С. Доценко. Гелла — кто она?

Кто напишет двенадцать с половиною имен моих и будет при себе носить, тот избавится от меня.

А. Ремизов. Вещица (1906)

Администратор варьете Иван Савельевич Варенуха имен Вещицы, по-видимому, не знал, и потому оказался совершенно беззащитным перед исчадием ада, рыжеволосой Геллой: «Тут оба разбойники сгинули, а вместо них появилась в передней совершенно нагая девица — рыжая, с горящими фосфорическими глазами. Варенуха понял, что это-то и есть самое страшное из всего, что приключилось с ним, и, застонав, отпрянул к стене. А девица подошла вплотную к администратору и положила ладони рук ему на плечи. Волосы Варенухи поднялись дыбом, потому что даже сквозь холодную, пропитанную водой ткань толстовки он почувствовал, что ладони эти еще холоднее, что они холодны ледяным холодом»¹. В такой же переплет попал финдиректор Римский — от голой девицы с рыжими волосами и рукой, покрытой трупной зеленью, его спас только неожиданный крик петуха: «Крик петуха повторился, девица щелкнула зубами, и рыжие ее волосы поднялись дыбом. С третьим криком петуха она повернулась и вылетела вон» (5, 154).

Инфернальная, демоническая природа Геллы очевидна и не требует доказательств. Но представляется возможным более точно определить ее место в ряду инфернальных образов, а также объяснить, почему у нее такое имя. Комментатор романа в 5-ом томе собрания сочинений М. Булгакова в данном случае отделался общей фразой, отведя Гелле роль второстепенную: «фигура отчасти «декоративная»» (5, 649). В комментарии заслуживает внимания лишь указание на мотив, встречающийся в «Фаусте»: «Багровый шрам у нее на шее свидетельствует о насильственной смерти и напоминает образ гетевской Гретхен...» (5, 649). Впрочем, и эта реминисценция давно отмечена. Не замечено другое: имя «Гелла» восходит к имени демонического существа «о двенадцати с половиной имен», которое встречается в средневековых легендах, повериях, русских заговорах против трясавиц. По средневековым легендам и поверьям Гилло (Γελλω, Γιλλω) — демоническое существо (часто женского иола), похищавшее и пожиравшее новорожденных детей. Кроме того, ее делом было «поражать глухотою уши, слепить глаза, смыкать уста уздою, губить рассудок и знобить тело»². Спастись от нее и от зла, ею причиняемого, можно было лишь при помощи специального заговора или молитвы св. Сисиния³, причем в конце нужно было перечислить все ее 12½ имен⁴. В русских заговорах 12 имен Гилло превратились в 12 «жен простовласых», трясавиц-лихорадок — дочерей Ирода⁵. Из одной Иродиады (дочери Ирода) возник образ 12 сестер: «они принуждены вечно плясать в воздухе в наказание за смерть Предтечи <...> Вечно пляшущие, сотрясающиеся в порывистом движении, они могли быть отождествлены с трясавицами-лихорадками; в этом сочетании дочери Ирода, трясавицы, вошли <...> в молитву св. Сисиния, и Невея <...> оказалась тогда всем лихорадкам старейшей сестрой, плясавицей, ради которой отсечена была голова Иоанна Предтечи»⁶. Таким образом, апокрифическая традиция связывает образы Гилло и Иродиады, ассимилирует их, придавая последней инфернальную семантику. Не случайно в древнерусском поучении сказано об Иродиаде: «Пляшущи бо жена — любодейца диавола, супруга адова, невеста сатанина; вси бо любящи плясати бесчестие Иоанну Предтече творят, со Иродьею неугасимый огонь и неусыпаяй червь осудит»⁷.

Особый интерес для нас представляют версии, в которых присутствует мотив отсечения головы Иродиады. В частности, у А. Веселовского приводится каталонское предание, согласно которому скитающаяся Иродиаде пыталась перейти замерзшую реку: «Только что она дошла до половины реки, как лед расступился и отрезал ей голову <...>, заставив Иродиаду испытать страдания Иоанна Предтечи. С тех пор вокруг шеи Иродиады остался знак, точно красная нитка»⁸. Этот мотив заставляет вспомнить «багровый шрам на шее Геллы» (5, 198). Обычно он рассматривается как реминисценция мотива «красной нитки» на шее Гретхен из «Фауста» Гёте:

И красная черта на шейке,
Как будто бы по полотну
Отбили ниткой по линейке
Кайму, в секиры ширину⁹.

Правда, у Гёте образ Гретхен (и особенно мотив декапитации) объясняется при помощи античного мифа о Персее и горгоне Медузе. Но античный миф не получает никакого осмысления в романе Булгакова, в то время как евангельский по происхождению образ вполне мотивирован. Тем более что Гретхен, как и Иродиада — блудница, которую постигло возмездие. В связи с булгаковской Геллой укажем на мотивы, встречающиеся в апокрифах об Иродиаде. Обнаруживая свою дьявольскую природу, Гелла боится крика петуха¹⁰. Также примечательным кажется мотив холода: когда Гелла положила свои руки на плечи Варенухи, «он почувствовал, что ладони эти еще холоднее, что они холодны ледяным холодом» (5, 112) (ср. мотивы холода и льда в каталонском предании об Иродиаде и поверьи о Гилло, которая знобит тело).

Исследование происхождения имени Геллы (и происхождения мотивов, с нею связанных) не будет полным, если мы не ответим на вопрос: каким образом все эти мотивы попали в булгаковский роман? Здесь возникают сложности. Знакомство Булгакова с разысканиями в области апокрифических легенд (например, А. Веселовского) документально не подтверждено, да и вообще проблематично. Сведения о Гилло как демоническом существе есть в небольшой, но содержательной статье энциклопедического словаря¹¹. Однако словарь ничего не сообщает о легендах об Иродиаде и не в состоянии объяснить происхождение «багрового шрама» на шее Геллы. Литературная традиция, касаясь этой темы, имеет дело в основном с канонической евангельской версией легенды об Иродиаде и Иоанне Крестителе¹². Из нескольких возможных версий мотива «отрезанной» («отсеченной») головы (Юдифь и Олоферн, Саломея (= Иродиада) и Иоанн Предтеча, Персей и Медуза) Булгаков в первую очередь актуализирует именно евангельскую (что обусловлено евангельским генезисом романа в целом). Подвергнув мотив пародийному переосмыслению в московских эпизодах романа, писатель делает его даже несколько навязчивым: отрезана трамваем голова Берлиоза (5, 47—48), отрывают голову конферансье Жоржу Бенгальскому (5, 123—124); «пострадала» и голова буфетчика Андрея Фокича Сокова — хотя кот голову только поцарапал, знаменательна реплика женщины за прилавком: «Гражданин! У вас же вся голова изрезана!» (5, 205). В одном случае ассоциация с легендой об усекновении головы Иоанна Крестителя становится очевидной: «Прихрамывая, Воланд остановился возле своего возвышения, и сейчас же Азазелло оказался перед ним с блюдом в руках, и на этом блюде Маргарита увидела отрезанную голову человека» (5, 265).

Обычно в число возможных и действительных источников романа (в части библейских тем и мотивов) включают текст Библии и работы ее интерпретаторов, которые могли быть известны Булгакову¹³. При этом полученные результаты часто остаются гипотетическими. Позволим себе еще одну гипотезу, объясняющую происхождение мотивов, связанных с апокрифическим образом Иродиады (Гилло). Дело в том, что этот образ был ре актуализирован в 1906 г. А.М. Ремизовым в его «отреченной» повести «О безумии Иродиадином — как на земле зародился вихрь»¹⁴. В основу сюжета повести Ремизов положил легенды об Иродиаде, в том числе — каталонское предание, упомянутое Веселовским: «и красный знак вокруг шеи красной огненной ниткой жжет, но пляшет — не может стать, не знает покоя, вся сотрясаясь, все сотрясая»¹⁵. В примечании к повести Ремизов почти дословно воспроизводит соответствующий фрагмент исследования А. Веселовского (впрочем, не указывая источника)¹⁶. В том же 1906 г. Ремизов «воскрешает» на страницах своей другой «апокрифической» повести «Вещица»¹⁷ образ Гилло, пересказывая византийскую легенду, напечатанную у Веселовского, а также используя ряд других мотивов, восходящих к текстам русских заговоров против трясавиц. В частности, приводя имена Гилло-Вещицы, Ремизов соединяет часть имен из текста заговора XVII в.¹⁸ с именами, встречающимися в архангельском заговоре¹⁹ (писатель поступил так, вероятно, из-за того, что несколько имен заговора XVII в. приведены с купюрами). В свете сказанного естественно предположить, что ремизовские «отреченные» повести могли быть «вторичными» источниками демонологических мотивов романа Булгакова (связанных с образом Геллы-Гилло). У этой гипотезы, при всей ее соблазнительности и вероятности, есть одно слабое место — мы не имеем никаких сведений о том, знал ли Булгаков соответствующие произведения Ремизова. Последний, вообще плохо читаемый, в 20—30-е годы уже совсем попадает в разряд «забытых» писателей (после эмиграции в 1921 году произведения его на родине не печатаются. В России, правда, остались его ученики и последователи²⁰, но Булгаков в сферу влияния ремизовского творчества, кажется, не попал.

По крайней мере, мы можем констатировать:

— мотив «красной нитки» (как и само имя героини) отсылает к образу Иродиады апокрифических легенд, поверий, заговоров;

— предложенное толкование образа Геллы не противоречит смысловому контексту булгаковского романа;

— Булгаков вполне мог знать обозначенный круг фольклорных источников;

— Булгаков мог знать литературные обработки апокрифических мотивов и образов (в том числе — повести А. Ремизова).

Вопрос знакомства Булгакова либо с первоисточниками, либо с их изложением в научной статье, либо с их литературной обработкой (тем же Ремизовым) будет оставаться открытым до тех пор, пока предложенная гипотеза не получит документального подтверждения, либо документального же опровержения.

* * *

Каждый из свиты Воланда имеет свою вину, искупаемую в ночь, «когда сводятся счеты» (5, 368). Имеет свою вину и Гелла, нагая ведьма, блудница — она же лихорадка-плясея Иродиада — о чем напоминает знак: красная нитка на шее.

Примечания

1. Булгаков М.А. Собр. соч.: В 5 тт. М., 1990. Т. 5. С. 112. В дальнейшем все ссылки на это издание даются в тексте статьи с указанием тома и страницы.

2. Веселовский А. Разыскания в области русского духовного стиха // СОРЯС. СПб., 1883. Т. XXXII. № 4. С. 51.

3. Там же. С. 47.

4. В одном русском заговоре (Арх. губ.) эти имена следующие: Вящица, Бесица, Преображеница, Убийца, Елина, Полобляющая, Имарто, Ария, Изъедущая, Негризущая, Голяда, Налукия (см.: Веселовский А. Разыскания... Т. XXXII. № 4. С. 429).

5. Там же. С. 49.

6. Там же. С. 222. Ср.: «Невея (мертвящая) — всем лихорадкам сестра старейшая, плясавица, ради которой отсечена была голова Иоанну Предтече; она всех проклятее, и если вселится в человека — он уж не избегнет смерти» (Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1869. Т. 3. С. 88).

7. Веселовский А. Разыскания... Т. XXXII. № 4. С. 221.

8. Там же. С. 429—430.

9. Гёте И.В. Фауст. М., 1969. С. 190 (пер. Б. Пастернака).

10. В каталонском поверьи Ирод и его дочь «неустанно бродят по свету, без цели и всегда ночью, ибо боятся света и днем скрываются; но как только наступает мрак, они выходят из своего убежища и снова пускаются в печальный путь, пока петух не возвестил приближение дня» (Веселовский А. Разыскания... СПб., 1889. Т. XILVI. № 6. С. 309). Впрочем, следует заметить, что этот мотив (крик петуха) является общим местом фольклорной традиции. К тому же он известен и из литературных источников. («Вий» Н. Гоголя и др.).

11. См.: Энциклопедический словарь Ф. Брокгауза и И. Ефрона. СПб., 1893. Т. VIII^а. С. 672. На этот источник в связи с именем Геллы ссылается Л. Милн (Milne L. The Master and Margarita: A comedy of victory. Birmingham, 1977. P. 50).

12. См.: Тименчик P. К описанию поэтической мифологии Ахматовой // Анна Ахматова и русская культура начала XX века: Тезисы конференции. М., 1989. С. 24—25, а также рецензию С. Шиндина на это издание (Russian Literature. 1991. XXX. P. 279—281).

13. См.: Бэлза И. Генеалогия «Мастера и Маргариты» // Контекст-1978. М., 1979. С. 156—248; Утехин Н.П. «Мастер и Маргарита» М. Булгакова: Об источниках действительных и мнимых // Русская литература. 1979. № 4. С. 97—102; Галинская И.Л. Загадки известных книг. М., 1986. С. 65—125.

14. Опубликована в Ремизов А. Лимонарь, сиречь Луг духовный. СПб., 1907; Сочинения Алексея Ремизова. СПб., [1912]. Т. VII; Ремизов А. Пляс Иродиады. Берлин: Trirema, 1922. Последнее издание — без авторских примечаний.

15. Ремизов А. Лимонарь, сиречь Луг духовный. С. 25.

16. Там же. С. 124—125.

17. См.: Сочинения Алексея Ремизова. СПб., [1912]. Т. VII. С. 103—109 (примечания автора на с. 201).

18. Веселовский А. Разыскания... Т. XXXII. № 4. С. 50.

19. Там же. С. 429.

20. В письме Н. Кодрянской от 29 мая 1947 г. Ремизов сообщал: «По русским просторам много живет моих сыновей. Есть среди них молодые (Леонов), есть моих лет (Замятин). Есть и постарше (Пришвин)» (Кодрянская Н. Алексей Ремизов. Париж, 1959. С. 189). В этот список можно было бы добавить В. Шишкова и А. Толстого.