Вернемся к «Юному Вертеру». Христианский взгляд вправе увидеть в опыте его создания «диктовки» диавола. Не из того ли источника была внушена Гете и ненависть к Кресту? «В одном из своих стихотворений он писал, что больше всего ему ненавистны клопы, запах чеснока и крест».
«Для Гете наиболее близким философом был Гегель, их связывало взаимное уважение, почти дружба. Однако Гете выразил свое неудовольствие тем, что Гегель был награжден гербом, изображающим сову (аллегория мудрости) и крест. Гете настаивал, чтобы знак креста был уничтожен, как не соответствующий идее мудрости... Гете заслужил похвалу от Энгельса не за свои труды по естествознанию или художественные произведения, а за то, что слово «Бог» было для него непереносимо и вызывало нечто вроде психической аллергии... Свое отношение к христианству Гете выразил в поэме «Коринфский гость»; там он писал, что христианство уничтожило любовь и дружбу между людьми, что смерть Христа была началом потока крови. Язычество вызывало у него восторг, как истинная красота и человечность. Поэма «Коринфский гость» заканчивалась призывом — «к нашим древним полетим богам». [68]. Откуда такие идеи?
Поскольку Гете был активным членом иллюминатской ложи (абарис в иерархии иллюминатов) можно предположить: «личного демона» входе инициатических масонских ритуалов получил и он1. «Древние боги» и нашептали.
Довольно долго Гете был, по сути, главой правительства при герцоге Карле Августе2. Но его писательское влияние распространилось куда дальше Веймара.
Нашим современникам, читавшим «Страдания юного Вертера», трудно поверить, что в свое время этот роман, заканчивающийся самоубийством героя, получил невероятную славу. По сути, он стал «вершиной немецкого сентиментализма — направления в духовном плане отнюдь не безобидного. Полностью погружающему в душевность. А там, где нет духа, человека ведет эмоциональность. Нарастают химеры беспочвенных фантазий, возникает эгоизм, презрение к тем, кто кажется недостаточно утонченным и чувствительным. О, сколько людей, сидя над сентиментальными книжицами, промокая глаза батистовым платочком, одновременно впадали в полный сатанизм! Такими были многие из извергов «великой французской революции».
Отступление о «человеколюбцах».
К.С. Льюис в «Письмах Баламута» вложил в уста беса-искусителя, наставляющего своего менее опытного «коллегу», такие слова: «Если бы ты попытался погубить своего подопечного методом романтизма, стараясь сделать из него Чайльд Гарольда или Вертера, погруженного в жалость к самому себе из-за выдуманных бед, тебе нужно было бы предохранять его от всякого подлинного страдания». Характерно, что «многие из русских масонов-«человеколюбцев» прославились зверским обращением с крестьянами. Например, масон граф Дмитриев-Мамонов мучил и пытал крепостных. Масон князь Репнин прославился чудовищной жестокостью в подавлении волнения своих крестьян, обстреляв из пушек их мирные жилища». [10, с. 716].
Достоевский на сей счет замечал: «Кто слишком любит человечество, тот, большею частию, мало способен любить человека в частности»...
При этом масоны культивировали утонченную, чувственную натуру. Что утончалось? Покров благодати, защищающий христианина от соблазнов демонического мира. Личные и родовые грехи прорывали его — и «избранный» начинал чувствовать... нечто. И еще больше гордился: я улавливаю то, что недоступно другим!
Борис Башилов писал: «Человек, находящийся во власти иллюзий, созданных в масонских идейных лабораториях, не любит ни сверхъестественный мир, ни естественный мир, а любит неестественный, искусственный мир, созданный разумом».
«Не случайно, что именно в тех кругах, где литературные интересы становятся преобладающими, возникает такое удручающее расхождение между словом и делом, возникает двоедушие и двоеверие, духовная ущербность, некрасивые дела прикрываются фонтаном красивых слов о правде и любви». [54, с. 455].
Так что же именно чувствовалось «избранными»? С помощью своих кураторов они пытались угадать подспудные движения души, уловить реакцию на помыслы и прилоги, которые демоны сами и навевают. Бес-соблазнитель ведь специализируется на этом в мире людей. Соглашусь с исследователем Виктором Острецовым: именно масонский психологизм лег в основу беллетристики, романа.
Увы, хотя Карамзин написал, что «Злощастный Вертер не закон», роман породил целую серию русских подражаний и в литературе, и в жизни. «Наиболее ярко вертеризм был претворен в творчестве и личной жизни М. Сушкова. Герой его повести «Российский Вертер», безмерно увлеченный романом Гете молодой человек «пылкого сложения, чувствительного сердца», добровольно уходит из жизни. Причем сам автор книги, повторяя судьбу литературных героев, совершил самоубийство».
Вот вам и «Страдания...» Да, сегодня литература, подобная «Вертеру», — солидная и несколько скучноватая классика. Однако в истории мировой культуры романтизм стал очередным малозаметным шагом, уводящим человеческое мировосприятие по дороге от Бога... Он «развивал чувствительность», «воспитывал добрые нравы», «учил сострадать несчастным»... Все эти «высокие» чувства оказались магическими кругами, которые не спасают от ада. «Среди сродных Вертеру, измученных рефлексиею неудачников стали учащаться случаи самоубийств, иногда с гетевским романом в руках. Увлечение переходило в настоящую эпидемию...» [6]. О сути таких эпидемий писал архиепископ Никон (Рождественский): «Не напрасно же говорят, что, например, самоубийство заразительно: при одном имени самоубийцы (или литературного героя. — Ю.В.) в душе возникает его образ, а с образом сим рисуется и то, как он окончил жизнь... Спросите любого психиатра, и он вам скажет, что при разговорах о самоубийцах, о способах их самоубийства у впечатлительных людей нередко появляются так называемые «навязчивые мысли», а по-нашему, православному, просто вражеские искушения, влекущие слабых людей к тому же преступлению»...3 Недаром на Руси в старину дом самоубийцы разрушали, а дерево повешенного — срубали. Чтобы и памяти о происшедшем не оставалось. В доме повешенного не говорят о веревке.
Литературное индуцирование разрушительных идей тем сильнее, чем популярнее автор. Вот пример из сегодняшнего времени. После очередного «шедевра» Стивена Кинга — романа «Гнев», в котором рассказывается, как школьник беспричинно убивает своих сверстников, по Америке прокатилась волна подобных преступлений. Индуцировавший этот психоз писатель сам, конечно, «наш клиент»: страдает различными фобиями, в том числе, как пишут, боится темноты. Даже спит только со включенным светом. Не темноты как таковой, конечно, боится писатель. Он знает, кто в ней скрывается.
Да, автор «Вертера» оказался индуктором страшной духовной эпидемии. И не удивительно, ибо был тяжело болен сам: «Гете описал и свои крупные, длительные циклы, как болезнь, которая со всеми симптомами пронизывает его сущность со стремлением к самоубийству и трудностью в эти периоды уйти от влечения к смерти» (Kretschmer E., 1958, с. 136). И в целом, в роду было не все в порядке: «Корнелия Гете, очень похожая на брата, была совершенно патологичной душевнобольной, без веры, надежды, любви, постоянно меланхоличной и умерла в 27 лет; психически ясный случай депрессии в гипоманиакально-депрессивной семье». [97].
Гете писал, что сам подумывал о самоубийстве. Но руки наложил на себя его литературный герой. Сколько юных вертеров пойдут потом по страшному пути в реальной жизни! Этой жертвой Гете как бы откупился от ада. На время.
Примечания
1. Подробнее о наведении одержимости во время инициации — в моей книге «Пятый Ангел вострубил». По сути, с респектабельным господином Западного мира в масонской ложе происходит то же, что на примере диких племен описывал Мирча Элиаде. См., например, его книгу «Тайные общества. Обряды инициации и посвящения». М.—С.-Пб, 1999.
2. Вступив на этот пост в 1783 году, он, будучи уже более десяти лет членом ложи «Amalia aux Trois Roses», тут же пишет подписку о неразглашении масонской тайны.
3. См. статью архиепископа Никона (Рождественского) «Можно ли молиться за души самоубийц и еретиков?». Цит. по: «Благодатный огонь», № 10, 2003.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |