Т. Исмагулова. Слезкин Ю.Л. Пасхальная ночь при Нероне. Римская легенда. Рассказ

л. 1

Был тихий апрельский вечер. Вся природа, на закате дня, застыла в торжественном молчании.

Начинал замолкать и шумный Рим, погружаясь в сладкую дрёму, под охраной сомкнувшихся вокруг него гор, казавшихся при свете догоравших лучей огромным аметистовым кольцом. Мир сходил на землю.

По проселочной дороге, полегавшей на краю обрыва, ехали два всадника, направляясь в Рим... Один из них был уже преклонного возраста, с важным, задумчивым лицом и в одежде знатного патриция. Глубокие морщины, прорезавшие его лоб, и горестные складки около рта свидетельствовали о каком-то душевном страдании или вечно мучившем его раскаяньи. Другой был совсем молодой воин.

Спутники уже приближались к знаменитым башням императора Траяна, и им уже виделась чернеющая масса Колизея. До Рима оставалось полчаса пути.

Несмотря на позднее время и наступившие сумерки, по дороге шло много людей, а некоторые уже спускались

л. 2

в обрыв. Это не ускользнуло от внимания юноши.

«Дядюшка, — сказал он, прерывая томившее его молчание, — уж не заговорщики ли это против цезаря Нерона? Смотри, как они таинственно идут куда-то, ведь говорят, что Рим готов к возмущению!»

Старец продолжал ехать молча. Он и сам уже заметил необычное движение по дороге, и взор его старался усмотреть, куда могли стремиться люди, спускавшиеся в овраг.

Вдруг, движимый какой-то непреодолимой силой, он остановился и слез с лошади.

«Жди меня здесь, Сикст, — сказал он племяннику, и как бы долго я ни отсутствовал, я запрещаю тебе следовать за мной. Я хочу сам узнать, что там такое».

Передав лошадь юноше и спустившись в овраг, патриций смешался с шедшими людьми, толпа которых всё росла по мере движения. Влекомый людской волной, он через некоторое время очутился у входа в вырытый в стене обрыва коридор, из глубины которого до слуха его доносилось пение, прерываемое иногда чьей-то речью. Он понял, что это было собрание

л. 3

христиан, но тем не менее, как бы против воли, он все шел вперёд и очутился в обширной, наполненной людьми зале, убранной миртами и гиацинтами и освещенной сотнями лампад. Все были так сосредоточены, что никто не обратил внимание на вошедшего незнакомца и лишь один, сидевший на возвышении и, по-видимому, руководивший собранием, заметил патриция — это был апостол Пётр. Слегка побледнев, и на мгновение закрыв глаза, как бы отгоняя тайное воспоминание, он повелительным жестом указал вошедшему на свободное место.

Простой народ, воины, дамы высшего римского общества, рабы, галлы и сирийцы, — все смешались в странном для патриция равенстве и напряженно слушали повествование молодого диякона о земной жизни, страданиях, крестной смерти и воскресении спасителя мира, в воспоминание о котором Пётр, его ученик, и глава новой церкви совершали божественную литургию.

Звонкий голос диакона отчетливо раздавался среди всеобщего молчания, и минувшие события ночи в Гефсиманском саду, предательство Иуды и отречение Петра живо рисовались слушателям. Обливаясь горькими слезами, Пётр бил себя в грудь и громко каялся в своём малодушном отречении от учителя.

л. 4

Услышав правдивое сказание о Пилате, не находившем хотя вины в царе иудейском, но тем не менее уступившем требованию первосвященников и отдавшим им Иисуса на распятие, старец низко опустил свою седую голову и закрыл лицо тогою.

Между тем богослужение продолжалось, и после повествования о воскресении Христа раздалось общее радостное «Аллилуйя».

По знаку апостола молчание снова воцарилось.

«Помолимся, братья, — громко произнёс он, — помолимся за непрозревших отцов наших старого завета, за просветление язычников и их императора! Молитесь за меня, да простится мне моё отрешение <так! — Т.И.>. Молитесь друг за друга, да укрепитесь в вере, несмотря на ожидающие вас муки. Молитесь за врагов, молитесь за этого человека, — закончил апостол, указывая на патриция.

Взоры всех обратились на пришельца, и столь всем известное имя Пилата Понтийского стало передаваться из уст в уста среди верующих.

Не будучи в силах преодолеть охватившего его волнения, Пилат вскочил с места и, подойдя к апостолу Петру, в крайнем смущении и путаясь в словах, стал говорить о своём искреннем неудавшемся желании спасти Иисуса Назаретянина и о невозможности борьбы против синедриона.

Горькое чувство раскаянья и вечной тревоги с тех пор его не покидает!

«Тебе нечего оправдываться, — сказал Пётр,

л. 5

здесь между нами ты не обвиняемый, ибо и Господь наш простил врагам своим и заповедал нам молиться за них. Да снидет и на тебя милосердие Божие и мир твоей душе!»

Два юноши подали апостолу корзину с хлебом, которым он наделил всех присутствовавших, и верные стали расходиться.

Христиане смиренно проходили мимо Пилата, и в обращенных на него взорах не было злобы. В них замечалось даже некоторое почтение, ибо кто же как ни он был лучшим и живым свидетелем как смерти, так и воскресения Христова.

Растроганный до глубины души, но с облегченным сердцем, вышел Пилат из катакомбы, сел на лошадь и поехал в свой дворец, не проронив ни одного слова и не подняв низко опущенной головы.

Ave.

л. 6: конверт

Заказное бандерольное отправление
г. Санкт-Петербурга

В редакцию газеты «Петербургский листок»
Екатерининский канал 31
От Ю.Л. Слёзкина
Витебской губ., почтовая станция «Улла»

Штемпели: 13, 14 и 15 апреля 1905 года.