Глава IV. Аутопрогноз во фреймовой коммуникации

Во время разговора каждый участник коммуникации прогнозирует речевое поведение не только партнера, но и самого себя: как ответить и что ответить, чтобы добиться успешной коммуникации и достичь желаемой цели в разговоре. С одной стороны, участник диалога прогнозирует собеседника — считывает и интерпретирует его намерение. С другой стороны, коммуникант прогнозирует собственное речевое поведения. Такое «самопрогнозирование» будем называть аутопрогнозом. В данном случае под аутопрогнозом понимается внутренний анализ собственных последующих реплик. Участники диалога продумывают, что ответить собеседнику, учитывая его статус, социальную роль, а также конситуацию, в которой разворачивается разговор.

Аутопрогноз имеет место в каждом диалоге и может в различной степени влиять на успех коммуникации. Умение правильно контролировать свое речевое поведение — не менее важный компонент диалога, чем умение распознавать намерение собеседника.

Так же, как и прогнозирование собеседника, процесс аутопрогнозирования облегчен в рамках конвенциональных фреймов, где заранее известны роли коммуникантов и их предполагаемое эталоном речевое поведение.

В некоторых ситуациях аутопрогноз может играть решающую роль. Например, во время общения с психически неуравновешенным собеседником, человеком, имеющим психическое заболевание, а также человеком, находящимся в измененном состоянии сознания и не способным (частично или полностью) контролировать собственное поведение.

В романе «Мастер и Маргарита» примером профессионального аутопрогноза служит речевое поведение доктора Стравинского во время диалога с Иваном Бездомным.

После встречи с Воландом на Патриарших Бездомный находится в измененном состоянии сознания — эвстрессе, сопровождаемом активно-оборонительной моделью поведения (агрессией) [Синеокова, 2008, 59]. Данное состояние определяется следующими лингвистическими компонентами:

— интонационно-фонетическими (злобный крик, разговор на повышенных тонах, грубый тон);

— лексическими (угрозы, оскорбления в адрес собеседника);

— синтаксическими (пропозиции, содержащие неприятные факты о собеседнике).

Среди невербальных компонентов релевантными в состоянии эвстресса являются:

— выражение лица, мимика (маска гнева, злобный, агрессивный взгляд);

— жесты (сжатие кулаков, толчки, отталкивание, удары собеседника).

Итак, первостепенная задача доктора Стравинского — нейтрализовать или, по крайней мере, суметь взять под контроль агрессию Ивана. Без сомнений, как гениальный врач, Стравинский определил состояние прибывшего пациента и, опираясь на профессиональные знания, выстроил свою речь, направив весь диалог в нужное для себя русло. Доктор в данном случае прекрасно знает свою роль, заданную конвенциональным фреймом «Беседа с пациентом психиатрической клиники».

Первое, что предпринимает Стравинский, — это использует вежливый и в то же время заинтересованный в беседе тон. То есть интонационно влияет на собеседника. Вежливость Стравинского является не просто этикетной: она выполняет функцию коммуникативной тональности — «разговора на равных». Профессор разговаривает с Иваном как с равным себе по социальному статусу человеком — уважительно: «Почему же вы сердитесь? Разве я сказал вам что-нибудь неприятное?», «А почему вас, собственно, доставши к нам?», «Позвольте вас спросить, а почему вы пришли в ресторан в одном белье?». Иван, несмотря на всю свою нервную напряженность и эмоциональную возбужденность, чувствует учтивое отношение: «Слава те господи! Нашелся наконец хоть один нормальный среди идиотов, из которых первый — балбес и бездарность Сашка!».

Стоит отметить, что провокатор Воланд также использовал формулы вежливости для привлечения внимания собеседников. Однако они были направлены на Берлиоза и выполняли исключительно фатическую функцию: имея определенное положение в обществе, Берлиоз просто не смог отказать вежливому собеседнику в разговоре. На Ивана искусственная вежливость провокатора произвела отталкивающий эффект. Напротив, естественная вежливая манера Стравинского оказывается мотивирующим фактором того, чтобы коммуникация, как минимум, состоялась.

Следующее, что не позволяет себе Стравинский, — это эмоционально реагировать на высказывания Бездомного. Элиминирование эмоционального компонента — первостепенная задача профессора во время аутопрогноза. Пациент находится в состоянии сильного эмоционального возбуждения, поэтому профессионал исключает любые эмоций из своего речевого поведения, в том числе и эмоциональное согласие с собеседником (это могут быть любые фразы, типа «да что вы говорите!», «как интересно!», «не может быть!», «да ладно!?», «неужели?»), а также копирование эмоций собеседника. В том случае, когда человек находится в измененном состоянии сознания, его эмоции находятся на пределе, поэтому любой их катализатор (даже ожидаемый и желаемый самим собеседником) и любая эмоциональная поддержка только усугубят ситуацию.

Поначалу информационную составляющую высказываний Иван просто «не слышит». Стравинскому требуется время, чтобы привлечь внимание Бездомного непосредственно к разговору «по делу»:

— Так, так, так, — сказал доктор и, повернувшись к Ивану, добавил: — Здравствуйте!

— Здорово, вредитель! — злобно и громко ответил Иван.

Рюхин сконфузился до того, что не посмел поднять глаза на вежливого доктора. Но тот ничуть не обиделся, а привычным, ловким жестом снял очки, приподняв полу халата, спрятал их в задний карман брюк, а затем спросил у Ивана:

— Сколько вам лет?

— Подите вы все от меня к чертям, в самом деле! — грубо закричал Иван и отвернулся.

— Почему же вы сердитесь? Разве я сказал вам что-нибудь неприятное?

— Мне двадцать три года, — возбужденно заговорил Иван, — и я подам жалобу на вас всех. А на тебя в особенности, гнида! — отнесся он отдельно к Рюхину.

На приветствие Стравинского и его первый вопрос Бездомный реагирует агрессивно: «Здорово, вредитель!», «Подите вы все от меня к чертям, в самом деле!». Профессор игнорирует подобные эмоциональные всплески и переводит разговор в логическое (причинно-следственное) русло: «Почему же вы сердитесь? Разве я сказал вам что-нибудь неприятное?». Иван начинает что-то осознавать, анализировать, сопоставлять свою речь со словами собеседника, различать собеседников и отвечает на предыдущий вопрос профессора о возрасте. Однако Бездомный все еще продолжает злобно кричать на Рюхина (человека, который привез его в клинику).

Различие между профессиональным и непрофессиональным аутопрогнозом легко заметить, сравнив реакции Рюхина и доктора Стравинского на слова Бездомного. Реакции Рюхина совершенно типичные (стереотипные), естественные для человека, которого оскорбляют: он реагирует не на содержание, а на форму подачи. Причем реагирует так же эмоционально — зеркально отражает эмоции Бездомного. Реакции Стравинского абсолютно профессиональны. Он, напротив, игнорирует эмоциональную составляющую и реагирует только на содержание, тем самым не поддерживая эмоциональный настрой Ивана, но направляя коммуникацию в конструктивное русло.

Первый этап коммуникации с человеком, находящимся в состоянии измененного состояния сознания, — это установление контакта. Как только собеседник начинает относительно адекватно реагировать на поставленные вопросы, наступает следующий этап диалога. Здесь, помимо элиминирования эмоционального компонента, в установку профессионала входит четкое соблюдение логической последовательности. Это выражается в организации тема-рематической структуры диалога в целом. Слушая реплики собеседника, он не только игнорирует эмоциональный компонент, но и обращает внимание на структуру высказывания: свой последующий вопрос связывает именно с тем ключевым словом, которое попало в рематическую часть высказывания пациента. Таким образом, коммуникация в целом складывается очень логично: то, что было ремой у одного собеседника, становится темой у другого. В приведенном ниже диалоге жирным шрифтом выделены ключевые слова, на которые реагирует профессор Стравинский и которые образуют последовательную тема-рематическую цепочку. Подчёркиванием отмечены высказывания и невербальные параметры поведения Ивана с яркой эмоциональной окраской, но не имеющие смысловой нагрузки (Стравинский их игнорирует и строит свой ответ так, как будто эти компоненты вовсе отсутствуют в репликах пациента).

— Мне двадцать три года, — возбужденно заговорил Иван, — и я подам жалобу на вас всех. А на тебя в особенности, гнида! — отнесся он отдельно к Рюхину.

— А на что же вы хотите пожаловаться?

— На то, что меня, здорового человека, схватили и силой приволокли в сумасшедший дом! — в гневе ответил Иван.

— Вы находитесь, — спокойно заговорил врач, присаживаясь на белый табурет на блестящей ноге, — не в сумасшедшем доме, а в клинике, где вас никто не станет задерживать, если в этом нет надобности.

— Слава те господи! Нашелся наконец хоть один нормальный среди идиотов, из которых первый — балбес и бездарность Сашка!

— Кто этот Сашка-бездарность? — осведомился врач.

— А вот он, Рюхин! — ответил Иван и ткнул грязным пальцем в направлении Рюхина.

— Типичный кулачок по своей психологии, и притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария. Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, который он сочинил к первому числу! Хе-хе-хе... «Взвейтесь!» да «развейтесь!»... А вы загляните к нему внутрь — что он там думает... вы ахнете! — и Иван Николаевич зловеще рассмеялся.

Отметим сразу, что у Ивана Бездомного вызывает категорический протест собственно фрейм «Сумасшедший дом» и неизбежность включения в этот фрейм в роли пациента. Ранее говорилось, что для доктора Стравинского этот фрейм является профессионально отработанным, и именно с ориентацией на конвенциональные роли доктор и ведёт коммуникацию со своим пациентом. Однако для снятия напряжения в диалоге с Иваном Стравинский вносит незначительные коррективы в идентификационные параметры фрейма — уточняет способ вербализации: «Вы находитесь, — спокойно заговорил врач, присаживаясь на белый табурет на блестящей ноге, — не в сумасшедшем доме, а в клинике, где вас никто не станет задерживать, если в этом нет надобности». Такой вариант вербализации, как «Клиника», позволяет Стравинскому, самому оставаясь в пределах конвенционального фрейма, вывести за пределы этого фрейма своего собеседника, предоставив ему возможность осуществлять коммуникацию свободно, не ориентируясь на заранее заданные роли.

В последней реплике Бездомный обличает Рюхина, и это не имеет отношения к делу самого Ивана. Стравинский дает пациенту высказаться, но никак не поддерживает его: не выражает интереса, не останавливает, сохраняя позицию внимательного слушателя. Как только монолог Бездомного завершается, доктор снова переводит разговор к делу и задает вопросы по существу. Это пока еще точечные вопросы, позволяющие Стравинскому «увидеть» картину происходящего глазами пациента — выслушать его точку зрения: «А почему вас, собственно, доставили к нам?», «Позвольте спросить, вы почему в ресторан пришли в одном белье?», «А почему спешили? Какое-нибудь деловое свидание?», «Какие же меры вы приняли, что поймать этого убийцу?». Стравинский выдерживает тон разговора на равных, ни в коем случае не показывает, что считает Бездомного сумасшедшим. Все ответы просто принимаются профессиональным сознанием к сведению, ничто не осуждается, не оценивается и не подвергается сомнению.

Поняв, что его будут слушать Иван уже почти готов к конструктивному (не агрессивному) диалогу, однако его сбивает бой часов, и он снова впадает в неконтролируемое эмоциональное возбуждение. Бездомному делают укол снотворного и отправляют в палату.

В целом собеседник оказывается подготовленным к коммуникации. Разговор может быть продолжен в конструктивном ключе при отсутствии факторов-раздражителей. Главная фигура, которая вызывает эмоциональное волнение и нервозность Ивана в предыдущем контексте — это Рюхин. Уже ведя вполне осознанный диалог с доктором, Иван постоянно раздражается на реплики Рюхина:

— Секретаря МАССОЛИТа Берлиоза сегодня вечером задавило трамваем на Патриарших.

— Не ври, чего не знаешь! — рассердился на Рюхина Иван, — я, а не ты был при этом!

Причина такого раздражения Бездомного в том, что Рюхин, сам того не осознавая, мешает профессиональному разговору Стравинского с Иваном. Главной ошибкой Рюхина является то, что он позволяет себе комментировать, объяснять, пояснять реплики Бездомного. В то время как Стравинскому не нужны объяснения как таковые, ему необходимо услышать версию пациента, установить с ним контакт, не мешая ему высказываться.

Вторая встреча Ивана и Стравинского происходит на следующий день после их первого знакомства. Иван уже более спокоен и способен к определенным логическим сопоставлениям. Профессор Стравинский продолжает разговор все в том же логическом ключе. Однако теперь, когда цельная картина достаточно ясна, можно вести развернутый, более последовательный диалог. Разговор вновь разворачивается в рамках фрейма — «Беседа с пациентом психиатрической клиники». Как уже говорилось, для доктора Стравинского этот фрейм является более чем привычным, поэтому диалог ведётся свободно. На данном этапе важную функцию выполняет вновь четкое тема-рематическое построение диалога, которое достигается с помощью уточняющих вопросов: «Пилата? Пилат, это — который жил при Иисусе Христе?», «Знакомый Понтия Пилата?», «А кто же эта Аннушка?», «Так вот вы и добиваетесь, чтобы его арестовали? Правильно я вас понял?».

Такие уточнения позволяют Стравинскому создать впечатление заинтересованности в рассказе Ивана: будто бы профессор хочет понять всю картину происходящего и не упустить детали. Стравинский уже имеет всю необходимую информацию об Иване, знает его диагноз, знает, как его лечить.

Уточнения, используемые профессором, нужны, чтобы мотивировать собеседника к разговору: поддержать его желание рассказывать, создав эффект личной заинтересованности и не проявив при этом эмоций. Важно не перебивать собеседника, но задать уточняющий вопрос именно в тот момент, когда пациент ждет реакции своего собеседника. Профессионал должен играть роль внимательного слушателя: в нужный момент он только задает вопросы, мотивирующие к продолжению рассказа. Пока пациент не выскажется полностью, профессионал не выражает своего мнения, не соглашается, не дает советов. Он ни в коем случае не может позволить себе спорить с пациентом или задавать дополнительные вопросы, на которые тот не сможет найти ответ.

В диалоге с человеком, находящимся в измененном состоянии сознания, уточняющие вопросы обязательно должны совпадать с тем, что хочет услышать собеседник. Профессионал должен контролировать свое речевое поведение, исходя из ожиданий собеседника и опираясь на тема-рематическую структуру его последнего предложения. Это связано с тем, что, находясь в сильно возбужденном состоянии, собеседник может не помнить, что он произнес до этого. Доктор Стравинский учитывает этот фактор и строит свою речь, исходя из четких, понятных собеседнику тема-рематических связей. Уточняющий вопрос доктора всегда связан с ключевым рематическим компонентом последнего предложения собеседника:

«— Так слушайте же: вчера вечером я на Патриарших прудах встретился с таинственною личностью, иностранцем не иностранцем, который заранее знал о смерти Берлиоза и лично видел Понтия Пилата.

— Пилата? Пилат, это — который жил при Иисусе Христе? — щурясь на Ивана, спросил Стравинский»;

Вот же именно его вчера при мне и зарезало трамваем на Патриарших, причем этот самый загадочный гражданин...

— Знакомый Понтия Пилата? — спросил Стравинский, очевидно, отличавшийся большой понятливостью».

Такая последовательная схема подсознательно улавливается пациентом-собеседником, так как соответствует его ожиданиям. Нарушение логической последовательности интуитивно фиксируется собеседником и снова приводит к ухудшению его эмоционального состояния (возвращается нервозность, напряженность). Стравинский единственный раз во время беседы нарушает привычную логику диалога вопросом про Аннушку:

— Именно он, — подтвердил Иван, изучая Стравинского, — так вот он сказал заранее, что Аннушка разлила подсолнечное масло... А он и поскользнулся как раз на этом месте! Как вам это понравится? — многозначительно осведомился Иван, надеясь произвести большой эффект своими словами.

Но эффекта не последовало, и Стравинский очень просто задал следующий вопрос:

— А кто же эта Аннушка?

Этот вопрос немного расстроил Ивана, лицо его передернуло.

— Аннушка здесь совершенно не важна, — проговорил он, нервничая, — черт ее знает, кто она такая. Просто дура какая-то с Садовой. А важно то, что он заранее, понимаете ли, заранее знал о подсолнечном масле! Вы меня понимаете?

Иван ждет эмоциональной реакции на рассказ о действиях консультанта и хочет произвести эффект своими словами. Стравинский, безусловно, считывает такое намерение, но в его задачу входит избегать любого рода эмоциональных реакций, включая даже желаемые самим пациентом. Ожидания Бездомного не оправдываются не только на уровне эмоций, но и на смысловом уровне: с точки зрения Ивана, Стравинский задает вопрос совершенно не относящийся к сути произошедшего. Ответная нервозность Ивана проявляется сразу на нескольких уровнях:

— психосоматическом (лицо передернуло);

— интонационном (говорит нервно);

— лексическом (в речи снова появляется масса эмоционально окрашенных лексем — «черт ее знает, кто она такая», «Просто дура какая-то с Садовой»).

Однако в данном случае эта «ошибка» профессора вызвана реальной необходимостью: Стравинскому нужно восстановить для себя недостающие информационно-смысловые звенья (до этого ни Иван, ни привезший его Рюхин не упоминали Аннушку). Как врачу, Стравинскому, действительно, необходимо знать, кого из известных (или неизвестных) исторических или современных личностей и насколько серьезно Иван имеет в виду, чтобы еще раз убедиться в правильности поставленного диагноза.

Итак, уточняющие вопросы позволяют профессору создать впечатление заинтересованности, а значит, войти в доверие к Ивану и произвести впечатление человека, «отличающегося большой понятливостью»; побудить Бездомного продолжать свое повествование; подтвердить правильность диагноза, восстановить информационные звенья. Основная задача профессора — вести диалог так, чтобы не дать Ивану выйти из области логики в область эмоций.

После того как Бездомный высказался, Стравинский подводит логический итог из сказанного, но в той же форме уточняющего вопроса: «Так вот вы и добиваетесь, чтобы его арестовали? Правильно я вас понял?». Итак, при разговоре с пациентом профессор контролирует свое речевое поведение таким образом, чтобы по максимуму дать высказаться собеседнику. Он повторяет в форме вопроса ключевую мысль своего пациента, вызывая его одобрение и восхищение: «Он умен, — подумал Иван, — надо признать, что среди интеллигентов тоже попадаются на редкость умные».

Завоевав доверие пациента, доктор может его направлять и им управлять. В этом случае профессионал также выступает в роли манипулятора, но действует не в своих интересах, а в интересах собеседника. Главная задача — это вывести пациента из измененного состояния сознания. Чтобы контролировать собеседника и управлять им, в данном случае необходимо, в первую очередь, контролировать и выстраивать свое речевое поведение. То есть в основе успешной коммуникации лежит аутопрогноз.

Когда Бездомный успокаивается и начинает доверять профессору, Стравинский призывает пациента взглянуть на ситуацию логически. Для этого он перечисляет факты вчерашнего дня, вне эмоционального контекста: «В поисках неизвестного человека, который отрекомендовался вам как знакомый Понтия Пилата, вы вчера произвели следующие действия, <...> — повесили на грудь иконку. Было?

<...>

— Сорвались с забора, повредили лицо? Так? Явились в ресторан с зажженной свечой в руке, в одном белье и в ресторане побили кого-то. Привезли вас сюда связанным. Попав сюда, вы звонили в милицию и просили прислать пулеметы. Затем сделали попытку выброситься из окна. Так? Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать или арестовать? И если вы человек нормальный, то вы сами ответите: никоим образом. Вы желаете уйти отсюда? Извольте-с. Но позвольте вас спросить, куда вы направитесь отсюда?».

Произнося свое заключение, Стравинский подходит к ключевому вопросу, актуальному для Бездомного: «Возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать или арестовать?». Профессор ставит под сомнения именно логику действий Ивана, а не состояние его рассудка, как, например, могло быть во фразе: «Возможно ли, действуя таким образом, быть нормальным/быть не сумасшедшим?». Последняя фраза является стереотипной для непрофессионального поведения. В ней содержатся оценки, которые для собеседника могут показаться неоправданными, ничем не обоснованными. Задача Стравинского — действовать исходя из интересов собеседника, а не убедить его в своих субъективных оценках. Необходимо преподнести факты таким образом, чтобы собеседник мог сам проанализировать свои действия с точки зрения логики той или иной ситуации. Логический анализ постепенно начинает преобладать над эмоциональными реакциями пациента. В лице профессионала он чувствует поддержку, понимая, что его доводы оказываются не просто сильнее эмоциональных порывов, но и убедительнее: «Тут что-то странное случилось с Иваном Николаевичем. Его воля как будто раскололась, и он почувствовал, что слаб и нуждается в совете».

В момент перехода пациента из измененного состояния сознания в обычное профессионал получает над ним полный контроль. Этот контроль представляет собой определенного рода манипуляцию, но осуществляемую исключительно в интересах адресата. Манипулирование сознанием собеседника — заключительный этап коммуникации. Как только наступает момент выхода из измененного состояния сознания, коммуникативные роли участников диалога меняются на противоположные: пациент становится пассивным слушателем (его реплики заметно сокращаются в объеме и представляют собой реакцию на слова профессионала, а не самостоятельные высказывания). Соответственно профессионал ведет диалог эксплицитно и тщательный аутопрогноз уже не требуется: пациент готов к сотрудничеству.

Итак, с точки зрения самопрогнозирования, коммуникацию профессионала с человеком, находящимся в измененном состоянии сознания, можно разделить на несколько этапов.

1. Установление контакта с собеседником. На этом этапе необходимо проявлять естественную вежливость по отношению к собеседнику. Она проявляется по большей части интонационно и выражается в уважительно-спокойном тоне, а не в цепочке формул вежливости. Контакт можно считать установленным, когда собеседник начинает осмысленно отвечать (а не просто реагировать эмоционально) на приветственные вопросы профессионала.

2. Вступительная беседа. Профессионал точечно задает ключевые вопросы по сути происходящего. Вопросы могут быть не связаны друг с другом. Основная задача — дать пациенту выразить свою точку зрения. На данном этапе происходит знакомство профессионала с проблемой пациента.

3. Основная часть. Данная часть является самой логически выверенной. Именно от нее зависит успех коммуникации в целом. Находясь на втором плане, профессионал осуществляет детальный имплицитный контроль над диалогом. Профессионал сконцентрирован на аутопрогнозе.

4. Манипулирование сознанием собеседника. Аутопрогноз ослаблен: на данном этапе пациент уже доверяет профессионалу и осознает необходимость его поддержки.

Указанные этапы могут следовать как непрерывно один за другим, так и быть оторванными друг от друга во времени (как это было в примере Бездомного и Стравинского: коммуникация разворачивалась в два дня).

Ведя диалог с человеком, находящимся в измененном состоянии сознания, профессионал должен тщательно контролировать свое речевое поведение. Для этого во время аутопрогноза необходимо учитывать множество факторов.

Особенно данный перечень актуален и необходим на основном этапе коммуникации — наиболее логически выверенном. Однако его можно свести к одной короткой схеме, держа в сознании которую, профессионал обеспечит себе успешную коммуникацию:

Весь разнообразный перечень факторов сводится, по сути, к учету только двух параметров — необходимости задавать уточняющие вопросы с опорой на тема-рематические связи произносимого собеседником текста.

Наличие максимального числа вопросительных конструкций позволяет сохранять роль заинтересованного слушателя, избежать спора с собеседником и выражения собственного мнения и оценок (которые могут идти вразрез с мнением собеседника). Соотнесенность задаваемых вопросов с предыдущим высказыванием собеседника позволит избежать возникновения сложных вопросов, на которые собеседник, возможно, не сможет ответить, находясь в ИСС.

На примере диалога Стравинского и Бездомного можно проследить различие двух моделей ведения диалога, основанных на логике: провокационной и аутопрогностической.

Отличие внутреннего прогнозирования (аутопрогноза) от внешнего прогнозирования (интерпретации намерения говорящего) состоит в том, что в первом случае главное — форма/структура высказывания (как), а во втором — считывание его содержание (что).

Итак, ведя разговор в пределах того или иного фрейма, участник коммуникации выполняет следующие действия.

• Считывает намерение собеседника (подробный анализ — см. главу 2): по ключевым лексемам и знанию конситуации определяется имплицитный смысл высказываний. Интерпретатор ставит акцент на содержательном компоненте речи собеседника: определяет скрытый (внутренний) смысл. Структура высказывания говорящего в данном случае является вспомогательным компонентом, в некоторых случаях помогающим выявить имплицитное содержание.

• Прогнозирует собственное речевое поведение. В случае профессионального аутопрогноза основное внимание уделяется прогнозированию структуры собственного высказывания. Содержание задается собеседником. Даже если аутопрогноз осуществляется в рамках бытового общения, участники коммуникации продумывают именно форму подачи той или иной реплики: как ответить, как сказать. Содержание задается фреймом.

• Мотивирует собеседника к диалогу (подробный анализ — см. главу 3) — использует целый ряд языковых приемов, определённых целью мотивации.

Все три функции присутствуют в любом диалоге. В бытовом общении мы часто не задумываемся над тем, как развивается диалог. Однако для успешной профессиональной коммуникации, когда один из участников преследует профессиональные цели, необходимо четкое понимание структуры активного фрейма и осознание собственного речевого поведения внутри этого фрейма. Степень реализации той или иной функции (интерпретации намерения, аутопрогноза или мотивации) зависит от конкретной цели одного (или нескольких) участников коммуникации.

В каждой рассмотренной нами эталонной ситуации общения в пределах конвенционального фрейма диалог вел профессионал с учетом актуального для него процесса: интерпретации (Афраний, Иешуа, Пилат (в диалоге с Каифой)), мотивации (Воланд), аутопрогноза (профессор Стравинский).

В бытовом общении собеседники осознанно не контролируют тот или иной процесс. Более того, ситуация может не укладываться в принятый конвенциональный стандарт, что вынуждает участников диалога осуществлять аутопрогноз интуитивно, без опоры на заранее заданные параметры. Примером такого общения, в котором, однако, в разной степени актуализированы все три процесса (интерпретация намерения, мотивация и аутопрогноз), служит диалог Римского и Варенухи в главе 14 — «Слава петуху!». В данной главе повествуется о том, как после сеанса черной магии, когда в театре никого не остается, взволнованный Римский находится один в своем кабинете. Вдруг к нему является Варенуха с информацией о Степе Лиходееве и его «поездке» в Ялту. Римский замечает, что в поведении администратора что-то не так.

Итак, уже в самом начале разговора с Варенухой Римский находится в измененном состоянии сознания: во-первых, он взволнован случившимся после сеанса черной магии скандалом, а во-вторых, он сильно напуган тем, что уже в течение долгого времени находится один во всем театре. В это время и заходит Варенуха со словами: «Прости, пожалуйста, я думал, что ты уже ушел». Напуганный Римский мгновенно внутренне реагирует на эту фразу и пытается понять причину такого поведения администратора. В его сознании разворачивается следующая логическая цепочка: «Как же так? Зачем же Варенуха шел в кабинет финдиректора, ежели полагал, что его там нету? Ведь у него есть свой кабинет. Это — раз. А второе: из какого бы входа Варенуха ни вошел в здание, он неизбежно должен был встретить одного из ночных дежурных, а тем всем было объявлено, что Григорий Данилович на некоторое время задержится в своем кабинете». Уже самая первая реплика Варенухи актуализировала процесс интерпретации намерения собеседника в сознании Римского. Финдиректор сразу считывает странность и нелогичность этой реплики и с первых минут становится особенно внимательным к словам собеседника. Чтобы хоть в чем-то разобраться, Римскому необходимо мотивировать Варенуху к продолжению разговора, для этого он использует актуальный фрейм «Вести о Степе Лиходееве»: «Почему ты не позвонил? Что означает вся эта петрушка с Ялтой?». Ответ на первый вопрос Римского не интересует. В данном случае он выполняет фатическую роль для более плавного перехода к необходимому фрейму. Первый вопрос Римского актуализирует нужный фрейм и одновременно мотивирует собеседника к диалогу. Мотивация со стороны финдиректора выглядит примитивно — он просто задает интересующие его вопросы: «Как в Пушкине!? Это под Москвой? А телеграмма из Ялты?», «Где же он сейчас?». Тем не менее, этого достаточно для того, чтобы Варенуха активно включился в разговор.

В то время как администратор ведет монолог о похождениях Степы, Римский продолжает мысленно анализировать его слова: «Но все-таки то, что рассказывал администратор про него, даже для Степы было чересчур. Да, чересчур. Даже очень чересчур». В итоге, Римский распознаёт основное намерение Варенухи — соврать: «Ложь от первого до последнего слова», «Варенуха не ездил в Пушкино, и самого Степы в Пушкине тоже не было. Не было пьяного телеграфиста, не было разбитого стекла в трактире, Степу не вязали веревками... — ничего этого не было». Ложь Варенухи основана на дискредитации Лиходеева в глаза и без того ненавидящего его финдиректора.

Следующий вопрос, который встал перед Римским, — это зачем администратор лжет. Пытаясь интерпретировать это намерение собеседника, Римский одновременно прогнозирует собственное поведение (пока невербальное): «Делая вид, что не замечает уверток администратора и фокусов его с газетой, финдиректор рассматривал его лицо, почти уже не слушая того, что плел Варенуха». Аутопрогноз Римского в данном случае заключается в том, что он пытается скрыть свою подозрительность по поводу поведения администратора (делает вид, что не замечает уверток). Таким образом, Римский сознательно создает различие между своим внутренним и внешним поведением. Аутопрогноз Римского нельзя назвать полным, он лишь частично осознает и контролирует, как позиционировать себя в сложившейся ситуации. С одной стороны, Римский сознательно блокирует проявление вербальных и невербальных реакций на нетипичные жесты Варенухи, но с другой — выдает себя пристальным разглядыванием лица администратора и полным невниманием к его рассказу. Без сомнения, пытающийся что-то скрыть собеседник обратит на это внимание.

Финдиректор продолжает скрывать свои реальные намерения от собеседника и незаметным, как будто случайным движением нажимает кнопку тревоги: «Римский вдруг протянул руку как бы машинально ладонью, в то же время поигрывая пальцами по столу, нажал пуговку электрического звонка и обмер». Сигнала не последовало, и последнее, явно не спрогнозированное и неосознанное движение — обмер — выдало финдиректора. Однако на вербальном уровне Римский продолжает реализовывать свой аутопрогноз: на вопрос Варенухи «Ты чего звонишь», он отвечает — «Машинально» — и тут же переключает разговор на другую тему: «Что у тебя на лице?». Итак, цель аутопрогноза Римского — скрыть от Варенухи свои подозрения. При этом аутопрогноз осуществляется параллельно с интерпретацией намерения собеседника: финдиректор пытается одновременно и в равной степени контролировать и себя, и его. На последний, казалось бы неважный для Римского вопрос, Варенуха отвечает, отводя глаза: «Машину занесло, ударился об ручку двери». И тут же в сознании финдиректора проносится: «Лжет!». Несмотря на то что последний вопрос Римский задал, чтобы обезопасить себя от лишних подозрений, он четко фиксирует внимание на невербальном поведении, которое сопровождает ответную реплику — отвел глаза. Именно это движение и выдает Варенуху, так как Римский уже долгое время не обращал внимания на сказанное, но пристально следил именно за невербальным поведением администратора. И сразу после этого финдиректор замечает самое главное, что скрывал Варенуха: он не отбрасывает тени.

Итак, не являясь носителем профессионального сознания, оказавшись в ситуации, не регулируемой жёстко заданным конвенциональным фреймом, Римский, тем не менее, осознанно реализует все три составляющие коммуникативного процесса: интерпретирует намерение собеседника, мотивирует его к коммуникации и осуществляет ауто прогноз.