В.Я. Виленкин одаривал артиста Р. с не заслуженной им щедростью.
14 ноября 1962 года Виталий Яковлевич представил Р.А.А. Ахматовой, а ровно через месяц, 14 декабря, вручил сборник пьес М.А. Булгакова. Если учесть, что этот месяц был началом жизни Р. в БДТ, можно понять, какие надежды на него возлагались...
В 1962-м появились, наконец, булгаковские книги «Жизни господина де Мольера» в серии «Жизнь замечательных людей» («Молодая гвардия») и «Пьесы» («Искусство»). Достать их было крайне трудно, тем дороже и символичнее выглядел жест дарителя.
Предисловие к «Пьесам» написал Павел Александрович Марков, который вместе с Виленкиным много лет работал в литературной части МХАТа, и экземпляр для артиста Р. добывался по блату именно через Маркова. Ему новоявленный ленинградец был представлен несколько позже.
«Милый Володя, — надписывал книгу Виленкин, — мне очень хотелось бы, чтобы Вы когда-нибудь сыграли булгаковские роли, — ну, хотя бы в первых трех из этих пьес, моих любимых».
Пьесы шли в таком порядке: «Дни Турбиных», «Бег», «Кабала святош».
Не довелось, дорогой Виталий Яковлевич, виноват, как видно, не судьба!.. Примите это скромное сочинение как попытку оправдания или репетицию роли... Какой?.. На какую назначите...
В течение многолетней и верной дружбы Виленкин стал постепенно рассказывать артисту Р. о своем общении с Булгаковым, первых слушаньях «Мастера и Маргариты» и даже о том, как они вместе с Марковым от имени МХАТа подбивали Михаила Афанасьевича на создание пьесы о Сталине. Теперь это ни для кого не секрет: опубликованы дневники Елены Сергеевны и воспоминания самого Виленкина, но тогда, в 60-х и позже, многое передавалось лишь пошепту и под честное слово...
Тайная тревога, а может быть, и боль Виталия Яковлевича была в том, что несведущим могло показаться, будто они с Марковым толкали Булгакова на трудный, бесплодный и даже опасный путь. Между тем такого пути для Михаила Афанасьевича не существовало, да и они с Павлом Александровичем думали только о творчестве. Булгаков не умел писать плоско и плохо, а отношения с тираном составляли тяжелую часть внутренней жизни писателя.
И правда, поддерживал Виленкина артист Р., у Булгакова мог возникнуть масштабный и глубокий образ властителя наподобие Юлия Цезаря, Генриха IV, Ричарда III, наконец!.. Сталин потому и остановил работу над «Батумом», что побоялся приближения к своим убийственным тайнам!.. Не только Булгаков, но и Пастернак пытался заглянуть в эту мрачную бездну. Недаром же он хотел поговорить с «пастырем» «о жизни и смерти». Разве осмыслить и запечатлеть — это не задача для художника?..
И, находя понимание в артисте Р., Виталий Яковлевич доставал из буфета графинчик и звал его к столу...
19 октября, в день Лицейской годовщины, Е.И. Чесноков высылает М.А. Булгакову еще 700 рублей.
Письмо М. Булгакова крупно и разборчиво написано синим карандашом на двух сторонах обыкновенной блокнотной страницы в линеечку. Р. показалось, что Михаил Афанасьевич держал в руках один и тот же карандаш — с одной стороны красный, а с другой — синий, были такие двусторонние карандаши фабрики «Союз». Впрочем, нельзя исключить, что пользовался он и двумя разными: красным правил договор, а синим сообщал вот что.
ЦГАЛИ, ф. 268, оп. 1, ед. хр. 63.
27 октября 1931 г., Москва.
Уважаемый Евгений Иванович!
1) Сообщаю БДТ, что «Мольер» получил литеру «Б» [виза ГРК от 25.X.31 г. за прежним № 2029/н имеется на моем цензурованном экземпляре].
2) Прошу Вас в пункт 2-й нашего договора на «Мольера» после слов «до какого времени автор обязуется не издавать ее» внести слова «в СССР».
Мне нужно это для охраны пьесы за границей. Прошу Вас поправку эту, соответствующим образом оговоренную и подписанную, прислать мне в спешном письме.
3) Прошу БДТ не выдавать без моего разрешения для чтения каким-либо лицам вне БДТ экземпляр «Мольера», т. е. прошу помочь мне охранить «Мольера» от списывания и утечки.
4) Собираюсь в Ленинград, но не знаю, когда удастся это — полагаю в середине ноября.
5) Вы, Евгений Иванович, забыли у меня свои калоши!
Жду срочного ответа. Привет театру.
М. Булгаков. Б. Пироговская, 35а, кв. 6
Письмо — карандашом?
Это кажется странным, но в этом — правда времени...
Вот что писал Михаил Афанасьевич Попову по поводу бумаги и чернил: «...убили Вы меня своей бумагой, на которой пишете. Ай, хороша бумага! И вот, извольте видеть, на какой Вам приходится отвечать! Да еще карандашом. Чернила у меня совершенно несносные»1.
ЦГАЛИ, ф. 268, оп. 1, ед. хр. 63, № 1915. 4 ноября 1931 г.
Многоуважаемый Михаил Афанасьевич!
Извините, что не писал. Каждый день собирался, но, очевидно, нужен был стимул в виде Вашего письма, чтобы привести свое намерение в исполнение. С удовольствием исполняю Вашу просьбу относительно договора, шлю Вам его в приличном виде, а не написанным моим бездарным почерком. Один экземпляр соблаговолите, подписав, выслать в театр, а старый договор уничтожьте2...
Если стиль — это человек, то Е.И. Чесноков со своим «соблаговолите» и интеллигентной самоинвективой по поводу «бездарного почерка» производит безусловно приятное впечатление.
Очевидно, Булгаков его послушался и рукописный вариант упразднил...
Итак, Михаил Афанасьевич настолько кардинально выправил договор, что в Москве Чеснокову пришлось переписывать его от руки... Причем дважды: для театра и автора...
Ундервуда в квартире уже не было, а без договора пом. директора возвращаться права не имел, торопился...
Д.М. Шварц, ссылаясь на П.А. Маркова, не раз утверждала, что в борьбе за лидерство завлит-патриот обязан идти на все, не считаясь со средствами. В доказательство она приводила случай, когда завлит Центрального театра Советской армии, X, известный как мужчина, завел роман с завлитом другого московского театра, Y, известной как женщина, отчего экземпляр пьесы А. Штейна «Океан» и право первой постановки в Москве перешло к Театру Советской армии...
Теперь наши новости: ставит «Мольера» наш главный режиссер К.К. Тверской, художник М.З. Левин, Мольера играет Н.Ф. Монахов, Бутона — В.Я. Софронов, Людовика — [Л.А.] Кровицкий. Напишу подробнее о распределении в ближайшие дни. 5-го сего ноября «Мольер» читается на репертуарно-производственном секторе нашего худ. — полит. Совета. Напишите, уважаемый Михаил Афанасьевич, когда собираетесь к нам в Ленинград. Нужно бы использовать Ваш приезд для зачитки «Мольера» на более широкой аудитории. Пока всего хорошего. Пишите. Поздравляю с литерой «Б».
Привет Любови Евгеньевне.
Уважающий Вас [Чесноков]
Окончательно выправленный и перепечатанный в театре договор выглядит как образец и для директоров, и для авторов.
Пушкинский дом, ф. 369, № 163.
Договор3...
1931 года, октября «12» дня, мы, нижеподписавшиеся: Дирекция Ленинградского Государственного Большого Драматического театра в лице помощника директора Чеснокова Евгения Ивановича, именуемая в дальнейшем «Дирекция», с одной стороны, и Булгаков Михаил Афанасьевич, именуемый в дальнейшем «Автор», с другой стороны, заключили между собой настоящий договор о нижеследующем.
1. Автор предоставляет Дирекции монопольное право постановки и публичного исполнения на сцене ГБДТ и других сценах в городе Ленинграде драматургического произведения своего под названием «Мольер» в 4 (четырех) актах.
2. Дирекция обязуется осуществить постановку пьесы, указанной в п. 1 сего договора, начиная с сего числа в срок до 1 ноября 1932 года, до какого времени Автор обязуется не издавать ее в СССР.
3. За предоставленное в п. 1 сего договора право постановки пьесы «Мольер» Дирекция уплачивает Автору при подписании сего договора 1200 (одну тысячу двести) рублей.
4. Помимо суммы, указанной в п. 3 сего договора, Дирекция уплачивает авторский гонорар за публичное исполнение пьесы в размере, установленном законом с фактических, за вычетом налогов, сборов.
5. Экземпляр пьесы, скрепленный своею подписью, автор передает Дирекции при подписании сего договора.
6. Автор обязуется никакому другому театру в городе Ленинграде пьесу «Мольер» для постановки не давать и постановки ее не разрешать в течение того времени, пока пьеса «Мольер» идет в ЕБДТ.
7. Указанные в п. 3 сего договора деньги в сумме одной тысячи двухсот рублей Дирекция обязуется перевести в адрес Автора телеграфом или каким-либо другим способом не позднее 20 октября с. г.
8. Юридические адреса сторон:
Дирекция — Ленинград, Фонтанка, д. 65;
Автор — Москва, Б. Пироговская, д. 35а, кв. 6.
9. Настоящий договор заключен в 2 (двух) экземплярах, из коих один хранится в делах Дирекции, а другой — у Автора...
— Эдик, — сказал Р. Кочергину, — знаешь, в 1931 году художником «Мольера» должен был быть Левин Эм Зэ...
— Шикарный художник! — сказал Кочергин.
— Левин был конструктивистом, — убежденно сказал Изиль Заблудовский.
Изиль поступил в студию в 1944 году, тогда же был включен во вспомогательный состав и тайно отметил шестидесятилетие работы в БДТ.
У него единственная весь век жена Кира, по счастью, никогда не работавшая в театре, и двое самостоятельных сыновей. Старший — инженером-строителем в Америке, а младший — в популярном ансамбле «Секрет».
Никто лучше Заблудовского не знает даты рождения наших коллег, никто не осведомлен в истории искусств, как он. Живопись и рисунок ценит он, как настоящий знаток...
— Изиль, я не ошибаюсь, ты играл в «Мольере» Брата Силу, а Брата Верность — Толя Гаричев, да?..
— Да, — уверенно сказал Изиль и тут же добавил. — Впрочем, может быть, Брата Силу играл как раз Толя, а Брата Верность — я.
— Конечно, — сказал Р. — Одно из двух...
Толя Гаричев ушел из театра давно, ушел твердо уверенный в недооценке своего дарования и заслуг. В этом убеждении его постоянно поддерживала жена Инна. А потом она не прошла голосования на худсовете и должна была из театра уйти. Подробности процедуры из памяти артиста Р. как-то исчезли, и ему пришлось, как всегда, уточнять у Заблудовского.
Оказалось, что ежегодно пятая часть труппы проходила голосование. В течение пяти лет такой тест прошел весь состав. Большинство худсовета поднимало руку или отмечало бюллетень: нужен, не нужна...
За Инну голосовало меньшинство, и она оказалась вне театра.
Поговаривали, что Инна убеждала Толю в его гениальности, в том, что он равен одному Товстоногову, а себя считала актрисой не меньше Дорониной. И Гаричев стал говорить с Гогой на равных, а с другими — свысока. С кем, например?.. Например, с Заблудовским... И хотя Заблудовский — человек вполне демократичный, он не любил, когда с ним говорили свысока...
После разговора с Изилем Р. перечитал сцену «Кабалы», и ему показалось, что Брата Силу играл все-таки Гаричев, артист с низким голосом, лысый и коренастый, а Брата Верность — Заблудовский — высокий, худой, теноровый. Хотя Юрский мог пойти от противного и Брата Верность дать Толе, а Брата Силу — Изилю...
Много лет Гаричев провел в гримерке «на троих» с Юрским и Басилашвили и всегда проявлял себя не только как артист, но и как художник. В свободное время он рисовал портреты, наброски, шаржи, а иногда даже на репетиции его можно было заметить с рисовальной тетрадью в руках.
Занимали его довольно часто. Вот и в «Розе и кресте» он уверенно сыграл роль Капеллана. А когда Толя ушел вслед за Инной, Р. ввел на роль Капеллана Мишу Данилова...
Потом Гаричева можно было встретить в садике напротив Александринки с мольбертом, тушью и альбомом рисунков.
Потом по сходной цене у него можно было купить талантливый эскиз аникушинского Пушкина или балерины в полете.
Лет за пять до своей смерти Инна с Толей неожиданно развелась, но продолжала жить в той же квартире на Анникова вместе с неженатым сыном.
И Толя всю жизнь любил одну ее...
Что-то еще задело Р. в ответе Евгения Ивановича Чеснокова... Что-то еще... Ах да, калоши!..
Почему он ни слова не пишет Булгакову о судьбе собственных калош?..
Евгений Иванович, товарищ Чесноков, как же так?..
Неужели Вам безразлична судьба этой пары, забытой в прихожей Михаила Афанасьевича?.. Вернулась ли она к Вам?..
Не у кого спросить, вот беда!.. Разве только вопрос долетит до самого Чеснокова... Повышаю голос...
Так что же, Евгений Иванович, вернулись к Вам Ваши калоши?!
И если вернулись, каким путем?..
По железной дороге, с оказией?..
Или остались на всю осень, а то и на зиму в прихожей у Булгакова?..
И не казнила ли Вас жена за беспутную забывчивость?..
Как в Ленинграде жить без калош в дождливом октябре!..
И ведь, страшно подумать, но если они вдруг подошли по размеру и сам Михаил Афанасьевич обдуманно или по рассеянности надел их и прошел по мокрой Пироговке, что тогда?..
А тогда, дорогой Чесноков, они превратились в музейный экспонат и обессмертили Ваше имя и Ваши стопы!..
Обещаю, что, со своей стороны, стану неусыпно разыскивать ваши мокроступы, а найдя, начну ходатайствовать перед зав. музеем БДТ Вениамином Наумовичем Капланом о выставлении бессмертных калош непосредственно перед публикой и прямо под гоголевскою шинелью!..
Вот Вам, господа, гоголевская шинель, а вот булгаковские калоши!..
— Венечка, вы, конечно, знаете, как задробили «Мольера» в начале 30-х годов? — спросил Р. названного главу музея.
— Конечно, Владимир Эммануилович, — сказал Каплан. — Там Вишневский перекрыл кислород... Мне кажется, где-то в библиотеке был даже экземпляр пьесы... И я помню, на нем эпиграф на французском языке...
— Да, — сказал Р. — «Для его славы уже ничего не нужно. Но он нужен для нашей славы». Надпись на бюсте Мольера... Попробуйте найти экземпляр!..
— Хорошо, постараюсь... Там главную роль, мне кажется, играли Монахов и Шапиро. Монахов хитрил, а главным идеологом был директор... Но когда против «Мольера» выступила «Красная газета», это было для них как шлагбаум: за черту не заходить!..
— Может быть, есть еще какие-то документы?..
— Документов в театре нет никаких. Но я все время читаю журналы, «Жизнь искусства», «Рабочий и театр», они постоянно давали хронику, и историческая картина ясна... Мне кажется, Шапиро был политкомиссаром... Но и Монахов вел себя выдержанно. Сын ламповщика, депутат Ленсовета... Хотя его, конечно, ущемляли... Жена была арестована. А до этого скакала на лошадях, как амазонка...
— Да, да, вспоминаю! — сказал Р. — Мне про нее рассказывал Карнович-Валуа, сосед по гримерке... Как же я не записал!.. Но вот что помню... Жена была намного моложе, очень красивая, он ее баловал... Потом появился какой-то чекист... Возник роман... Взяли чекиста... Потом ее... Монахов затосковал, умерла собака... И он скончался, сидя на балконе... Не то дома, не то на даче... Совершенно один... Факт или легенда?..
— Этого я не знал, — задумчиво сказал Веня. — Но есть фотография, как чествовали Монахова по поводу тридцатипятилетия творчества... Там пионеры, военные, начальство... И похороны были очень пышные, везли по Невскому, с конной милицией, провожал весь город... А могила в нескольких шагах от Гоги...
Ни в 1930, ни в 1931 годах Николай Федорович ни одной роли не сыграл, и «Мольера» брали, конечно, для него.
Сегодня трудно даже вообразить то бесспорное верховенство и безупречное первенство, которое отдавалось ему, создателю и столпу Большого драматического. Королем в театре был он, и один он.
Рувим Шапиро писал в юбилейном сборнике Монахова: «Он все время стоит в самом центре строительства театра, как член правления, управляющий, председатель Художественного совета».
Между тем когда Монахову поручили принять участие в создании БДТ, он «согласился с условием, что по окончании организационного периода он будет в театре работать исключительно как актер» [Курсив мой. — В.Р.]4.
В книге воспоминаний Н.Ф. Монахова, над которой трудились и С.С. Мокульский («Литературная редакция»), и С.К. Абашидзе («Художественная редакция»), голос Николая Федоровича время от времени явственно различим, и нас покоряет обаяние художника-самородка, в чем-то наивного, в чем-то лукавого, но главное, светлого и мужественного человека.
О «Мольере» в книге, разумеется, ни звука, но вот что там есть.
«Так как в течение 1930 года у меня не было работы над новыми ролями [Конечно, Монахов. — В.Р.], то это дало мне возможность уйти с головой в общественную работу [Конечно, Абашидзе. — В.Р.].
[...] В 1931 году среди моих работ по театру не было ни одной, которая художественно захватила бы меня [Монахов. — В.Р.]. И опять общественная работа наполнила мою жизнь [Абашидзе. — В.Р.].
[...] Осенью 1932 года после длительного актерского бездействия я впервые сыграл Егора Булычева»5...
Ни в одном обсуждении булгаковского «Мольера» Николай Федорович участия не принимает, но его заинтересованное молчание хорошо прослушивается.
ЦГАЛИ, ф. 268, оп. 1, ед. хр. 63,1978. 17/XI-31
Директору Государственной публичной библиотеки6
Культсектор ГБДТ настоящим обращается к Вам со следующей просьбой: театром начата работа по постановке пьесы М. Булгакова «Мольер». Для работы над этой пьесой необходимы разного рода материалы (иконографические, критические работы, разного рода исторические исследования), освещающие: а) век Людовика XIV; б) самого Людовика XIV, театр XVII века; в) жизнь самого Мольера...
Материалами будет пользоваться исключительно режиссура, причем Культсектор ГБДТ берет на себя обязательство материалы из кабинета политпросветработы театра не выдавать и берет на себя целиком ответственность за эти материалы...
Зав. Культсектором /С. Абашидзе/
Консультант /Б. Мазинг/
Такое же письмо с просьбой об иконографических материалах и помощи «опытными специалистами» в деле устройства выставки «Мольер и его время» С. Абашидзе и Б. Мазинг отсылают и директору Эрмитажа.
Да, расчет был на подробную работу с большими материальными и художественными затратами. Расчет был на премьера и традиции блоковских времен. Вот что значит лаконичное сообщение Чеснокова: «Мольера играет Монахов». На Булгакова делалась ставка, и, судя по письмам в Эрмитаж и Публичку, дирекция была почти убеждена, что спектакль состоится.
Сергей Константинович Абашидзе — театровед и музейщик, «изучал» нового зрителя. Он был создателем и директором театрального музея в БДТ (1929—1935). Он же первым руководил театральными журналами «Еженедельник Академических театров», «Театр» и «Рабочий и театр». Позже, очевидно, вслед за Шапиро, перешел в Мариинский театр и там снова руководил музеем. Абашидзе — тоже своего рода Лагранж. Он хорошо знал, о чем следует умолчать, а что — выписать курсивом.
«Пользуюсь, кстати, случаем, чтобы подчеркнуть, — сообщал читателям своей книги Монахов, — что самая инициатива издания моих воспоминаний и организация всей этой сложной работы полностью принадлежит музею театра и персонально С.К. Абашидзе»7.
Нужно сознаться, что к этому петербургскому грузину Р. относился с особой приязнью, так как именно он первым предложил назвать Малую сцену БДТ именем Александра Блока.
Ну да, дело не вышло ни у Абашидзе, ни у артиста Р ...
Но ведь старались же8...
Примечания
1. Чудакова М. С. 356.
2. Эта часть письма публикуется впервые.
3. Публикуется впервые.
4. Дела и дни Большого драматического театра. Вып. 2. Н.Ф. Монахов. К 30-летию артистической деятельности. 1896—1926. Л., Academia, 1926. С. 65.
5. Монахов Н.Ф. Повесть о жизни. Большой драматический театр. Ленинград, 1936. С. 231—232.
6. Публикуется впервые.
7. Монахов Н.Ф. Повесть о жизни. С. 251.
8. См.: Рецептер В. Хроника юбилейного спектакля (Перед премьерой) // Звезда. 2001. № 7.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |