвенный приказ убить Иуду.

После слов Пилата начальник тайной службы не только «метнул свой взгляд на прокуратора, но и задержал его». Задержка взгляда — нетипичный для Афраний жест. Он свидетельствует о том, что начальник тайной службы не сразу смог «прочитать» намерение прокуратора, а также о первом за время всего разговора случае неуверенности Афрания в истолковании смысла реплик. В некотором недоумении Афраний признает:

— Вы, прокуратор, слишком лестно отзывались обо мне. По-моему, я не заслуживаю вашего доклада. У меня таких сведений нет.

— Вы достойны наивысшей награды, но сведения такие имеются.

Для характеристики заслуг Афрания Пилат снова использует в своей речи оценочное имя прилагательное (элатив — «наивысшая награда»), что свидетельствует о намерении прокуратора отметить непогрешимость работы начальника тайной службы. Пилат пытается дать понять, что все было сделано безупречно. Афраний делает попытку узнать источник сведений. Вероятно, начальник тайной службы задает этот вопрос, надеясь определить степень достоверности сообщаемого. Вне всяких сомнений, источник информации играет огромную роль для человека, контролирующего и знающего всю Иудею. Пилат же не называет даже гипотетический источник: прокуратор говорит лишь, что «сведения имеются». Предложение с бытийной семантикой констатирует только факт наличия информации. Более того, Пилат уточняет, что эти сведения «...случайны, темны и недостоверны. Но я обязан предвидеть все. Такова моя должность, а пуще всего я обязан верить своему предчувствию, ибо никогда оно еще меня не обманывало». Сообщение Пилата строится по принципу антитезы: сведения недостоверны, но, несмотря на это, он обязан принять их во внимание. Средством выражения противопоставления является противительный союз «но». Объясняя причину необходимости учесть сведения об убийстве, Пилат апеллирует к своим должностным обязанностям (объективный фактор) и к внутреннему чутью (субъективный фактор). Таким образом, есть пресуппозиция: «имеются сведения об убийстве». На ее основе можно выстроить две пропозиции в двух плоскостях:

Плоскость объективного: сведения об убийстве (объект) → перестраховка/проверка (следствие) → обязанность (причина)

Плоскость субъективного: предчувствие убийства (объект) → вера (следствие) → отсутствие обмана (причина)

Обе пропозиции строятся на основе причинно-следственной обоснованности:

1) если есть сведения, значит надо перестраховаться, потому что таковы должностные обязанности (обеспечение безопасности в городе);

2) если есть предчувствие, значит надо к нему прислушаться, потому что оно никогда не обманывало.

В структурном отношении реплика Пилата представляет собой последовательность предикативных частей с градационной семантикой усиления. Средствами выражения градации являются:

1) лексические значения глаголов «предвидеть», «верить», «не обманывало», в сочетании с семантикой наречий-конкретизаторов «пуще всего», «никогда», «еще»;

2) лексический повтор краткого прилагательного «обязан» — подчеркивание семантики долженствования;

3) построение параллельных синтаксических конструкций: я обязан предвидеть все; я обязан верить своему предчувствию.

Воздействие на слушателя осуществляется и на интонационном уровне: использование парцеллированных конструкций приводит к образованию пауз, которые позволяют акцентировать внимание слушателя на каждом элементе речевой цепочки. В одном из случаев парцеллирования, помимо непосредственного членения высказывания на отдельные интонационно-смысловые единицы, происходит элиминация средства связи между предикативными частями: Но я обязан предвидеть все. [Ибо/потому что] Такова моя должность. За счет этого возрастает длительность паузы между частями, позволяющая говорящему заострить внимание на сказанном, а слушателю — воспринять полный объем поступившей информации.

Таким образом, цель Пилата — донести до Афрания мысль о неизбежности убийства. Далее прокуратор сообщает непосредственно сами сведения: «Сведения же заключаются в том, что кто-то из тайных друзей Га-Ноцри, возмущенный чудовищным предательством этого менялы, сговаривается со своими сообщниками убить его сегодня ночью, а деньги, полученные за предательство, подбросить первосвященнику с запиской: «Возвращаю проклятые деньги»». Эти слова являются ключевыми для Афрания, он понимает, что в них содержится косвенный приказ убить Иуду. О том, что Афраний понял намерение прокуратора, свидетельствует то, что с этого момента начальник тайной службы перестал бросать «неожиданные взгляды» на Пилата. Сведения прокуратора на самом деле являются сценарием исполнения преступления, реализовать которое предстоит Афранию. Ключом к пониманию этого служат следующие логические сопоставления.

1. Сначала Пилат сообщает, что сведения «темны и недостоверны». Однако потом выдает более чем подробную информацию о них.

2. Прокуратор говорит, что исполнителями преступления будут «тайные друзья Га-Ноцри», однако ранее он сообщил Афранию, что каких-либо поклонников или последователей Иешуа на данный момент обнаружено не было.

3. Возвращение денег первосвященнику свидетельствует о том, что месть направлена не столько на самого Иуду, сколько на Каифу. В то время как друзья Иешуа мстили бы непосредственно Иуде за предательство (как это собирался сделать Левий Матвей). Таким образом, существует пресуппозиция «предательство Иуды»:

a) в случае совершения убийства последователями Иешуа фрейм «месть» имел бы пропозиционную структуру:

Предательство (причина) → убийство Иуды (цель)

b) в случае с Пилатом этот же фрейм имеет сложную полипропозиционную структуру:

То есть для Пилата убийство Иуды не цель, а средство отмщения Каифе. Именно это и понял Афраний. Далее эта догадка подтвердиться словами прокуратора:

— Вообразите, приятно ли будет первосвященнику в праздничную ночь получить подобный подарок?

— Не только не приятно, — улыбнувшись, ответил гость, — но я полагаю, прокуратор, это вызовет очень большой скандал.

Реакция Афрания — улыбка — свидетельствует о полном понимании и даже одобрении намерения Пилата. Начальнику тайной службы легко догадаться, что этот «подарок» приготовил сам прокуратор. Ситуация праздничной ночи является сопутствующим преступлению фактором. Еще в самом начале беседы Пилат говорил, как он ненавидит праздники в Иудее. Для него они не имеют никакой ценности. Посторонний случайный слушатель, напротив, воспримет ситуацию праздника как фактор, свидетельствующий о повышении бдительности прокуратора относительно вопросов безопасности города:

— И я сам того же мнения. Вот поэтому я прошу вас заняться этим делом, то есть принять меры к охране Иуды из Кириафа.

— Приказание игемона будет исполнено, но я должен успокоить игемона: замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним. Ведь подумать только, — гость, говоря, обернулся и продолжал: — выследить человека, зарезать, да еще узнать, сколько получил, да ухитриться вернуть деньги Каифе, и все это в одну ночь? Сегодня?

Формально только сейчас Пилат отдает приказ — охранять Иуду из Кириафа. Видимая причина этого приказа — избежать большого скандала. Получателем данного сообщения Пилата является не Афраний, а всё тот же возможный сторонний наблюдатель (на случай его присутствия). Со структурной точки зрения, в реплике «Вот поэтому я прошу вас заняться этим делом, то есть принять меры к охране Иуды из Кириафа» словосочетание «этим делом» поясняется обособленным приложением: этим делом (каким?) — принять меры к охране. Ситуативно же под местоимением «этим» понимается дело об убийстве Иуды. Это и «считывает» Афраний: убийство вызовет скандал — скандал выгоден Пилату — поэтому надо убить Иуду.

Таким образом, ответ Афрания относится к той реплике Пилата, которая содержит косвенный приказ об убийстве:

— Сведения же заключаются в том, <...> подбросить первосвященнику с запиской: «Возвращаю проклятые деньги»

— Приказание игемона будет исполнено, но я должен успокоить игемона <...>.

Если бы Афраний под «исполнением» имел в виду «охрану Иуды», то налицо было бы отступление от конвенциональных установлений ситуации «получение приказа»:

1) каждый подчиненный обязан выслушать приказ и привести его в исполнение;

2) подчиненный не имеет права обсуждать или изменять приказ.

Тогда получается, что Афраний позволяет себе комментировать бессмысленность приказа Пилата: если замысел преступников почти не выполним, то и незачем ставить охрану. По сути, это был бы отказ от выполнения, что совершенно противоречит канонам военного дела. Афраний не должен рассуждать, трудно или легко осуществить преступникам свой замысел. Его задача — безупречно выполнить данный ему приказ.

В действительности же, Афраний выясняет детали дела. Трудность его выполнения вынуждает начальника тайной охраны уточнить сроки выполнения: «Сегодня?». Этот вопрос заставляет Пилата волноваться: прокуратор сам осознает чрезвычайную трудность плана и опасается, что Афраний откажется от его реализации. Волнение Пилата отражается на его мимике: «судорога прошла по лицу». Меняется и интонация: прокуратор упрямо повторяет, что Иуду зарежут. В речи появляется эмоционально-окрашенное восклицательное предложение: «У меня предчувствие, говорю я вам!», свидетельствующее о крайне напряженном внутреннем состоянии Пилата. На это же указывают лексический повтор лексемы «предчувствие» и повтор семантики целого предложения: «Не было случая, чтобы оно меня обмануло» (= «ибо никогда оно еще меня не обманывало»). К вербальным средствам добавляются средства паралингвистики: Пилат «коротко потирает руки» — жест, указывающий на предвкушение убийства. Этот жест направлен на усиление убедительности слов прокуратора. Использование вербальных и невербальных средств в своей совокупности имеет цель убедить слушателя, что Пилат не откажется от своих намерений.

Афранию становится понятно, что прокуратор будет твердо стоять на своем. О том, что начальнику тайной службы не остается выбора, свидетельствует его покорный тон при ответе: «Слушаю, — покорно отозвался гость». И все-таки в последний раз уточняет: «Так зарежут, игемон?». В этом вопросе подчеркивается не столько неуверенность Афрания в правильном понимании приказа (стимулом к этому послужил лже-приказ «принять меры к охране Иуды»), сколько очередное уточнение способа убийства. Начальник тайной службы дает Пилату право последнего слова, так как после обсуждения всех трудностей вполне вероятна возможность изменений начального замысла:

— Так зарежут, игемон?

— Да, и вся надежда только на вашу изумляющую всех исполнительность.

В последней реплике Пилата содержится уже прямой ответ и, по сути, прямой приказ. Кульминационные реплики диалога совмещают в себе двухуровневую/двунаправленную семантику. Первый уровень — эксплицитный, понимание высказываний в прямом значении. Направлен на «третьих лиц»: в случае если разговор будет подслушан, заподозрить Пилата и Афрания в сговоре будет невозможно. С этой позиции постороннего слушателя диалог будет восприниматься следующим образом:

— Вообразите, приятно ли будет первосвященнику в праздничную ночь получить подобный подарок? (Мы ни в коем случае не можем допустить убийство в праздничную ночь).

— Не только не приятно, — улыбнувшись, ответил гость, — но я полагаю, прокуратор, это вызовет очень большой скандал. (Вы правы, прокуратор. Это может привести к большому скандалу, а он нам ни к чему).

— И я сам того же мнения. Вот поэтому я прошу вас заняться этим делом, то есть принять меры к охране Иуды из Кириафа. (Я абсолютно согласен с вами. Вот поэтому и прошу вас обеспечить охрану Иуды из Кириафа и предотвратить убийство).

— Приказание игемона будет исполнено, но я должен успокоить игемона: замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним. Ведь подумать только, — гость, говоря, обернулся и продолжал: — выследить человека, зарезать, да еще узнать, сколько получил, да ухитриться вернуть деньги Каифе, и все это в одну ночь? Сегодня? (Я приму меры к охране Иуды, но хочу успокоить вас, что замысел преступников слишком сложен для исполнения. Я почти уверен, что его невозможно реализовать).

— И тем не менее его зарежут сегодня, у меня предчувствие, говорю я вам! Не было случая, когда оно меня обмануло. (И все-таки несмотря на эти трудности, убийство произойдет сегодня ночью. Поверьте моему опыту).

Второй уровень — имплицитный. В нем содержится актуальный для собеседников смысл и та информация, о которой они ведут беседу. Для Афрания и Пилата смысловое содержание реплик развертывается следующим образом:

— Вообразите, приятно ли будет первосвященнику в праздничную ночь получить подобный подарок? (Вообразите, какова будет моя месть Каифе, да еще и в праздничную ночь).

— Не только не приятно, — улыбнувшись, ответил гость, — но я полагаю, прокуратор, это вызовет очень большой скандал. (Безусловно, прокуратор. К тому же событие вызовет большой скандал).

— И я сам того же мнения. Вот поэтому я прошу вас заняться этим делом, то есть принять меры к охране Иуды из Кириафа. (Я сам того же мнения. Вот поэтому я и прошу именно вас заняться этим делом, то есть убить Иуду из Кириафа).

— Приказание игемона будет исполнено, но я должен успокоить игемона: замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним. Ведь подумать только, — гость, говоря, обернулся и продолжал: — выследить человека, зарезать, да еще узнать, сколько получил, да ухитриться вернуть деньги Каифе, и все это в одну ночь? Сегодня? (Приказания игемона будет исполнено, но я обязан предупредить, что замысел прокуратора чрезвычайно трудно выполним. Выследить человека, зарезать, да еще и узнать, сколько получил, да ухитриться вернуть деньги Каифе, и все это за одну ночь? Вы настаиваете на выполнении приказа именно сегодня?)

— И тем не менее его зарежут сегодня, у меня предчувствие, говорю я вам! Не было случая, когда оно меня обмануло. (Несмотря на все трудности, приказ должен быть исполнен сегодня ночью).

Последний жест Пилата — вручение Афранию денег под предлогом возврата долга:

— Ах да, — негромко вскричал Пилат, — я ведь совсем забыл! Ведь я вам должен!..

Однако вдруг вспоминать о задолженности в такой напряженный момент было бы неестественно. Разыгрывание ситуации с деньгами — «безделицей», которую прокуратор, заняв у Афрания, бросил нищим, — необходимо Пилату для передачи средств на убийство Иуды. Реплика прокуратора может быть интерпретирована как «Убийство человека влечет за собой расходы...». Эта ситуация была заранее продумана Пилатом еще до прихода Афрания. На это указывает факт, что деньги были заранее приготовлены: кожаный мешок с необходимой суммой лежал на кресле под плащом Пилата.

Второй разговор Пилата и Афрания строится в соответствии с фреймом «Доклад по делу Иуды»; Афраний начинает разговор со слов: «Прошу отдать меня под суд, прокуратор. Вы оказались правы. Я не сумел уберечь Иуду из Кириафа, его зарезали. Прошу суд и отставку». Во избежание подозрений начальника тайной службы и Пилата в политическом заговоре Афраний отчитывается именно по тому единственному приказу, который был непосредственно отдан прокуратором — охранять Иуду. Неисполнение этого приказа подразумевает исполнение тайной миссии Афрания (убийства), что как раз и интересует Пилата. Основываясь на предыдущем опыте, Афраний намеренно использует технику двухуровневого диалога и соответственно навязывает эту технику собеседнику. Прокуратор реагирует на доклад только взглядом: «Афранию показалось, что на него глядят четыре глаза — собачьи [Банга] и волчьи [Пилат]». Волчий взгляд Пилата свидетельствует о его страстном желании узнать подробности убийства. В полной рукописной редакции романа взгляд прокуратора подкреплялся словами: «Как было? — жадно спросил Пилат». Пилат забывает о необходимости разыгрывать сценарий непричастности к убийству. На это указывает не только нулевая вербальная реакция на актуальную в данный момент реплику Афрания об отставке, но и неуместный прямой вопрос об обстоятельствах дела: «Где убитый?». В данной коммуникативной ситуации вопросы прокуратора должны были касаться выяснения причин неисполнения приказания:

— Я не сумел уберечь Иуду из Кириафа, его зарезали. Прошу суд и отставку.

— Мне хотелось бы знать причину того, почему вам не удалось выполнить приказание.

При таком развитии диалога в следующей реплике Афраний под прикрытием отчета «об ошибке охраны» смог бы донести до Пилата реальный сценарий преступления. На это и рассчитывает начальник тайной службы.

Однако Пилат считывает из сообщения Афрания актуальную для себя информацию (убийство состоялось) и продолжает вести разговор так, как будто начальник тайной службы высказал вслух именно ее. То есть, имплицитный и эксплицитный смысловые уровни меняются местами: то, что должно быть скрыто получает выход в речь. В сознании Пилата диалог трансформируется:

— Приказание игемона исполнено — Иуда из Кириафа зарезан.

— Где убитый?

Афраний же сообщил, что приказ об охране не выполнен. Иуду убили, доказательством чего служит окровавленный мешок с деньгами, подброшенный первосвященнику. Осторожный и спокойный Афраний полностью контролирует ситуацию, поэтому способен адекватно отреагировать на вопрос прокуратора: «Этого я не знаю. Сегодня утром начнем розыск». Вне сомнений, Афраний знает, где тело Иуды, так как он сам был на месте преступления, но открыто сообщать такие сведения он не может. Беспокойство Пилата возрастает: он «вздрагивает» после такого ответа и «оставляет ремень сандалии, который никак не застегивался». Нервное напряжение прокуратора настолько велико, что он теряет способность сконцентрироваться, как на элементарных действиях (застегивание ремня сандалии), так и на беседе с Афранием (извлечение имплицитной информации из речи собеседника). Прокуратор беспокоится, действительно ли Иуда убит. Афраний дает сухой ответ: «Я, прокуратор, 15 лет на работе в Иудее. Я начал службу при Валерии Грате. Мне необязательно видеть труп для того, чтобы сказать, что человек убит, и вот я вам докладываю, что тот, кого именовали Иуда из Кириафа, несколько часов тому назад зарезан». Для убедительности своих слов Афраний апеллирует к большому опыту работы на службе. Факт вполне весомый, так как удержаться на такой должности в эпоху Тиберия было непросто: это время повальных доносов, диверсий и провокаций (Барр, 2009, 201). Пятнадцать лет — срок внушительный. Недоверие Пилата воспринимается Афранием как попытка усомниться в его компетентности.

Отсутствие концентрации Пилата на разговоре отчасти объясняется крайней степенью волнения, а также тем, что прокуратор все еще находится под влиянием сна, в котором продолжается диалог с Иешуа Га-Ноцри. Марку Крысобою, пришедшему сообщить о прибытии Афрания, прокуратор неожиданно заявил: «У вас тоже плохая должность, Марк. Солдат вы калечите». Втянутость в диалог с Иешуа формируется на уровне подсознания [Барр, 2009, 205]. В речи Пилата появляется второй план: нравственный императив «безумного мечтателя».

Пилат вынужден извиниться перед Афранием: «Простите меня, Афраний, я еще не проснулся, как следует, отчего и сказал это». С этого момента Пилат полностью концентрируется на беседе с начальником тайной службы. Вторую попытку узнать детали дела он предпринимает уже в технике двухуровневого диалога: «Итак, я хотел знать ваши предположения по этому делу. Где вы собираетесь его искать?». Прокуратор задает новый общий модус разговора — модус предположения. Экспликация данного модуса происходит за счет ключевых лексем: имени существительного «предположения» и глагола «собираться» со значением «иметь намерение сделать что-либо», то есть «намереваться», «планировать», «думать», «предполагать». Таким образом, Пилат запрашивает информацию не в виде утверждения, а в виде запроса мнения начальника тайной охраны. По сути, вопрос прокуратора — это ранее волновавший его вопрос — «Где убитый?» (или «где вы его убили?»), только, на этот раз, в завуалированной форме. Ключевые моменты разговора (информация о совершении преступления) также подаются в рамках модуса предположения: почти в каждой реплике Афрания содержатся слова по моим соображениям; не допускаю мысли о том, что; полагаю; есть единственное предположение.

Модус предположения переводит доклад Афрания об убийстве в жанр детектива. Начальник тайной службы становится на место сыщика, пытающегося раскрыть преступление. Однако под формой расследования скрываются совершенно другие цели: во-первых, предоставить Пилату подробную картину убийства; во-вторых, изобрести такой сценарий преступления, который можно было бы выставить в качестве официальной версии. Первая цель реализуется в начале беседы:

После того как общая картина преступления стала известна Пилату, перед собеседниками встала задача создать «официальную» версию произошедшего. Ключевым вопросом становится «кто и зачем мог выманить Иуду за город в праздничную ночь». Переход к нему осуществляет Афраний: «Да, прокуратор, это самый трудный вопрос во всем деле, и я даже не знаю, удастся ли мне его разрешить». Это утверждение может быть интерпретировано как «Я пока не знаю, удастся ли мне придумать убедительную версию на этот счет» / «Какую версию пустим, прокуратор?» и представляет собой стимул для развития дальнейших рассуждений. Версии выстраиваются на основе имеющейся пресуппозиции: «Верующий человек покидает пасхальную трапезу, уходит за город и там погибает». Пилат вдохновенно заявляет: «Не сделала ли это женщина?». «Вдохновенный» тон прокуратора свидетельствует о его увлеченности делом об убийстве Иуды и намерением пустить самый невероятный слух. Однако такая версия совершенно не устраивает Афрания, так как именно женщина (тайный агент Низа) и выманила Иуду за город, чтобы там было легче его убить. Таким образом, в «официальной» версии преступления упоминать женщину нельзя. Поэтому Афраний тут же стремится доказать ошибочность этого предположения: «Ни в коем случае, прокуратор. Эта возможность совершенно исключена. Надлежит рассуждать логически».

Иллокутивная сила высказывания задается уже на интонационном уровне: вдохновенному тону Пилата противопоставляется «спокойный и веский» тон Афрания. Цель Афрания — убедить прокуратора в невозможности высказанной идеи — эксплицируется в самых первых словах его ответа: «ни в коем случае» и «совершенно» (исключена) — с актуализированной семой «категоричность». Актуализация этой семы имеет место в рамках причинно-временных отношений: «ни при каких условиях», «ни при каких обстоятельствах», «никогда». А в случае с качественно-количественным наречием «совершенно» компонент «категоричность» актуализирует отношения меры и степени: «в полной мере», «в высшей степени», «исключительно», «целиком».

Апелляция Афрания к логике моделирует рассуждения от лица человека, который пытался бы раскрыть дело об убийстве Иуды: «Кто был заинтересован в гибели Иуды? Какие-то бродячие фантазеры, какой-то кружок, в котором прежде всего не было никаких женщин». Во-первых, четко ограничен круг заинтересованных лиц: «какие-то бродячие фантазеры», «какой-то кружок». Неопределенное местоимение «какой-то», имеющее в данном контексте разговорное значение «не заслуживающий внимания, уважения» [Ожегов, Шведова, электронный ресурс], нацелено на формирование у слушающего пренебрежительного отношения к предмету обсуждения. Афраний намеренно принижает образ последователей Иешуа, чтобы подчеркнуть их неспособность к исполнению убийства с запутанным сценарием. Далее речь Афрания строится по принципу синтаксического параллелизма, причем предикативные части сложного предложения имеют градационную семантику: «Чтобы жениться, прокуратор, нужны деньги, чтобы произвести на свет человека, нужны они же, но чтобы зарезать человека при помощи женщины нужны очень большие деньги, и ни у каких бродяг их нету». Прием градации основывается не только на параллельном построении предикативных частей, но и на инверсии: придаточная часть сложноподчиненного предложения предшествует главной. Таким образом, главная часть становится ремой и получает дополнительную смысловую и интонационную нагрузку. На лексическом уровне градация осуществляется посредством замены лексемы «деньги» на местоимение с усилительной частицей — «они же». Частица «же» подчеркивает значение слова, после которого стоит, способствует дополнительной его акцентуации. Последний член градационного ряда содержит конкретизатор «очень большие» (деньги), в который входит сема «значительное количество чего-либо». Данный градационный ряд выстраивается Афранием для создания эффекта несоответствия: с одной стороны — большие деньги для убийства с помощью женщины, с другой — бродяги, у которых нет денег даже на женитьбу. Отсюда начальник тайной службы делает логический вывод о том, что женщина в преступлении не принимала участия. Для большей убедительности своих слов и для того, чтобы полностью лишить Пилата возможности далее настаивать на «ошибочной» версии, Афраний завершает свой ответ еще одним градационным рядом: «Более того скажу, такое толкование убийства может только сбивать со следа, мешать следствию и путать меня». Стоящее в начале предложения словосочетание «более того» подчеркивает большую значимость последующего компонента высказывания в сравнении с предыдущим. Актуальным семантическим компонентном, входящим в состав лексических значений глаголов «сбивать», «мешать», «путать», является сема «создавать препятствия». Эксплицитно — это препятствия для следствия, имплицитно — угроза безопасности Афрания.

Итак, версия, которую можно было бы предложить как ответ на вопрос «зачем Иуда покинул город в праздничную ночь?» остается ненайденной. Прежде чем высказать свою точку зрения Афраний говорит: «У меня есть единственное предположение, и если оно неверно, то других объяснений я, пожалуй, не найду». В данном речевом акте говорящий имеет намерение предварительно настроить собеседника на восприятие последующего объяснения, как единственно возможного. Прилагательное «единственное» в этом контексте имеет значение «тот, который необходим в данном случае, точно соответствует чему-либо». Реализации этого значения способствует «правый» контекст: условное предложение «если оно неверно, то других объяснений я, пожалуй, не найду».

Иллокутивная сила высказывания, в данном случае, заключена в союзе если: говорящий оговаривает условием не наличие версии (которое тоже имеется), а свое имплицитное требование к собеседнику согласиться с этим предположением. Это единственное предположение для большей осторожности Афраний произносит шепотом, чтобы в случае несогласия Пилата, можно было закрыть тему, не превращая разговор в слишком очевидный спор о возможных вариантах развития событий. Афраний предоставляет Пилату право озвучить версию вслух и тем самым подтвердить свое согласие: «Так, по-видимому, дело и обстояло. Его выманили не люди, а его собственная мысль». Вводный компонент «по-видимому» с семантикой неуверенности исполняет в данном случае функцию прикрытия, то есть не дает всей реплике в целом выйти за границы жанра детектива. Для собеседников же этот вводно-модальный компонент лишен какой-либо смысловой нагрузки. Далее Афраний развивает озвученную версию: «Иуда был недоверчив. Он прятал деньги от людей». Причинное обоснование необходимо для «убеждения» третьих лиц в непогрешимости версии. Цель ухода Иуды — «спрятать деньги» — подкрепляется причиной — «был недоверчив». Таким образом, основываясь на логических рассуждениях, опровергнуть которые будет сложно за счет имеющихся веских причинных оснований, Афраний находит ответ на главный вопрос «следствия»: «кто и зачем выманил Иуду за город в праздничную ночь». Начальник тайной службы в своих рассуждениях опирается на технику замкнутого круга. В реальной ситуации фрейм «убийство Иуды» можно представить в виде пропозиции:

(агент) Низа (причина) → (объект) Иуда → (место) Гефсиманский сад

В сценарии Афрания внешний каузатор заменяется на внутренний (мысль), таким образом, все функции сосредотачиваются на одном субъекте — Иуде. Пропозиция трансформируется в:

(причина) Мысль ⟷ (агент) Иуда (объект) → (место) Гефсиманский сад

Итак, когда основная проблема решена, Пилат переходит к уточнению деталей. Он снова задает вопрос о месте преступления: «Да, вы сказали, в Гефсимании. А почему именно там вы намерены искать его — этого я, признаюсь, не пойму». Прокуратор уже интересовался выбором места преступления и получил на свой вопрос довольно основательный ответ. Однако в первом случае его интересовал мотив выбора Афранием именно этого места для совершения убийства. Теперь, задавая вопрос повторно, Пилат хочет узнать, хорошо ли вписывается место смерти Иуды в «официальную», только что озвученную, версию. Другими словами, просьбу Пилата объяснить, почему именно в Гефсиманском саду Иуда собирался спрятать деньги, можно трансформировать в вопрос: «Как мы объясним, что Иуда пошел именно в Гефсиманию?». Ответ начальника тайной службы как всегда убедителен: «О, прокуратор, это проще всего. Никто не будет прятать деньги на дорогах, в открытых и пустых местах. <...> Он должен был быть в защищенном, укромном месте с деревьями. Это так просто. А таких других мест, кроме Гефсимании, под Ершалаимом нету». Повтор синонимичных сочетаний «это так просто», «это проще всего» свидетельствует о том, что Афраний полностью уверен в уместности своей интерпретации убийства. Более того, приведенные логические доводы направлены не столько на «подгонку» уже сложившейся версии, сколько на еще одно доказательство ее совершенства.

Последний актуальный по делу Иуды из Кириафа вопрос — реакция Каифы на подброшенный мешок с деньгами. Именно эта информация позволяет собеседникам найти необходимое обоснование смерти Иуды в Гефсиманском саду. Ключевым стимулом к развитию дальнейших рассуждений выступает доклад Афрания о визите во дворец: «На мой вопрос, не выплачивались ли кому деньги во дворце Каифы, мне сказали, категорически, что этого не было». Категоричность ответа первосвященника дает Пилату возможность полностью завладеть ситуацией и пустить в свет наиболее удобную для него версию. Теперь, когда общность апперцепционной базы позволяет собеседникам свободно понимать друг друга на глубинном смысловом уровне, имплицитная составляющая диалога как никогда возрастает: