Один из современных методов исследования — историко-функциональный, или, как его чаще называют в последнее время, герменевтический — позволяет определить место художественного произведения, в первую очередь, классического, в духовной истории человечества. Именно классика порождает большое количество разнообразных интерпретаций, и герменевтика дает возможность учитывать как субъективную индивидуальность интерпретатора, так и объективную ситуацию времени написания, влияния традиций и культурного контекста, что в целом даёт возможность постоянно обновляемого, но адекватного восприятия текста. Принцип диалогичности, один из основных принципов этого метода, выявляет те духовные узы, которые сосредоточены в произведении и связывают автора и нас, интерпретаторов, с традицией [10]. Однако стоит согласиться и с замечанием наших коллег о том, что применение историко-функционального метода ограничено «отсутствием достаточно достоверных социологических данных» [5, с. 169], что дезавуирует обоснование научных выводов, приводит к иллюстративности исследований и унификации результатов.
Тем не менее, мы рискнем представить свою, признавая всю схематичность и пунктирность, версию герменевтической «жизни» великого русского писателя, выделив несколько этапов этой «жизни», несколько этапов его явления.
При жизни явления Мастера, можно с сожалением констатировать, так по большому счету и не произошло. Разве что для узкого круга избранных. Сам М. Булгаков, как известно, подсчитал отзывы критиков на его скупо публиковавшиеся произведения в 1920-е годы: из 301 отзыва — 298 абсолютно ругательных, а три — «так себе». 1930-е годы были для него временем абсолютной публикационной закрытости.
Первое явление Мастера приходится, безусловно, на период «оттепели». В журнале «Москва» (1966, № 11, 1967, № 1) был опубликован роман «Мастер и Маргарита», сопровожденный двумя предисловиями — Константина Симонова и Абрама Вулиса. Роман сразу же становится своеобразным сакральным романом российской интеллигенции, тайным кодом, по которому узнают «своего». Организуется паломничество в квартиру № 50 на Большой Садовой улице, 10, в Москве, где действительно жил писатель в 1921—1924 гг. и которая, вероятнее всего, и стала прообразом «нехорошей квартиры» № 50 на Садовой, 302-бис, пятый этаж, где происходит действие романа [9, с. 549—551]. Тогда же создается интеллигентская легенда о «трижды романтическом» и, безусловно, мистическом авторе.
На эти годы приходится и начало серьезного филологического изучения особенностей художественного мира Мастера: достаточно упомянуть имена В. Лакшина [7; 8], И. Виноградова [3], М. Чудаковой [11; 12], И. Белзы [1], А. Вулиса [4]. Важную роль в духовном освоении наследия писателя и создании новых интерпретаций его произведений, близких тогдашнему умонастроению общества, сыграло появление театрального и кинематографического «затекста». Событием становится фильм А. Алова и В. Наумова «Бег» (1970), собравший блистательную плеяду актеров: Вл. Дворжецкого, М. Ульянова, А. Баталова, Евг. Евстигнеева, Л. Савельеву, Т. Ткач. Стоит упомянуть и обращение к пьесе М. Булгакова «Иван Васильевич» комедийного режиссера Л. Гайдая (1973). Театр проявляет интерес не только к пьесе «Дни Турбиных», которая ставилась во МХАТе еще в 30-е гг. по личному распоряжению Сталина, но и к «Бегу» (поставлен в 1957 г. в Сталинграде, а позже и в Ленинградском театре драмы) и «Мастеру и Маргарите» (легендарный спектакль Московского театра драмы и комедии на Таганке режиссера Ю. Любимова, 1977). В близком, но ином эстетическом ряду стоят и рисунки на темы булгаковского романа Надежды Рушевой, впервые воспроизведенные в «Юности» (1965, № 3).
Первый приход Мастера был ошеломляющим, несмотря на строго дозированную публикацию его произведений (роман «Мастер и Маргарита», «Театральный роман», «Жизнь господина де Мольера» в серии «ЖЗЛ», сборник избранных пьес) и, мягко говоря, прохладное отношение официальной критики и властей.
Второе явление Мастера пришлось на эпоху гласности, перестройки, рубежа веков. В первую очередь, нужно отметить активную публикацию всего творческого наследия М. Булгакова и появление многочисленных воспоминаний о нем. Во-вторых, углубленное литературоведческое изучение творчества писателя, появление новых исследовательских имен (Б. Гаспаров, Б. Соколов, Ан. Смелянский, В. Химич, Э. Проффер), утверждавших в своих трудах прозаика и драматурга в статусе классика русской литературы XX века и лидера духовной оппозиции. Фраза «Рукописи не горят» становится эмблемой как «возвращенной литературы», так и литературы русского зарубежья. Возникает кинематографический и театральный бум. Ставятся фактически все пьесы Булгакова как на столичных, так и провинциальных сценах: от «Багрового острова» до «Зойкиной квартиры» и «Адама и Евы». Фильм «Собачье сердце» Вл. Бортко (1988) и его же телевизионный сериал «Мастер и Маргарита» (2005) были открыто политизированы, что само по себе гарантировало успех. Заметим, что фильм Ю. Карры, снятый в 2005 г., вышел на публику только в 2011 и подобного резонанса не получил. Возможно, с экранизации Булгакова началось явление, обозначаемое как «от фильма — к книге». Во всяком случае издание романа «Мастер и Маргарита» после показа фильма последовало незамедлительно (в глянцевом формате с иллюстрациями-фотографиями героев сериала).
«Второй приход» Мастера обрастает новыми коннотациями: образ писателя, с одной стороны, идеологизируется, что ведет к упрощенному толкованию его судьбы и творчества, с другой стороны, все больше мифологизируется, подчеркивается его иррациональная, мистическая составляющая, что прямо отсылает к требованию обыденного сознания «рассказов о сверхъестественном».
Одновременно и закономерно возникают знаки сопротивления очередной попытке канонизации писателя, превращения его в «мраморного двойника» (Ю. Лотман). Становятся широко известными два весьма негативных высказывания о романе «Мастер и Маргарита» по-разному авторитетных писателей: «Это роман для лицеистов» (В. Набоков), «Как можно было написать роман глазами Сатаны?» (А. Солженицын). Симптоматична и концепция А. Варламова, изложенная в книге «Булгаков», изданной в серии «ЖЗЛ», согласно которой писатель — «несчастливец», и все беды его судьбы и творчества обусловлены предательством традиций Дома, отпадением от веры. «Пасынком судьбы» на первых страницах биографии назван Булгаков А. Варламовым, сразу же обозначено главное противоречие его жизни: родовая принадлежность Церкви и отход от нее, что прямо сказалась на несчастливой его судьбе. Автор предлагает парадоксальный тезис, содержащий основную тему будущего описания жизни своего героя, которая будет, постоянно варьируясь, подкрепляться фактами жизни и творчества, интерпретируемых прежде всего в ключе «несчастливой человеческой судьбы»: «Булгаков был обречен на отпадение от веры, потому что был писателем от Бога. Это не парадокс и не игра слов. Он был писателем свыше по тому удивительному дару, который был ему дан, но и издержки профессии сказались в его судьбе с невероятной силой — здесь воплощение известного сюжета о том, что душа человеческая есть поле битвы между Богом и дьяволом. Однако бывают случаи, такие ремесла, а главное, такие обстоятельства времени и места, когда накал этой борьбы зашкаливает» [2, с. 45].
Трехчастное построение книги А. Варламова о Булгакове просто и эпатажно одновременно. Первая часть «Татьяна» строится на щедром цитировании текста, наговоренного первой женой писателя Татьяной Николаевной Лаппа. Вторая — на книге «Мед воспоминаний» второй жены писателя Любови Евгеньевне Белозерской и называется «Любовь». Заключительная часть «Елена» строится с помощью активного подключения третьего «экрана» сознания, на дневниках (отредактированных и неотредактированных) и воспоминаниях Елены Сергеевны Булгаковой. Варламов не скрывает своего отношения к героиням. Татьяну Николаевну он открыто жалеет и неоднократно подчеркивает, что Булгаков в конце концов осознал свою вину перед ней и только у нее просил прощенье перед смертью. Отношение к Любови Евгеньевне понимает — сильная сексуальная зависимость, о которой писал сам Булгаков. К Елене Сергеевне отношение сложное, как и у всех булгаковедов.
Активный ввод героини на площадку так называемых литературоведческих романов — яркое, но не единственное проявление повышенного интереса современного автора-биографа к приватной, иногда потаенной жизни своего героя. Но понять личность писателя оказывается порой много сложнее, нежели интерпретировать его творчество. Так возникает почти обязательный комплекс мотивов, связанных с загадкой, мистикой, провидением и роком. Считая, что «мольеровский сюжет» сыграл роковую роль в судьбе Булгакова, Варламов одновременно идет на своеобразный мистический «допуск»: сам Мольер карал и прощал Мастера за «Мольера». Более того, великий комедиограф «управлял» интригой непубликации о себе книги в «ЖЗЛ» и тем спас своего биографа: «благодаря тому, что Мольер был показан не бойцом, не героем, а «трусом, льстецом и запутавшимся актериком», благодаря обывательскому «дискурсу» и «махровому натурализму» уголовную статью против Булгакова удалось переквалифицировать с 58-й, политической, на другую, бытовую, и взять автора на поруки. И, может быть, это тоже сделал не кто иной, как Жан Батист, который все понял, все простил и уберег своего создателя от большей беды...» [2, с. 638].
Субъективность еще одной версии «жизни и творчества» «замечательного человека» ныне не только не скрывается, но открыто подчеркивается современным автором-биографом, делается организующим жанрово-стилевым принципом всего текста.
Это могут быть открытые обращения к своему читателю, интимизирующие повествование: «Но о театре — чуть позднее. А пока предъявим новую и очень важную героиню» [2, с. 280]; «...третья жена нашего главного героя...» [2, с. 306]; «может быть, «Мастера» и переоценили, перехвалили сверх меры и незаслуженно превознесли и со временем станет понятно не только то, что это вовсе не один из самых главных романов XX века, но и даже не самое лучшее произведение Михаила Афанасьевича Булгакова, все же попробуйте-ка, дамы и господа, написать книгу, которая так заставит о себе шуметь, столько говорить на протяжении многих лет. Попробуйте...» [2, с. 734].
У Варламова это могут быть и изящные пассажи, направленные на интертекстуальную игру, возможную только со «своим» читателем: «Так или иначе, театральный роман был прожит, исперчен, исчерпан...» [2, с. 672]. И при всей любви к герою («Своего героя надо любить», — М. Булгаков), он может его и чумой Аннушкой назвать, но это вновь считывается читателем своего круга: «...и то, что он делал это (не щадил реальных прототипов — Т.С., А.П.) необыкновенно талантливо, только подливало подсолнечное масло в огонь...» [2, с. 99].
Итак, в литературоведческом романе, как в новом, но все более активно заявляющем о себе жанре «писателеведения» (термин А. Варламова) происходит персонификация филологического знания, причем персонификация двойная: автора-литературоведа, который может выступать в разных амплуа «человека пишущего» (ученого, литератора-просветителя, писателя) и его героя, который становится центром романа о своей творческой и жизненной судьбе. Литературоведческий роман удивительным образом совмещает научную добротность, основательность, глубокое знание всего творческого наследия писателя, мемуарной литературы, осведомленность обо всех предшествующих литературоведческих концепциях, обуславливающее безусловное «приращение» научного знания и — одновременно — непременность особой феноменологической установки: через личность, творческое поведение, судьбу и книги своего героя «выговорить» свое видение не только текста, но мира. Таким образом, современный биограф начинает выступать не только в привычных ролях раба, соперника, собеседника, но и демиурга, а современная литературная биография все более становится не документально-просветительским, но художественным текстом.
Наконец, третье явление Мастера приходится на век XXI. Безусловно, продолжается исследование творческого наследия писателя, но оно уже не является мейнстримом ни отечественного, ни западного литературоведения. Роман «Мастер и Маргарита» сменил свой возрастной адресат, становясь книгой для подростков. Творчество М. Булгакова популяризируется в прямом смысле этого слова, активно используясь масскультом. Например, известная песня «Мастер и Маргарита» Игоря Николаева, в которой в доступной для массового слушателя российской «попсы» форме осуществляется переложение любовной линии романа. Сильный бренд «Мастер» дает широкие возможности для коммерческой сферы, для рекламы, например, риелтовских фирм («Жилищный вопрос»), кафе и ресторанов («Мастер и Маргарита», «Кот Бегемот», «Воланд») и т. д. Открыто коммерческий характер носит музей М. Булгакова в Москве, с «ночными экскурсиями» по булгаковской Москве, посещениями за особую плату «нехорошей квартиры», поездками на трамвае 302-бис и т. п.
В 2011 году вышел роман П. Глобы «Астролог. Код Мастера», который является типичным образчиком современной отечественной массовой литературы, причем в ее крайнем — китчевом — варианте. В этом смысле показательно не только содержание книги, но ее оформление и представление. На первой глянцевой обложке дан коллаж, на котором и астрологический круг, и рыжеволосая красавица с черным котом на руках, и фотография Булгакова, и фрагмент рукописи (которые, как известно, «не горят»). На обороте книги — портрет Павла Глобы, обрамленный рекламными слоганами, набранными крупным шрифтом: «Первый роман первого астролога России!»; «Рождение нового жанра — астрологического детектива!» В аннотации, во-первых, подчеркнут высокий статус «первого астролога России» (ректор Астрологического института), во-вторых, предлагается долженствующее заинтриговать читателя описание происходящих в тексте событий, в котором использованы все основные штампы масскульта (убийство, любовь, тайна, разгадка которой таится в прошлом, расследование, мистика и т. д.): «В запертой изнутри старого особняка совершено загадочное убийство известной бизнес-леди, до мелочей похожее на убийство жены зловещего сталинского наркома, совершенное в той же комнате более сорока лет назад. Что это — случайное совпадение или мистический рок? Свидетелем убийства бизнес-леди становится врач и астролог Андрей Успенский, обладающий даром ясновидения» [6, с. 4]. Вторая половина аннотации поддерживает и название книги, в котором соединено два культовых текста («Мастер и Маргарита» и «Код да Винчи»), и абсолютно прямо, как это принято в масскульте, «продает» главную причину, по которой надо купить и прочитать эту книгу: ее главный герой «выясняет, что мотивы преступления тесно связаны с судьбой великого русского писателя Михаила Булгакова и тайной его замечательного романа «Мастер и Маргарита». Код, скрытый в тексте романа, — это ключ, дающий ответы на самые сокровенные вопросы человечества. Смогут ли Успенский и его друзья найти тайну литературного шедевра?» [6, с. 4].
Бренд «Булгаков» задействован на всех уровнях «астрологического детектива»: от эпиграфа («Вы — писатель? — с интересом спросил поэт. Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал: — Я — мастер» [6, с. 5]) до названия глав («Санаторий Воровского», «Нехорошая квартира и террариум Мельпомены»); от имен героев (Михаил, Маргарита) до текстовых аллюзий («Он не искал света, он хотел покоя. <...> Первыми шли двое мужчин. Один, что постарше, в белом плаще с кровавым подбоем, беседовал со своим спутником — молодым человеком в разорванном хитоне и с обезображенным лицом» [6, с. 339]). Наконец, в «астрологическом романе» происходит «явление героя», то есть самого Михаила Булгакова, предлагаются трактовки некоторых фрагментов его биографии, а роман «Мастер и Маргарита» вписывается в интригу и объявляется «детонатором и инструментом нейро-лингвистического программирования» [6, с. 333]). Оценивать текст можно только с точки зрения социологии литературы как показательный пример использования классического имени и культового романа в целях удовлетворения определенных амбиций медийной личности и достижения коммерческого успеха.
Таким образом, даже отдельные примеры, взятые в историко-функциональном (герменевтическом) аспекте позволяют проследить социокультурную связь между творчеством писателя и последующими периодами развития общества, определить характер его воздействия на читателя и, наоборот, воздействия ценностно-эстетической позиции читателя на интерпретацию.
Литература
1. Белза И.Ф. Генеалогия «Мастера и Маргариты» // Контекст — 1978. Литературно-теоретические исследования. М., 1978. С. 156—248.
2. Варламов А.Н. Михаил Булгаков. М., 2008.
3. Виноградов И.И. Завещание мастера // Вопросы литературы. 1968. № 6. С. 43—75.
4. Вулис А.С. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». М., 1987.
5. Гашева И.В., Кондаков Б.В. Исследовательские стратегии начала XXI века. Статья первая // Вестник Пермского университета. 2011. Вып. 3. С. 167—175.
6. Глоба П. Астролог. Код мастера. М., 2011.
7. Лакшин В.Я. Булгакиада. М., 1987.
8. Лакшин В.Я. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Новый мир. 1968. № 6. С. 284—311.
9. Соколов Б.В. Булгаковская энциклопедия. М., 2005.
10. Цурганова Е.А. Традиционно-исторические и современные проблемы литературной герменевтики // Современные зарубежные литературоведческие концепции (герменевтика, рецептивная эстетика): Реферативный сборник. — М., 1983. С. 12—27.
11. Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова. Материалы для творческой биографии писателя // Записки Отдела рукописей Государственной ордена Ленина библиотеки СССР имени В.И. Ленина. М., 1976. Вып. 37. С. 25—151.
12. Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1988.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |