Пристальное знакомство с творчеством крупного писателя отзывается еще и тем, что оно непременно втягивает читателя в тот круг культуры, который был органично присущ писателю, приобщает его к кругу чтения. Благодаря этому открываешь для себя произведения писателей, часто незаслуженно забытые, произведения изумительные, рожденные блистательными умами. Надо только научиться распознавать их и тогда, когда ни название произведения, ни его автор прямо нигде не названы. Встречающиеся порой возражения против увеличения количества источников заимствований нельзя считать оправданными. Авторы таких воззрений незаметно для себя исходят из убеждения, что писатель огражден каким-то чудом от любых жизненных и литературных впечатлений и все, что встречается в его произведениях, — выдумано, «высосано из пальца». Когда же их, говоря по-булгаковски, удается «разъяснить», изумляешься тому, как любая пустяковая деталь, отдельное словечко или фраза могли вдохновить (и вдохновляли) Михаила Булгакова, как изящно он умел вплетать их в ткань своего повествования, отчего эта ткань приобрела неповторимый рисунок изысканной парчи, переливающейся всеми цветами радуги.
Такие золотые и серебряные нити М. Булгаков нашел и я произведениях австрийского писателя, поэта, драматурга, философа-эстетика Руперта Хамерлинга (1830—1890 гг.). Его произведения переводились в России в прошлом веке и начале нынешнего. Его пьесы — «Дантон и Робеспьер», «Агасфер в Риме», «Царь в Сионе» — ставились на русской сцене, в том числе Александринским театром. Переведены были на русский его роман «Аспазия» и философская «Атомистика воли». Правда, в то время его имя чаще писалось по-русски иначе — Роберт Гамерлинг.
По крайней мере два произведения Хамерлинга дают основание говорить о знакомстве с его творчеством Михаила Булгакова: сатирическая поэма «Гомункул» и пятиактовая комедия «Лорд Люцифер». Стихотворный перевод «Гомункула» (перевод размерам подлинника Ф.3. ф.-Л.»), написанного в 1888 г., был опубликован в журнале «Пантеон литературы» (СПб., 1892. № 3. С. 1—32; № 4. С. 33—36 (отдельная пагинация)), первые четыре песни. Песнь пятая в прозаическом переводе Вл. Краузе публиковалась журналом «Семьянин» (Пб., 1896, т. 11. № 3. С. 97—111). «Лорд Люцифер» в переводе Вс. Чешихина был помещен в качестве приложения в книге: Чешихин Вс. Гамерлинг. Характеристика. СПб., 1904. (В оригинале пьеса имеет пять действий, переводчик сократил ее до четырех).
Первое из этих произведений состоит из десяти глав-песен. Особый интерес для нас здесь представляют песни первая и пятая (но и вся поэма замечательна своей поразительно неиссякаемой актуальностью).
Песнь первая («Из реторты») рисует картину того, как некий, не названный автором по имени ученый отшельник, этакий Фауст XIX века, создает в лабораторных условиях, вырастив в реторте, искусственного человека — гомункула (homunculus на латыни буквально означает «человечек»).
Едва появившись на свет, гомункул повел себя довольно нагло, развязно, стал критиковать своего создателя и предъявлять ему несусветные требования. Выглядел он так:
«...морщинистый гомункул,
Хоть ребенок или карлик.
Уж казался много старше.
Чем отец, ученый доктор.»
Тут же он заявляет доктору:
«Должен ты одеть сегодня
И питать меня!.. Корми же!..»
Ученый выполняет его требования:
«Доктор взял из ресторана
Тотчас порцию жаркого
И вина, что подороже,
И поставил перед сыном
Те дары земли и неба.
Тот отведал только мяса.
Губы стал мочить в стакане,
Полном влаги ароматной,
И скривив в гримасе ротик,
Тер брюшко себе ладонью,
В спазмах корчился на стуле
От желудочных страданий.
Он нашел вино ужасным,
Мясо назвал несваримым,
Попросил себе камеди,
Кофеину, серы, спирту,
И последнего стаканчик
Проглотивши, насладившись...»
Уже эти немногие детали вызывают в памяти картины из «Собачьего сердца» И. Булгакова: как повел себя новоявленный человек — Шариков, созданный гением профессора Преображенского, только не в реторте, а путем хирургического синтеза из бывшего пса Шарика и бывшего алкоголика Клима Чугункина. Он так же, как хамерлинговский гомункул, мал ростом, так же назван автором (Булгаковым) «человечком», так же предпочитает вину, которое пьют профессор и его ассистент, более крепкий напиток — водку.
Гомункул у Хамерлинга пеняет своему создателю:
«Как тебе, признайся в этом,
Вдруг взбрела на ум идея
Подарить мне жизнь и тело?
. . . . . . . . . . . .
Да, я требую отчета,
По какому это праву
Ты меня создать решился?
И припрячь к колесам жизни,
Осудив меня на беды
Омерзенья, голоданья
И скучищу нашей сферы?..
Разве я просил об этом?...»
Так же временами выражает претензии Преображенскому и Шариков: «Разве я просил мне операцию делать? <...> Я, может, своего разрешения на операцию не давал» (Булгаков 2: 169). Так же, как герой Хамерлинга, Шариков фамильярен. Он говорит Преображенскому: «Что-то вы меня, папаша, больно утесняете» (Булгаков 2: 165). Профессор разъярен: «Кто это тут вам папаша? Что за фамильярности? Называть меня по имени и отчеству!» А вот хамерлинговского доктора хамство его «отпрыска» не возмущает, он не учит свое создание этикету, быть может, потому, что имени и отчества не имеет, и сам автор называет его то и дело «папашей».
Есть много и других параллелей между этими двумя столь разными, разновременными и разнокультурными произведениями. Так, у Хамерлинга едва увидев свет,
«Тут, порывшись в массе книжек,
Взял одну из них он с полок,
В креслах докторских разлегся,
Стал читать и углубился.
. . . . . . . . . . . .
С места начал наш гомункул
Осуждать с брюзжаньем книгу,
Что в руках держал, читая...
Это доктору-папаше
Чрезвычайно интересным
Показалось... и в заметки
Он занес, что человечка
Первый зуд литературный
Полон пыла рецензента.
А читающий в азарте
Разразился в замечаньях
Острых едких, злых и пряных
Так, что даже доктор старый
Стал читать, чихать без счету,
Он хотел уйти подальше.
Чтоб не вызвать раздраженья.
Но малютка ту книжонку
Бросил прочь...»
У Булгакова в «Собачьем сердце» заметки о поведении «новорожденного» делает не профессор Преображенский, а его ассистент доктор Борменталь. Так у него появляется запись: «Новая область открывается в науке: без всякой реторты Фауста создан гомункул!» (Булгаков 2: 164). Далее он делает вывод, что их подопечный научился читать еще будучи собакой: «Шарик читал! Читал!!! Это я догадался! По «Главрыбе»! Именно с конца читал!» (Булгаков 2: 165). Читал новоявленный член общества и став по виду человеком:
«— Вы бы почитали что-нибудь, — предложил он (Борменталь — Ф.Б.), а то, знаете ли...
— Я уж и так, читаю, читаю... — ответил Шариков и вдруг хищно и быстро налил себе полстакана водки.
— Зина! — тревожно закричал Филипп Филиппович, — убирай, детка, водку, больше не нужна! Что же вы читаете? — В голове у него вдруг мелькнула картина: необитаемый остров, пальма и человек в звериной шкуре, в колпаке. «Надо будет Робинзона...»
— Эту... как ее... переписку Энгельса с этим, как его, дьявола с Каутским.
Борменталь остановил на полдороге вилку с куском белого мяса, а Филипп Филиппович расплескал вино. Шариков в это время изловчился и проглотил водку.
Филипп Филиппович локти положил на стол, вгляделся в Шарикова и спросил:
— Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?
Шариков пожал плечами.
— Да не согласен я.
— С кем? С Энгельсом или с Каутским?
— С обоими, — ответил Шариков» (Булгаков 2: 183).
Увидев, какого «ума» набрался Шариков из этой книжки, профессор Преображенский приказывает ее сжечь.
Итак, видно, что некоторые монороли в произведении Хамерлинга Булгаков делит между двумя-тремя персонажами. Впрочем, эта особенность характерна для него. Если у Хамерлинга книжку бросает сам гомункул, то у Булгакова ее бросают (в печь) по приказу профессора, а Шариков (= гомункул) пытается ее спасти. У Хамерлинга книжку ругает только гомункул, у Булгакова отрицательно относится к ней и Преображенский.
Гомункул Хамерлинга, увидев портрет молодой женщины, восхищается им. Доктор начинает учить его ценить любовь, рассчитывая устроить своему «чаду» в будущем нормальную человеческую жизнь. Гомункул высмеивает идеи доктора о любви и верности. Шариков Булгакова то и дело проявляет любовные вожделения, пристает к домработнице, соседке и в конце концов обманывает девушку, с которой вместе служит в конторе очистки.
У Хамерлинга гомункул жалуется на головные боли:
«Крикнул он, и стал со стоном
Повторять: «Мой лоб и темя,
Видно, жертвы адских болей!..»
Подобным образом ведет себя и Шариков у Булгакова: «Ухватили животную, исполосовали ножиком голову <...> А ежели бы я у вас помер под ножиком?» (Булгаков 2: 169).
В конце концов хамерлинговский доктор приходит к выводу:
«А, пожалуй, я рискую,
Что когда-нибудь парнюга
Мне бока намнет... Чертеныш!»
В «Собачьем сердце» Шариков прямо угрожает Преображенскому и Борменталю.
Доктор Хамерлинга приходит к выводу, что он во время проведения опыта что-то не учел и поэтому надо бы исправить недочеты, повторив опыт, но, учтя прежние ошибки, проводить его не форсируя, постепенно. В этом «подражать природе надо», — решает доктор.
Роль природы осознается и профессором Преображенским в «Собачьем сердце». Он говорит своему ассистенту: «Вот, доктор, что получается, когда исследователь вместо того, чтобы идти ощупью и параллельно с природой, форсирует вопрос и приподымает завесу!» (Булгаков 2: 193). Даже лексика сходна с той, что звучит у Хамерлинга:
«Признаюсь, мы поспешили,
Форсированно мудрили
Над формацией твоею...»
В финале первой песни «Гомункула» доктор усыпляет гомункула и
«Тут же спящий человечек
Брошен был в реторту снова.
Доктор способ знал отлично,
Как привесть обратно тельце
В состоянье эмбриона,
К первым жизненным началам,
К мудро собранным комочкам
Тонкой, нежной протоплазмы.
Это все проделав ловко,
Он — с усильем несказанным —
Эмбрион преосторожно
Поместил приемом тайным
В лоно женщины...»
После этого на свет появляется казалось бы нормальным образом ребенок, вырастает и проходит долгий жизненный путь, который все равно складывается не так, как у остальных людей, из-за того, что изначально было совершено насилие над природой.
В повести Булгакова профессор Преображенский вопрошает: «Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно!..» (Булгаков 2: 194). Осознав, что его научное открытие в деле преобразования животного в человека «стоит ровно один ломаный грош», Преображенский с помощью Борменталя усыпляет Шарикова и преобразует его обратно в Шарика.
Удивительны и другие приключения «переделанного» гомункула в песнях 2—10-й поэмы Р. Хамерлинга. Удивительно и то, что они находят отзвук у М. Булгакова, но уже в романе «Мастер и Маргарита». Следя за похождениями гомункула, получившего уже имя Мункель (по обретенной им, благодаря «тайному приему», матери), читатель встретит, например, живые шахматы и, безусловно, вспомнит такие шахматные фигуры в романе Булгакова, которыми играли Бегемот и Воланд.
Пятая песнь поэмы Р. Хамерлинга («Литературная Вальпургиева ночь») представляет в сатирическом свете современных автору литераторов, лиц вполне реальных. Но наряду с ними действуют и вымышленные персонажи. Картина их пиршества и танцев очень похожа одновременно и на то, что происходит у Булгакова в «грибоедовском» ресторане, и на «великий бал полнолуния» — бал Воланда.
У Хамерлинга читаем: «Легкая, как перышко, гибко летала госпожа Жорж Санд в объятиях Фауста, Диогена, Мюнхгаузена, Шлемиля, Дон-Жуана, Уленшпигеля и еще многих других. Брезинг вальсировал с госпожой Бухгольц, Тефт увлекся Наной, кружился с нею. С красавицей Аспазией тан-вали критики, прыгали с нею, как мешки, но дух занимался у них раньше, чем у нее, красавицы» (Хамерлинг 1893).
Сравним у Булгакова: «Заплясал Глухарев с поэтессой Тамарой Полумесяц, заплясал Квант, заплясал Жукопов-романист с какой-то киноактрисой в желтом платье. Плясали: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман Жоржем, плясала красавица архитектор Семейкина-Галл, крепко схваченная неизвестным в белых рогожных брюках. Плясали свои и приглашенные гости, московские и приезжие, писатель Иоганн из Кронштадта, какой-то Витя Куфтик из Ростова, кажется, режиссер, с лиловым лишаем во всю щеку, плясали виднейшие представители поэтического подраздела Массолита, то есть Павианов, Богохульский, Сладкий, Шпичкин и Адельфина Буздяк, плясали неизвестной профессии молодые люди в стрижке боксом, с подбитыми ватой плечами, плясал какой-то очень пожилой с бородой, в которой застряло перышко зеленого лука, плясала с ним хилая, доедаемая малокровием девушка в оранжевом шелковом измятом платьице» (Булгаков 5: 61).
Учтем и то, что в последней редакции романа Булгакова действие «московских» глав разворачивается в первых числах мая. Описанная сцена происходит, как установлено исследователями, 1 мая, то есть в день святой Вальпургии. Несколькими часами раньше происходит действие и в поэме Хамерлинга.
Другие картины хамерлинговского бала тоже не оставили М. Булгакова равнодушным и нашли, как будет видно, отражение в описании «великого бала у Сатаны».
Приведенным выше описаниям танцев из 5-й песни «Гомункула» предшествует такой: «<...> праздничное угощение, бал, представление, вакханалия. <...> Лорелея блистала на празднестве в волшебном одеянии сверкающей царицы фей. <...> На ней было платье, все сотканное из золотой паутины и поверх накинута блестящая мантилья, состоящая из великолепных разноцветных крыльев бабочек. Оправленный в золото, богато украшенный драгоценными камнями павлиний хвост служил ей веером. В бриллиантовой диадеме на ее голове, казалось, было оправлено в золото созвездие Ориона; ее фата, казалось, разорвется от дуновения ветерка; длинный шлейф ее платья походил на большой хвост звезд, который тащит за собою, шествуя по небу, царица ночи. <...> Позвольте мне лучше рассказать вам о веселом представлении, о большом пестром карнавальном маскараде-вакханалии, который заключил и увенчал праздник. Местом действия этого маскарада был Блоксберг вместо Парнаса, и называлось представление «литературная Вальпургиева ночь текущего столетия». Четыре ключа били на Блоксбурге-Парнасе: ключ воды, ключ вина, ключ благородного ячменного напитка и четвертый — ключ водки. <...> В пестрой толпе гостей было видно много знаменитых людей как нового, так и прошедшего времени <...> В праздничной толпе находился также и черт. Да, это был настоящий черт с лошадиною ногою и петушьим пером; он вел через толпу свою бабушку. Но он выглядел очень скромно и бедно, сильно потерто было его платье» (Хамерлинг 1896: 97—98, 107).
Напомним некоторые детали «великого бала Сатаны» из романа М. Булгакова. Вот Маргариту готовят и наряжают к выходу на бал. Она «не помнит, кто сшил ей из лепестков бледной розы туфли и как эти туфли сами собой застегнулись золотыми пряжками» (Булгаков 5: 253). «В следующем зале не было колонн, вместо них стояли стены красных, розовых, молочно-белых роз с одной стороны, а с другой — стена японских махровых камелий. Между этими стенами уже били, шипя, фонтаны, и шампанское вскипало пузырьками в трех бассейнах, из которых был первый — прозрачно-фиолетовый, второй — рубиновый, третий — хрустальный. Возле них мотались негры в алых повязках, серебряными черпаками наполняя из бассейнов плоские чашки» (Булгаков 5: 255). «Потом Маргарита оказалась в чудовищном по размерам бассейне, окаймленном колоннадой. Гигантский черный Нептун выбрасывал из пасти широкую розовую струю. Одуряющий запах шампанского подымался из бассейна. <...> Хрустальное дно бассейна горело нижним светом, пробивавшим толщу вина, и в нем видны были серебристые плавающие тела. Выскакивали из бассейна совершенно пьяными. <...> Бегемот наколдовал чего-то у пасти Нептуна, и тотчас с шипением и грохотом волнующаяся масса шампанского ушла из бассейна, а Нептун стал извергать не играющую, не пенящуюся волну темно-желтого цвета. Дамы с визгом и воплем: «Коньяк!» — кинулись от краев бассейна за колонны. Через несколько секунд бассейн был полон, и кот, трижды перевернувшись в воздухе, обрушился в колыхающийся коньяк» (Булгаков 5: 263—264).
В ранней редакции романа, имевшей название «Князь тьмы» (1928—1937 гг.) после приведенных описаний следовало: ...Маргарита, посылая улыбки гостям, попала в темный закопченный погреб с бочками. Налитый жиром, с заплывшими глазками, хозяин погреба в фартуке наливал вино любителям пить в погребах из бочек. <...> Из погреба перенеслись в пивную <...> Маргарита слышала рычащий бас: «Королева-матушка! Свет увидели. Вот за пивко спасибо!» (Булгаков 1993: 212).
Разумеется, семантика бала, танцев, маскарада у Хамерлинга и Булгакова совпадает не вполне. Если Хамерлинг ограничивается сатирическим изображением нравов современной ему литературной публики, высмеиванием новых претенциозных литературных школ и направлений, то Булгаков дает еще и картину социальных нравов, конформистских по своему существу в условиях тогдашнего тоталитарного режима. В этом отношении небезынтересно отметить, что семантика танцев в изображении Булгакова во многом корреспондирует с семантикой танца, много ранее описанной Максимилианом Волошиным. В статье «Разговор», написанной в 1906 г., М. Волошин писал: «То психическое безумие, которое в наше время чаще всего соединяется с чисто политическими движениями, очень близко связано с экстатическим танцем. Террор и танец идут рядом и иногда даже без особенно сильного внешнего толчка могут переходить из одного в другое. <...> Припомните ту эпидемию танцев, которая охватила среднюю Европу после того долгого и тягучего ожидания конца мира перед тысячным годом. <...> А французский Террор! <...> Париж термидорианский танцевал в течение нескольких месяцев. Танцевали все — женщины, дети, старики, плебеи и бывшие аристократы. Только что выпущенные из тюрем. Дети, родители которых были казнены несколько дней назад. Был даже особый бал, носивший трагическое имя «Бала гильотинированных», на который допускались только близкие родственники казненных. Туда являлись в особых костюмах — с шеей, открытой как для казни и с красным языком, обведенным вокруг горла» <выделено мною — Ф.Б.> (Волошин 1906).
Потрясающие совпадения! В ранней редакции романа Булгакова барон Майгель, прибывший на бал Воланда, был не застрелен, как в редакции последней, а зарезан (ему перерезали горло). И его голова вместе с головой Берлиоза должна была, очевидно, послужить чашей причастия навыворот. Не забудем и багровый шрам на шее Геллы, и отрывание головы Жоржу Бенгальскому, и отрезание (гильотинирование) головы Берлиозу уже в начале романа, после чего и появляется в романе картина первых танцев — в «грибоедовском» ресторане.
Поэма Хамерлинга, кажется, дает возможность понять и «происхождение» доктора Борменталя Ивана Арнольдовича, ассистента профессора Преображенского в «Собачьем сердце», точнее — его фамилии. Как мы видели в «Гомункуле», ассистента у доктора не было, он действовал в одиночку. Но в начале песни 1-й перечисляются препараты, которыми пользовался доктор, производя свой опыт по созданию гомункула:
«Долго-долго толковалось
О фибрине, альбуцине,
О муцине и нормальном
Их смешенье и о прочем1...»
В этом ряду почти уместным было бы упоминание лекарственного препарата бороментола. Во всяком случае, Булгакову, врачу по образованию, все эти названия не были чужды. Их перечень у Хамерлинга мог натолкнуть его на подбор фамилии для нужного в его повести персонажа, отличающейся от наименования «бороментол» всего двумя буквами. Борменталь — в любом случае фамилия искусственная — не свойственна немецкой ономастике. Однако внешне она выглядит вполне по-немецки. Имя Борменталя — Иван — в сочетании с отчеством — Арнольдович — указывает на то, что ассистент профессора был родом из обрусевших немцев. Да и сам Борменталь говорит, что его отец, судебный следователь, жил в Вильно. Заметим, что порой Борменталь и Преображенский говорят между собой по-немецки, чтобы их не понял Шариков.
* * *
Главный герой комедии Хамерлинга «Лорд Люцифер» — лорд Сераннон, молодой англичанин-миллионер, назвавший себя Люцифером. Несмотря на свою молодость, он пресытился жизнью и помышляет о самоубийстве с самого начала пьесы: «Конечно, бывают люди, которые топятся. Фу! Это хорошо для щенков! Яд? — Это годится для крыс. Нож? — Смерть свиней и телят. Веревка? — Удобно для шулера. Для джентльмена вполне прилична только пуля» (Хамерлинг 1893).
Мотив самоубийства (или попытки его) из пистолета проходит сквозь многие произведения М. Булгакова. Самый яркий пример — попытка самоубийства из браунинга Максудова в «Записках покойника». В чертах Максудова много автобиографического самого Булгакова. Самоубийство из револьвера друга юности писателя — Саши Богданова — на глазах Булгакова не отпускало его всю жизнь. Но выбор именно такого оружия его героями должен был иметь и другую причину, скорее всего литературную, которая нравственно и социально была бы оправданна. Именно в таком сочетании, когда пистолет является атрибутом джентльмена (во всех смыслах этого последнего слова), да еще подкрепленного инфернальной основой (имя Люцифер), — эти признаки присутствуют в комедии Хамерлинга. Не исключал такой способ ухода из жизни и сам Булгаков. В своем предсмертном письме, уже непоправимо больной, Михаил Афанасьевич писал (28 декабря 1939 года, а умер он 10 марта 1940-го) другу своей киевской юности Александру Гдешинскому: «Как известно, есть один приличный вид смерти — от огнестрельного оружия, но такового у меня, к сожалению, не имеется» (Булгаков 5: 601).
«Один... вид», — предполагает и другие способы. «Как известно...», — предполагает то, что и адресат знает: это — не «по-моему», а известно многим, как вид «приличный», приличествующий людям того круга, к которому писатель относил и себя.
Комедия «Лорд Люцифер» была переведена на русский язык исследователем творчества Хамерлинга, автором монографии о нем, Всеволодом Чешихиным (1865—1924?), сыном писателя Евграфа Васильевича Чешихина (1824—1888), основателя и редактора-издателя «Рижского вестника», унаследованного Всеволодом Евграфовичем. Он был и автором книг по истории оперы, жанра, Булгаковым весьма любимого. Брат отца, доктор медицины служил врачом в 1-й Киевской гимназии, где через несколько лет стал учиться М. Булгаков.
Фамилия Чешихина, а через нее и имя Хамерлинга, вероятно, были известны Булгакову с давних киевских времен. Пока точно не известно, но вполне возможно, что пьесы Хамерлинга ставились на киевской сцене, а среди них и комедия «Лорд Люцифер». Так или иначе, но достоверно известно, что инфернальные мотивы были привлекательны для Булгакова уже в киевскую пору его жизни.
Литература
Булгаков 1—5 Булгаков М. Собр. соч. в 5-ти тт. М., 1989—1990.
Булгаков 1993 Неизвестный Булгаков. М., 1993.
Волошин 1906 Волошин М. «Разговор». Око. 28. 9. (11. 10.) 1906. № 22.
Хамерлинг 1892 Хамерлинг Р. «Гомункул». Пантеон литературы. 1892. №№ 3—4.
Хамерлинг 1893 Хамерлинг Р. «Лорд Люцифер». Комедия в трех действиях. Рижский вестник. 10—12.5.1893. №№ 101—103.
Хамерлинг 1896 Хамерлинг Р. «Гомункул». Семьянин. 1896. Т. 11. № 3.
Хамерлинг 1904 Хамерлинг Р. «Лорд Люцифер». Чешихин Вс. Гамерлина. Характеристика. СПб., 1904.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |