С. Ноженко. Медицина в контексте биографии М. Булгакова

Осмысливая юность М. Булгакова, которая прошла в Киеве, мы осознаем, что он киевлянин не только по рождению. Булгаков — писатель, выросший на киевских впечатлениях и в своих двух обличьях — врача и писателя — сохранивший преданность «идее Киева» (М. Петровский).

Булгаков не просто обожал город, никогда не уставал удивляться «царственной» его красоте, но и приписывал ему философски осознанное предназначение вечного города, хранителя нетленных человеческих ценностей («Белая гвардия»). Некоторые киевские проблемы постреволюционного периода, отраженные в произведениях Булгакова, продолжают оставаться знамением нашего времени (см. Очерк «Киев-город», 1923; в частности, главу «Три церкви»). Финальная фраза о возрождении «города прекрасного» словно написана сегодня и передает нынешнее самоощущение киевлян. Булгаков и Киев — бесконечная парадигма, дробящаяся на «коробочки»-темы, глубоким исследованием которых одарил нас известный булгаковед М. Петровский, справедливо утверждавший, что. «одержимость Киевом — едва ли не доминанта булгаковского творчества»¹.

Киевляне, живя в «городе-саде», или в саде-городе, обречены многократно делать выбор, определяя судьбу страны, города или свою, что равноценно, и всегда рискуя при этом, в понимании писателя, самым главным — «человеческим покоем» и «очагом». Так и Булгаков, прожив в Киеве 26 лет (с мая 1891 по апрель 1916 и с марта 1918 по август 1919 гг.), именно здесь угадал свою судьбу, правильно ее выбрал и адекватно выстроил. Оптимально найденные им ходы-решения в кризисные моменты университетской поры сохранили ему репутацию студента, умевшего держать слово, заслужившего доверие родных и популярность среди друзей. На наш взгляд, прикосновение к судьбе киевского студента Булгакова — это возвращение к началу всех начал, к истокам формирования личности и накопления опыта, ставшего затем творческим потенциалом.

Попытаемся реконструировать юношескую биографию писателя Булгакова, выстроить ее без легенд и домыслов, только на фактах (почти все они найдены автором в киевских архивах и впервые вводятся в научный обиход), с частичным привлечением мемуарной литературы. Некоторые известные факты за счет новых документальных свидетельств обрастают деталями и подробностями, превращаясь в маленькие новеллы, и позволяют проследить логику поступков студента Булгакова, обозначить нравственные параметры личности начинающего врача, наследуемые затем писателем Булгаковым. Ведь в сути своей он не менялся, хотя и сменил род занятий. Булгаков-писатель — естественное продолжение Булгакова-врача. В двух своих ипостасях он сохранил непрерывность единого облика. Мы говорим о человеке, для которого был един внутренний смысл жизни, который сохранил преемственность мировоззренческих представлений.

В жизни честолюбивых молодых людей университетский период как средство достижения заветной цели принято считать ритуально неизбежным, своеобразной преамбулой, адаптирующей к будущему самостоятельному существованию. Кроме специального образования, университет обеспечивает своим выпускникам определенный уровень интеллектуального и нравственного развития, а главный результат — желаемый статус элитного служащего. Эта современная и в то же время традиционно звучащая формула была актуальной и для гимназиста Булгакова. Но функциональное назначение Университета св. Владимира в его жизни многогранно и многозначно. Отношение Булгакова к университету менялось в зависимости от взросления и приближения к мечте о профессии «блестящей» и «привлекательной»². Но всегда, даже в писательские годы, оставались неизменными пиетет, благодарность «блистательным» профессорам за науку, сохранялось убеждение, что университетские годы — необходимый временной интервал в мужании и становлении собственного «я», в пополнении духовного потенциала и первое серьезное, успешно пройденное испытание на правильность выбора жизненной позиции. В этом строгом с колоннами здании глубокого красного цвета он осуществил свой первый самостоятельный выбор.

Для характера насмешливого, все подвергающего сомнению, ничего просто так, на веру не принимающего, с университетом связано появление и признание первых научных авторитетов. Это были не просто преподаватели — гуманисты, живущие по особому кодексу чести, совпадающему с его представлением о смысле человеческой жизни. Их имена, как осколки ярких и сильных впечатлений студенческой поры, вошли в мир литературных героев писателя, стали узнаваемыми портретами. На первом месте среди них легендарный для Киева человек, «святой доктор», как его называли горожане, друг отца, а затем и всей семьи Булгаковых, профессор Ф.Г. Яновский. Врач-универсал (терапевт, нефролог, бактериолог, курортолог), уникальный диагност, чуткий, внимательный к пациентам, практикующий 43 года, жертвенно преданный всем нуждающимся в его помощи, наконец, лучший представитель своего сословия на факультете. Профессиональный лозунг Феофила Гавриловича: «Не повреди больному ни словом, ни делом»³, — воспитал несколько поколений лекарей. Коллеги с особым почтением называли его cor ardens, пылающее сердце. Отголосок впечатлений от общения со столь яркой личностью находим в романе «Белая гвардия»: «Седой и старый и умный, в тяжелой шубе, боярской шапке профессор», «Очень опытный и потому всех жалеющий человек», он же учитель и лечащий врач больного сыпным тифом Алексея Турбина»⁴.

В «Записках покойника» фамилия Яновского трансформирована автором в Янковского, профессора, лечившего умершего отца писателя Максудова — в реальности профессор Яновский лечил умиравшего от гипертонического нефросклероза отца писателя. Таким образом Булгаков обессмертил неповторимую личность духовно близкого ему человека.

Почти мистический кадр священнодейства в анатомическом театре («Белая гвардия») знакомит нас с экстраординарным профессором, требовательным поклонником любимой анатомии, профессором Ф.А. Стефанисом: «... в огромной комнате <...> пучок острого света, падавшего на стол, а в пучке <Николка разглядел — С.Н.> черную бороду и изможденное лицо в морщинах и горбатый нос. <...> В полутьме поблескивали бесконечные шкафы, а в них мерещились какие-то уроды, темные и желтые, как страшные китайские фигуры» (1, 404). Эти приметы внешности, да еще «желтые пальцы от табаку» принадлежали реальному учителю М. Булгакова. Возможно, здесь, в стенах Анатомического театра, во владениях профессора Стефаниса, родилась привязанность студента Булгакова к работе с микроскопом, его любимым медицинским прибором, привлекающим не только зеркально-золотым блеском, но и способностью открывать загадочное, таинственное в мире, казалось бы, уже известных предметов и явлений. Работа в анатомическом театре, требующая сосредоточенности и точности, увлеченности и внимания, дисциплинировала, воспитывала серьезность и ответственность, вырабатывала навыки будущей профессии.

Перечитывая произведения Булгакова, убеждаешься, как много в них аналогий с реальной киевской жизнью. Иначе и быть не могло: Булгаков вырос на киевских впечатлениях. Богатая персоналиями и неординарная событиями университетская среда питала его творческое воображение, формировала писательский потенциал. Излюбленный им литературный прием — использование картинок-воспоминаний. Воспоминания чаще всего приятны и светлы. Может быть, потому что ассоциативно связаны с «легендарными временами» в личной судьбе писателя, когда верилось: «...вся жизнь пройдет в белом цвете, тихо, спокойно, зори, закаты, Днепр, Крещатик, солнечные улицы летом, а зимой не холодный, не жесткий, крупный, ласковый снег» (2, 307). Дорогие его сердцу «...воспоминания текут», они приходят в том порядке, в каком им самим было желательно, «...они бегут буйной чередой» (1, 127). Автор любит смотреть в «зеркало воспоминаний», «праздновать вечер воспоминаний».

О, свет воспоминаний! Их присутствие в тексте создает доверительную тональность, усиливает автобиографичность и лиризм повествования. Повторяющийся прием введения ретро-кадров помогает заглянуть в эмоциональную память, восстановить мир впечатлений писателя далекой «беспечальной» юности. В «Записках юного врача», в «Белой гвардии» запечатлены наиболее выразительные факты университетской жизни Булгакова. В «Звездной сыпи», фиксируя главное в портрете профессора интересующей его сифилидологии, автор пишет: «Тут остро мелькнул у меня перед глазами край снежно-белой палаты, амфитеатр с громоздящимися студенческими головами и седая борода профессора-венеролога» (1, 135). По одной только детали узнаваем портрет С.П. Томашевского, талантливого педагога, блестящего клинициста-практика. К нему, по свидетельству проректора по научной работе Украинского государственного медицинского университета профессора В.Г. Коляденко, на лекции было настоящее паломничество, так что студентам-медикам часто приходилось ставить заслон. Его непростой путь в сифилидологию повторил затем способный ученик М. Булгаков. Полевой хирург, участник русско-турецкой войны (1877—78 гг.) С.П. Толмашевский на основе собственных врачебных наблюдений в военных госпиталях действующей армии расширил свою медицинскую специализацию. Опровергнув версию о местном характере заболевания сифилисом, он создал свою теорию его развития. Вспомним фразу юного врача в «Звездной сыпи»: «Сифилис! Болезнь весьма серьезная, захватывающая весь организм» (1, 135).

Томашевский разработал технику лечения сифилиса радикальным в то время средством — сальварсаном (его микроскопические дозы для внутривенного вливания выпускала немецкая фирма «Bayer»). Несомненно, делая свои «загадочные и трудные вливания сальварсана» (1, 146), Булгаков пользовался рекомендациями своего учителя. 1916-й, выпускной год студента Булгакова, стал последним в жизни его профессора, но на этом связь его ученика с наукой не оборвалась. Бесспорно, имеет право на существование версия киевских медиков, что свою третью врачебную специализацию (сифилидологию) доктор Булгаков выбирал, находясь под обаянием личности истинного ученого, организатора женского медицинского образования, бесконечно преданного своей профессии, подвижника С.П. Томашевского.

В тайниках памяти студента Булгакова откладывались университетские реалии, светлые и возвышенные характеры профессоров, медицинские факты лекционных демонстраций — все, что в будущем вошло в построение цельного организма литературного произведения. Наряду с четко, хотя и фрагментарно очерченными фигурами главных учителей, в «Записках юного врача» присутствуют едва обозначенные в ретро-миниатюрах, но все же узнаваемые профессора В.А. Таранухин, заведующий кафедрой судебной медицины; А.П. Крымов, заведующий кафедрой госпитальной хирургии. Студент Булгаков, отвечая на выпускном экзамене В.А. Таранухину, вполне вероятно, мог рассказать о ранениях в упор, как это делал юный врач в рассказе «Пропавший глаз». Вполне обоснованно можно утверждать, что знания, полученные на занятиях у профессора, пригодились будущему добровольцу Красного Креста, врачу-хирургу Юго-Западного фронта Булгакову. Начинающему медику Таранухин мог запомниться не только как обладатель уникальных научных познаний в области медицины, но и как опытный практик, участник многочисленных экспедиций по ликвидации эпидемий холеры и чумы.

Ученый-новатор, крупный специалист по военно-полевой хирургии А.П. Крымов — личность выдающаяся даже в среде блистательной плеяды профессорско-преподавательского состава медицинского факультета. В годы первой мировой войны он — главный хирург-консультант госпиталей Красного Креста Юго-Западного фронта. В очередь с профессором А.Д. Павловским (так же, как Н.М. Волкович в очередь с В.Д. Добромысловым) совершали консультативные поездки на фронт. К их отлучкам на факультете привыкли, но сбоев в занятиях не было — так четко была налажена взаимозаменяемость руководителей смежных хирургических кафедр⁵. Деятельность великолепных хирургов, учителей Булгакова, — А.П. Крымова, Н.М. Волковича, А.Д. Павловского, М.М. Дитерихса, развивая науку, воспитывала у молодых коллег обостренное чувство профессионального долга, сознание своей принадлежности к носителям особой гуманистической этики, выделяющей их из среды русской интеллигенции.

В период удачного Брусиловского наступления (июнь—июль 1916 г.) новоиспеченный хирург Михаил Булгаков практикует в самом центре исторических событий — в Каменец-Подольском, затем в Черновицком госпиталях Красного Креста. Пользуясь советами мудрых наставников, он приобретает первые хирургические навыки, достигая почти совершенства в выполнении операций по ампутации конечностей. Этот период, несмотря на его краткосрочность (май—август 1916 года), по эмоциональной насыщенности, количеству субъективных открытий равен будущему смоленскому (сентябрь 1916 — февраль 1918 гг.) этапу универсальной практики доктора Булгакова, известному нам по сборнику рассказов «Записки юного врача». Остается загадкой, почему, игнорируя богатый хирургический опыт недавнего времени, свой собственный и своих учителей, писатель Булгаков в рассказе «Стальное горло» (1914—1918 гг.) вспоминает момент относительно мирной операции ущемленной грыжи (постоянно будоражащей сознание молодого врача), которую мог видеть в клинике Крымова (еще одна сторона деятельности замечательного хирурга). Возможно, это был принципиальный взгляд человека, нетерпимого к социальным взрывам и катаклизмам, насильственным путем изменяющим status quo ante bellum. «...Чужие раны, унижения и страдания, — О, проклятый бассейн войны» (1, 252). А может быть, это взгляд профессионала, естественная среда обитания которого контрастна войнам и убийствам и представляет собой вечное противоборство двух этих полюсов за торжество жизни над смертью.

Несомненным авторитетом для третьекурсника Булгакова был профессор А.Д. Павловский, заведующий кафедрой хирургической патологии и терапии (в годы первой мировой войны — начальник Киевского военного госпиталя), достигший высот общественного признания как известный в Киеве хирург и микробиолог, ученик Луи Пастера. А.Д. Павловский организовал в Киеве первую Пастеровскую станцию, позже Бактериологический институт (1896), стал первым его директором. Первым изготовил противодифтерийную сыворотку (1895), занимался получением новых видов сывороток, в том числе против стрептококковой инфекции. Своеобразным преемником в научных поисках учителя старшего брата был бактериолог Николай Афанасьевич Булгаков, который создал бактериофаг стрептококка и был владельцем уникальной, европейского значения коллекции «чудотворных бактерий».

В медицинском справочнике Э. Конторовича «Сборник рецептов для клиники и практики»⁶, настольной книге Булгакова, сохранились многочисленные пометки, подчеркивания, необходимые рецепты, дописанные рукой добровольца-хирурга, младшего ординатора. На странице 58 четким разборчивым почерком сделана нужная запись — рецепт противодизентерийной сыворотки (у Булгакова — «дизентерийной»), созданной профессором Павловским и испытанной в военных условиях. Этот препарат молодой врач использовал для предупреждения осложнений после лечения ранений. А фамилия Павловского как знак особой памяти будущего писателя станет фамилией одного из защитников Города в романе «Белая гвардия».

В поле зрения Булгакова уже в писательские, 20—30-е годы, продолжали оставаться люди из его ближайшего университетского окружения. Пересекались судьбы родственников и учителей. В 1921 г. профессор Киевского университета М.Н. Лапинский, заведующий кафедрой неврологии и психиатрии, помог Н.А. Булгакову в его устройстве на медицинский факультет Загребского университета. Об этом факте своей биографии Николай Афанасьевич сообщил родным в первом письме со времени эмиграции, от 22 января 1922 года: «...я скопил денег, оделся, купил себе все необходимое для одинокой жизни и уехал в Университет (Загребский), куда меня устроил проф. Лапинский по моим бумагам»⁷. Лапинский был хорошо известен автору «Мастера и Маргариты». Существует мнение, что детали увиденного М. Булгаковым в клинике для лечения неврозов, специально созданной профессором Лапинским (ул. Бульварно-Кудрявская), «отразились в описании психиатрической клиники в «Мастере и Маргарите». Здесь лечили сном и гипнозом», а «...поразительно точное описание парадоксальной гемикрании — заболевания, которым страдал Понтий Пилат, — это прямое отражение курса лекций, которые читал на медицинском факультете М.И. Лапинский. <...> Следует учесть, что Михаил Афанасьевич особенно внимательно изучал эти разделы еще и потому, что и сам страдал гемикранией»⁸.

Необходимо отметить не только общность достижений в области психиатрии профессоров двух клиник, реальной и созданной воображением писателя, но и подчеркнуть созвучие их фамилий — Лапинский — Стравинский — как еще одно доказательство правомочности данного предположения.

В ближайшем медицинском окружении стоит упомянуть и отчима М. Булгакова, популярного на Подоле терапевта и педиатра И.П. Воскресенского, семейного врача всего Андреевского спуска. Любимый ученик «святого доктора» Ф.Г. Яновского, однокурсник советского хирурга, волею Божьей священника, затем архиепископа В.Ф. Ясенецкого-Войно⁹ Иван Павлович на 13 лет раньше своего пасынка закончил Университет св. Владимира (1903). Учился не менее усердно и старательно (тоже почти семь лет), числился среди лучших на факультете. Бывшая пациентка Воскресенского Ф.С. Донина вспоминала (разговор состоялся в 1993 г.), что в годы гражданской войны (ей было лет 7—8) она тяжело болела сыпным тифом. Долго была в беспамятстве. Когда бы она ни очнулась, рядом с мамой у постели находился доктор Воскресенский, добрый, мягкий, деликатный, внешне напоминавший Чехова, чутко реагирующий на детские страдания, врачующий добрым словом.

В эмигрантской жизни, далеко от родного города соприкоснулись судьбы доктора медицины, приват-доцента по оперативному акушерству А.П. Яхонтова (преподававшего Булгакову на шестом курсе) и брата писателя Николая Афанасьевича. Он женился на дочери Яхонтова, Ксении. Вместе, преодолевая неистребимое чувство ностальгии, привыкали к условиям нового уклада жизни. Сентиментально хрупкая душа тоскующего по родным человека проступает в письмах Н. Булгакова.

«Милый добрый Иван Павлович, — писал он Воскресенскому, — как я счастлив сознанием, что Вы стали близким родным человеком нашей семье...

С Вашим образом у меня связаны самые лучшие, самые светлые воспоминания, как о человеке, приносившем нашему семейству утешение и хорошие идеи доброго русского сердца и примеры безукоризненного воспитания. На словах мне трудно выразить то, что Вы сделали маме в нашей трудной жизни, нашей семье и мне на заре моей учебной жизни. Бог поможет Вам, дорогой Иван Павлович»¹⁰.

Полифоничная университетская среда оказалась тем передним планом, на котором складывались личные обстоятельства студента Булгакова, при ее участии формировался характер будущего писателя, сочетавший традиционную духовность и скептицизм, его умение противостоять любому конформизму путем ухода в мир вечных ценностей и идеалов, умение, которое, возможно, вело свое начало от полученных на факультете нравственных уроков. Университетская среда обитания могла стать полем действия его произведений, но волей автора вошла в них лишь отдельными фрагментами и зарисовками. И все же, основываясь на них, опираясь на архивные документы, можно попытаться хотя бы частично реконструировать портрет М. Булгакова того времени, обозначить мир духовных поисков студента, определить доминирующее начало в его характере.

Университет в творчестве Булгакова опоэтизирован, овеян романтикой мечтательного порыва, вечного стремления молодых людей к самоусовершенствованию через знания. Это образ-символ юношеской мечты. Университет — «вечный маяк». «Университет — значит, жизнь свободная, понимаете ли вы, что значит университет? Закаты на Днепре, воля, деньги, сила, слава». (1, 252) Университет, по мнению гимназиста выпускного класса, — это благо для студента. Он снимает часть оков родительской опеки, так ощутимой в школьные годы, утверждает право на автономность существования.

Но реальность всегда сложнее, чем представление о ней. Ожидание праздника от пребывания в университете сменялось буднями с их проблемами и заботами, пока что терпимыми, преодолимыми усилием воли, упорством, старательным трудом студента-медика. Эти заботы даже отдаленно не напоминали те суровые испытания, которые столь обильно выпали на долю Булгакова в советское время. Университетский период подготовил его к жестоким реалиям нового социума, помог выстоять, сохранив неповторимую индивидуальность и верность собственным принципам. Начало университетской жизни — своеобразная исходная точка в самопознании и самоутверждении будущего «лекаря с отличием». Студенческие годы Булгакова изобилуют драматическими коллизиями, связанными с учебой, женитьбой, воинским призывом.

Студенческая пора оказалась сложным периодом мировоззренческих поисков и торжества выработанных именно тогда незыблемых жизненных установок. Первую профессию Булгаков выбрал без мучительных сомнений и раздумий, с желанием продолжить семейную традицию, через свою полезность людям приобрести авторитет и уважение. Главное событие 1909 года начиналось весьма прозаично. 17-ым июля датируется прошение окончившего Первую киевскую гимназию М.А. Булгакова о приеме его в число студентов медицинского факультета. При поступлении он пользовался преимуществами, предоставленными для выпускников гимназий ведомства Министерства народного просвещения, то есть был принят без дополнительных испытаний.

В «Правилах для студентов и сторонних слушателей Императорского Университета св. Владимира» значилось: «Ввиду ограниченного числа вакансий на первых курсах, преимуществом пользуются лица, получившие аттестаты или свидетельства зрелости от гимназий Киевского и Кавказского Учебных Округов. На оставшиеся вакансии принимаются лица... от иноокружных гимназий, а затем, закончившие реальные училища, семинарии и др. уч. зав.»¹¹ Этим объясняется присутствие в университете среди студентов почти 20% представителей народов Кавказа.

С 21 августа 1909 г. Михаил Булгаков — полноправный студент, что удостоверяет его собственноручная подпись в лекционной книжке, главном студенческом документе на все годы учебы. Весной 1910 г. он успешно сдал экзамены за первый курс, а к осени 1912 г., нарушив допустимый правилами срок, все еще был на втором курсе. Ситуация в личной жизни студента неординарная, на факультете же — обычное, рядовое явление, своего рода закономерность, повторяющаяся из года в год. Существующий регламент учебы обязывал студентов закончить курс медицинских наук за десять семестров (5 лет), остающиеся «на повторительные годы» имели право учиться не более семи лет, при этом полукурсовое испытание (4 семестра) должны были выдержать в течение шести полугодий с начала учебы.

Медицинский факультет хронически страдал от перегрузки слушателями. Так в 1910—11 учебном году на 1-м курсе было 339 студентов, на 2-м — 639; на 3-м — 258; на 4-м — 187 и на 5-м — 148.

Перегрузка на первых курсах сменяется тенденцией к значительному снижению, часто ниже положенной нормы (200 человек) количества студентов на последнем курсе. Факультетское начальство, констатируя невозможность при такой загрузке «правильно и продуктивно вести практические и клинические занятия», «организовать четкое прохождение курса медицинских наук», решает не производить прием из других вузов и других факультетов на 2—5-е курсы в 1911—12 учебном году¹². Через год, к 21 сентября 1912 г. положение с количеством студентов, несмотря на принятые меры, усугубляется: на 1-м курсе — 543; на 2-м — 432; на 3-м — 247; на 4-м — 247 и на 5-м — 129 человек.

Простое сопоставление предложенных цифр приводит к однозначному выводу: наиболее критическим для всех студентов был второй курс. Некоторые, поступив в 1901 г., заканчивали университет спустя 10 лет. Учились по семь, восемь, девять лет. В прошениях на имя ректора с просьбой ходатайствовать перед министром об «оставлении» еще на год на том же курсе, наряду с объективными причинами — общие увольнения за беспорядки весной 1902 г.; закрытие университета в 1905—906 уч. году; участие многих студентов в ликвидации эпидемии холеры в 1907—908 уч. году — названы многочисленные субъективные. Так студентам мешает заниматься «слабость организма» и материальная нужда, разнообразные болезни и экстремальные семейные обстоятельства¹³. Некоторые прошения, поражая своей находчивостью в указании причин задержки в учебе, вызывают улыбку чересчур откровенным стилем изложения: «... я заболел сильной неврастенией с припадками, а иногда с приступами небольшого психического расстройства, выразившимися в неоднократном покушении на самоубийство и других ненормальных поступках»¹⁴. Студенты просят «... дать возможность закончить начатое образование, к которому я стремлюсь всей душой, но судьба ставит мне препятствия к достижению»¹⁵.

На этом фоне формулировка-объяснение студента Булгакова звучит стандартно лаконично: «Причина моей неуспешности <третий год на втором курсе — С.Н.> в болезненном состоянии, мешавшем мне в прошедшем учебном году вести занятия надлежащим образом». Дата — 10 сентября 1912 года.

Студенты — изобретательный народ, на какие только ухищрения они ни шли, чтобы облегчить себе аттестацию. Одно из анонимных писем студентов-медиков на имя декана от 7 декабря 1910 г. — документ настолько яркий и выразительный, что его стоит привести целиком.

Киев, 1910 г.
7 декабря

Ваше Превосходительство!

В текущем учебном году (а может быть, и раньше) среди студентов медицинского факультета образовалось «Бюро», предлагающее свои услуги тем товарищам-медикам, которые почему бы то ни было не хотят сами держать экзамены и, в силу эластичности своей совести, охотно платят членам этого «Бюро» деньги, взамен чего «любезные» и человеколюбивые члены «Бюро» выдерживают за этих будущих Гиппократов экзамены. Бюро организовано хорошо, распределены специальности, так что каждый специалист знает хорошо свой предмет и, таким образом, обеспечивает своим клиентам отметку 5. Теперь, со введением новых билетов с карточками студентов, бюро и его многочисленные клиенты забили тревогу, но, тем не менее, решили пустить в ход все мошеннические средства, чтобы избежать контроля, до подлога включительно.

Член бюро (специалист), намеревающийся держать за кого-либо экзамен, на случай контроля, берет входной билет и матрикул своего клиента-просителя и, вложив в него свою карточку, со спокойной совестью идет на экзамен и, получив от ничего не подозревающего профессора отметку, вручает клиенту, за что и получает от признательного коллеги приличный гонорар.

Не правда ли, Ваше Превосходительство, какие милые и остроумные юноши и как высоко они ставят науку!

По нашему простому разумению, нет ничего более возмутительного, как подобные мошеннические приемы, недостойные мало-мальски порядочных людей, а тем паче студентов, на стогнах и распутиях рекламирующих свою высоко-идеальную честность.

Мы, группа студентов-медиков, возмущенные подобным мошенничеством коллег, марающих имя студенчества, во имя справедливости и «прежних» славных традиций студенчества (которое теперь — миф) настоятельно просим Ваше Превосходительство, как декана нашего факультета, принять строгие меры к искоренению этих мошенничеств учреждением проверки личности экзаменующихся студентов¹⁶.

Репрессии деканата возымели действие. С 1911 г. устанавливаются новые правила «для производства записи на экзамены». Суть их в следующем:

«1. Студенты, желающие подвергнуться испытанию по какому-либо предмету <...> подают декану на печатном бланке (бланки эти находятся в канцелярии факультета) заявление непременно для каждого предмета отдельное.

2. Утвержденные подписью декана эти заявления перепровождаются сгруппированными в алфавитном порядке соответственному г. экзаменатору.

3. Испытания производятся студентам, распределенным в алфавитном порядке по 25 человек на каждый экзаменационный день, или в таком количестве, в каком г. экзаменатор найдет возможным для себя»¹⁷.

Бюро перестало существовать и осуществлять свои «человеколюбивые акции». На какое-то время (до появления следующего «альтруиста-рационализатора») воцарились на факультете порядок и добронравие. Хотя и при наличии «бюро» вряд ли мог существенно измениться под его влиянием уровень студенческих знаний. Порукой тому высокий научный ценз преподавателей, культ знаний, царивший на факультете, традиционный пиетет и преклонение студентов перед замечательными педагогами, сложившиеся еще со времен непререкаемых авторитетов — Н.И. Пирогова, В.А. Караваева, Ф.Ф. Меринга и др. Естественно предположить, что Булгаков со своими традиционалистскими взглядами был на стороне авторов письма.

Итак, Михаилу Булгакову и 43 его однокурсникам (1909 года поступления) грозило увольнение. Но гуманное факультетское начальство ежегодно в одно и то же время (в сентябре) по уже сложившейся схеме начинало долготерпеливые хлопоты за отстающих студентов. Виток бумажной волокиты, пройдя все ступеньки служебных инстанций (ведомства ректора, попечителя Киевского учебного округа) заканчивался высшей — Министерством народного просвещения. Апеллируя к господину Министру, попечитель округа ходатайствовал даже за тех студентов, которые должны были призываться на воинскую службу (как Михаил Булгаков осенью 1912 г.). Студенческие тревоги его возникли не случайно и были вызваны перипетиями личной жизни. Еще в 1908 г., летом, произошло знакомство Михаила с Татьяной Лаппа, дочерью действительного статского советника из Саратова. Частые встречи, прогулки по городу, общность интересов и увлечений. Возникновение взаимной симпатии. Затем разлука, переписка и новые встречи через два года. Рождественские каникулы 1911—12 г. они проводят вместе в Саратове. Вот краткая хроника их взаимоотношений по дневнику Н.А. Булгаковой: «Вернулся Миша из Саратова» /15.01.1912/. «Миша уехал сегодня на урок в Саратовскую губернию» /30.05.1912/. «Мишино увлечение Тасей и его решение жениться на ней. Он все время стремится в Саратов, где она живет, забросил занятия в университете, не перешел на 3-й курс» /30.05.1912/. «Миша вернулся — en deux с Тасей: она поступает на курсы в Киеве» /20.08.1912/.

Несомненно, они хотели быть вместе, стремились друг к другу. Булгаков волновался, учеба была ему не в радость, и, как это бывает в минуты огорчений, наступает творческий подъем, драматическая жизненная ситуация стимулирует фантазию. Он сочиняет, показывает пробы пера самому близкому по духу человеку — старшей сестре Надежде. Возможно, студент-медик хотел уехать в Саратов и сменить род занятий, тем более что Татьяна Николаевна в то время была близка к семье владельца частного театра Очкина. Артистическая натура Булгакова берет верх над делом чести студента-медика. Вероятно, семейный совет Лаппа, по настоянию самой Таси, решил отпустить ее на учебу в Киев. Драматическая коллизия разрешилась. Вставка 1940 г. из дневника Н.А. Булгаковой: «Теперь он понимает свое положение, но скрывает свою тревогу, не хочет об этом говорить, гаерничает и напевает, аккомпанирует себе бравурно на пианино, веселые куплеты из оперетт... Хотя готовится, готовится...»¹⁸.

В этом весь Булгаков. Его ирония, как защитная маска, скрывающая те чувства, что нежелательны для постороннего взора, оберегающая натуру впечатлительную и ранимую. Амбивалетность характера — свидетельство глубины и сложности личности. Ирония, юмор, иногда колкая шутка, даже сарказм часто помогают ему выразить свое отношение завуалированно, спрятать истинное чувство, спасают в ситуациях, когда он не решается говорить открыто.

Только через полгода (24.03.1913 г.) получено официальное разрешение «об оставлении» отстающих студентов еще на год на тех же курсах. Конец 1912 и первая половина 1913 г., напряженно-тревожные для студента Булгакова, завершились вполне благополучно. Долгожданная запись «выдержал полукурсовое испытание», появившаяся в матрикуле после весенней сессии (а всего-то нужно было досдать два экзамена: строгому и педантичному профессору Стефанису — анатомию; и увлеченному исследователю профессору Лапинскому — гистологию), стала аргументом в пользу новой семьи. Венчание состоялось 26 апреля 1912 г., ровно через неделю после официального объявления¹⁹. «Таинство брака в Киево-Подольской Добро Николаевской церкви совершал священник Александр Глаголев с причтом»²⁰.

Завершился, пожалуй, наиболее трудный период студенчества Михаила Булгакова. Трехлетнее пребывание на втором курсе стало нравственным уроком, школой самовоспитания, испытанием для его характера и впервые одержанной личной победой. За внешним обаянием, кажущейся беспечностью и легкостью натуры проступил характер целеустремленный, со своим представлением о чувстве долга, убежденностью в правильности своих действий.

Дальнейшая линия поведения студента Булгакова не будет больше вызывать беспокойства и переживаний со стороны близких. Михаил Булгаков в начале учебы и на завершающем ее этапе — это два разных человека. На протяжении шести лет он прошел путь поиска самого себя. Юношески восторженный, насмешливый, веселый, увлекающийся, отзывчивый на шутку, розыгрыш, а если необходимо, умеющий сосредоточиться, углубиться в науку, много работать — на первых курсах, — а на старших, прежде всего, взвешенно серьезный, спокойно уверенный в себе, с осознанным чувством долга и чести зауряд-врач, не утративший желания в свободную минуту повеселиться, умеющий заразить весельем всех, выдумщик и фантазер и мистификатор.

Серьезное, ответственное отношение к учебе, увлеченность анатомическими занятиями, энтомологией, эксперименты с микроскопом — вот главные приоритеты старшекурсника-медика. Все семестровые испытания выдержаны в срок, успешно. Август, сентябрь 1914 года. Он впервые получает возможность проверить свои знания на практике, определить степень психологической подготовленности к будущей профессии. Ведет группу раненых в госпитале при Саратовской казенной палате, находящейся под покровительством патронессы города Е.В. Лаппа (матери жены будущего писателя). На групповой фотографии его трудно выделить из окружающих: такое же юное и открытое лицо, как и у его пациентов. Разве что бросается в глаза внимательный, задумчивый взгляд молодого врача. Губы плотно сжаты, на лице ни тени улыбки, и еще кажется, что во всем его облике сквозит какая-то мягкость и доброта. Это любимая фотография Т.Н. Лаппа. Специально сделанная маленькая выкадровка портрета мужа (7×6 см) была у нее всегда под рукой, хранилась как самая дорогая реликвия. В настоящее время это один из самых ценных экспонатов Музея М.А. Булгакова в Киеве, для его сотрудников — символ многолетней преданности самому первому и сильному чувству, говорить о котором беспристрастно невозможно.

Весь 1914—1915 учебный год ситуацию на факультете определяли социально значимые события отечественной истории. На базе четырех университетских клиник действовал лазарет Красного Креста для больных и раненых воинов, возглавляемый профессором Н.И. Волковичем. Содержался лазарет за счет средств Общества Красного Креста при армиях Юго-Западного фронта, за счет добровольных благотворительных взносов, а также ежемесячных вычетов (1%) из жалованья преподавателей и служащих Университета²¹. Обслуживающий персонал состоял из медицинского штата клиник при активном участии студен-тов-практикантов под руководством профессоров Волковича, Образцова, Муратова, Шимановского.

Внезапно грянувшая война многое изменила в жизни. Молодое поколение призывного возраста она заставила переосмыслить свою жизненную позицию. Всплеск острого национального чувства, желание защитить страну характеризуют ровесников М. Булгакова. Часть из них подлежала мобилизации в действующую армию зауряд-врачами 1-го и 2-го разрядов и почти два года проверяла свой «университетский груз» в прифронтовых госпиталях и передвижных лазаретах частей Юго-Западного фронта. Это бывшие однокурсники и друзья: А.И. Яралов-Яралянц, Е.Б. Букреев, С.Н. Ручковский, В.Н. Яновский и др. Студенты же четвертого курса, в их числе и Булгаков, в конце 1914—15 учебного года приобретали и совершенствовали первые врачебные навыки в относительно мирных условиях круглосуточных дежурств в университетском лазарете, совмещали учебу с практикой. В весеннюю сессию 1915 г. все 205 четверокурсников сдавали экзамены, готовились стать зауряд-врачами 2-го разряда²² и, возможно, пополнить число фронтовиков. В калейдоскопе очень разных, часто экзотически звучащих фамилий однокурсников — Илья Бланк, Алахверди Оглы Али Гейдар Гаджи Наджар Кули Гаджи, Иешуа Мильман и др., — православных около 50%, иудеев — более 20%²³, армяно-григорианского вероисповедания — около 10%, остальные — католики, православные старого обряда, евреи-реформаторы. Вероятно, столь пестрый перечень многонациональных студенческих фамилий и вероисповеданий — свидетельство царившей на факультете национальной и религиозной веротерпимости.

Во всем блеске интеллектуальных возможностей проявился старшекурсник Булгаков. Его аттестация среди лучших на курсе: терапевтическая факультетская клиника у В.П. Образцова — 4 (четыре), акушерско-гинекологическая клиника у Г.Г. Брюно — 5; получены зачеты: хирургическая факультетская клиника у Н.М. Волковича, детские болезни — у Н.А. Свенсона, практические занятия по гигиене — у К.Э. Добровольского. Завоеванная стабильность в знаниях и оценках будет сохранена им до окончания медицинского курса. Почти 30 студентов испытаний не выдержали.

В разгар сессии пришло сообщение Главного Военно-Санитарного Управления из Петрограда с объявлением очередного воинского призыва. М. Булгаков (неожиданный факт) «изъявляет желание» служить в особенно секретном, элитном Морском ведомстве²⁴. Но подвели не нарушаемые никогда условия службы — православная вера, образованность и... абсолютное физическое здоровье. Как считают современные медики, повышенное кровяное давление уже тогда (в апреле—мае 1915 г.) было малозаметным предвестником будущего грозного и трагического заболевания — гипертонического нефросклероза.

Маленький конкретный эпизод биографии студента Булгакова позволяет заглянуть в мир его чувств, поразмышлять о свойствах характера. В едином патриотическом порыве со всей страной юный зауряд-врач мечтает послужить отчизне. В его романтическом устремлении нет ничего странного. Момент его выбора кажется закономерным для характера, на первый взгляд, строптивого, умеющего отстаивать свое право на оригинальность, но в экстремальных исторических условиях способного чувствовать свое единение со всем обществом, сплоченным идеей защиты родины. И хотя внутренняя потребность стать военным врачом не реализована, Булгаков подтверждает свой нравственный выбор. Все лето 1915 г. он добровольно служит зауряд-врачом в одном из госпиталей Киева. Это мог быть университетский лазарет Красного Креста, просуществовавший до начала 1915—16 учебного года, но документальное подтверждение пока не найдено. А добровольчество сначала врача, а затем писателя Булгакова повторится снова и снова, станет нормой его поведения. Весной 1916 г. он ушел добровольцем-хирургом Юго-Западного фронта, а в августе 1919 г. стал добровольцем-врачом Белой армии²⁵, в октябре 1919 г. «окончательно бросил занятие медициной», добровольно оставил «звание с отличием и писал». Своеобразная воля писателя проявится в сопротивлении жесткому идеологическому прессингу со стороны пролетарской власти, в стремлении сохранить в этих условиях творческую индивидуальность, свое право на оригинальность мысли и фантазию.

Весь летний период 1915 г. существовала угроза перевода медицинского факультета в Саратов, куда из опасной прифронтовой зоны, в какой находился город, переехал весь Киевский университет. Но все обошлось: 1 сентября 1915 г. получено разрешение Главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта оставить медицинский факультет в Киеве. «...Принимая во внимание настоятельное требование Министерства народного просвещения об усиленных занятиях со студентами-медиками», ректор университета отказывает Российскому обществу Красного Креста в использовании факультетских клиник для госпиталя²⁶.

Напряжение в учебе спадает только в канун светлого Рождества Христова. Для пятикурсника Булгакова завершился сложный период университетской жизни. 22 декабря с хорошими оценками закончен 9-й семестр. В лекционной книжке зафиксированы все необходимые изменения студенческого статуса. 3 января 1916 г. зауряд-врач 1-го разряда (т. е. студент, закончивший весь курс медицинских наук, собирающийся выдержать выпускные испытания) получил выпускное «Свидетельство». Оставалось преодолеть самое сложное и трудное за все годы учебы — выпускные испытания, итог студенческих усилий за шесть с половиной лет.

Аттестация — за весь курс, по 26 предметам. Экзаменующихся 126 человек — 60 выслушавших курс в январе 1916 г. (как М. Булгаков), остальные — зауряд-врачи 1-го разряда, закончившие учиться в мае, ноябре 1914 г. и прослужившие все это время в действующей армии (как С. Ручковский, А. Яралов-Яралянц), несколько выпускниц Высших женских курсов. Возглавлял испытательную комиссию декан факультета А.А. Садовень. Экзамены проводились с 10 февраля по 31 марта. В день сдавали по несколько предметов. На весь поток было 26 отличников, то есть имеющих не менее 11 оценок «весьма удовлетворительно» (у Булгакова их было 13) и удостоенных степени «лекаря с отличием». Диплом «лекаря с отличием» — высшая заслуженная награда, самая престижная из всех возможных на факультете. Для выпускника Булгакова диплом «лекаря с отличием» — не только знак торжества, но и свидетельство общественного признания его собственной значимости. Официальным приобщением к медицинскому сословию стало торжественное вручение «Временного свидетельства» об окончании Университета и подписание «Факультетского обещания», своеобразного кодекса чести врачебной корпорации. Важный и особенно ценимый им «Диплом» был готов только через полгода (пока он печатался типографским способом, его заменял временный документ). Доктор Булгаков смог получить свой диплом, вероятно, 7 марта 1917 г. В это время уже опытный врач Смоленской губернии воспользовался первым заслуженным отпуском и навестил родных в Киеве.

Итак, позади остались незабываемые студенческие годы, честолюбивому юноше открывалась манящая перспектива, благодаря «любимой науке медицине», обрести материальную независимость, популярность и, конечно, славу.

Но война продолжалась, и многие выпускники в очередной воинский призыв ушли служить младшими ординаторами разных врачебных учреждений Юго-Западного фронта. Формулировка «негоден к несению военной походной служба» против его воли хранила юного доктора Булгакова. Сопротивляясь обстоятельствам, он добровольно (опять!), обратившись в общество Красного Креста, получает назначение сначала в Каменец-Подольский, а через некоторое время (1—1,5 месяца) — в Черновицкий госпитали. Много оперирует, живет в постоянной тревоге за состояние раненых. Огромное трудолюбие, настойчивость в работе, верность профессиональному долгу характеризует личность доктора Булгакова. «...Никогда не помрачать честь сословия, в которое ныне вступаю», — для него это была не просто красивая фраза из «Факультетского обещания». В этих словах смысл всей последующей жизни Булгакова, его творческое кредо, квинтэссенция всего существования, добрая воля сильной и внутренне свободной личности. В 1919 г. Булгаков оставил медицину ради литературы и избрал не простой, но честный путь к славе, о которой мечтал в юности. Вторая профессия станет достойной преемницей первой — он сохранит те же духовные приоритеты, что определяли линию поведения доктора Булгакова.

Если бы жизнь человека представляла цветовую гамму, то самым теплым и светлым периодом Михаила Булгакова были бы университетские годы. Их можно соотнести с широкой палитрой, чередующей все цвета радуги, от восторженно оптимистических в начале учебы с редкими вкраплениями тревожных красок в середине до спокойно уверенных — в конце. В палитре явно преобладал бы цвет покоя, ощущения душевного комфорта и, значит, счастья человека, уверенного, самодостаточного, умеющего управлять обстоятельствами в свою пользу. Периодически повторяющийся, доминирующий над всеми цветами, в спектре гармонично соединяющий их в один полноценный рисунок — это дух покоя, спокойствия и стабильности, сопутствующий Булгакову все эти годы.

Итак, университетские годы, киевское медицинское окружение, профессиональные впечатления — в совокупности все это одна из граней, длиной в 10 лет (1909—19), сложной судьбы будущего писателя. Грань значительная и весомая, заложившая основы будущего писательского представления о жизни. Первая профессия сформировала творческое кредо писателя, обогатила мир его чувств и идей, установила духовные приоритеты. Простая и мудрая медицина научила писателя видеть и понимать жизнь, дала первый практический опыт, определила темы и стилистику многих произведений.

Существует органичная взаимосвязь между реальной жизнью доктора Булгакова и потоком жизни в его творчестве. Булгаков-писатель проецирует на литературу багаж чисто теоретических знаний, полученных в университете, использует богатую эмоциональную память, зафиксировавшую калейдоскоп человеческих образов, достойно представляющих медицину в настоящей жизни. Фигура врача в творчестве Булгакова, особенно в ранних произведениях, и фигура писателя часто одно и то же лицо. Писатель изучает своих героев глазами врача; голоса врача и писателя звучат в единой тональности. Пафос произведений Булгакова — это пафос человеколюбия, унаследованный от любимой науки. Две профессии писателя, медицина и литература, одухотворены одной личностью с рыцарским отношением к жизни: требовательно беспощадным к себе, исходящим от обостренно наследственного чувства долга и чести.

Идея служения людям, даже если они по невежеству, не коренному, а порожденному условиями жизни, не понимают ее, решительно и искренне отвергают вызванную ею деятельность, объединяет М. Булгакова, доктора и писателя, с одним из его героев, Иешуа, твердо и смело, по внутренней убежденности, идущим по избранному пути и выполняющим предопределенную миссию. Мотив спасения человеческих душ, не просто врачевания тела, а оздоровления внутренней сути человека — высшее предназначение главного героя ранних рассказов Михаила Булгакова. В отличие от евангельского повествования без драматических коллизий заканчиваются его взаимоотношения с окружающим миром, воплощающим «тьму египетскую». Молодой врач в «Записках юного врача» психологически и биографически тесно связан с самим автором, существует в литературе как его зеркальное отражение. Смело, гордо и неуклонно шествовал Булгаков по жизни в ипостаси писателя-врача, «...порою мнительный в мелких обстоятельствах жизни, раздираемый противоречиями, он в серьезном, в моменты кризиса не терял самообладания и брызжущих из него жизненных сил», — писал в 1940 г. П.С. Попов, друг и первый биограф писателя. Чем не портрет его литературного двойника? Вместе они «...не то с мечом, не то со стетоскопом...» идут все вперед и вперед, самоотверженно принимая удары судьбы и вновь окрыляясь на борьбу.

Медицинский кабинет М. Булгакова и его alter ego А. Турбина («Белая гвардия»). Киев, Андреевский спуск, 13. 2000 г.

Михаил Булгаков — выпускник медицинского факультета Киевского университета св. Владимира. Киев, 1916 г.

Ф.Г. Яновский, заведующий кафедрой госпитальной терапии университета. 1910-е гг.

Ф.А. Стефанис, заведующий кафедрой нормальной анатомии университета. 1910-е гг.

С.П. Томашевский, заведующий кафедрой дерматологии университета. 1900-е гг.

Начало письма группы студентов-медиков Киевского университета. Киев, 7 декабря 1910 г.

Справочник Канторовича

Рецепт сыворотки, выписанный М.А Булгаковым

Протокол выпускных испытаний медицинского факультета Киевского университета св. Владимира от 6 апреля 1916 г.

Бланк для рецептов. 1916 г.

Примечания

1. М. Петровский. Мастер и город. Киевские контексты Михаила Булгакова. Киев, 2001. С. 14.

2. Со слов первого биографа писателя П.С. Попова в кн. Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1988. С. 41.

3. Цит. по: Аронов Г.Е. Феофил Гаврилович Яновский. Киев, 1988. С. 31.

4. Булгаков М. Белая гвардия. — Собрание сочинений в пяти томах. Т. 1. М., 1989. С. 409. (Далее в тексте сноски на произведения Булгакова даются по этому изданию с указанием тома и страницы в скобках после цитаты.)

5. Архив г. Киева. Ф. 16. Оп. 465. Д. 6105.

6. Собственность Литературно-мемориального музея М.А. Булгакова. Представлена в экспозиции медицинского кабинета.

7. Земская Н.А. По материалам семейного архива. — Творчество Михаила Булгакова. Кн. 2. СПб., 1994. С. 45.

8. Виленский Ю.Г. Доктор Булгаков. Киев, 1991. С. 46.

9. Таково было написание его фамилии в университетских документах, хранящихся в Киевском городском архиве.

10. Земская Н.А., указ. соч., с. 44—45.

11. Архив г. Киева. Ф. 16. Оп. 469. Д. 877.

12. Там же, ф. 16. Оп. 469. Д. 5999, с. 65.

13. Там же, с. 8. Волна самоубийств и попытки свести счеты с жизнью — явление времени на рубеже 19—20 вв. и характеристика психологического состояния молодых людей, чересчур остро, болезненно реагирующих на рождение новой эпохи.

14. Так объяснял причину задержки в учебе А.Н. Сабаев в сентябре 1912 г. Архив г. Киева. Ф. 16. Оп. 477. Д. 468.

15. Заявление А.П. Белецкого. Там же.

16. Архив г. Киева. Ф. 16. Оп. 465. Д. 5999, с. 60—61.

17. Там же, с. 63.

18. Н.А. Булгакова — сестра писателя. — Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988. С. 74—75.

19. Прошение на имя ректора разрешить вступить в брак с дочерью действительного статского советника Лаппа Т.Н. датировано 26 марта 1913 г. Архив г. Киева. Ф. 16. Оп. 465. Д. 5999.

20. Там же, ф. 16. Оп. 465. Д. 16366, с. 1.

21. Там же, ф. 16. Оп. 450. Д. 174, с. 171.

22. Студенты, успешно закончившие 8 семестров, поднимали свой статус до зауряд-врачей 2-го разряда.

23. Хотя допустимая норма лиц иудейского вероисповедания была не более 19 процентов.

24. Архив г. Киева. Ф. 16. Оп. 477. Д. 745. Опубликовано в журнале Collegium. 1995. № 1—2. С. 233.

25. Младший ординатор Булгаков служил в Самарском госпитале Красного Креста с начала апреля до 13 сентября 1916 г. См. об этом: Рогозовская Т. Дело врача Булгакова Михаила Афанасьевича. — Зеркало недели /Киев/. 1998. 4 сентября. № 35 (204). Позже, с приходом в Киев войск генерала Бредова в августе 1919 г., Булгаков сменит статус частного лица, страдающего от политического хаоса, на временно устойчивое положение военного врача одного из госпиталей Владикавказа.

26. Архив г. Киева. Ф. 16. Оп. 465. Д. 408, с. 3.