Михаил Афанасьевич Булгаков (1891—1940) — один из выдающихся, ярчайших и знаковых писателей первой половины двадцатого столетия, в разные периоды жизни неоднозначно воспринятый как властями, так и собратьями по литературному цеху, критиками и читателями. Незаурядность творческой натуры Булгакова проявилась в разных ипостасях: он не только талантливый писатель, драматург, автор повестей, рассказов, фельетонов, пьес, инсценировок, киносценариев и оперных либретто, но и вполне успешный театральный режиссер и актер...
Свой жизненный путь будущий мастер слова начинал, как известно, совсем в другой области — медицине... В 1909—1916 гг. Михаил Булгаков учился на медицинском факультете Киевского университета, в итоге получив диплом об утверждении «в степени лекаря с отличием со всеми правами и преимуществами, законами Российской Империи сей степени присвоенными». В годы Первой мировой войны и в сложнейший последующий период российской истории он работает военным врачом то у «красных», то у «белых», пока в один прекрасный день понимает: его истинное призвание в другом — в литературе! Заболев на фронте тифом в начале 1920 г., Булгаков не смог покинуть, как того хотел, бурлящую от классовой ненависти и всеобщей разрухи Россию. Оказавшись после выздоровления во Владикавказе, где появились, кстати, и его первые драматургические опыты, 1 февраля 1921 г. он писал двоюродному брату: «Я запоздал на 4 года с тем, что я должен был давно начать делать — писать».
К годам гражданской войны и последующих лет относятся первые встречи и знакомства Булгакова с армянами — сначала северокавказскими, а затем и закавказскими. Твердо решивший стать писателем молодой киевский врач побывал во Владикавказе, Грозном, Тифлисе, Батуме — городах, густонаселенных в те времена армянами... Татьяна Кисельгоф (Лаппа), первая жена писателя, в своих воспоминаниях писала: «Осенью 1919 года пришла повестка от белых... Дали френч, шинель и отправили во Владикавказ... Булгаков жил тогда в комнате у каких-то армян...». Несомненно, даже Недолгое «житье-бытье» среди местных армян уже дало будущему писателю пусть и поверхностные, но определенные представления как о конкретных простых людях, так и в целом о нравах и обычаях армянского народа.
Среди первых тесных и сердечных знакомств следует выделить, в качестве конкретной и долговременной, настоящую дружбу — на всю жизнь — между Булгаковым и тифлисской красавицей армянкой Марией (Марикой) Чмишкян. В 1928 г. уже прочно обосновавшийся в Москве писатель надумал посетить Кавказ, в частности Тифлис и Батум. В воспоминаниях второй жены писателя Любови Белозерской довольно много места уделено этому знакомству, как она пишет, «с молодой и очень хорошенькой девушкой», которая впоследствии много лет была связана с их семьей и которой «выпала печальная доля дежурить у постели умирающего писателя Булгакова в качестве сестры милосердия и друга». Небезынтересная деталь: Марика, приехав в Москву в 1929 г., благодаря Булгакову выходит замуж за его приятеля Сергея Ермолинского. Супруги Ермолинские долгие годы составляли незыблемый круг тепло принимаемых в булгаковском доме армян.
В 1927 г. Булгаковы знакомятся с семьей выдающегося армянского композитора Александра Спендиарова. Л. Белозерская писала, что центром внимания была интересная «светло- и обильноволосая девушка армянского типа», которая подружилась с ними и стала их преподавательницей английского языка. Дочь Спендиарова Марина обладала незаурядными творческими способностями: «она пела, рисовала, проявляла артистический дар, была и талантливым педагогом». В свою очередь, Марина Спендиарова вспоминала об одной из их встреч: «...мы с папой были у Булгаковых. Когда я пришла, Михаил Афанасьевич, Любовь Евгеньевна и папа сидели вокруг стола. Меня поразило то, что папа такой грустный, поникший... Чувствовалось, что в сутолочной Москве он соскучился по Армении...». Летом 1930 г. Булгаков вместе с женой слушал оперу Спендиарова «Алмаст». Л. Белозерская в своих воспоминаниях сообщала о том «неизгладимом впечатлении», которое произвело на их семью «прекрасное произведение армянского композитора».
В середине двадцатых годов МХАТ осуществляет постановку пьесы Булгакова «Дни Турбиных», а Театр им. Вахтангова — «Зойкиной квартиры». С 1930 г. писатель уже работает в МХАТ в качестве режиссера-ассистента. Именно в этот период он сближается с видными московскими армянами Георгием Якуловым и Рубеном Симоновым.
Живописец и театральный художник Якулов, живя в одном доме с Булгаковым, был тесно связан с литературной и актерской средой. Именно в студии Якулова, где перебывала, пожалуй, вся московская богема, произошла встреча «скандального» поэта Сергея Есенина с американской танцовщицей Айседорой Дункан, вылившаяся затем в громкий «роман»... Уже «знаковый» Булгаков также был в этом кругу. Современники писателя считали нашумевшую «Зойкину квартиру» навеянной именно «якуловскими реалиями», находя прототипом героини пьесы жену Якулова — экстравагантную еврейку Наталью Шиф. После же блестящего спектакля вахтанговцев, декорации которого были «откровенно списаны» с дома на Садовой, за студией Якулова прочно утвердилось прозвище «зойкиной квартиры»...
Яркий исполнитель роли Аметистова в «Зойкиной квартире» известный актер и режиссер Рубен Симонов неоднократно встречался с Михаилом Булгаковым — как по творческим делам, так и по обильным армянским застольям. Работа над интереснейшей пьесой шла успешно, и Симонов как-то заметил: «Можно понять, как я был счастлив и как дорого для меня было доверие Булгакова». Сам актер всегда подчеркивал, что они, живя рядом, часто виделись, и их встречи доставляли большую радость. Об этом свидетельствуют также дневниковые записи третьей, последней, жены Булгакова — Елены Шиловской, отмечавшей, что дружба артиста с писателем длилась до конца жизни Булгакова.
У Михаила Булгакова было множество контактов и деловых отношений с руководством МХАТ, в частности с Рипсимэ (Рипси) Таманцевой — секретарем дирекции театра и личным секретарем К. Станиславского, которая имела явное влияние на выдающегося режиссера. Эта умная и обаятельная армянка привлекла также симпатии четы Булгаковых, была посвящена порою в их семейные дела и жена писателя тепло отзывалась о ней в своих воспоминаниях. Так, Елена Булгакова писала, что «Рипси одна из немногих, которая приветствовала наш брак», при этом замечая, что эта «весьма колоритная и влиятельная личность» почти «правит» театром...
Другой влиятельный армянин в театре, директор МХАТ в 1939 г. Григорий Калишьян, «пересекался» с Булгаковым по поводу намечавшейся постановки новой пьесы писателя о молодом Сталине — «Батум», так и, впрочем, не состоявшейся из-за нежелания самого «вождя народов»...
С середины тридцатых годов крепнет связь М. Булгакова с выдающимся музыкантом и дирижером Большого театра Александром Мелик-Пашаевым. По воспоминаниям жены писателя, «Мелик», как его обычно звали в московском дружеском кругу, — не только душа всех приемов и вечеринок, но и деловой и серьезный участник читок и прослушиваний на квартире Булгакова. Реакция на его новые пьесы и другие сочинения таких талантливых и умных людей, как Рубен Симонов и Мелик-Пашаев, была очень важна для легко ранимого и мнительного Булгакова, а полные огня, жизни, бурного армянского темперамента и гостеприимства друзья всегда «соответствовали» обстоятельствам, поднимали творческий и «боевой» дух писателя, окружали его искренней любовью и дружбой порою в самые трудные минуты.
В последние годы жизни М. Булгакова гостей в его доме поубавилось, — не потому, что его преследовали неудачи и от него «отстранились», а лишь потому, что самому писателю уже нездоровилось... Шумные застолья и встречи сменились у Булгакова со все нарастающей тягой к уединению, покою. Он теперь предпочитал, чтобы приходили только «свои». Безусловно «своим» был и Мелик-Пашаев, который вспоминал, как в доме писателя в минуты душевного подъема они веселились и даже озорничали, как дети, изображая тех или иных деятелей МХАТ. Муж Марики Чмишкян С. Ермолинский замечал: «...как мало людей бывало у Булгаковых и видело его в таком дружеском окружении, таким неподдельно веселым, естественным, позабывшим на миг будничные заботы, вечное ожидание неприятностей, вечной чиновной власти над собой...».
Старые верные армянские друзья не забывали гостеприимный дом и после смерти Булгакова. Многим из них трудно было теперь переступать этот порог, где всегда царили приподнятая артистическая атмосфера, шутки, беззлобный розыгрыш, смех, веселье, и теперь встречать сковывающую и непривычную тишину...
Весной 1940 года, спустя несколько недель после кончины писателя, Мелик-Пашаев делился с вдовой Булгакова: «...Все, что привелось бы сказать, таким было бы неделикатным, было бы таким пустым и не соответствующим моему чувству к незабвенному Михаилу Афанасьевичу. Передо мной лежит открытка. С нее глядят на меня вдумчивые ласковые глаза. Большой умный лоб перерезан размашистым, крупным почерком. Все! Все во внешнем мире, что осталось мне от любимого друга, — да еще четырехручный «Щелкунчик», подаренный им давным-давно, в первые дни счастливого знакомства. Как ужасно сознавать, что все это было!». Мелик-Пашаев сокрушался, что все, связанное с Булгаковым, осталось в прошлом и ничего уже не вернуть, не возродить...
Окидывая взглядом поистине легендарное прошлое уникального явления в литературно-культурной жизни России — Михаила Булгакова, с его полетом творческого духа, подлинными страстями и жизненными бурями, невольно наполняешься осознанием того, что все это реально было: в череде лет, и в радости, и в беде, в самые трудные времена рядом с мастером магического слова были и простые, и выдающиеся армяне, и обогащение их было, безусловно, взаимным и плодотворным...
Приходится лишь сожалеть, что в богатейшем творческом наследии и письменных воспоминаниях русского мастера пера, столь близко дружившего с достойнейшими армянами, пользовавшегося их искренней любовью и сердечным гостеприимством, «армянская тема» никак не отразилась...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |