Одиннадцатому номеру журнала «Москва» за 1966 год предшествовала длинная драматическая предыстория. В 1941 году рукопись романа «Мастер и Маргарита» оказалась в Ташкенте, куда ее привезла вдова Булгакова, Елена Сергеевна, оказавшаяся в эвакуации вместе с другими столичными литературными деятелями, — ее отправку в Ташкент устроил А. Фадеев.
Эвакуированные жили плотно, рядом — «колонией»: меж ними случались союзы, романы, разлады, трагедии. О романе Елены Сергеевны и поэта Владимира Луговского появились опубликованные на рубеже веков свидетельства: письма, дневники, воспоминания. Их близкие отношения начались еще в Москве, до войны; в Ташкенте они жили уже одним домом, были планы пожениться по возвращении в Москву.
Тогда, в сороковые, роман Булгакова неспешно начал обретать читателей: «В Ташкенте Елена Сергеевна многим давала читать роман «Мастер и Маргарита». М. Алигер, со слов Фаины Раневской, писала о том, как Ахматова читала вслух куски романа Булгакова и повторяла: «Фаина, это гениально, он гений!»» [4: 93]; «Долго я не могла понять, почему Ахматова назвала ее колдуньей, — вспоминала Г. Козловская. — Лишь много поздней я узнала, что в Ташкенте вместе с Фаиной Георгиевной Раневской она читала роман «Мастер и Маргарита» Булгакова» [4: 261]. Из письма Надежды Мандельштам за 1962 год — Е.С. Булгаковой: «Вы жили наверху на Жуковской улице в Ташкенте... а я приходила к брату, который жил под вами. Тогда-то я и прочла «Мастера», которого мне очень давно хочется перечитать» [4: 256—257]. Сама Елена Сергеевна пишет сестре Луговского, Татьяне, в Алма-Ату (23.11.42): «Как идет жизнь в Алма-Ате? Видите ли Вы Эйзенштейна и Пудовкина? Говорили ли с ними о романе М.А.?» [7: 300].
Самым доступным роман Булгакова был для Владимира Луговского:
Я лишь заметил алый переплет
Знакомой, нужной, непонятной книги,
Которая лежала на столе [8: 214].
Находясь в непростом психологическом и физическом состоянии, Луговской тяжело переживал свою эвакуацию, до него прямо и косвенно доходили пересуды и обвинения в трусости: все его друзья на войне, а он якобы отсиживается на «ташкентском фронте» (был такой прецедентный текст, эхо которого слышно до сих пор). Наталья Громова, подробно изучившая драму Луговского, описывает эту ситуацию: «С Марией Иосифовной (Белкиной. — Э.Ш.) мы долго говорили о страхе и его природе. И тогда, слушая ее, я вдруг отчетливо поняла, что для того, чтобы спастись и преодолеть страх, Луговскому надо было преодолеть еще больший страх. Он же читал там снова и снова «Мастера и Маргариту»... а там опять о том же: трусость — главный из пороков. И тогда он стал писать свою книгу, книгу поэм «Середина века» — писал, как умел, как мог, абсолютно честно, а главное, полностью обнажая себя. А Елена Сергеевна печатала ее на машинке, видя, что он спасается, и ей было уже не так страшно за него» [3: 121].
Елене Сергеевне Булгаковой посвящены многие строки в книге поэм «Середина века» Владимира Луговского. Так, в «Сказке о сне» «есть одна странная деталь. Влюбленные постоянно находятся под пристальным взглядом «кота в манжетах». <...> Несомненно, это был не просто кот, образ перекликается и со знаменитым Бегемотом, а возможно, и с самим Булгаковым» [4: 97]:
Я оглянулся. Снизу шел, мурлыча,
Спокойный кот в сверкающих манжетах [8: 216].Отворилась дверь,
И кот вошел в манжетах белоснежных,
Уставя очи прямо на окно [8: 223].
В ташкентском доме Луговских и Булгаковой жил кот Яков, Яшка. Когда Елена Сергеевна уехала в Москву, она писала шутливые письма, адресованные Яшке. «В ташкентскую бытность кот становится просто культовым животным. В письмах, записках, стихах — везде появляются загадочные коты» [4: 251]. По словам Н. Громовой, появление кота в поэмах Луговского не просто дань бытовой подробности. «Любимый кот Елены Сергеевны и Луговских присутствует в стихотворении Ахматовой, написанном ею в 1944 году. <...> Татьяна Луговская увековечила Яшку на своей картине. <...> Булгаковский роман незаметно входит в литературные тексты, оживает в них, подмигивает тем читателям, которые понимают. А кот Яшка, нагруженный дополнительными литературными смыслами, продолжал гулять из письма в письмо. <...>... Образ кота имел для нее (Елены Сергеевны. — Э.Ш.) тот же смысл, что и коты, появляющиеся в поэмах Луговского. По всей видимости, в той игре, которая была понятна их кругу, кот был сверхъестественным существом, обладающим способностью к превращениям» [4: 252—253].
Той славы, которая началась у Михаила Булгакова в конце 1960-х годов и набирала обороты с каждым последующим десятилетием, в 1940-е еще не было. «Со смерти Булгакова прошло всего три года. В то время Елена Сергеевна еще не несла венца великой вдовы. Восторженная атмосфера вокруг имени Булгаковой — Маргариты, отождествление ее с подругой Мастера возникнет годы спустя, когда роман прочно войдет в читательское сознание. А пока Булгаков в узких культурных кругах представлялся очень талантливым опальным драматургом, не более того» [4: 255]. Елена Сергеевна осторожно прощупывала возможность опубликовать роман, отодвинутую на четверть века. Тем не менее роман, не будучи напечатанным, уже в сороковые годы вошел в сознание русского читателя, хоть и немногочисленного.
Молодой ташкентский литературовед, Абрам Зиновьевич Вулис на рубеже 1950—1960-х годов собирал материал по эволюции жанра советского сатирического романа. Молва сообщила ему, что в Москве живет вдова писателя Булгакова, в закромах которой хранится необычный роман. В 1962 году Вулис знакомится в Москве с Е.С. Булгаковой — он уже знал, что это за роман и о чем. Впоследствии история знакомства с романом Булгакова и его вдовой будет изложена Вулисом в книге «Вакансии в моем альбоме» [1]. Не сразу и непросто, но Вулис сумел расположить к себе Елену Сергеевну. «Молодому поколению этого не понять, — пишет Яков Кумок. — Я не раз в том убеждался, рассказывая эту историю в компании людей, сформировавшихся в годы Перестройки. «Да чего она боялась?» — недоумевают они. Да всего боялась, милые. Участь Мандельштама, Клюева, Бабеля, Васильева, десятков, если не сотен других талантливейших прозаиков и поэтов была ей слишком известна. Самого Булгакова арестовать бы уже не могли по причине смерти в 1940 году. Но рукопись романа — запросто. Как поступили гэбисты с рукописью романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба»» ад.
Во время визитов к Елене Сергеевне роман Булгакова был прочитан (Е.С. позволяла читать только у нее дома), выписки были сделаны (Е.С. каждый раз проверяла, чтобы выписки были выписками, а не целыми фрагментами) — отныне вплоть до публикации романа в «Москве» жизнь молодого литературоведа была подчинена «Мастеру и Маргарите».
В 1965 году выходит монография Абрама Зиновьевича Вулиса «Советский сатирический роман: Эволюция жанра в 20—30 годы», в которой на шестнадцати страницах [2: 256—272] был представлен и проанализирован булгаковский роман «Мастер и Маргарита» (надо подчеркнуть еще раз, что это произошло до публикации романа Булгакова!). Именно Вулис начал многотрудную и долгую работу по подготовке в печать романа Булгакова, уговаривая издателей, объясняя чиновникам от литературы значимость романа. Первым делом он обратился к Константину Симонову, который, будучи «тяжеловесом» в литературном мире, включил иные, более действенные рычаги. Вулис готовил предисловие к публикации романа. Но на стадии печати издательская политика поменялась: роман должен быть предварен не никому не известным Вулисом, а именем-авторитетом. Им стал К. Симонов. Вулису было предложено почетное «второе» место — он стал автором послесловия. (Непременно надо обратить внимание на следующее: послесловие, как известно, следует за заключительными частями произведения; однако в случае с публикацией романа Булгакова, задуманной на два журнала — № 11 за 1966 г. и № 1 за 1967 г., решили печатать послесловие Вулиса сразу, не дожидаясь продолжения, — никто не знал, будет ли оно, допустят ли его, словом, роман публиковался ва-банк.)
Соратник Вулиса по недолгой работе в газете «Комсомолец Узбекистана» (впоследствии московский литератор, прозаик), Яков Кумок писал к 60-летию романа «Мастер и Маргарита»: «Странным образом я не нашел упоминаний о первооткрывателе романа; а в данном случае правомерно употребить именно это слово: открытие романа, как открывают золотую жилу или древнегреческую статую, занесенную слоем земли. Авторы перебирают прототипы, ищут аналогии в мировой словесности, смакуют подробности телефонного разговора Михаила Афанасьевича со Сталиным. Итак далее. А вот о том, что сама рукопись романа оказалась погребена под слоем забвения и пролежала там почти тридцать лет, пока не нашелся человек, взявший на себя риск и труд произвести раскопки, а потом донести находку до широкой публики об этом как-то забывают. Человеком этим был Абрам Зиновьевич Вулис» [6].
Каждый из этапов пути к читателю булгаковского романа связан с личностью, совершавшей по-своему подвижнический поступок. Среди прочих — Евгений Поповкин. Вулис вспоминает: «Комиссия по литературному наследию Булгакова положила мою книгу рядом с рукописью «Мастера и Маргариты» на стол перед редактором журнала «Москва» Евгением Ефимовичем Поповкиным. Поповкин прочитал рукопись. Познакомился с толкованием романа в книге: И сказал:
— О романе так подробно пишут, пора печатать» [1: 262]. «Летом шестьдесят шестого года, кажется, в июле мне передали:
— С вами хочет говорить Евгений Ефимович Поповкин. Вот его телефон. Звоните. Я позвонил Поповкину и, не веря собственным ушам, услышал:
— Мы хотим печатать «Мастера и Маргариту». Не возьмете ли на себя труд сделать предисловие? С вашей книгой я познакомился. Считаю, что в романе вы разобрались.
Телефонная будка, в которой я себя обнаружил, положив трубку, показалась мне тогда сказочной каретой — вот-вот умчит она меня к Мастеру и Воланду, к Иешуа и Пилату, живым, реальным» [1: 265].
«Он был смелый редактор. По тем, конечно, временам и меркам» [6], — отметит Поповкина Яков Кумок.
Поповкин, москвич, упомянут в нашем сообщении о ташкентском контексте не случайно. 1966 год в истории Ташкента сопряжен с природной катастрофой: город разрушался подземными толчками. Вся страна откликнулась помощью городу. И писатели в том числе. Среднеазиатский «толстый» журнал «Звезда Востока» (с редакцией в Ташкенте) решил выпустить в пользу города безгонорарный номер (№ 3 за 1967 год), предоставив свою площадку живым и ушедшим писателям, среди которых были и имена неподцензурных по тем временам авторов. На одной из первых страниц этого ташкентского аналога «МетрОполя» — обращение Е. Поповкина: «Дорогие друзья ташкентцы! Знаю, что многие собратья по перу откликнутся на добрый клич журнала «Звезда Востока», посвятившего этот номер родному Ташкенту. Эти строки я пишу спустя несколько минут после очередного, семибалльного толчка. По счету сейсмической станции «Ташкент» — пятьсот тринадцатого! Пятьсот тринадцать больших и малых землетрясений на долю одного города, за несколько недель! Пожалуй, многовато! <...> Евг. Поповкин. Главный редактор журнала «Москва». 29 июня 1966 г.» [5: 8]. Наряду с текстами (никогда не печатавшимися прежде) Осипа Мандельштама, Андрея Платонова, Исаака Бабеля, Булата Окуджавы, Андрея Вознесенского и других, «Звезда Востока» опубликовала фрагменты из «Записок на манжетах» Михаила Булгакова, которые предоставила журналу вдова писателя.
В 1962 году тот же журнал не принял булгаковские рукописи к печати, доверенные Вулису Е.С. Булгаковой. «Московские духовные дары я раздавал налево и направо. «Звезде Востока» — «Записки покойника», театру Горького — «Ивана Васильевича»... <...> Рукописи, привезенные в Ташкент, теперь благополучно возвращались из Ташкента. «Театральный роман» не приняли, «Ивана Васильевича» не приняли» [1: 248]писал Вулис, волею судьбы ставший курьером Булгакова.
До ташкентской звездовосточной публикации «Записки на манжетах» публиковались только раз — в 1923 году в альманахе «Возрождение». Это «характерный образец ранней булгаковской прозы. <...> ...Этап художнических исканий, попытка уловить бешеные ритмы эпохи, передать пульсацию авторских настроений, надежд, радостей» [5: 10] — этим словами предваряет публикацию Булгакова... Абрам Зиновьевич Вулис.
Дух советской «оттепели», единения страны вокруг ташкентской беды пьянил всех: издателей и читателей. Впоследствии редактор «Звезды Востока» В.А. Костыря был освобожден от должности.
У Булгакова было еще одно посещение Ташкента — в 1966 году в том же журнале «Звезда Востока» (номер седьмой) была опубликована комедия «Блаженство», «вариант «Ивана Васильевича», где этот герой с помощью машины времени попадает уже не в прошлое, а в будущее» [1: 269], — пишет публикатор и автор предисловия Абрам Зиновьевич Вулис.
Так пересеклись в XX веке история и идеологические препоны, человеческие отношения и география, словом, перед нами еще одно «скрещение судеб», объединенных гением места — Ташкентом.
Литература
1. Вулис А.З. Вакансии в моем альбоме: Рассказы литературоведа. Ташкент: Изд. литер. и иск. им. Гафура Гуляма, 1989. 368 с.
2. Вулис А.З. Советский сатирический роман: Эволюция жанра в 20—30-е годы. Ташкент: Наука, 1965. 286 с.
3. Громова Н.А. Ключ. Последняя Москва: Архивный роман // Н.А. Громова. Пилигрим. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2016. С. 79—380.
4. Громова Н.А. Эвакуация идет... 1941—1944. Писательская колония: Чистополь. Елабуга. Ташкент. Алма-Ата. М.: Совпадение, 2008. 447 с.
5. Звезда Востока. Ташкент, 1967. № 3. 242 с.
6. Кумок Я. Трудная судьба «Мастера и Маргариты» // Вестник. 2000. № 25 (258). 5 декабря.
7. Луговская Т.А. Как знаю, как помню, как умею: Воспоминания, письма, дневники. М.: Аграф, 2001. 384 с.
8. Луговской В.А. Середина века: Книга поэм. М.: Сов. писатель, 1965. 348 с.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |