«...и баба Дарьица в расспросе сказала: «...и в церкве-де было ей привидение, пришел к ней стар муж и сказал ей, чтоб она угадывала всяким людям, что кому надобно». И началось. «Некрасова жена, Дарьица, «на того Евтифея похвалилася: «И сделаю-де его такова черна, как в избе черен потолок, и согнется так, как серп согнулся». И после-де той Дарьицыной похвалки тот Евтюшка заболел вскоре и три года сох и сохши умер». Та же Дарьица сказала: «...что-де Федька у меня корчится, а и Лукьяну Федотову сыну корчиться от меня также», «оборочу-де я их (братьев Фурсовых) вверх носом и будут-де они у меня в четырех углах...» Федька заболел, а братья слегли и, полежав немного, померли. Похвальбы Дарьицы были точно воспроизведены в судебных бумагах, подобно заговорным речениям». [70].
В научном обороте современной отечественной археографии фигурируют одиннадцать дел, когда власти разбирали договор человека с диаволом. В основном речь идет о XVIII веке. Хотя и раньше — было1. Несмотря на сравнительно малое количество эксцессов, им уделялось большое внимание на высшем государственном уровне — в том числе и законодательном.
В I главе Соборного уложения, а также в грамотах царя Алексея Михайловича содержались целые разделы о богохульниках. Грамоты предписывали воеводам бороться с теми, кто «бесовское волхование чинит», «держит отреченные еретические и гадательные книги, письма, и заговоры, и коренья, и отвары».
«Законодательство Петра I и указы российских императриц XVIII в. продолжали линию Уложения 1649 г. в отношении преследования колдовства. Именно в Воинском Уставе Петра I впервые наиболее четко выражено восприятие чернокнижия не просто как служения бесам и запретного, богоотреченного дела, но и как союза, «обязательства» с дьяволом...
Расследованием дел о колдовстве, порче, ворожбе, договоре с сатаной занимался практически весь административный аппарат русского государства — Приказ духовных дел, Раскольническая, Новокрещенская конторы, с 1744 г. — духовные консистории. Наиболее важные дела поступали для расследования в канцелярию Синода, Тайную канцелярию и в Преображенский приказ».
Поверьте, исследование этих дел, старинных архивов, фольклора — не праздный интерес к духовной экзотике прошлого.
Разве не актуально изучение «подходов», которые лукавый имеет к человеку и в наши дни. Адский зверь сначала заражает людей (в том числе отбившихся овец Христова стада) своими болезнями, а потом, ослабленных, пожирает. А заражает гордостью, жадностью и, конечно, сластолюбием. Поп Макарий, например (дело 1765 года), так и объяснил главную цель своего колдовства, «чтоб ему Сатана и дьяволы служили, как он по оному письму станет кого к блудодеянию... склонять». В деле видим его заговорное письмо. Даже отдельные фразы из него красноречивы сами по себе.
«Стал не благословясь, пошел не перекрестясь, из избы... к самому царю Сатане, к самой царице Сатониде...» «Отрицаюсь веры Христовы и отца своего и матери и прирекаюсь вам, сатанам, аз есмь...»
И так далее и тому подобное. Не будем воспроизводить дальше, от греха.
Представляете, что значит «встать не благословясь и пойти не перекрестясь» в православной стране! Священнику!
«В особенно ярких красках описала поведение Якова Ярова его жена, донесшая на своего супруга как на еретика и богоотступника (дело 1740 года). По ее словам, Яров, «зашед за поволоку, где имелись святые образы, поставил их ликом к стене», «молился на запад левою рукою ниц», «а ложася спать и вставая, водою не умывался и святым образом не покланялся и крестного знамения на себе не имел», а жене, ежели родит, велел младенца отдать крестить отцу его Сатанаилу»».
«Перевернутое поведение» и по сей день характерно для сатанистов. Для тех, кто живет под перевернутым крестом. Но в прежние времена различить его было проще. Не исповедуешься, не причащаешься, не празднуешь в воскресение — уже улика. «Колдун Иван Сухин, по рассказам свояченицы, в церковь не ходил, а в праздники уходил в лес. Жена его за это постоянно ругала: «Погоди, окаянный, будешь нянчиться со своими чертями, издохнешь в лесу!» Действительно, его труп нашли однажды в лесу на Петров день. Его отец Корней, живший в 70-х годах (XIX века. — Ю.В.), по утрам в праздники, когда люди шли в церковь, уходил в баню или овин, и оттуда слышались голоса и гармоника. «Это он своих шутов потешал, — поясняли односельчане». [70]... Или тот же колдун Яков Яров, находясь в заточении, не принял священника для исповеди. «Ис чего, де, видно, что оной Яров в той своей злости состоял до окончания смертной казни, для того ему, Ярову екзекуция учинена».
Бесы, кстати, якобы находящиеся в услужении, легко бросают своих подопечных. Колдун Афонька Науменок свидетельствовал:
«Коле де он отвергся Христа, и тогда ему беси помогали и во всем его слушали, что им велит делать, а как де его пытали в первыя, и с тех мест он бесей и по ся мест не видел, а верует он ныне в Господа нашего Иисуса Христа, и помочи де ему ныне от бесей никакия нет».
Этнографические записи свидетельствуют: для обретения могущества колдуну нужно совершить нечто необычайно кощунственное: «...надо узять у рот причасцьця, дый вышоути из церкви, яго выплюнуць».
Рогатый ликует, когда попирается крест. Хвост дрожит от восторга. «По показаниям Афоньки Науменка, когда его учили «отречися Христа», «первое де велели ему снять крест с себя и положить под пяту». О колдуне Федьке Редрове (дело 1649 года) говорили, что он носит крест под пятой.
В руководстве к «черной» тетрадке содержится совет: «отрекайся, и кресте себя скинь, и положи под правую пяту, и пояс сними, и призывай диаволов»»... Так — медленно и до поры — до времени незаметно — распоясывались и расхристывались иные русские люди.
Лукавый, однако, — первый юрист, бюрократ и крючкотвор. Любит, чтобы бумага была. С подписью. И вот Илье Човпилу во сне «небыктось» сказал: «Встань да не журись, да подпишись бесу». Поднявшись, он взял «папер» и перо, «расколупавши правои своеи руки мизинный палец шпилкою, подписал... своею кровию». То же и солдат Семен Попов (дело 1759 года) «во особо уединенном месте, разрезав ножем правую свою ногу, и напустил крови в пузырек, написал на бумаге своею рукою... богоотметное письмо».
Подобное уточнение содержится в деле о Петре Крылове (1752 год). Колдун Андрей Тимофеев, обучая Крылова писать богоотметную записку, «взяв... из ворота кафтана своего иглу, проткнул ему, Крылову, левой руки из мизинца на первом составе ногтя тело до крови и велел тою кровью ему, Крылову, на том письме подать тако: «Я, Петр, подписал своею рудою».
В Чуде о прельщенном отроке (входит в Житие св. Василия Великого) сам диавол объясняет необходимость адской канцелярщины: «Несмыслены есте, егда требуете мне, тогда грядите ко мне, и егда же улучите свое желание, паки отмещетеся мене и приступаете ко Христу вашему, есть бо благ и человеколюбец и приемлет вы. Но сотворите мне писменем отвержение Христа своего и крещения отречения волею, и в мя в веки самовольное обещание, яко со мною будеши в день судный, и аз сотворю сице желание».
Диавол требует отречься и от Господа, и от своего рода-племени. В чернокнижной тетрадке из дела 1730 года старательно выведено: «Отрекаюся я, раб имярек, и от отца своего и от матери своей, и от роду и от племени, и от всего света белаго, истинно клятвою кленуся и обещаюся и прирекаюся всею мыслию своею ко тебе, творцу и царю своему Сатоне, и ко всем к угодником твоим диаволом... и нарекаюся тебе быти сыном и угодником...» Это новое родство колдуна подчеркивается в Повести о Савве Грудицыне. «Бес, явившийся к Савве сразу после того, как его посетила «злая мысль» послужить дьяволу, представился его братом: «Брате Савво, что убо яко чуждь бегаеши от мене?»; «убо по плотскому рождению братия мы с тобою, а ныне убо буди брат и друг и не отлучаися от мене».
Один из этапов посвящения в колдуны-виритники таков: «На следующую ночь нечистый приказывает ему принести с кладбища человеческих костей, непременно принадлежащих его родственникам. Кости виритник отдает нечистому. Нечистый толчет их в порошок и отдает виритнику, чтобы он употреблял, когда будет «портить». Прежде всего он должен испортить этим порошком самого дорогого человека в своей семье; если он его пощадит, нечистый может погубить его самого». [70].
Satan sum et nihil humani a me alienum puto, — перефразирует в «Братьях Карамазовых» диавол. «Я Сатана, и ничто человеческое мне не чуждо». Удивительно тонок Достоевский! Показывает, как и тут лукавый передергивает смыслы. Это не он имеет человеческие недостатки. Это люди получают от человекоубийцы присущие ему страсти. Получают — и не замечают.
И главная страсть — гордость. Если великая гордыня была внушена каким-то ничтожным колдунам прошлого, то неужели лукавый не «обработает» в этом смысле «властителя человеческих дум», известного писателя?! И точно! Лев Николаевич Толстой, словно какой-то Ванятка Сухин, нарочито не соблюдал церковных праздников, садился в эти дни за работу. А Тургенев! Милейший Иван Сергеевич с его милейшими «тургеневскими барышнями»! Будто подражая Яшке Ярову, перед смертью он отказался от исповеди и причастия! А почему ни Толстой, ни Булгаков не велели ставить на своей могиле креста?!
К чему это я клоню? А к тому, что диаволу нужны, конечно, не столько деревенские колдуны, способные навредить десятку соседей, сколько люди, чье влияние распространяется на миллионы. Но тогда полезно было бы увидеть: что за «собака зарыта» в творчестве каждого из них? Какой этический вывих скрывается за эстетическим совершенством?
Об этом мы еще поговорим. А пока вернемся в XVIII век.
Примечания
1. С 1622 по 1688 год власти проводили специальное расследование в каждом отдельном случае применения магии.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |