С. Радзобе. Пьесы М. Булгакова на театральной сцене Латвии

Тема «Пьесы Михаила Булгакова на театральной сцене Латвии» делится на три основных сюжета. Первый сюжет, которому посвящена моя статья, связан с тремя постановками работ М. Булгакова режиссёром Рудольфом Унгерном в Рижском театре Русской драмы в 20—30-х годах прошлого столетия. Второй сюжет — постановки пьес Булгакова «Мольер» и «Дни Турбиных» в рижской Русской драме в 1970-е годы и рецензия о «Мольере», написанная Бернхардом Рейхом в 1970 году. Напомню, что в 1929 году Б. Рейх был одним из тех, кто в составе группы «Пролетарский театр» поставил свою подпись под адресованным Сталину печально известным письмом, после которого были изъяты из репертуара московских театров все постановки пьес М. Булгакова. Третий сюжет — постановка «Мольера» в 1978 году на сцене Национального театра Латвии (в то время — Академического театра драмы имени А. Упита) в режиссуре Адольфа Шапиро.

История Рижского театра Русской драмы до 1941 года — тема, совершенно не исследованная. Вопрос, каким был художественный уровень Русской драмы в 20—30-е годы, остаётся открытым, несмотря на то, что рижская русская печать того времени отзывается о театре в основном восторженно. Исключительный статус театра точно фиксирует М. Ганфман: «Это единственный русский театр за пределами России, и его значение осознают все»¹.

Действительно, в 20—30-х годах Рижский театр Русской драмы был единственным стационарным, постоянно работающим русским театром за пределами России. И создаётся впечатление, что театр в печати получал комплиментарные отзывы, в большей степени, благодаря самому факту своего существования, а не высокохудожественным свершениям. Задуматься об этом заставляют и некоторые цифры, содержащиеся в составленной Татьяной Власовой хронике театра, которая хранится в фондах рижского Музея письменности, музыки и театра.

Все три пьесы М. Булгакова в 20—30-х годах поставил режиссёр Рудольф Унгерн. В течение 14 лет, пока он занимал пост главного режиссёра театра Русской драмы, было поставлено 516 пьес, 220 из них поставил сам Р. Унгерн. В конце 20-х и в начале 30-х годов количество премьер во всех рижских театрах резко возросло. Это было связано с мировым экономическим кризисом. Но самое большое количество премьер давалось в театре Русской драмы.

Например, если в сезон 1926/27 Национальный театр выпустил 23 премьерных спектакля, то Русская драма — 44, 12 из них в постановке Унгерна. В сезон 1929/30 — 26 премьер в Национальном театре, 44 — в Русской драме, 26 спектаклей в постановке Унгерна. Соответствующие цифры сезона 1933/34: 24, 40 и 21 спектакль.

Такое конвейерное производство премьер — режим, прибегнуть к которому театр вынуждали плачевные финансовые обстоятельства и ограниченный круг зрителей, со временем творчески истощал актёров и режиссёров, в их числе и самого Р. Унгерна, о чем свидетельствуют его письма Ю. Ракитину в 30-е годы. В частности, 15 июня 1937 года он пишет: «<...> форма нашего театра не созвучна эпохе, другое что-то нужно, а что — кто ответит?»² Отчаянное письмо он отправляет и 19 августа 1932 года:

<...> сломалась душа моя, и я на старости лет готов клясть то, чему отдал половину своей жизни: мне опротивела сцена, мне осточертел театр <...> Это сделали пошлость, враньё и предательство, которые плотно угнездились в нашем театре и злобно подавляют всякую мысль, всякое желание хоть немного впустить снова свежий воздух³.

Архивысокое количество премьер даёт основание заключить, что вместо художественных процессов в Русской драме стали главенствовать процессы производственные, и часто важнейшим лицом в спектакле становился суфлёр, а не актёры и режиссёр. Новые премьеры выпускались каждые 4—5 дней.

Лев Максим в рецензии на спектакль «Семья Турбиных» заключает, что «репетиционный процесс пьесы Булгакова был необыкновенно длинным — театр ставил пьесу в 5 репетициях, в то время, как обычно обходился 2—3 репетициями»⁴. Постановки Булгакова стали исключением и в другом аспекте: самая лучшая постановка в этом театре жила недолго, а посредственные снимались с репертуара уже недели через две. Но, как пишет газета «Сегодня вечером» в 1933 году в связи с постановкой «Мольера»: «А что пьеса Булгакова надолго удержится в репертуаре — тому гарантия прежние пьесы Булгакова, с которыми мы имели возможность познакомиться до сих пор»⁵.

Рудольф Унгерн в 1926 году по приглашению дирекции Русской драмы переехал в Ригу из России, сразу же став главным режиссёром театра. Этот пост он занимал 14 лет — до весны 1940 года. Владислав Иванов пишет, что Унгерн «принадлежал к древнему роду немецкого происхождения баронов Унгерн-Штернбергов. <...> Фамильное гнездо Унгернов находилось в Ревеле. Однако имение родителей располагалось в Беляевке Харьковской губернии, где и родился будущий режиссёр в 1874 году»⁶. Образование он получил во Втором Петербургском кадетском корпусе и восемь лет прослужил офицером в Варшаве, где занимался любительским театром в качестве не только актёра, но и постановщика.

Самым большим авторитетом в театральном мире для Р. Унгерна стал Всеволод Мейерхольд, в труппу которого, «Товарищество новой драмы», работавшую тогда в Херсоне, он был принят в качестве актёра в 1903 году после демобилизации. Позже Унгерн работал у Мейерхольда «режиссёром-репетитором» в петербургском театре Комиссаржевской. Унгерн самостоятельно вывел на сцену довольно много спектаклей в провинциальных городах России, однако его самой яркой режиссёрской работой российского периода считается пародия на оперу «Вампука — принцесса африканская», поставленная в 1909 году в петербургском кабаре «Кривое зеркало».

О схожести теоретического восприятия театра Унгерном и Мейерхольдом свидетельствуют и две лекции, прочитанные Унгерном воспитанникам студии рижской Русской драмы в 1930 году. Текст лекций хранится в рижском Музее письменности, музыки и театра; речь в них ведётся о концепции игрового, а не реалистического театра, ощущается даже некоторое влияние системы биомеханики, выработанной в начале 20-х годов Мейерхольдом. Унгерн пишет:

Искусство не подражание, а преображение. В искусстве не столь важно, что изображает художник, но как он изображает. Это последнее зависит от степени таланта и техники художника. <...> В чём же заключается «сущность» искусства актёра? В творческом переведении ритмов своих внутренних переживаний, возбуждённых автором-поэтом, чьим созданием актёр «заражается», проистекающих вне времени и пространства, в ритмы внешних движений во времени (голос актёра) и в пространстве (тело актёра) и в воздействии через посредство этих последних на творческие способности зрителя. <...> Актёр — художник должен быть господином своего голоса и тела, должен настолько подчинить их своей воле, чтобы управление ими стало чисто механическими, бессознательными <...>⁷

О пристрастии Унгерна к игровому театру свидетельствует и то, что в связи с его постановками пьес Булгакова критики пишут об элементах гротеска и импровизации в духе итальянской комедии дель арте. По сохранившимся фотографиям видно, что он ставил спектакли в декорациях, слегка напоминающих эстетику конструктивизма, и даже деформировал предметы в духе экспрессионизма.

Поставленные Унгерном в Русской драме пьесы делятся на четыре группы: первая, самая обширная, — русская классика; вторая группа — советская драматургия; третья — пьесы западноевропейского модернизма и четвёртая — западноевропейские бульварные пьесы: легковесные мелодрамы и комедии. За 14 лет Унгерн поставил пятнадцать пьес советских авторов, среди них — «Квадратура круга» В. Катаева, «Враги» Б. Лавренева, «Любовь Яровая» К. Тренева, «Дальняя дорога» А. Арбузова, «Воздушный пирог» Б. Ромашова. Унгерн чаще, чем другие режиссёры его театра, ставил советские пьесы, в их числе и три пьесы М. Булгакова.

В 20—30-х годах в Латвии насчитывалось девять драматических театров. Русские советские пьесы, помимо театра Русской драмы, ставились ещё только в Рижском рабочем театре в режиссуре Юрия Юровского, являвшегося премьером Русской драмы и игравшего во всех трёх постановках Булгакова, воплощая на сцене и Алексея Турбина, и Херувима, и Мольера.

Хронологическая последовательность постановок Булгакова в театре Русской драмы такова: 5 октября 1927 года, ровно через год после премьеры «Дней Турбиных» в Московском Художественном театре, состоялась рижская премьера этой пьесы, спектакль Унгерна шёл под названием «Семья Турбиных»; премьерный спектакль «Зойкиной квартиры» в Риге давался 29 ноября 1927 года (премьера пьесы в Москве — в театре Вахтангова — 28 октября 1926). И, наконец, 28 февраля 1933 года на сцене Русской драмы появляются «Комедианты господина» — под таким названием в Риге Унгерном был поставлен «Мольер» Булгакова. Рижская премьера этой пьесы на три года опередила московскую. Как известно, Московский Художественный театр своего «Мольера» представил лишь 15 февраля 1936 года.

В связи с постановками пьес Булгакова актуализируется вопрос — какими путями попадали в Ригу тексты Булгакова? В Советском Союзе его пьесы не печатались, некоторые из них, например, «Дни Турбиных», Главреперткомом были разрешены только для одного театра — МХТа. О правах драматурга передать пьесу заграничным театрам и речи не было. Прямой ответ на поставленный вопрос даёт анонимная статья под названием «Белая гвардия» вырвалась из СССР» в газете «Сегодня»:

Каждому понятно, что Булгаков ни на какие письма с запросами, нельзя ли получить у него пьесу, никому не отвечает. Но нет такого печатного или писаного материала, который не проникал в конце концов из заграницы в СССР или из СССР за границу. И если можно было, несмотря на бдительность ока всяких властей, снять копии с писем Александры Фёдоровны, дневника Николая II и др. тщательно охранявшихся документов, то ещё проще было стенографистке посидеть на нескольких представлениях «Дней Турбиных» и небольшими отрывками постепенно записать пьесу. А провезти записанную таким образом пьесу в Берлин было и совсем легко. Итак, пьеса в Берлине. Дальнейшее совсем просто. Один из корреспондентов «Сегодня» встречается с лицом, имевшим пьесу — в Берлине она, конечно, уже переписана в нескольких экземплярах и идёт по рукам — а из Берлина пьеса пришла самым обычным путём — воздушной почтой — в нашу редакцию. Вчера в тесном редакционном кругу «Сегодня» пьеса Булгакова была прослушана с величайшим интересом и вниманием⁸.

Далее следуют два вопроса, на которые пока ответов нет. Первый: получил ли театр пьесу от редакции «Сегодня» или каким-то иным путем. Второй вопрос: получило ли рижское издательство «Литература» от «Сегодня» текст пьесы «Дни Турбиных» для пиратского издания 1927 года «Белой гвардии», где вместо третьей части романа опубликован сокращённый пересказ событий в диалогах пьесы.

Тем не менее, театр Русской драмы, хотя и не был очевидно театром новаторским в эстетическом плане, играл в Риге важную роль. Наряду с развлекательной функцией, Русская драма дала возможность русской общине города, которую после революции 1917 года пополнило довольно большое количество переселившихся беженцев из Советской России, ощутить, прочувствовать особую идентичность русских эмигрантов. Такая специфическая общественная позиция театра привела к тому, что в рецензиях очень мало говорится о постановочно-концептуальном решении и эстетических достоинствах спектакля. Центральное место занимает анализ самой пьесы как литературного первоисточника, а также фиксация тех умонастроений и эмоций, которые во время спектакля переживали зрители, видевшие в постановках нередко лишь то, что было важно и близко им самим. Это касается и рецензентов.

Например, рецензент Н. Анинь в рецензии на «Дни Турбиных» о своём ощущении пишет так:

Пьеса воспринималась не как художественное произведение, а как «кусок жизни», поданный на сцене. Пьеса очень волновала, вызывала не эстетические эмоции, а чувства особого порядка, вызывающие моментами чуть ли не физическую боль. <...> Вот почему надо было сделать над собой большое усилие, чтобы, сбросив с себя известного рода «наваждение», подойти к данному спектаклю как к художественному произведению⁹.

Получается довольно яркий и живой, порою даже трагический портрет духовной жизни русских жителей Риги 20—30-х годов. Из рецензий видно, что люди в театре пытаются отыскать хоть какие-нибудь намёки на былую, навеки утраченную Россию. Зрители желают увидеть и правду о жизни в новой России, отличающуюся от официальной советской пропаганды. Они, как кажется, хотят найти подтверждение тому, что нормальному человеку оставаться в большевистской России невозможно. Пьесы Булгакова в полной мере отвечают этим требованиям.

Вот как оценивали пьесы Булгакова зрители и критики. О «Днях Турбиных» Н. Бережанский:

После «Белой гвардии» просто стало психологически невозможно ставить на сцене и смотреть всю ту театрально-писарскую пошлость, которая стряпалась на темы гражданской войны услужающими драматических дел подмастерьями по «высочайше установленным образцам». Рецепт для таких горе-драм был хотя прост, но глуп. Желавший быть приятным, красный драмодел должен был вдохновляться Марксом, руководствоваться «заветами Ильича» и авторитетными указаниями Будённого. <...>

М. Булгаков — очень талантливый беллетрист — оказался и очень талантливым драматургом. Как подлинный художник и человек со вкусом он мужественно пренебрёг установившимся трафаретом. <...> Читая эту хорошо сработанную пьесу, в которой так много драгоценной человечности, душевности, право, кажется, что если бы был жив Чехов, и он захотел бы посмотреть — как в годы гражданской войны вели бы себя офицеры из «Трёх сестёр» Вершинин, Тузенбах, Соленый и др. Он не мог бы написать пьесу иначе, как написал Булгаков своих Турбиных¹⁰.

А Лев Максим по поводу постановки «Зойкиной квартиры» пишет:

<...> и «Белую гвардию», и «Зойкину квартиру» только и мог написать один и тот же. Об одном говорят обе, обе всё время оглядываются — тихо смотрят назад, где была Россия. В «Белой гвардии» это разливается широкой струёй, в «Зойкиной квартире» — одна тонкая звенящая нота, но она проходит через всю пьесу — ею начинается, ею кончается — тонкая, щемящая, тоскливая: «напоминают мне оне другую жизнь и берег дальний». Это Гаев тоскует по вишневому саду, который вырубили¹¹.

По рецензиям видно, что очень большой успех у публики и критики имели постановки «Семьи Турбиных» и «Зойкиной квартиры», а «Слуги господина» вызвали довольно вялый интерес, воспринимаясь как отвлечённый сюжет о персонажах истории Франции. Трудно теперь понять, почему не была воспринята содержательная суть этой пьесы, являющейся философской притчей, повествующей об отношениях художника и власти в тоталитарном государстве. Виновен ли театр с его приблизительной постановкой или зрители и критики, которые в рассказе о Мольере и короле Солнце не разглядели судьбу творческой личности в Советской России.

Канвой драмы Булгаков берёт общеизвестную легенду <...> будто Мольер женился на своей собственной дочери. <...> Есть и история Тартюфа. <...> Вот вкратце содержание необыкновенно своеобразной и интересной булгаковской пьесы. <...> Прелестнее всего её форма, напоминающая манеру самого Мольера. <...> Как Мольер, Булгаков дал ряд сцен совершенно в стиле комедии дель арте. Он вводит всё, что такая комедия допускает — весёлую буффонаду, блестящую лёгкую импровизацию, смешной маскарад, музыку, а драма... Драма идёт своим путём¹².

В постановке «Дни Турбиных» все рецензенты в качестве самых лучших выделяют сцены за «кремовыми шторами», говорят о чеховских интонациях. Например, Лев Максим:

Лучше всего удались сцены чисто семейные, где много истинной прелести. <...> Главным образом благодаря Бунчук (Лена), которая отлично угадала роль и всю её провела в чудесных чеховских тонах, с большой теплотой, мягко и красиво. Вот такой и рисуется нежная, «ясная» Лена, душа всей семьи, душа всей этой кучки погибающих «белых», милая русская женщина, милая даже в своих слабостях и ошибках¹³.

О военных сценах тот же критик пишет:

<...> тускловат и численно мал <...> дивизион Турбина, не даёт сильного впечатления и приход петлюровцев в Александровскую гимназию, действие как бы вдруг падает. <...> На сцене офицеры в массе, во всех своих офицерских доспехах выдавали иногда свою штатскость. Юровский — Алексей Турбин, взявший в начале превосходный тон, игравший вообще очень вдумчиво, с большим тактом, но в последней, наиболее сильной сцене, в последней речи давший больше лирику, чем железо¹⁴.

Н. Анинь, в свою очередь, спрашивает: «Алексей Турбин — Юровский... Не слишком ли только был он «интеллигентен»?»¹⁵

Пожалуй, самой удачной из трёх постановок Булгакова была «Зойкина квартира». В рецензиях говорится о чёткой интерпретации пьесы и о стилистически выдержанной актёрской игре — остром гротеске. Например, в анонимной рецензии читаем, что «Зойкина квартира» — пёстрый балаган, где танцуют трагические <а не смешные. — С.Р.> фигуры», что «Обольянинов и Алла глубоко несчастны»¹⁶. Н. Притисский, в свою очередь, пишет:

«Весёлый дом» вырастает в наших глазах в какой-то символ «коммунистического рая», обитатели которого потеряли свой настоящий человеческий облик и, тоскуя по нём в глубине своей измотавшейся, испепелённой души, танцуют дикий пляс, втаптывая каждый на свой лад последнее, что осталось хорошее в их душах¹⁷.

Похожим образом видит «Зойкину квартиру» Н. Анинь:

«Зойкина квартира» — это действительно весёлый дом, устроенный Зоей для того, чтобы вырваться за границу. В этом «доме» зарабатывают такие, как Алла, только для того, чтобы опять-таки вырваться за границу. Мечты об этой загранице есть своеобразный лейтмотив пьесы, сообщающий вдруг ей элегический характер¹⁸.

Перед премьерой «Мольера» Р. Унгерн даёт интервью газете «Сегодня вечером»:

Мы <...> хотим соединить начала сценического реализма с началами театрального гротеска. <...> В фигуре Мольера, нарисованной Булгаковым, есть что-то и от «Тартюфа», и от мольеровских рогоносцев¹⁹.

Лев Максим подчёркивает, что спектакль «строится на контрасте яркой, шумной и весёлой буффонады и серьёзном, трагическом Мольере, Мольер Юровского — злосчастный гений». «Но, — замечает рецензент, — Юровский, как актёр, имел и наибольший успех²⁰. Это наводит на мысль, что Юровский понял образ сродни Станиславскому, как трагического гения, а не как гениального художника и довольно часто смешного, даже жалкого, но живого человека, каким его видел Булгаков.

Несмотря на противоречивость мнений в прессе, ясно, что три постановки пьес Булгакова в Рижском театре русской драмы в 20—30-х годах имели большой резонанс, стали событием.

Примечания

1. Ганфман М. В добрый час! // Сегодня. 1927. 3 сент. С. 1.

2. Иванов Вл Когда весь мир — чужбина // Мнемозина. М., 2004. С. 279.

3. Там же.

4. Максим Л. «Семья Турбиных» // Сегодня. 1927. 6 окт. С. 8.

5. Квик. Юр. Юровский и Р.А. Унгерн о пьесе «Комедианты господина» // Сегодня вечером. 1933, 25 февр. С. 3.

6. Иванов Вл. Указ. соч. С. 279.

7. Унгерн Р. Лекции по теории «Искусства речи» // — Rakstniecības, teātra un mūzikasmuzejs. 273377—943310, RKrT R2/2.

8. «Белая гвардия» вырвалась из СССР // Сегодня. 1927. 26 авг. С. 3.

9. Анинь Н. «Семья Турбиных» («Белая гвардия») в Русской драме (Премьера) // Слово. 1927. 6 окт. С. 8.

10. Я. «Белая гвардия» // Слово. 1927. 2 окт. С. 3.

11. Максим А. «Зойкина квартира» М. Булгакова // Сегодня. 1927. 1 дек. С. 8.

12. Максим А. Спектакль Ю. Юровского // Сегодня. 1933. 2 марта. С. 8.

13. Максим А. «Семья Турбиных» // Сегодня. 1927. 6 окт. С. 8.

14. Максим А. «Семья Турбиных».

15. Анинь Н. «Семья Турбиных» («Белая гвардия») в Русской драме. (Премьера) // Слово. 1927. 6 окт. С. 8.

16. «Зойкина квартира» // Сегодня. 1927. 25 ноября. С. 4.

17. Притисский Н. «Зойкина квартира» // Слово. 1927. 27 ноября. С. 4.

18. Анинь Н. «Зойкина квартира» Булгакова.

19. Квик. Юр. Юровский и Р.А. Унгерн о пьесе «Комедианты господина» // Сегодня вечером. 1933. 25 фев. С. 3.

20. Максим А. Спектакль Ю. Юровского.