В центре пьесы М.А. Булгакова «Дни Турбиных» — события, происходящие в конце 1918 — начале 1919 годов в Киеве. Постоянная смена власти в городе — режим гетмана Скоропадского, приход Петлюры и изгнание его из города армией большевиков — отражается на судьбах членов семьи Турбиных и их друзей. Сложные эмоциональные состояния, представления и настроения героев, их мучительные раздумья и решения, переживание трагических потерь рисуются в тексте драмы речевыми средствами, среди которых важное место занимают языковые формы самоидентификации героя и его идентификации другими персонажами.
Самоидентификация героя в его монологах и репликах и его характеристика в речи других персонажей чаще всего выступают в форме образной дефиниции, скрыто или явно воспроизводящей строение логического определения. Дефиниция, по определению Аристотеля, представляет собой «речь, обозначающую суть бытия вещи» [Аристотель 1978: 352], через указание на характерные ее признаки. «Суть бытия» героев пьесы проявляется в диалогах с персонажами, в их репликах, построенных по инвариантной синтаксической схеме «предложения тождества», представляющей основные модели логико-синтаксической структуры дефиниционных предложений (кто — кто; что — что). Дефиниционную семантику также выражают двусоставные предложения характеризации (признаковые), в которых предмет подлежащего раскрывает свое содержание посредством констатации его признака в сказуемом (кто — какой; что — какое). Лексико-семантическое наполнение жестко регламентированных моделей логико-синтаксической структуры дефиниции в булгаковской пьесе отражает «дефиниционный плюрализм»: определяемое понятие (образы членов семьи Турбиных и их друзей) представлено определяющим — целым рядом отличающихся друг от друга характеристик, раскрывающих в своей совокупности их характеры, поступки, логику, отношение к себе и к окружающим. Весь дискурс образных дефиниций центральных персонажей пьесы «Дни Турбиных» распадается на два типа: 1) дефиниции, характеризующие каждый отдельный персонаж с точки зрения окружающих; 2) дефиниции — самоидентификации персонажей.
С этой точки зрения рассмотрим способы языкового выражения самоидентификации и идентификации четырех героев пьесы — Владимира Тальберга, Елены Турбиной, Леонида Шервинского и Лариосика. Отметим, что каждый из перечисленных персонажей характеризуется какой-то одной яркой чертой, отраженной в дефиниционной формуле. Так, полковник генштаба, помощник военного министра Владимир Робертович Тальберг, эпизодично появляющийся в начале и в конце пьесы, характеризуется членами семьи Турбиных и их друзьями как крыса. Его идентификация основана на фразеологическом выражении «Крысы бегут с тонущего корабля». Этот фразеологизм реализуется в разговоре Алексея и Николки, обменивающихся репликами после поспешного ухода Тальберга из их дома, при этом дом сравнивается с кораблем: Николка. В Берлин... В такой момент... (Смотря в окно.) С извозчиком торгуется. (Философски.) Алеша, ты знаешь, я заметил, что он на крысу похож. Алексей (машинально). Совершенно верно, Никол. А дом наш — на корабль. ...Крыса! [Булгаков 2002: 23]. Синтаксическая формула дефиниции «кто на кого похож» выражена предложением характеризации, в котором дается информация об объекте, о его признаках. Елена после предательства мужа, который, бросив ее в осажденном городе, убежал в Берлин, видит дурной сон, о котором рассказывает Шервинскому: Нет, нет, мой сон — вещий... И вдруг крысы. Такие омерзительные, такие огромные [Булгаков 2002: 36]. Шервинский реагирует на это сообщение следующим образом: А вы знаете что, Елена Васильевна? Он не вернется. Елена. Кто? Шервинский. Ваш муж [Булгаков 2002: 37]. Елена возмущена: Постойте, постойте. Почему вы вспомнили о моем муже, когда я сказала про крыс? [Булгаков 2002: 37]. И Шервинский простодушно отвечает: Потому что он на крысу похож. [Булгаков 2002: 37]. Реплика Елены «вовсе не похож» конкретизируется предложением характеризации, реализуемой в следующей реплике Шервинского, в которой фразеологизм как две капли, усиливаемый перечислением характерных признаков, означает полное внешнее сходство Тальберга с крысой: Пенсне, носик острый... [Булгаков 2002: 38]. И далее вновь возникает усеченная дефиниция, в которой опущена определяемая, но сохранена определяющая часть, выраженная языковой метафорой с негативной коннотацией: Шервинский (ласково). Я его, Леночка, видеть не могу. (Выламывает портрет из рамы и бросает его в камин.) Крыса! [Булгаков 2002: 45]. Появляющиеся далее дефиниции идентификации Тальберга — вешалка, карьерист, штабной момент. [Булгаков 2002: 47] только усиливают основное выражение качественной характеристики данного персонажа через сравнение с крысой, убегающей с тонущего корабля.
Рассмотрим дефиниции, идентифицирующие Елену. То, что Елена несчастна с Тальбергом, отмечает в своих репликах-дефинициях поручик Шервинский, много лет влюбленный в Елену. Отождествляя Тальберга с крысой, На реплику Елены, возмущенную сравнением Тальберга с крысой: Очень, очень красиво! Про отсутствующего человека гадости говорить, да еще его жене! — Шервинский отвечает разговорной фразеосхемой: Какая вы ему жена! [...] Вы с ним несчастливы [...]; Ты посмотри на себя. Ты одна. Ты чахнешь [Булгаков: 45]. Идентификация Елены как несчастной женщины конкретизируется Лариосиком, реагирующим на вопрос Елены: Разве я такая плохая была? — эмоциональными глуповатыми репликами, передающими определяющую часть дефиниции: Ужас! Кошмар! Худая-прехудая... Лицо — желтое-прежелтое... [Булгаков 2002: 45].
Отношение автора к своей героине отражено в дефиниции, высказанной несуразным персонажем Лариосиком: Вы — мой идеал [Булгаков 2002: 47]; Вы — святая! [Булгаков 2002: 35]; ...она замечательная женщина [Булгаков 2002: 55] и подтвержденной словами Мышлаевского: Но ты молодец, молодец! Ведь какая женщина! По-английски говорит, на фортепьянах играет, а в то же время самоварчик может поставить. Я сам бы на тебе, Лена, с удовольствием женился [Булгаков 2002: 49].
По мнению исследователей, реальным прототипом Елены Турбиной является мать Булгакова Варвара Михайловна, которая посвящала себя только семье [Тинченко 1997: 45]. Красавица, хранительница домашнего очага и уюта (лампа под теплым абажуром, на окнах кремовые шторы), не теряющая присутствия духа даже в страшное время гражданской войны, когда город лежит в развалинах, а за окнами гремят взрывы, Елена окружена обожанием и восхищением со стороны ее братьев и их друзей. Главная ее черта — привлекательность. По словам Николки, она «...всем нравится... Как кто увидит, сейчас букеты начинает таскать. Так что у нас все время в квартире букеты, как веники, стояли. А Тальберг злился» [Булгаков 2002: 49]. Именно поэтому формулы идентификации образа Елены в речи действующих лиц драмы в основном реализуются синтаксической схемой дефиниции «кто какая», в которой в качестве определяющего компонента выступает эпитет как «определение, подчиненное задаче художественного описания объекта» [Евгеньева 1948: 78; В.П. Москвин 2001: 30]. Эмоциональная характеристика Елены, содержащаяся в определяющей части дефиниции, формулируемой влюбленным в нее Шервинским, осуществляется посредством эпитетов с положительной коннотацией, обозначающих оценку ее внешности и интеллекта (Вы посмотрите на себя в зеркало. Вы красивая, умная, как говорится, интеллектуально развитая. Вообще женщина на ять [Булгаков 2002: 36].); внешность — восхищение ее красотой (Вы чистой воды богиня! [Булгаков 2002: 45].); восхищение ее красотой (Лена, до чего ты хороша! [Булгаков 2002: 56]).
В «Сети словесных ассоциаций» первое слово, выражающее ассоциацию со словом Красавица (а, следовательно, наиболее частотное) — Умница [Сеть словесных ассоциаций]. Характеристика Елены — умная / умница звучит в вышеприведенной реплике Шервинского и в речи Тальберга: Ты умница. Я всегда это говорил [Булгаков 2002: 27]. Что я хотел еще сказать? Да, что ты умница! Впрочем, я это уже сказал [Булгаков 2002: 28]; Ты женщина умная и прекрасно воспитана [Булгаков 2002: 29]. Мышлаевский так же отмечает интеллект Елены: Я знаю, ты умница [Булгаков 2002: 41].
И еще один признак Елены — рыжий цвет волос, придающие ей магию и очарование нестандартности. Выстраивается синонимический ряд: рыжий — золотой — ясный. Лариосик восторженно отзывается о своем идеале: Она золотая! [Булгаков 2002: 60]. На что Николка вносит скептическую поправку: Рыжая она, Ларион, рыжая. Прямо несчастье. Оттого всем и нравится, что рыжая [Булгаков 2002: 60]. Мышлаевский включает эпитет ясная в номинацию героини: Лена ясная, позволь, я тебя за твои хлопоты обниму и поцелую [Булгаков 2002: 44].
Обратимся к языковым средствам идентификации Леонида Юрьевича Шервинского, адъютанта в штабе генерала Белорукова, близкого друга и одноклассника Алексея Турбина, красавца и враля, много лет влюбленного в Елену. Прекрасный голос — главная черта Шервинского. Формулы идентификации образа Шервинского в речи Елены в основном реализуются синтаксической схемой дефиниции с трансформированной определяемой частью, выраженной сложноподчиненным предложением: Единственно, что в вас есть хорошего, — это голос, и прямое ваше назначение — это оперная карьера [Булгаков 2002: 45]. В нарочито небрежных репликах Елены, обращенных к Шервинскому, превалирует заключенная в рамки дефиниционной схемы эмоционально оценочная лексика, окрашенная негативной коннотацией, однако и в пренебрежительных словах, тем не менее, присутствует признание, что он красив, и у него прекрасный голос: Красив ты, что говорить!.. [Булгаков 2002: 55]; Что в вас есть хорошего? Шервинский. Да вы всмотритесь. Елена. Ну, побрякушки адъютантские, смазлив, как херувим. И голос. И больше ничего. [Булгаков 2002: 45];... голос у тебя замечательный [Булгаков 2002: 52].
Однако вся бранная лексика, посредством которой Елена характеризует Шервинского в прямой речи, обращенной к нему, выдает ее неравнодушное и заинтересованное отношение к нему: Какая вы свинья все-таки, Леонид! [Булгаков 2002: 44]. В идентифицирующих Шервинского репликах Елены отмечаются такие его черты как лживость, хитрость, малодушие и чрезмерная склонность, любовь к женщинам: Лгун с аксельбантами! [Булгаков 2002: 53]; Ты известный негодяй. [Булгаков 2002: 54]; У, хитрое, малодушное создание! [Булгаков 2002: 55]; Вы не лгун, а Бог тебя знает, какой-то пустой, как орех... [Булгаков: 2002 56]; Дикарь! [Булгаков 2002: 57]; Неисправим! [Булгаков 2002: 56]. Вот гнусный ловелас! [Булгаков 2002: 53].
В репликах персонажей, идентифицирующих посредством дефиниций Лариосика, кузена Турбиных, отмечаются такие его черты как приятная внешность (Елена. Он симпатичный [Булгаков 2002: 38]. Мышлаевский. Симпатичный ты парень, Ларион... [Булгаков 2002: 61]); отзывчивость (Елена. Вы душевный человек, хороший [Булгаков: 2002 62]); любовь к чтению и сложению стихов (Елена. Вы страшный поэт, Ларион [Булгаков 2002: 62]; Мне очень нравятся ваши стихи. Вы очень способный [Булгаков 2002: 63]). Когда Лариосик предлагает Елене выйти за него замуж, она характеризует его эпитетами трогательный и неподражаемый: Лариосик: Знаете что? Выйдите за меня замуж. Елена. Вы трогательный человек. Только это невозможно [Булгаков 2002: 64]; Елена. Вы, Лариосик, неподражаемый человек. Идите ко мне, я вас в лоб поцелую [Булгаков 2002: 65]. Но главной чертой Лариосика является его неуклюжесть. Мышлаевский иронично характеризует эту черту в рамках дефиниционной схемы перифразой золотые руки, вместо соответствующего контексту антонимического выражения руки-крюки: Вы водкой полы моете?!... Я знаю, чья это работа! Что ты все бьешь?! Что ты все бьешь! Это в полном смысле слова золотые руки! К чему ни притронется — бац, осколки! Ну если уж у тебя такой зуд — бей сервизы! [Булгаков 2002: 67] Себя Лариосик характеризует в пределах дефиниционной схемы «кто — какой человек» повторенным четыре раза в разных ситуациях высказыванием: я человек не военный: Ура!.. Извините, господа, я человек не военный [Булгаков 2002: 62]; Кремовые шторы... Они отделяют нас от всего мира... Впрочем, я человек не военный... Эх!.. Налейте мне еще рюмочку [Булгаков 2002: 62]; Простите, Елена Васильевна, я человек не военный [Булгаков: 63]; Вот посмотрим, что мама вам скажет, когда я умру. Я говорил, что я человек не военный, мне водки столько нельзя [Булгаков 2002: 62].
Таким образом, образная дефиниция в монологах героев пьесы М.А. Булгакова «Дни Турбиных» раскрывает основную черту их характера. Выявление самоидентификации и идентификации некоторых персонажей драмы М.А. Булгакова посредством психолингвистического исследования образных дефиниций в их речи дает возможность вычленить из всей неоднозначности, сложности и неисчерпаемости их характеров одну главную черту, определяющую причины, мотивы и цели их поведения.
Литература
1. Аристотель. Топики / Аристотель, Сочинения в четырех томах. Т. 2. М., Издательство Мысль, 1978
2. Булгаков М.А. Дни Турбиных / Собрание сочинений. Том 2. Санкт-Петербург, 2002. © Электронная публикация: http://www.ilibrary.ru/text/1287/р.1/index.html
3. Евгеньева А.П. О некоторых поэтических особенностях русского устного эпоса 17—19 вв.: (Постоянный эпитет) // Труды Отделения древнерусской литературы Института русской литературы. М.; Л., 1948.
4. Москвин В.П. Эпитет в художественной речи // Русская речь. 2001. № 4. С. 28—32
5. Сеть словесных ассоциаций: [https://wordassociations.net/ru/ассоциации-к-слову/Красавица].
6. Тинченко Я.Ю. Белая гвардия и «Белая гвардия» Михаила Булгакова. Киев — Львов, 1997.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |