Диалог Берлиоза и Бездомного разворачивается еще до появления Воланда внутри фрейма «обсуждение вопроса о существовании Бога (Иисуса)». Таким образом, изначально провокатор занимает выгодную позицию стороннего наблюдателя и изучает адресатов провокации. Из отрывка разговора Воланд по ключевым лексемам считывает актуальную для себя информацию о коммуникантах (жертвах провокации). Наблюдая, Воланд уточняет следующие параметры.
Функции: F(x) — редактор, G(y) — поэт/писатель. Ключевые слова и выражения, позволяющие актуализировать данную информацию: «Ты, Иван, <...> сатирически изобразил», «необходимо, чтобы ты описал», «выходит по твоему рассказу». Семантика выделенных лексем позволяет определить род деятельности одного из собеседников — писательство.
Отношения: G(y) подчинен F(x). Ключевые слова и выражения: «необходимо, чтобы ты описал». Провокатор считывает актуальную модальность долженствования (Берлиоз требует конкретных действий от Ивана, следовательно, Берлиоз выше по своему статусу).
Свойства: x предъявляет претензии к выполненной работе y; x требует от y желаемых результатов: «Ты, Иван, очень хорошо и сатирически изобразил, например, рождение Иисуса, но соль-то в том, что»; «...необходимо, чтобы ты вместо рождения и, скажем, прихода волхвов, описал нелепые слухи об этом рождении...».
Позиции: x дает указания y.
В качестве актуальной информации для провокатора выступает степень образованности коммуникантов: x умнее y. Превосходство Берлиоза определяется по таким ключевым лексемам, как «фигурка Вицлипуцли», «ацтеки», «фригийский Аттис». Бездомный же молча выслушивает монолог редактора, следовательно, получает новую для себя информацию, и следовательно, менее образован по сравнению с Берлиозом.
Итак, фрейм «обсуждение вопроса о существовании Бога (Иисуса)» изначально задан говорящими. Провокатору Воланду необходимо лишь успешно подключиться к диалогу. Для «входа» во фрейм используются формулы вежливости. Такая тактика позволяет в большинстве случаев вступить в контакт с любым собеседником, независимо от его статуса и положения. Сравним различные первоначальные (имплицитные, внутренние) и конечные (эксплицированные) эмоциональные реакции Бездомного и Берлиоза на появление Воланда:
| Иван | Берлиоз |
| «...на поэта иностранец с первых слов произвел отвратительное впечатление». | «...Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а <...> заинтересовал что ли». |
| Единая эксплицированная реакция: | |
| «...друзьям ничего не оставалось делать, как приподняться и раскланяться»; «приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор». | |
В данной ситуации Воланд играет на стереотипной реакции человека, считающего себя воспитанным: положительно ответить на вежливую просьбу. В первых репликах Воланда информация как таковая полностью отсутствует: речь провокатора представляет собой нанизывание одной на другую формул вежливости: «Извините меня, пожалуйста, что я, не будучи знаком, позволяю себе... но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что...»; «Разрешите мне присесть?». Элиминированные информационные звенья позволяют сакцентировать внимание слушателей исключительно на способе речевой подачи. Отсутствуют подразумевающиеся слова с негативной коннотацией: «вмешиваться», «перебивать». Наконец, подобные незавершенные предложения, содержащие формулу вежливости, подталкивают собеседника к стереотипному ответу на предполагаемую ситуацией просьбу (в данном случае — разрешение присоединиться к разговору). Вербальные компоненты подкрепляются средствами паралингвистики:
а) жестами: «вежливо снял берет»;
б) интонацией: «вежливо попросил».
Речевые и неречевые действия провокатора подталкивают собеседников к принятию стандартного решения. Кроме того, быстрая смена вербальных и невербальных формул вежливости лишает собеседников возможности принять любое другое решение, кроме стереотипного, в силу отсутствия временного промежутка для анализа сказанного. Таким образом, адресаты провокации вынуждены действовать автоматически, а значит — согласно конвенциональным правилам общения. Причем скорость нанизывания как вербальных, так и невербальных формул вежливости одной на другую такова, что адресаты провокатора не успевают отреагировать на них вербально. А все необходимые провокатору невербальные реакции заданы конвенционально в рамках этикетного стандарта. Провокатор с самого начала, незаметно для своих «жертв», «диктует» порядок действий. Причем, задавая его, формально провокатор не лишает собеседников набора возможных решений: от полного отказа от вступления в диалог до полного согласия на коммуникацию. Таким образом, формальный выбор всегда остается за жертвой и для провокатора важно осознание ею этого выбора. Однако провокатор, в отличие от своих собеседников, заранее знает, каким будет результат выбора, основываясь на конвенциональных параметрах ситуации.
Непосредственно беседу с Берлиозом и Бездомным Воланд опять же начинает с вежливой формулировки, формально не обязывающей вступать с ним в диалог: «Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете». В придаточном условия провокатор оставляет за собой право на совершение ошибки, тем самым формально снова предоставляя более широкий спектр выбора собеседникам. Данный квазивопрос представляет собой повторное обозначение фрейма, в рамках которого провокатор собирается вести разговор. Основной тезис «Иисуса не было на свете» подается со ссылкой на самих же адресатов провокации. То есть провокатор не имеет к этому тезису никакого отношения. Получив подтверждение, Воланд продолжает симулировать «удивление иностранца»: «Ах, как интересно!», «А вы соглашались с вашим собеседником?», «Изумительно!», «Ох, какая прелесть!». Эмоциональные реакции, выражающие проявление интереса к мнению собеседников, льстят им и позволяют Воланду обозначить свое место на втором плане коммуникации: прикинувшись незнающим, он формально передает инициативу и контроль над диалогом Берлиозу и Бездомному. Кроме того, провокатору важно создать мнение о себе как о человеке, находящемся интеллектуально ниже своих собеседников. Для достижения такого эффекта Воланд использует противоположные стереотипу (а значит не прогнозируемые адресатами) вербальные и невербальные действия, предполагаемые фреймом «Атеизм в СССР». Фоновое знание об официально принятом атеизме должно было присутствовать в сознании иностранца — так предположительно сориентированы Берлиоз и Бездомный. Однако провокатор ведет себя так, как будто открыто говорить об атеизме запрещено: «Клянусь, я никому не скажу», «встал и пожал изумленному редактору руку», «Позвольте вас поблагодарить от всей души!». Подобные вербальные и невербальные действия провокатора приводят к версии о его необразованности или, по крайней мере, неосведомлённости, а так же к дальнейшей стимуляции диалога. Такая позиция выгодна провокатору тем, что его «жертвы» будут свободно высказывать свою точку зрения, при этом ошибочно полагая, что именно они контролируют ход беседы.
Вопрос Воланда «А как же быть с доказательствами бытия Божьего, коих, как известно, существует ровно пять?» снова дает Берлиозу почувствовать себя «сильнее» своего собеседника: «Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может». Редактор исходит исключительно из рациональных посылок. Фрейм «обсуждение вопроса о существовании Бога (Иисуса)» имеет два возможных структурных варианта: рациональный и иррациональный. Рациональный путь, единственный который признает Берлиоз, является стереотипным для того времени, а значит, самым выгодным для провокации Воланда. Стереотипность его заключается и в том, что Берлиоз выражает мнение мифологической школы, в 1920—30-е годы официально принятой в СССР и признававшая Иисуса Христа только мифом, порожденным сознанием последователей Христа [Энциклопедия Булгакова, электронный ресурс]. Более того, помимо общего стереотипного мнения об Иисусе, М.А. Булгаков раскрывает истинный — стереотипный — источник «знаний» атеиста Берлиоза — словарь Брокгауза и Ефрона, статья П. Васильева «Бог» [Энциклопедия Булгакова, электронный ресурс]. Берлиоз почти дословно цитирует оригинальный текст статьи: «...Кантово доказательство утверждает бытие личного Б., то против него восстают все пантеисты: Фихте, Шеллинг и Гегель порицают его довольно резко, и Шиллер говорит, что Кант проповедует нравственность, пригодную только для рабов. Штраус насмешливо замечает, что Кант к своей системе, по духу противной теизму, пристроил комнатку, где бы поместить Бога»1 [Энциклопедия Брокгауза и Ефрона, электронный ресурс]. На самом же деле, Берлиоз не читал ни Канта, ни Шиллера, ни Штрауса. Таким образом, заданный фрейм сужается, провокатор ясно видит всю логическую цепочку целиком и, учитывая мнимую образованность Берлиоза, быстро «пробегается» по стереотипным реакциям, подтверждая тем самым свои прогнозы. Развертывание фрейма происходит следующим образом:
1) пропозиция «существует пять доказательств бытия Бога» — опровергнута Кантом (апелляция к авторитетному мнению);
2) пропозиция «существует доказательство Канта» — опровергнута Шиллером и Штраусом (апелляция к авторитетному мнению);
3) пропозиция-вывод: власть самого человека над своей жизнью.
Разговор с Берлиозом Воланд ведет именно с учетом этой прогнозируемой логической цепочки, следуя тексту статьи из энциклопедии. Темп разговора быстрый, так как Берлиоз отвечает автоматически. Такая автоматичность ответов на наивно-каверзные (с точки зрения Берлиоза) вопросы провокатора позволяет редактору еще раз убедиться в своем превосходстве над собеседником и продемонстрировать свою «образованность». Такова и цель Воланда на данном этапе — поддержать чувство уверенности и превосходства редактора, чтобы создать видимость его лидерства в диалоге.
Люди, еще менее начитанные (такие, как Бездомный), вообще не вдавались в подробности по вопросу существования Иисуса, а просто примыкали к мнению авторитетных людей. Основная цель Воланда — Берлиоз. Диалог ведется, по сути, с ним одним, на Ивана провокатор переключает свое внимание только в необходимые для контроля действий Бездомного моменты. Ключом к созданию эффективной провокации является исключительно индивидуальный подход. Провокатору необходимо говорить с «жертвой» «на одном языке», при этом оставаясь на втором плане. Как правило, в ситуациях социальной коммуникации изучение провокатором адресата идет задолго до непосредственного контакта. Разговор одновременно с двумя, разными по статусу и интеллекту, жертвами в данном случае возможен и развивается успешно для провокатора только в силу сверхъестественной природы самого провокатора. В силу того же фактора провокатору изначально известно очень многое о собеседниках. Воланд, в отличие от провокатора-человека, в состоянии осуществить принцип «двойного контроля»: удерживать внимание двух жертв одновременно. Причем можно четко проследить, что, пока отключаются анализаторские способности первого собеседника, второй в это время явно «выпадает» из-под влияния провокатора и пытается начать анализ ситуации. Именно в этот момент Воланд переключается на второго адресата. Одним из признаков необходимости переключения является внезапное проявление коммуникативной активности оставленного без внимания собеседника. Так, пока Воланд вел ученые беседы с Берлиозом, Иван внезапно прервал непонятный для себя диалог репликой «Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки!». У Берлиоза такая реакция Ивана вызывает явное смущение перед иностранцем. Провокатор же полностью переключает свое внимание на «нейтрализацию» Ивана и как будто не замечает редактора: «ничуть не смущаясь изумлением Берлиоза» (в данный момент его реакции не актуальны для Воланда). Таким образом, Воланд ведет два, не имеющих отношения друг к другу, разговора: с редактором и с поэтом.
Беседа с Берлиозом по своей форме напоминает сократический диалог. Опровержение, приведение собеседника в замешательство — то есть деструктивные составляющие — являются основными мотиваторами диалога. Сама по себе провокация выступает мотивом коммуникации: провокатор мотивирован задачей реализовать провокацию, а адресат — самим механизмом провокации (изначально собственного мотива у «жертвы» нет). Цель Берлиоза (как человека абсолютно уверенного в своем превосходстве) — доказать иностранцу свою точку зрения. Воланд же создает такой контекст, в котором для его собеседника становится очевидной неполнота, ограниченность имеющихся у него философско-мировоззренческих представлений. Подобный тип «ученой» беседы, включающей апелляцию к авторитетным мнениям и свободное построение сложных логических цепочек, абсолютно чужд Бездомному.
Беседа с Иваном идет полностью «на его языке». В ситуации с Кантом поэт реагирует абсолютно стереотипно для простого (недалекого) человека своего времени: желание наказать ссылкой того, кто высказывается против принятых идей. Иван не способен объемно воспринимать суть разговора Берлиоза и Воланда и вычленяет лишь обрывочные фрагменты информации. Единственная актуальная пропозиция, которую Бездомный сумел извлечь, — «Кант создал доказательство бытия Божия». Реагирует поэт в первую очередь на то, что данная пропозиция произносится в качестве контраргумента к единственному принятому стереотипу — «Бога нет». Иваном движет исключительно давление конвенциональных установок. Имя «Кант» поэт не соотносит с именем известного немецкого философа и воспринимает его как своего современника. Вмешаться в разговор Бездомного подталкивают два эмоциональных фактора:
1) бездумное желание отстоять привычные, принятые (а потому и единственно верные) социально-нравственные установки;
2) личная неприязнь к «иностранцу».
Причём второй фактор является определяющим для вступления в спор: раздраженный Бездомный хочет задеть Воланда своей репликой. Однако провокатор вопреки прогнозу поэта соглашается и даже поддерживает его: «Именно, именно, ему там самое место!». Воланд, как гениальный провокатор, блестяще подстраивается под каждого из собеседников, поддерживая их инициативу ведения диалога и давая им абсолютную свободу выдвижения тезисов. В данной ситуации для «нейтрализации» Ивана провокатор так же, как и сам поэт, поступает согласно стереотипу: поддерживает желание Ивана, заданное конвенциональной ситуацией. Вербальная составляющая подкрепляется бурной эмоциональной реакцией: предложение Бездомного отправить Канта на Соловки «привело [Воланда] в восторг». На уровне подсознания Иван хочет услышать одобрение Берлиоза своему шаблонному лозунгу «на Соловки!» и вместе с редактором дать отпор навязчивому иностранцу. Однако провокатору невыгодно спорить с готовым вступить в борьбу Бездомным, поэтому реакция одобрения, противоречащая прогнозу жертвы, полностью обезоруживает поэта. Кроме того аргумент провокатора, поддерживающий Ивана, «Ведь говорил я ему тогда за завтраком...» воспринимается поэтом как совершенно реальная, нормальная ситуация. Эвфемистическая замена — [Кант] «уже с лишком сто лет пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя» (вместо обычного «Кант уже умер») — не понята Бездомным. В данном случае провокатор подает истинную информацию в априори недоступной адресату форме. Воланду известно, что подобная формулировка будет лишена смысла для Ивана, однако произведет воздействие на эмоции — вызовет раздражение, как и предыдущая «заумная» беседа с Берлиозом:
«— А жаль! — отозвался задира-поэт.
— И мне жаль! — подтвердил неизвестный <...>».
Ответной репликой Воланд снова нейтрализует запал Бездомного. Собеседники вкладывают совершенно разный смысл в лексему «жаль»: Иван говорит о реальных событиях, а Воланд под формальной поддержкой поэта подразумевает совершенно иной, иронично-метафорический смысл, имея в виду невозможность своего общения с Кантом. Разумеется, что провокатор не рассчитывает на понимание «жертвой» подтекстного смысла: для Воланда это всего лишь языковая игра — своего рода скрытая насмешка над своим собеседником, скрытое выражение презрения.
Если в разговоре с Берлиозом провокация Воланда осуществляется в сфере рацио, то в диалогах с Бездомным провокатор, в первую очередь, контролирует его эмоциональные реакции.
Во время разговора Воланда с Бездомным Берлиоз становится способен критически воспринимать, анализировать и оценивать реплики провокатора (так как манипуляция направлена не на редактора): «За завтраком... Канту?.. Что это он плетет?». Фрагменты диалога с Иваном значительно короче, чем с редактором, чтобы не дать умному Берлиозу времени на более детальный анализ.
Слова Воланда: «Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?» без каких-либо пауз следуют за восклицанием «И мне жаль!», обращенного к Ивану, то есть формально являются продолжением диалога с Бездомным. Однако со смысловой точки зрения этот вопрос продолжает разговор с Берлиозом и задан ему. Не осознавший быстрого переключения провокатора Бездомный спешно отвечает: «сам человек и управляет». В данном случае провокатору неважно, кто будет отвечать, потому что результат будет один — единственный возможный стереотипный ответ атеиста. Кстати, сам Бездомный вовсе не является убежденным носителем подобного мнения. Он автоматически озвучивает общепринятое мнение. Об этом свидетельствует его тон и темп речи: «поспешил сердито ответить». Сердитый тон выступает здесь в качестве защитной реакции: сам Бездомный не разбирается в подобных вопросах. О защитной реакции свидетельствует также лексическое наполнение фразы и порядок слов: нейтральный ответ на вопрос выглядит так — «человек». При абсолютном сохранении смыслового содержания в ответе Ивана подчеркнута эмоциональная составляющая, направленная на усиление основного смысла:
1) местоимение «сам» употреблено для подчеркивания важности, значительности субъекта высказывания и соответствует по значению лексемам: именно он; не кто иной, как он;
2) частица «и» использована для усиления смысла лексемы «управляет».
Провокатор как будто цепляется за неуверенность Бездомного, чтобы доказать Берлиозу несостоятельность его (общепризнанной) теории, и первый раз за беседу произносит развернутый монолог деструктивного характера: «— Виноват, — мягко отозвался неизвестный, — для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? А в самом деле, — тут неизвестный повернулся к Берлиозу, — вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас... кхе... кхе... саркома легкого... — тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, — да, саркома, — жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, — и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье — совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. А бывает и еще хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, — тут иностранец прищурился на Берлиоза, — пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому что неизвестно почему вдруг возьмет — поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? — и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком».
Весь монолог — первый необходимый алогизм-катализатор, позволяющий провокатору максимально привлечь внимание уставшего или начинающего терять интерес к беседе адресата и заставить его вновь активно мыслить логически. Данный алогизм является ярким примером алогизма-лакуны или «лакуны по Сократу». Прежнее «невежество» провокатора оказывается мотивацией для стимуляции диалога. Дальнейший диалог развивается как Сократический: Берлиоз обнаруживает определенные пробелы в своих знаниях и начинает сомневаться в совершенстве своей теории.
Второй смысловой план монолога (помимо философских рассуждений о теории человеческого управления) состоит в том, что Воланд параллельно выбирает и диктует своей жертве (Берлиозу) сценарий его дальнейшей судьбы — наглядного и последнего доказательства.
Итак, адресатом речи является Берлиоз, поэтому монолог провокатора для большей эффективности развертывается в области логически-рационального по принципу доказательства теоремы.
1. Наличие четких иерархических причинно-следственных связей: построение доказательства строится согласно причинно-следственной модели с завершающим выводным знанием-следствием. Весь монолог состоит из трех логических частей с обратной последовательностью:
— от следствия («...как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?»)
— к причинам (рассказы о саркоме и трамвае) и далее —
— к общему выводному знанию/следствию (Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? — и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком).
Данная модель организует не только текст в целом, но и логические и смысловые части внутри него (см далее п. 2). Внутри логических составляющих отдельной смысловой части также может присутствовать разделение на причину, следствие и вывод (см. далее п. 3). Организация смысловых частей идет буквально по математически выверенной траектории от причины к следствию без пропусков логических звеньев. Схематично и упрощенно эта сложная логическая иерархия выглядит следующим образом:
2. Рассмотрим структуру самой большой смысловой части монолога — рассказ про саркому (в общей логической структуре — причина). В ее состав входит сразу несколько причинно-следственных блоков. Причем каждое предыдущее следствие (Сn) является причиной (Пn) последующего и завершается предварительным выводом:
| ...вы начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас саркома легкого... | П1 |
| ↓ | |
| ...и вот ваше управление закончилось! | С1/П2 |
| ↓ | |
| Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. | С2/П3 |
| ↓ | |
| Родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье — совершенно бессмысленно. | С3 |
| ↓ | |
| И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. | |
3. Внутри структурной составляющей так же может существовать своя иерархия (например, структура С3):
П: Родные начинают вам лгать...
С: ...вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, шарлатанам, гадалкам.
В: Как первое и второе, так и третье — совершенно бессмысленно.
Такой же принцип организации имеет и общий вывод к ситуации с саркомой:
П: И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике...
С: ...и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого...
В: ...сжигают его в печи.
Таким образом, с логической точки зрения в монологе Воланда соблюдены все необходимые законы логики и неразрывно связаны абсолютно все логические звенья структуры. То есть воздействие на слушателя оказывается уже на структурно-логическом уровне. Каким бы мощным логическим мышлением ни обладал человек, он будет не в силах прорваться сквозь логическую паутину провокатора. Всякие привычные попытки найти алогизмы будут также тщетны, даже в случае сомнительного (по мнению «жертвы») лексического содержания. За счет крепкого сцепления логических звеньев опровержение любой выдвинутой пропозиции становится невозможным.
Помимо логической составляющей на чисто лингвистическом уровне в монологе Воланда присутствуют следующие элементы воздействия на адресата.
1. Лексические:
А) использование неожиданных, а следовательно, непрогнозируемых лексических сочетаний: «смехотворно короткий срок лет на тысячу», «не может ручаться за свой собственный завтрашний день»;
Б) неоднократное использование наречия «вдруг» для подчеркнутой внезапности событий; акцентуализация внезапности и псевдослучайности;
В) неоправданный, на первый взгляд, лексический повтор: «саркома легкого... да, саркома», — привлечение повышенного внимания адресата к данной лексической единице.
2. Синтаксические:
А) нанизывание однородных членов: «начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус», «бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам», «Как первое и второе, так и третье», «поскользнется и попадет»; однородные члены позволяют создать впечатление учтенности всех возможных вариантов действий и характеристик субъекта — отсюда впечатления всеохваченности;
Б) частое использование союза «и» для связи как однородных членов, так и частей сложных предложений: «и другими и собою», «затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам», «И, в самом деле, вообразите», «и вдруг у вас саркома легкого», «и вот ваше управление закончилось!», «Как первое и второе, так и третье», «И все это кончается трагически», «и окружающие, понимая», «поскользнется и попадет»; это позволяет усилить связь между предложениями, с одной стороны, а с другой — удержать внимание слушателя.
На паралингвистическом уровне воздействие на эмоциональную составляющую адресата достигается с помощью:
1) внезапной паузации, создания намеренной неровности темпа речи: «и вдруг у вас... кхе... кхе...», «саркома легкого... да, саркома», «...съездить в Кисловодск... пустяковое, казалось бы, дело...»;
2) непрогнозируемых, не соответствующих смысловому содержанию речи мимики и жестов: «тут неизвестный повернулся к Берлиозу», «жмурясь, как кот», «тут иностранец прищурился на Берлиоза»;
3) не соответствующих смысловому содержанию речи эмоциональных вставок: «и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком», «тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие».
Вербальное и невербальное поведение провокатора в данном случае контрастируют: с одной стороны — идеальная логика в речи, с другой — непрогнозируемое поведение. Создаваемый провокатором эффект обманутого ожидания в рамках невербальной коммуникации «работает» на заданный изначально образ психически нездорового (с точки зрения адресата) человека. Тем самым провокатор постоянно поддерживает видимое превосходство своего собеседника, что отчасти является дополнительным катализатором к продолжению беседы, так как основная цель разговора для Берлиоза — доказать свою позицию.
После произнесенного Воландом монолога Берлиоз начинает подозревать что-то неладное и думать: «Он не иностранец! Он не иностранец!». В силу своей сверхъестественной природы провокатор знает об этих мыслях и для нейтрализации подозрений вводит новый фрейм: «Вы хотите курить, как я вижу?». Это не что иное, как вложенный этикетный фрейм. В отличие от алогизма его функция — разрядить напряженную обстановку, ослабить на короткое время логический анализ у адресата провокации. Вложенный фрейм «предложение закурить» позволяет Воланду продемонстрировать свой необычный портсигар, после чего Берлиоз заключает: «Нет, иностранец!». Таким образом, подозрения оказываются сняты. Причем провокатор не совершает никаких вербальных действий: жертва сама приходит к такому логическому выводу и, успокоившись, продолжает рассуждать на основную тему: «Надо будет ему возразить так: да, человек смертен, никто против этого не спорит. А дело в том, что...». И далее провокатор играет на опережение: «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что будет делать сегодня вечером». Считывание мыслей Берлиоза происходит не только за счет нечеловеческих умений провокатора, но и за счет прогнозируемости и стереотипности мыслей редактора. В рамках человеческого опыта, основанного исключительно на рациональности и законах логики, а также в рамках одной человеческой жизни (как мыслит Берлиоз) это единственный (шаблонный) вариант. Итак, во-первых, игрой на опережение Воланд сбивает с толку редактора. Во-вторых, в этой реплике он снова воспроизводит в сжатом виде и более прямолинейно одну из мыслей своего монолога — акцентирует непредсказуемую внезапность. Для большей наглядности провокатор до предела минимизирует временные рамки человеческого прогноза: «И вообще не может сказать, что будет делать сегодня вечером» (сжатый повтор тезиса: «...как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день»). В то же время данную реплику собеседник воспринимает как нечто абсурдное, что и мотивирует его вновь продолжать и продолжать спор, пытаясь доказать свою правоту и убедить собеседника в ошибочности его мнения. Абсурд, невозможность эффективного прогноза, а отсюда — желание разобраться заводят жертву всё дальше в сети провокатора. Процесс спора и убеждения важен только для жертвы. То есть при профессиональной эффективной провокации наблюдается смена ролей: убедить (что-то сделать или сказать) — реальная цель провокатора, однако в ходе разговора эту роль пытается сыграть адресат, результатом чего становится самоубеждение выполнить желаемое провокатором действие. Провокатор не спорит — он, скорее, повествует о том, что он знает. А так как, с точки зрения восприятия «жертвы», это знание выходит за рамки конвенционального, жертва вступает в губительный для себя спор, безуспешно пытаясь удержать коммуникацию в рамках стандарта. В этом и состоят фреймовый и инерционный аспекты провокации как феномена.
Помимо желания «жертвы» убедить провокатора, ею движет и простое любопытство. Так происходит с Берлиозом, когда Воланд сообщает, что редактор «умрет другой смертью»: «Может быть, вы знаете, какой именно? И скажете мне?». Вопрос задается с «естественной иронией». Кроме того, после таких слов Берлиоз начинает принимать Воланда за сумасшедшего. Ироничным вопросом редактор сам пытается спровоцировать своего собеседника на очередной «безумный» ответ и, как кажется, он его получает — «вам отрежут голову!». То есть провокатор очень точно прогнозирует «жертву» и намеренно «оправдывает» ее ожидания. Берлиоз продолжает иронизировать. Вполне естественно, что он не воспринимает провокатора всерьез: «А кто именно? Враги? Интервенты?». Таким образом, редактор, пытаясь подыгрывать «сумасшедшему» иностранцу, сам того не ведая и не замечая, получает сценарий своей судьбы: «Нет, русская женщина, комсомолка». В тоне провокатора иронии не звучит, он говорит серьезно и спокойно. Отсутствие иронии редактор воспринимает просто как еще один признак сумасшествия собеседника, при этом окончательно проигрывая коммуникативную «дуэль» и теряя шанс хоть как-то противостоять провокации.
В качестве аргумента в пользу невозможности заседания в МАССОЛИТе провокатор в очередной раз ломает логическую структуру разговора, вводя элемент другого фрейма (абсолютно не связанного с актуальным): «Потому, что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила. Так что заседание не состоится». Это инвентарный алогизм. Его использование предполагает сохранение всех предыдущих логических связей и развертывание фреймового сценария от «причины» к «выводу». Внутри реплики логические связи также сохранены.
В рассматриваемом случае содержание причинного компонента («Потому, что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила») «выдернуто» из другого фрейма. Воланд провоцирует Берлиоза на анализ (логику), который в данном случае невозможен: «Простите, при чем здесь подсолнечное масло... и какая Аннушка?». Контекстуальный анализ ситуации более невозможен, так как фреймовый элемент «лишний», чужой, а прогноз и анализ возможны только в рамках заданного фрейма.
Несмотря на то что основная провокация направлена на Берлиоза, Бездомный также пытается анализировать сказанное, но на более примитивном уровне. Его раздражает «бред» иностранца, раздражает непонимание происходящего, что приводит к соответствующим эмоциональным реакциям — речевой агрессии: «Подсолнечное масло здесь вот при чем, вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных?». Иван, в отличие от умного Берлиоза, просто не желает разбираться в хитросплетениях речи иностранца, он чувствует, что не понимает речь Воланда и хочет прервать разговор. В отличие от Берлиоза Иван смотрит на провокатора «снизу вверх», Бездомный ощущает его превосходство над собой, поэтому постоянно прибегает к механизму эмоциональной защиты и примитивной речевой агрессии. Своим «вторжением» в разговор Иван хочет добиться открытого конфликта. Поэт оскорбляет иностранца: вопрос имплицитно подразумевает констатацию факта подобающего (по мнению Ивана) местопребывания Воланда. В своем вопросе Бездомный имплицитно дает отрицательную оценку как умственному, так и эмоциональному состоянию иностранца.
Подобный выпад поэта Воланд снова нейтрализует непрогнозируемой эмоциональной реакцией — веселым смехом. Это ответ Воланда на эксплицитном уровне. Имплицитно же провокатор использует прием отзеркаливания: переводит желаемое Бездомным зло на него же самого: «Где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич». И снова жертве предложен выбор, который она осуществляет осознанно. Провокатор подталкивает к конкретному выбору, но осуществляет его сама «жертва». Реализуемая конвенциональная ситуация — вербальный конфликт — предполагает выбор по следующему алгоритму:
Таким образом, Воланд незаметно спровоцировал Бездомного, как и Берлиоза, на приговор самому себе. Причем Иван даже не осознает это на данный момент.
Пока провокация была сконцентрирована на Берлиозе, Бездомный, как ранее говорилось, не столь вовлеченный в беседу, все-таки был способен анализировать ситуацию. Об этом свидетельствует его сообщение Берлиозу один на один: «Вот что Миша, он никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет». У Берлиоза реальный анализ происходящего включается только сейчас: «А ведь он прав». До этого момента редактор полностью находился под влиянием провокатора, пытался разрешить предлагаемые последним логические «задачки», поэтому анализ внешней ситуации отсутствовал полностью. Берлиоз находился в некоем почти «гипнотическом» состоянии, и только внешняя причина — беспокойство Ивана — вернула его в реальность. Таким образом, вступая в диалог с провокатором, «жертва» погружается исключительно в ситуацию общения с ним — в конкретно заданный фрейм. Выйти из фрейма можно только с помощью внешней причины: сама жертва чаще всего оказывается не в состоянии прервать или завершить диалог с провокатором. Логика провокатора, чередующаяся с непрогнозируемыми адресатом алогизмами, — сильнейший мотив для адресата продолжать коммуникацию.
Ситуация «Официальное знакомство» представляет собой еще один вложенный этикетный фрейм, не связанный с актуальным фреймом «Вопрос о существовании Бога (Иисуса)». Функция вложенного фрейма совпадает с его основной, начальной функцией — отвлечение внимание адресата от основной темы, временное переключение анализа на другую ситуацию. Вложенный фрейм так же является своего рода мотиватором к продолжению беседы. Основным фактором воздействия здесь выступает общая расположенность к собеседнику, что подталкивает его к продолжению разговора.
Представляясь, Воланд сообщает, что он «специалист по черной магии» и в голове у редактора проносится: «На тебе!». Берлиоз несколько ошарашен, у него ассоциативно появляются подозрения ко всему ранее сказанному провокатором, и он пытается подтвердить свои догадки: «И... и вас по этой специальности пригласили к нам?» — заикнувшись спросил он». Воланд снова нейтрализует всякого рода подозрения апелляцией к рациональному: «Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века, так вот требуется, чтобы я их разобрал». Берлиоз как всегда оценивает сказанное с позиции рацио, и объясненная цель визита полностью удовлетворяет его, как человека уважающего чужой интеллектуальный труд: «А-а! Вы историк? — с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз». Итак, только что возникший страх редактора сменяется уважением и мгновенным снятием подозрений. Таким образом, провокатор снова приобретает доверие собеседника, гениально подстроившись под его способ мышления и формально говоря с ним «на одном языке». Воланд знает, что никаких других смыслов Берлиоз не воспринимает: «Я — историк, — подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: — Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история!». В ответе Воланда идет игра смыслами: образованный редактор, безусловно, считывает только прямое значение слова «историк» — «специалист в области истории» (Толковый словарь русского языка под ред. Т.Ф. Ефремовой). Ведь именно в таком значении употребляет эту лексему редактор в своем вопросе. С этой позиции последующее добавление и звучит для редактора «ни к селу ни к городу» и является алогизмом. Воланд же под номинацией «историк» подразумевает свою — окказиональную — семантику: производящей основой служит основа слова «история» в разговорном значении: «происшествие, событие, преимущественно неприятное» (Толковый словарь русского языка под ред. С. Ожегова и Н. Шведовой). Таким образом, Воланд преподносит себя в качестве «специалиста в области историй». Только что созданный в глазах Берлиоза образ уважаемого, серьезного историка не позволяет услышать иронию в свой адрес, и вместе с этим — своего рода предупреждение. Также редактор не замечает и пренебрежительного отношения Воланда в силу того, что ранее оценил собеседника ниже своего уровня и сам смотрел на него «сверху вниз». Статус «историка» несколько повысил провокатора в глазах Берлиоза, поставив его на один уровень с редактором. Так, изначально сложившиеся в сознании Берлиоза представления о статусах, конвенционально не предполагают наличие иронии и пренебрежения в собственный адрес, которые, следовательно, не прогнозируются. Конвенциональность фреймовой коммуникации в который раз обусловливает эффективность правильно выстроенной провокации.
После рассказа Воланда о Понтии Пилате редактор учтиво заключает: «Ваш рассказ чрезвычайно интересен, профессор, хотя он и совершенно не совпадает с евангельскими рассказами». Апелляцией к Евангельскому источнику редактор загоняет в ловушку сам себя: «Помилуйте, — снисходительно усмехнувшись, отозвался профессор, — уж кто-кто, а вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что написано в евангелиях не происходило на самом деле никогда, и если мы начнем ссылаться на евангелия как на исторический источник...». Берлиоз оказывается в замкнутом круге: провокатор выставляет в качестве защитного аргумента мнение самого же редактора, еще недавно высказанного Бездомному. Воланд в данном случае просто следует поддерживаемому Берлиозом фреймовому стандарту, противоречить которому редактор не в состоянии. Редактор вынужден использовать последний — наглядный — аргумент: «Это так, но боюсь, что никто не может подтвердить, что и то, что вы нам рассказывали, происходило на самом деле». Такая реакция выгодна провокатору, так как он снова начинает нести «полный бред», с точки зрения его собеседников, говоря, что он сам лично присутствовал у Пилата. Итак, провокатор использует последний и самый мощный алогизм с точки зрения мотивации собеседника — структурный алогизм. Происходит нарушение логических связей: нарушается сохранявшийся в течение всего разговора причинно-следственный компонент. В сознании адресата в ситуации «Воланд и Пилат» сталкиваются две логических пропозиции:
1) описанные события с Понтием Пилатом произошли давно;
2) Воланд разговаривает с Берлиозом и Бездомным здесь и сейчас — в настоящем.
Эти две причины противоречат следствию «Воланд был у Пилата».
При этом свои «доказательства» Воланд завершает абсолютно непрогнозируемой эмоциональной реакцией: «никому ни слова и полный секрет!.. Тсс!». Последние слова в сознании собеседников Воланда подкрепляют невозможность поверить его рассказу. Вербальный компонент поддерживается средствами паралингвистики: провокатор произносит данную реплику, «пугливо оглядываясь» и шепотом. Все эти внефреймовые компоненты поведения окончательно убеждают Берлиоза в сумасшествии Воланда: «Вот тебе все и объяснилось! Приехал сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших». Этим выводом Берлиоз успокоил себя, объяснив все непонятные ему «алогизмы» предыдущего разговора: «и страннейший завтрак у покойного философа Канта, и дурацкие речи про подсолнечное масло и Аннушку, и предсказания о том, что голова будет отрублена, и все прочее — профессор был сумасшедший». Кстати и вывод Берлиоз делает стереотипный, и реакции (которые как раз и прогнозирует Воланд), следующие за этим выводом, также стереотипны: редактор начинает подыгрывать «больному» профессору, нарочито соглашаясь с его суждениями и прекращая спор: «Да, да, да, впрочем, все это возможно! Даже очень возможно, и Понтий Пилат, и балкон, и тому подобное...». Поведение редактора еще раз подтверждает то, что он убежден в своем контроле над ситуацией и в своем умственном превосходстве над собеседником. Он даже пытается убедить Ивана следовать своему примеру, показывая ему одними губами: «не противоречь!». В эмоциональном поведении Воланда Берлиоз также находит подтверждение своей теории: «...он перестал хохотать внезапно и, что вполне понятно при душевной болезни, после хохота впал в другую крайность — раздражился и крикнул сурово...». Собственно этими реакциями Воланд и провоцирует редактора продолжать выбранную линию поведения, что Берлиоз и делает: «Успокойтесь, успокойтесь, успокойтесь, профессор, — бормотал Берлиоз, опасаясь волновать больного, — вы посидите минуточку здесь с товарищем Бездомным, а я только сбегаю за угол, звякну по телефону, а потом мы вас проводим, куда вы хотите. Ведь вы не знаете города...». Согласно фреймовому стандарту план редактора был, действительно, правильным: на Патриарших сидит ненормальный иностранец, необходимо об этом сообщить в бюро иностранцев. Именно на строгое следование этому стандарту и рассчитывает Воланд. К тому же провокатор, пользуясь информацией, известной о жертве, ускоряет принятие Берлиозом конвенционального решения: «Не прикажете ли, я велю дать телеграмму вашему дяде в Киев?». Апелляция к личной информации только усиливает желание редактора скорее позвонить и сообщить о странном иностранце.
Таким образом, провокационную коммуникацию в целом метафорически можно сравнить с прохождением «жертвой» лабиринта: движение осуществляется от периферии к центру. Адресату кажется, что он сам контролирует свое поведение: видит всю возможную парадигму вариантов и самостоятельно делает определенный выбор. Каждая новая «загадка»-алогизм провокатора влечет к конечной цели — «центру» лабиринта, который, на самом деле, и оказывается целью провокатора. Учитывая, что адресатом провокации является человек с интеллектуальными способностями, он оказывается добровольно вовлеченным в своеобразную интеллектуальную игру, уверенный в собственных силах. Чем ближе адресат «продвигается» к центру лабиринта, тем меньше с каждым разом становится вариантов для выбора, что и создает для «жертвы» иллюзию приближения к заветной «разгадке». Векторность пути, однако, задает провокатор: каждый новый алогизм блокирует предыдущую парадигму выбора и ставит адресата перед новым набором возможных вариантов, что и заставляет двигаться только вперед. Выбор адресата основан исключительно на стандартных (конвенциональных) реакциях, так как совершается спонтанно и времени для обдумывания нет. Таким образом, все «ответные» ходы «жертвы» заранее известны провокатору. Он просчитывает ситуацию наоборот — от центра лабиринта к его периферии (как правило, еще до непосредственного контакта с собеседником). Наглядно механизм провокации представлен на рисунке (см. рис. 2).
Рис. 2
Поэтапный механизм провокации (с точки зрения действий провокатора) выглядит следующим образом.
1. Пре-коммуникация: поиск «болевых» точек адресата, любимых тем, изучение «языка» адресата провокатором, а также его психологических особенностей.
2. Контактная беседа (фатический фрейм) — использование формул вежливости и их нанизывание друг на друга для вступления в диалог.
3. Инерционная коммуникация:
• создание иллюзии успешной коммуникации, установление четких коммуникативных позиций, когда формальный лидер — адресат провокации, создание ощущения полного контроля беседы с его стороны;
• проверка стереотипных реакций адресата; стандартные вопросы в рамках нужного фрейма; получение стандартных ответов адресата, создание впечатления его лидерства;
• введение первого алогизма — обнаружение «лакун» в позиции адресата, отсюда — мотивация его к дальнейшему анализу, к осуществлению желания «докопаться» до истины, доказать свою правоту; соблюдение всех логических звеньев провокатором; ведение беседы по методу сократического диалога;
• включение вложенного этикетного фрейма для «разрядки» ситуации, демонстрации мнимой расположенности к адресату провокации;
• продолжение диалога в суженой фреймовой парадигме, при этом адресат всегда должен ощущать возможность выбора.
• введение инвентарного алогизма — включение элементов других фреймов в активный фрейм при сохранении логических связей;
• вновь включение вложенного этикетного фрейма для «разрядки» ситуации;
• продолжение диалога в еще более суженной фреймовой парадигме (адресат ощущает это сужение как собственное приближение к итоговой цели — интеллектуальную победу над собеседником);
• введение структурного алогизма — нарушение логических связей; это последний — самый мощный — катализатор для подталкивания адресата к стандартному рацио-решению в заданной провокатором ситуации.
Схема фреймовой провокации представлена на рисунке (см. рис. 3)
Рис. 3
Примечания
1. Cf: реплика Берлиоза: «Доказательство Канта также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |