Среди множества поэтонимов (имен персонажей) русской литературы особую группу составляют случаи, когда в произведении наряду с личным именем персонажа присутствует его патроним (отчество), причем они тождественны друг другу — например, Сергей Сергеевич Скалозуб в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума», Максим Максимыч в «Герое нашего времени» М.Ю. Лермонтова, Илья Ильич Обломов в романе И.А. Гончарова, Петр Петрович Белокуров в рассказе А.П. Чехова «Дом с мезонином» и пр. Для обозначения данного явления в русской ономастике существует термин таутоним [см.: 10, с. 331; 11, с. 124].
Цель настоящей статьи — систематизировать булгаковские таутонимы и по возможности объяснить логику их функционирования в произведениях писателя. Таутонимы здесь — особый художественный прием [см.: 17, с. 226], обусловленный, в частности, влиянием Н.В. Гоголя [см.: 8]. Носители таутонимов довольно многочисленны; по нашим подсчетам, в 14 текстах Булгакова имеется 21 соответствующий персонаж (все мужского пола) — среди них 18 «авторских», два «унаследованных» (перешедших в булгаковские инсценировки из произведений Н.В. Гоголя и Л.Н. Толстого), а также один «чужой», имя которого отсылает к неназванному, но узнаваемому тексту.
Для удобства изложения двинемся в «обратном» порядке: начнем с последнего случая, когда в сознании персонажа возникает «чужой» таутоним (причем присутствует и фамилия, произведенная от того же имени). Имеется в виду повесть «Записки на манжетах» (1922), где герой-рассказчик вспоминает «Ивана Ивановича Иванова» [2, т. 1, с. 434]; ближайшая ассоциация в данном случае — тематический номер журнала «Сатирикон» (1913. № 34), целиком посвященный этому условному обывателю («эмблематический» персонаж с тем же именем и похожим смысловым «ореолом» упоминается в романе А. Белого «Петербург» (1913) [см.: 1, с. 205]). Образ Ивана Ивановича Иванова возникает во второй части «Записок на манжетах», когда прибывший в Москву герой по дороге с вокзала вместе со случайной попутчицей, курсисткой-медичкой, заезжает к ее отцу, чтобы передать целый воз доставленных с поездом продуктов. Отец курсистки, в голодное время не имеющий проблем с продовольствием, мыслится как «живой» персонаж сатирического журнала 10-летней давности: «Ни грозы, ни бури не повалили бессмертного гражданина Ивана Иваныча Иванова. <...> Будут еще бури. Ох, большие будут бури! И все могут помереть. Но папа не умрет!» [2, т. 1, с. 434—435].
Однако, ожидая, пока разгрузят чужие продукты, герой разглядывает висящую напротив «папиного» подъезда афишу с заглавием «Дювлам»: «Двенадцатилетний юбилей Владимира Маяковского» [2, т. 1, с. 434]. В названии этого состоявшегося 19 сентября 1921 г. поэтического вечера [см.: 9, с. 168] было случайно либо намеренно пропущено существительное со значением «деятельность» («работы», «творчества» и т. п.), поэтому создается впечатление, будто речь идет о дне рождения мальчика-подростка. Развивая словесную игру, Булгаков прибавляет число 12 с афиши к реальному возрасту поэта, которому осенью 1921 г. было 28 лет, — возникает карикатурный инфантильный мещанин «Маяковский», напоминающий непотопляемого «папу»: «Мучительное желание представить себе юбиляра. <...> Он лет сорока, очень маленького роста, лысенький, в очках, очень подвижной. Коротенькие подвернутые брючки. Служит. Не курит. У него большая квартира, с портьерами... Живет в кабинете с нетопящимся камином. Любит сливочное масло, смешные стихи и порядок в комнате» [2, т. 1, с. 434].
Дополнительным стимулом к отождествлению Маяковского с «Иваном Ивановичем Ивановым» служит то, что поэт, известный антимещанскими инвективами, например, «О дряни» (1921), печатался (с 1915 г.) в «Новом Сатириконе» (ср.: «любит смешные стихи») — у Булгакова же, по логике травестий, «Маяковский» выглядит объектом сатириконских сарказмов. Добавим, что в конце того года, когда вышел номер журнала, посвященный «Ивану Ивановичу Иванову», Маяковский предпринял турне по России вместе с двумя другими футуристами — Каменским и Бурлюком. В январе 1914 г. они выступали в Киеве, и тогдашний киевский студент Булгаков, даже если не присутствовал на их вечерах, мог узнать о них из газет [см.: 15, с. 13, 33]. В контексте нашей темы примечательны имена трех поэтов-гастролеров: Владимир Владимирович, Василий Васильевич и Давид Давидович — эта «однотипность» (которую они сами подчеркивали) воспринималась как элемент футуристического эпатажа [см.: 6, с. 156]. Таким образом, в «Записках на манжетах» таутоним является знаком литературной аллюзии, элементом сложной игры (подробнее о взаимопародировании Булгакова и Маяковского: [16, с. 7—55]).
Что касается булгаковских инсценировок — о персонажах-носителях таутонимов здесь трудно сказать нечто содержательное. В пьесе «Мертвые души» (1931) это жандармский полковник Илья Ильич [см.: 2, т. 6, с. 324] (в поэме имя принадлежит неизвестному жителю города NN [см.: 4, с. 156]), сребролюбие которого позволяет Чичикову избежать суда и покинуть город. В пьесе «Война и мир» (1932), как и в толстовском романе, имеется второстепенный персонаж Степан Степанович Апраксин [2, т. 6, с. 397]; у Толстого его фамилия — Адраксин [14, с. 94], Булгаков же использовал реальную фамилию прототипа, С.С. Апраксина. Но никаких специальных мотивировок этих двух поэтонимов в булгаковских текстах, по-видимому, нет.
Обратимся теперь к таутонимам, принадлежащим «собственно» Булгакову. Для начала перечислим соответствующих персонажей в алфавитном порядке имен и по хронологии произведений (указывается страница, на которой впервые упомянут конкретный таутоним):
Альберт Альбертович [2, т. 5, с. 424] — роман «Записки покойника» (1937).
Андрей Андреевич [2, т. 5, с. 506] — «Записки покойника».
Арнольд Арнольдович [2, т. 5, с. 435] — «Записки покойника».
Артур Артурович [2, т. 2, с. 45] — повесть «Дьяволиада» (1923).
Артур Артурович [2, т. 4, с. 282] — драма «Бег» (1928).
Арчибальд Арчибальдович [2, т. 7, с. 78] — роман «Мастер и Маргарита» (1938).
Виктор Викторович Мышлаевский [2, т. 1, с. 87; т. 4, с. 6] — роман «Белая гвардия» (1924) и пьеса «Дни Турбиных» (1926).
Влас Власович Власов [2, т. 3, с. 431] — фельетон «Повестка с государем императором» (1924).
Ларион Ларионович Суржанский [2, т. 1, с. 219; т. 4, с. 14] — «Белая гвардия» и «Дни Турбиных».
Леопольд Леопольдович [2, т. 2, с. 270, 323] — рассказы цикла «Записки юного врача»: «Полотенце с петухом» (1926) и «Тьма египетская» (1926).
Назар Назарыч [2, т. 3, с. 365] — фельетон «Рассказ Макара Девушкина» (1924).
Полиграф Полиграфович Шариков [2, т. 2, с. 216] — повесть «Собачье сердце» (1925).
Ричард Ричардович [2, т. 6, с. 562] — план последней пьесы (1939).
Савелий Савельевич [2, т. 6, с. 21] — пьеса «Адам и Ева» (1931).
Феликс Феликсович Най-Турс [2, т. 1, с. 312] — «Белая гвардия».
Ферапонт Ферапонтович Капорцев [2, т. 3, с. 665] — фельетон «Золотые корреспонденции Ферапонта Ферапонтовича Капорцева» (1925).
Филипп Филиппович Преображенский [2, т. 2, с. 152] — «Собачье сердце».
Филипп Филиппович Тулумбасов [2, т. 5, с. 432] — «Записки покойника».
(Сюда не входят таутонимы, возникавшие в черновых редакциях романа «Мастер и Маргарита» на разных этапах работы и исключенные автором: Николай Николаевич [3, т. 1, с. 90], Антон Антонович Берлиоз [3, т. 1, с. 109], Александр Александрович Берлиоз [3, т. 2, с. 92]).
Треть включенных в список персонажей (№ 1, 3, 8, 11, 14, 16) — эпизодические, однократно упоминаемые, так что их таутонимы не играют особой роли. Например, тот факт, что имя Влас Власович Власов создано по модели «Ивана Ивановича Иванова», не вносит в содержание фельетона ничего нового, разве что добавляет в образ персонажа элемент условности. Малочастотные имена Альберт Альбертович, Арнольд Арнольдович, видимо, соответствуют «странной» атмосфере романа «Записки покойника», где, кстати, число таутонимов (4) выше, чем в других текстах Булгакова.
В ряде случаев есть возможность реконструировать (хотя бы предположительно) мотивировку булгаковского таутонима, проследить отсылку к реальному человеку, историческому либо литературному персонажу. Так, в «Записках покойника» прототипом первого помощника режиссера по имени Андрей Андреевич послужил помощник режиссера во МХАТе Николай Николаевич Шелонский. Таутоним в данном случае выступает как знак аллюзии, а «новое» имя (греч. ἀνδρός — муж, мужчина), тем более удвоенное, вероятно, подчеркивает стойкость и сугубое терпение Андрея Андреевича в атмосфере склок, затеваемых дирижером Романусом [см.: 2, т. 5, с. 503—508].
Николаем Николаевичем звали и человека, выведенного в «Белой гвардии» под именем Виктор Викторович Мышлаевский. По мнению родственников писателя, подразумевается друг детства и юности Булгакова Н.Н. Сынгаевский, который, в отличие от романного персонажа, занимался балетом и женился на балерине Б.Ф. Нижинской, когда та в конце 1910-х гг. работала в Киеве, а затем уехал с ней в эмиграцию. Личное имя персонажа представляет собой латинскую кальку греческого имени прототипа: у имен Виктор и Николай одинаковое значение — «победитель».
Указание на «удвоенное» имя прототипа содержится также в таутониме Ларион Ларионович (Илларион Илларионович) Суржанский. Его прототипом был свойственник писателя (двоюродный брат мужа сестры) Николай Николаевич Судзиловский. Фамилия Суржанский, во внутренней форме которой есть сема соединения разнородных частей (суржа, суржанка — смесь пшеницы с рожью в посевах или в зернах [12, с. 276—277]), намекает, видимо, на сложную биографию Судзиловского, повлиявшую на фамилию и отчество: при рождении он носил имя Николай Владимирович Капацын, которое изменилось после усыновления мальчика семьей Судзиловских [см.: 7]. При этом имя персонажа мотивировано именем двоюродной сестры писателя Иларии Михайловны Булгаковой, жившей вместе с семьей в Холме Люблинской губернии (ныне г. Хелм в Польше). В 1910-х годах Илария училась на женских курсах в Киеве и жила в семье Булгаковых. Ее имя восходит к греч. ἱλαρός — «веселый, радостный»; соответственно в таутониме Лариосика подчеркнута его комичность.
Прототипом персонажа «Записок покойника» Филиппа Филипповича Тулумбасова явился администратор МХАТа Федор Николаевич Михальский. Сходство онимов здесь незначительно: одинаковая первая буква имени и подобие уменьшительных форм: Федя / Филя. Правомерным кажется предположение [см.: 20, с. 66], что диминутив Филя и личное имя в романе мотивированы фамилией другого известного Булгакову человека той же профессии — в 1920 г. во Владикавказском театре был администратор Филь (он указан, например, на программе Пушкинского вечера 26 октября 1920 г., в котором принимал участие Булгаков). Тождество с таутонимом профессора Преображенского (см. ниже) здесь вряд ли существенно; скорее автор романа мог подразумевать значение греческого имени Филипп — «любящий коней». Символом и эпицентром Независимого театра для Максудова является золотой конь [см.: 2, т. 5, с. 390, 393], возможность «проникнуть» к которому зависит именно от Фили, поскольку он распоряжается театральными билетами и контрамарками. Отметим также, что в фамилии Тулумбасов, которая на первый взгляд ассоциируется с большим турецким барабаном (этот инструмент упоминается, например, в романе «Мастер и Маргарита» в сцене похорон Берлиоза [см.: 2, т. 7, с. 271]), актуализировано просторечное значение слова «тулумбас» — председатель пиршества, попойки [см.: 13, с. 427]; как явствует из дневника жены писателя, Михальский и Булгаков не раз участвовали в общих застольях.
Своеобразный пример в плане прототипических аллюзий — персонаж «Записок юного врача» по имени Леопольд Леопольдович: таутоним здесь воспроизводит реальное имя прототипа — видимо, по мнению автора, оно выглядело вполне экзотично и потому было подходящим для персонажа, наделенного «сверхчеловеческими» возможностями. За полтора года до Булгакова лечебным пунктом Никольское Смоленской губернии заведовал земский врач Леопольд Леопольдович Смрчек, который служил там с ноября 1902 г. по март 1914 г., имел огромный опыт, пользовался любовью у крестьян. Как для самого писателя, так и для его героя Леопольд Леопольдович — человек «почти» знакомый (по рассказам медперсонала), вместе с тем для Юного врача «Леопольд» — сакральное существо, к профессиональному уровню которого герой лишь мечтает приблизиться.
Именами знакомых писателя мотивированы также таутонимы в ранних редакциях «Мастера и Маргариты: Николай Николаевич, по-видимому, аллюзия на филолога Николая Николаевича Лямина — друга писателя; имя Берлиоза в редакции 1938 г., Александр Александрович, возможно, намек на А.А. Фадеева, который как раз в том году стал возглавлять Союз писателей. (Имя Берлиоза в другой редакции — Антон Антонович — соотносит его с Городничим из гоголевского «Ревизора».)
Перейдем теперь к персонажам, таутонимы которых отсылают к историческим личностям разных эпох. Один из таковых — гусарский полковник Феликс Феликсович Най-Турс в романе «Белая гвардия». Для нашей темы существенно, что в начале XX в. в Киеве жил реальный гусарский полковник Николай Николаевич Най-Пум. Фамилия объясняется тем, что по национальности он был сиамцем и попал в Россию в 1898 г. в свите принца Чакрабона, вместе с которым стал учиться в Пажеском корпусе. Впоследствии Най-Пум принял православие, причем его крестным отцом был Николай II — отсюда «удвоенное» имя. Однако связь с данным прототипом мотивирует структуру имени-отчества и фамилию персонажа, но не выбор личного имени. Заметим, что в булгаковском романе у Феликса Феликсовича имеется сестра Ирина. Такое сочетание вызывает однозначные ассоциации: Феликс Феликсович и Ирина (Александровна) Юсуповы — одна из самых блистательных супружеских пар предреволюционной России (лат. felix — «счастливый», таутоним дает значение «счастливейший»); при этом Ф.Ф. Юсупов был известен своей ролью в убийстве Г.Е. Распутина — в начале 1920-х гг. Булгаков намеревался написать об этом драму. Таким образом, если аллюзии на Н.Н. Най-Пума придают Най-Турсу «монархические» коннотации, то аллюзии на Ф.Ф. Юсупова вводят травестийный элемент; ограничимся этим выводом, хотя на самом деле прототипический фон образа Най-Турса значительно сложнее [подробнее: 19, с. 532—535, 722—723].
Историческими ассоциациями отмечен таутоним Филипп Филиппович Преображенский — характерно сравнение персонажа с «французскими рыцарями» и «французским древним королем» [2, т. 2, с. 152, 243]. За неимением места сошлемся на более раннюю работу [см.: 18, с. 93—95], где рассмотрены связи Преображенского с Филиппом IV Красивым, «Железным королем» (являвшимся сыном Филиппа III — ср. «Филипп Филиппович»), который в начале XIV в. вел борьбу с орденом тамплиеров; таким образом, булгаковский персонаж ассоциируется одновременно с рыцарем и с королем, уничтожавшим рыцарей.
Интересен образ Ричарда Ричардовича — персонажа не написанной, а лишь задуманной Булгаковым в 1939 г. пьесы под условным названием «Ричард I», запись о которой была сделана вдовой писателя уже после его смерти [см.: 2, т. 6, с. 667—668]. Судя по характеризующей героя фразе «Ричард — Яго» [2, т. 6, с. 563], в образе высокопоставленного злодея выведен расстрелянный в 1938 г. бывший председатель ОГПУ и нарком НКВД Генрих Григорьевич Ягода, имя и отчество которого фонетически сходны между собой — «похожи» на таутоним (кстати, в романе «Мастер и Маргарита» не названные по именам Ягода и его секретарь П.П. Буланов появляются на балу у Воланда [см.: 2, т. 7, с. 328—329]). Образ «Ричарда I» вызывает ассоциации с Ричардом Львиное сердце — который, однако, не «Ричардович», поскольку был сыном Генриха II. Имена Ричард и Яго, разумеется, указывают на шекспировский контекст; «подходящий» персонаж — Ричард III, отцом которого являлся Ричард Йоркский; аморальный Ричард III идет к власти по трупам, но в итоге гибнет; самоубийством должна была завершиться и судьба булгаковского Ричарда Ричардовича.
Травестийные аллюзии на одну из известнейших в английской истории личностей присутствуют в образе Артура Артуровича в драме «Бег» — характерно, что первоначально она носила название «Рыцари Серафимы». «Вертушка» с тараканьими бегами, повелителем которой является «тараканий царь» Артурка, пародирует круглый стол короля Артура из британского эпоса. Что касается таутонима — в данном случае он, вероятно, выступает как знак «инфернальности» носителя. Такими же маркерами «роковых» персонажей служат имена Артур Артурович в «Дьяволиаде» и Арчибальд Арчибальдович в «Мастере и Маргарите».
Нечто подобное можно сказать о Полиграфе Полиграфовиче Шарикове. Номинация показывает, что в видовом отношении данный персонаж балансирует не только между животным и человеком (ср. избранную им «наследственную» — собачью по происхождению и человеческую по виду — фамилию Шариков [2, т. 2, с. 217]), но также между органическим и механическим существом: имя, которое он выбирает, — «машинное» по источнику (московский трест «Полиграф» снабжал полиграфические предприятия оборудованием и материалами). То обстоятельство, что Шариков берет в качестве имени «целый» таутоним, объясняется примером «папаши» [2, т. 2, с. 212]: новоявленный «человечек» [2, т. 2, с. 211] бездумно копирует структуру имени Филипп Филиппович. Впрочем, хотя Шариков не ассоциирует отчество ни с какими предками, можно отметить, что «механические» коннотации связывают его с фамилией второго «донора» — Чугункин, восходящей к слову «чугунка», старому названию железной дороги [см.: 5, стб. 1369].
Сделанные наблюдения подтверждают тезис об особой роли таутонимов в художественном мире писателя. Характерно, что большинство (свыше десяти) булгаковских таутонимов создано на основе экзотичных, непривычных для русского уха (иногда, как в случае с Полиграфом Полиграфовичем, вовсе небывалых) имен, которые выглядят еще необычнее в «удвоенном» варианте. Таутонимом часто маркируется персонаж, связанный (в серьезном или пародийном плане) с потусторонним миром, предстающий онтологическим «перевертышем», наделенный «сверхчеловеческими» способностями. Вместе с тем ряд носителей таутонимов у Булгакова являются незначительными, эпизодическими персонажами; в подобном случае необычное имя — один из признаков общей «карнавальности» художественного мира. Отметим также, что тождество личного имени и патронима здесь никогда не сигнализирует о характерологическом сходстве персонажа с его отцом, поскольку соответствующая информация в булгаковских произведениях отсутствует.
Литература
1. Белый А. Петербург. М.: Наука, 1981.
2. Булгаков М.А. Собр. соч.: В 8 т. М.: АСТ: Астрель, 2007—2011.
3. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита: Полн. собр. черновиков романа. Основной текст: В 2 т. М.: Пашков дом, 2014.
4. Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. [В 14 т. М.; Л.] 1951. Т. 6.
5. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. [В 4 т.] СПб.; М.: Изд. Т-ва М.О. Вольф, 1909. Т. 4.
6. Каменский В.В. Путь энтузиаста. Пермь: Пермское книжное изд-во, 1968.
7. Ковалинский В.В. Он был Лариосиком // Зеркало недели. Украина. Киев, 1999. № 17.
8. Кондакова Ю.В. Принципы инфернальной ономастики в художественных мирах Н.В. Гоголя и М.А. Булгакова // Эволюция форм художественного сознания в русской литературе (опыты феноменологического анализа). Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2001. С. 319—342.
9. Литературная жизнь России 1920-х годов. События. Отзывы современников. Библиография. Т. 1: В 2 ч. М.: ИМЛИ РАН, 2005. Ч. 2.
10. Пеньковский А.Б. Очерки по русской семантике. М.: Языки славянской культуры, 2004.
11. Подольская Н.В. Словарь русской ономастической терминологии. 2-е изд. М.: Наука, 1988.
12. Словарь русских народных говоров. СПб.: Наука, 2008. Вып. 42.
13. Толковый словарь русского языка / Под ред. Д.Н. Ушакова: В 3 т. М.: Вече, Мир книги, 2001. Т. 3.
14. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М.: Худ. лит., 1940. Т. 11.
15. Харджиев Н.И. Статьи об авангарде: В 2 т. М.: RA, 1997. Т. 2.
16. Яблоков Е.А. Они сошлись... // Михаил Булгаков, Владимир Маяковский: Диалог сатириков. М.: Высш. школа, 1994.
17. Яблоков Е.А. Художественный мир Михаила Булгакова. М.: Языки славянской культуры, 2001.
18. Яблоков Е.А. Хор солистов: Проблемы и герои русской литературы первой половины XX века. СПб: Дмитрий Буланин, 2014.
19. Яблоков Е.А. Примечания // Булгаков М.А. Белая гвардия. М.: Ладомир, 2015.
20. Яновская Л.М. Творческий путь Михаила Булгакова. М.: Советский писатель, 1983.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |